Текст книги "Счастливая девочка"

Новый год – 1942-й

Бабушка сказала, что завтра будет Новый год – тысяча девятьсот сорок второй! «Тысяча девятьсот» я не знаю, а сорок два я знаю. Мы ложимся спать – уже поздно, Мамочка ещё не пришла с работы, а мне очень хочется её увидеть! Мы с Анкой сидим на сундуке, а Эллочка лежит на своём топчане. «Дети, – говорит Бабушка мне и Анночке, – ложитесь! Пора спать!» И тут я думаю: завтра Новый год, а ёлки нет! Я разглядываю комнату и понимаю – ёлку поставить негде, комната маленькая. Ну ладно, всё равно в Новый год что-нибудь придумаем интересное. «Спокойной ночи!» – говорю всем и кладу голову на подушку.

Открываю глаза – ничего не понимаю, почему я так рано проснулась, в окне очень мало света. И ещё что-то в углу и в окне есть темное и большое. Я сажусь. Что это такое? Закрывает пол-окна. Что это может быть? Я сначала ничего не понимаю, а потом думаю: вдруг это ёлка? Новогодняя ёлка?! Ой! Надо скорей опять заснуть и проснуться, когда утро будет! Я падаю на подушку.

Открываю глаза – светло, справа в углу у окна стоит ёлка! Она такая большая, такая красивая, на ней столько всего висит – даже с сундука видно! Около неё стоят Анночка с Эллочкой, что-то трогают и говорят. Я соскакиваю с сундука, подбегаю к ёлке – я никогда не видела такой необыкновенной ёлки, ни в Красном уголке, ни у нас дома! На ней висят очень красивые игрушки, но они не круглые, а нарисованы на бумаге и вырезаны. Вот Три поросёнка – какие на них красивые курточки и шапочки! Поросята висят рядом друг с другом. Вот повар – на нём огромный белый колпак и в руке – большая ложка, которой Бабушка в Москве суп наливала. Вот Принцесса – на ней очень нарядное длинное платье, туфельки такие, как у Золушки, – нам Бабушка читала, – у неё золотые волосы и на них небольшая корона. Эллочка объяснила, что корона маленькая, потому что она Принцесса, а не Королева. Вот Дед Мороз и Снегурочка рядом – мне кажется, что она на Анночку немножко похожа. Вот нарядная девочка с куклой, вот нарядный мальчик с лошадкой-качалкой. Тут и волк и лиса, и зайчик, и медвежонок, очень красивое яблоко и морковка. Всё невозможно сразу рассмотреть – и вся ёлка увешана разноцветными, длинными такими, красивыми, Эллочка сказала, что их зовут «гирлянды»!

Входит Бабушка и говорит:

– Дети, поздравляю вас с Новым годом!

– С Новым годом! – кричим мы.

Бабушка берёт Анночку за руку и говорит:

– Пойдём, деточка, тётя Нина пригласила тебя посмотреть их ёлку. – И они уходят.

Эллочка спрашивает:

– Что тебе нравится больше всего?

– Принцесса, – говорю.

– А мне больше всего нравится Крокодил. – И Эллочка мне его показывает.

– Ой! Ведь у нас дома, – говорю, – был очень похожий – он стоял газету читал! – Эллочка кивает головой. – А помнишь, – говорю, – маленький аквариум висел, а в нём совсем маленькие красные рыбки?

– Да-да, а помнишь разноцветные стеклянные шары – очень красивые? – Эллочка даже улыбается.

– Конечно, помню, – говорю, – мне очень нравятся стеклянные шары, они так волшебно блестят! – И тут вдруг думаю о непонятном. – А как же, – говорю, – вчера ёлки не было, а сегодня она есть?!

– Мама принесла, наверное, когда мы уже спали, – говорит Эллочка.

– А откуда взялись все эти игрушки, гирлянды?

– Ты прямо как маленькая, – удивляется Эллочка. – Ну, Мама их, конечно, нарисовала!

– А когда же всё это нарисовалось и повесилось? – удивляюсь я. – Ты что-нибудь видела?!

– Нет, я ничего не видела! Но я понимаю, что всё это они могли делать только ночью! Понимаешь, ночью, – говорит Эллочка. – Мамочка рисовала ночью – я думаю, они это делали несколько ночей! Бабушка ей, конечно, помогала – красила бумагу, наверное, вырезала, гирлянды делала!

– А когда это всё украсилось? – удивляюсь я.

Эллочка делает кривую голову и говорит:

– Ну что тут непонятно? Всё понятно – Мама вчера поздно вечером, когда мы уже спали, принесла ёлку, а игрушки и гирлянды у них уже были сделаны, они поставили ёлку и повесили на неё игрушки и гирлянды.

Да, я бы не догадалась, если бы она мне не объяснила!

Приходит Анночка.

– Ну как там ёлка у тётки Нинки? – спрашиваем мы с Эллочкой хором.

– Некрасивая, – говорит Анночка, – там только шарики стеклянные висят и вот как наши эти, – она показывает на гирлянды из разноцветных бумажных колечек, – тоже из маленьких стеклянных шариков. Совсем некрасиво! – Анночка разводит руками. – И ничего нет интересного!

Эллочка наклоняется ко мне и тихо говорит:

– Она не помнит наши ёлки до войны! – Я киваю головой.

– А у нас замечательная ёлка! – говорит Эллочка.

– Да-а-а! – кричим мы с Анночкой.

Мы стоим, смотрим на ёлку и радуемся!

Её не взяли покататься!

На улице солнце яркое и снег блестит! Значит, будет щипать нос и щёки, и снег будет скрипеть. Я люблю снегом скрипеть – пойду гулять!

– Анка, – говорю, – я пошла гулять, а ты пойдёшь потом с Бабушкой.

– Хорошо! – кивает Анночка.

Она такая хорошая, добрая, никогда не ссорится и… не делает кривую голову! Она знает, что у нас одно тёплое пальто на двоих – Бабушка обещала сшить второе, но пока «не из чего».

На улице здорово и замечательно! Я знаю, где снег, по которому никто не ходит – ну если и ходят, то очень мало. Когда пойдёт новый снег, надо сразу туда идти, там лучше всего снегом скрипеть. Это между тротуаром и рельсами – я туда иду. И начинаю ходить туда и обратно – дохожу до нашего окна и обратно иду, но уже по чистому снегу. Я смотрю, как много моих следов, и слушаю, как снег скрипит: наступишь так – один звук, наступишь по-другому – другой! Я уже много здесь наследила, пойду теперь во двор, там тоже есть место, где никто не ходит.

Вхожу во двор, сейчас через сугроб пойду туда, где чистый снег. Но почему-то посмотрела направо, во двор, и вижу, во дворе Анночка стоит в летнем пальто. Я кричу: «Ан-ка!» Она меня видит и бежит ко мне. Я тоже бегу – мы прибежали, у неё всё лицо в огромных слезах, как будто на неё шёл крупный дождь. Я её хватаю за руки и кричу:

– Что случилось?!

Она плачет очень несчастно и говорит:

– Пришла Даша… сказала, что в последнем подъезде девочку уже одели и посадили в телегу. Она такая счастливая! – Анка трясёт мои руки. – У неё мама умерла, её посадили в телегу, и она сейчас поедет кататься!

Когда Анка говорит «У неё мама умерла», я вздрагиваю. Надо что-то сказать, но я не знаю что. И я говорю:

– А почему ты здесь?

– Когда Даша рассказала, я сразу оделась и побежала в конец дома. – Анка говорит очень быстро и продолжает плакать. – Там девочка сидит в телеге, и стоят люди, я спросила: «Можно мне с ней покататься?», они сказали: «Нет, нельзя!» И я пришла к нашему подъезду, стояла и плакала, а потом услышала, что ты меня зовешь. Ну почему они меня не взяли?..

Анка ещё что-то говорит, но я её не понимаю, потому что вдруг вижу голову лошадки, она появляется слева, я сразу быстро назад в сугроб, и Анку с собой тащу, и ещё второй шаг делаю назад в сугроб вместе с ней. Мимо нас идёт серая лошадка и везёт телегу. В начале телеги, подальше от нас, сидит девочка – ей, наверное, тоже года три, она не такая красивая, как Анночка, но очень милая и весёлая. На ней много-много тряпок – и так завязано и так, вместо пояса верёвка, на голове тоже несколько тряпок, из-под них чёрные кудряшки, чёрные глаза, она всё время поправляет волосы, тряпки, смотрит вокруг и улыбается. У её ног что-то лежит – я не понимаю что. И я смотрю в конец телеги – там лежит длинная тряпка, такой тряпкой Бабушка пол моет. Она что-то закрывает, а у ног девочки тряпка кончается, и там что-то не закрытое тряпкой – серое, непонятное! Я хочу разглядеть и понять, что это такое. Очень сильно и внимательно разглядываю: вот похоже на закрытые глаза, потом вижу на этом сером синюю полосу – телега уже почти проехала мимо нас, но я разглядела и поняла: это было лицо! Но оно было совсем не похоже на лицо, и я такого лица никогда не видела. За телегой идут люди, их мало, они не разговаривают. Лошадка с телегой заворачивает за угол дома и уезжает. И люди за ней уходят.

Я вместе с Анкой вылезаю из сугроба, она сразу хватает меня за руки и опять начинает плакать и кричать:

– Ну почему они меня не взяли? Она такая счастливая – у неё мама умерла и она поехала кататься…

И тут я ужасно рассердилась, свои руки у неё вырвала и кричу:

– Ты почему в этом пальто на мороз вышла?! Нам не разрешают в нём зимой ходить! Пошли! – Хватаю её за руку и тащу домой.

Она бежит рядом, плакать перестала и удивляется:

– Ниночка, я не заметила, что я надела!

Мы приходим домой, раздеваемся, я говорю Анке:

– Иди, садись за стол, а я сейчас чай принесу.

Иду на кухню, даже руки мыть не хочу! На кухне у плиты стоит Даша.

– Чего тебе? – спрашивает она.

– Даша, – говорю, – налейте, пожалуйста, мне два стакана горячей воды.

– Сейчас, – радуется почему-то Даша, – у меня чайник только что вскипел, пяти минут не прошло. – Она берёт наши стаканы, кладёт туда наши чайные ложки, наливает воду из большого чайника, пар идёт – значит, вода очень горячая, нести будет трудно, но я умею носить, я ещё ни разу не обожглась и не «ошпарилась»! Я хочу взять стаканы, но Даша вдруг пугается и говорит:

– Ну, куда ты, это ж кипяток! – берёт стаканы, несёт в нашу комнату, ставит на стол и спрашивает: – А пить-то с чем будете?

– С каплями, – говорю. – Бабушка их в аптеке покупает.

Даша качает головой, морщится и уходит.

Мы пьём чай с каплями – очень вкусно! Тепло! Я смотрю на Анночку и думаю: наша Мама не умрёт НИКОГДА!

Тогда и сейчас

– Ты Москву вспоминаешь? – спрашивает меня Эллочка.

– Нет, – говорю, – не вспоминаю.

– Не вспоминаешь?! – Она так удивляется, что даже голову кривую не делает. – Тебе здесь хорошо? – спрашивает.

– Хорошо, – говорю. Эллочка опускает голову вниз – она всегда так думает, – потом поднимает и говорит:

– Ты, наверное, забыла наш дом, наши игрушки… столовую, ты просто забыла!

– Не забыла, совсем не забыла! – Я даже обиделась, потому что я уже большая, мне пять лет, и я всё помню.

– Ну, какие вот у нас игрушки… любимые? – Она так строго спрашивает, и глаза у неё совсем непонятные.

– У меня Барбос, – говорю, – у тебя Тигрёнок, у Анночки утёнок Тим, моя пушка, твой корабль, танк, наша Железная дорога, кубики, барабан… машина педальная…

– А ты вспоминаешь, – говорит она, – как мы играли, как пели, наши праздники – вспоминаешь? Вспоминаешь?! – У неё такие глаза непонятные, что я удивляюсь и вдруг вспоминаю то, что я иногда вспоминаю.

– Эллочка, – говорю, – я вспоминаю, что было в Москве один раз.

– Расскажи! – говорит она очень строго.

И я рассказываю:

– Приходит в нашу комнату Мамочка и говорит: «Нинуша, пойдём в столовую, я хочу познакомить тебя с…» – я сейчас не помню, как её зовут, и мы идём в столовую. В столовой сидят и на диване, и на креслах, я говорю всем: «Здравствуйте», я всех знаю, а одну женщину не знаю. Мамочка меня подводит к этой женщине и говорит: «Это моя средняя дочь Нина». – «Здравствуй, Ниночка, – говорит женщина и протягивает мне коробку с шоколадными конфетами. – Тут все конфеты очень вкусные – выбери, какая тебе больше нравится!» Я улыбаюсь этой женщине, смотрю на эту коробку и вдруг, я даже не знаю почему, говорю: «Спасибо… но мне не хочется!» Женщина очень удивилась и говорит: «Ниночка, здесь такие вкусные конфеты, и все с разной начинкой – одну съешь, не понравится – съешь другую!» – «Большое спасибо, – говорю опять, потому что уже сказать другое нельзя, – мне не хочется». Мамочка смотрит на меня, смеётся и говорит: «Ну, раз не хочется – иди, Нинуша, к себе, продолжай свои дела!» Я говорю «До свидания!» и ухожу в нашу комнату.

– Это всё?! – спрашивает Эллочка.

– Всё, – говорю.

– И вот это ты вспоминаешь?! – У неё стали такие тонкие глаза и такая кривая голова, что я понимаю: ей это очень не понравилось!

– Да, – говорю, – вот это я вспоминаю!

– Но ведь это полная ерунда и глупость! – Она вдруг как стукнет кулаком по столу – я даже вздрогнула. – У нас было столько всего интересного и замечательного, а ты вспоминаешь такую глупость!

– Нет! Это не глупость! Это очень важная вещь! – Я сержусь и тоже кричу.

– Надо быть полной дурой, чтобы вспоминать такую чепуху! – кричит Эллочка. – Да ещё называть это «важной вещью»! Ты можешь объяснить, почему ты это вспоминаешь? Можешь?

– Могу! – кричу я.

Эллочка смотрит в окно, потом говорит, а не кричит:

– Объясни!

– Мне дали шоколадные конфеты и сказали: «Выбери, что хочешь», – кричу, – а я, наверное, решила повоображать и конфету не взяла! А могла съесть… – объясняю я уже тише.

– Ну и что? – спрашивает Эллочка очень спокойно. – Почему это надо вспоминать?

– Потому что я себя ругаю – я могла съесть ШОКОЛАДНУЮ КОНФЕТУ, а может быть и две. – Я не понимаю, почему она меня не понимает. – Но я не съела! Я была дура, что отказалась и не съела ШОКОЛАДНУЮ КОНФЕТУ!

– Ты дура, что сейчас это вспоминаешь, – говорит Эллочка очень спокойно и садится за стол. – Сейчас это совсем ни при чём. Вот ты пришла тогда в детскую – ты жалела, что отказалась от конфеты?

– Нет, совсем не жалела, – говорю, – и даже о ней не вспоминала.

– Тогда зачем ты сейчас об этом вспоминаешь? – Эллочка говорит не просто спокойно, а даже смеётся. Я не люблю, когда надо мной смеются, подхожу к окну, смотрю на рельсы, на облака, у меня в груди ничего нет, и мне скучно. Я вдруг понимаю, что не смогу объяснить Эллочке, почему я это вспоминаю, почему я себя ругаю, когда вспоминаю, и почему это важно. Очень неприятно, когда ты не можешь объяснить, что ты думаешь!

Я не бездельница

Надоел мне этот горшок! Ужасно надоел – всё время разливается! Вчера вечером Анка сползала с сундука на животе и, конечно, попала в него ногой. Ей же не видно! Мамочка говорит:

– Девочки, ну что такое, каждый день одно и то же! Надо как-то поаккуратнее! – Снимает с Анночки мокрый носок, сажает её на сундук и уходит за тряпкой, чтобы письки вытереть.

Элка делает кривую голову и пожимает плечами. Я говорю ей:

– Она же маленькая! Маленькая!

Элка даже глаза закатила: – Три года – ничего себе «маленькая»!

Тогда я говорю: – Просто у нас комната маленькая!

Элка улыбается неправильной улыбкой и спрашивает: – А почему мы с тобой никогда горшок не опрокидываем?

Сегодня я проснулась, спрыгиваю с сундука, ноги – в тапочки и писаю в горшок. И сразу вспоминаю, как он всё время разливается. Думаю: надо что-то придумать. И придумала! Я поставлю его сейчас совсем в другое место, где Анка никогда не слезает с сундука. Крепко его беру и переношу за угол сундука, где раньше Эллочка спала на корзинке и чемодане. Ставлю около корзинки – радуюсь, что я так хорошо придумала, и бегу умываться. Прихожу назад, вытираю лицо на ходу, кричу «Доброе утро!» – и вижу Анкину голову как раз в том месте, под которым я горшок поставила. Я кричу: «Ой-ой!», и тут Анка совсем сползла, конечно, прямо ногой в горшок, и кричит: «Ой-ой, почему он здесь?» И плачет. Я подбегаю, говорю:

– Не плачь, лезь на сундук!

Помогаю ей влезть, снимаю с неё оба носка, кладу их на батарею. Анка плачет и говорит:

– Я думала, слезу в другом месте и не разолью горшок!

– Это я его туда поставила, – говорю.

Анка смотрит картинки, а я думаю. Думаю одну мысль, она мне пришла в голову совсем недавно – и я её думаю! Мамочка говорит: «Сейчас война, и все должны работать „для фронта“, вот наш Папа – „большой учёный“ и всё время работает „для фронта“, даже из-за этого не может с нами жить, а живёт в другом городе». Она сама работает «для фронта» на военном заводе и ходит туда семь километров пешком. Бабушка сказала, что это очень много! На Мамину работу иногда ходит трамвай, но «в него не сядешь». Мамочка очень ловкая, но у неё это очень редко получается, потому что на подножке висит очень много человек и надо «повиснуть раньше», и она ходит пешком. Бабушка стоит в очередях, готовит, стирает, купает нас, когда горячую воду дают, Эллочка занимается в музыкальной школе и помогает Бабушке «отоваривать карточки», Анночка ещё очень маленькая, а я большая и ничего не делаю! Получается, что я – бездельница! Мне это не нравится. Вообще, я люблю всегда что-нибудь делать, теперь я хочу сделать что-нибудь «взрослое». Я думала-думала и придумала! И закричала:

– Анка, я сейчас буду мыть пол! Анночка удивилась.

– А ты знаешь, как мыть пол? – спрашивает.

– Конечно, знаю, – говорю. – Я буду мыть, как Бабушка!

– А ведро и тряпка? У тебя ведь их нет! – Анночка боится, что у меня ничего не выйдет.

– Ну и что, – машу я рукой, – попрошу у Даши!

Анка хохочет и хлопает в ладоши. Прихожу на кухню – Даша посуду моет.

– Даша, – говорю, – дайте мне, пожалуйста, ведро и тряпку, большую тряпку – мне надо пол помыть.

– Пол… помыть… – У Даши лицо, как будто она испугалась. – Давай я, что тебе там надо, подотру, – говорит.

– Спасибо, – говорю я очень вежливо, – но я должна помыть пол сама. По-настоящему!

– Сама, – повторяет за мной Даша и качает головой, взрослые вообще очень любят качать головой. Она из-под стола достает ведро с тряпкой, с большой тряпкой – Бабушка всегда такой тряпкой моет пол, – и спрашивает: – Я тебе воды налью? А то тебе не достать.

– Не достать, – говорю.

Даша наливает воду в ведро, смотрит на меня сморщенными глазами, отливает воду из ведра и говорит:

– Я тебе снесу?

– Спасибо, я сама. – Беру ведро, тряпку и тащу их.

– Когда надо воду сменить, скажи – я сменю, – кричит Даша.

– Скажу, – кричу я из коридора.

Ставлю ведро около стола, тряпку держу в руках и думаю, с чего начать. Анка смотрит на меня с сундука своими огромными глазами. Я знаю, с чего начать. Сухой тряпкой бросаюсь на лужу писек и начинаю, как Бабушка, эту лужу вытирать. Вытерла и сразу тряпку в ведро с чистой водой – мотаю её там туда-сюда, вода стала грязная, противно пахнет – это хорошо, значит, я всё правильно делаю! Вынимаю тряпку из ведра и мою пол вокруг всего сундука, и опять бросаю её в ведро и мотаю там. Теперь вода в ведре совсем грязная – надо менять. Я тащу её вместе с тряпкой на кухню. Даша чистит картошку. Смотрит в ведро:

– Хорошо, – говорит, – помыла, вода аж чёрная!

– Я ещё только начала мыть, – говорю, – смените мне, пожалуйста, воду.

– Ишь ты, – смеётся Даша, – только начала! Сейчас воду сменю и тряпку помою. – Она уходит. Пока её нет, я думаю, куда мне стол отодвинуть, чтобы было удобнее. Даша приносит ведро с водой и чистую, мокрую тряпку. Я тащу всё это в комнату. «Ну и ну!» – слышу Дашин голос. Ставлю ведро к двери, двигаю стол к сундуку.

– Можно я тебе помогу? – просит Анночка.

– Обязательно поможешь, только потом, попозднее, – говорю. Взрослые так всегда обманывают маленьких детей, но это обман не стыдный, потому что я это делаю, чтобы Анночка не расстраивалась. А помочь мне она не может.

Я мою пол, как Бабушка, во все углы влезла, всюду помыла, тряпку в ведро бросила, чулки сняла, на батарею положила, влезла на сундук, чтобы посмотреть на свою хорошую работу.

– Как хорошо ты помыла! – радуется Анночка.

Вот с сундука всё и видно. У Бабушки пол чистый и немножко мокрый, а у меня не пол, а просто лужа! Лужа на всю комнату! Надо вытирать.

Соскакиваю с сундука, ноги – в тапочки и говорю Анке:

– Надо вытирать, потому что очень много воды!

Анночка говорит:

– Надо тряпку крутить, крутить, тогда из неё вода выльется.

Я-то это знаю! Поднимаю тряпку из ведра, хватаю её двумя руками и понимаю, что сейчас будет самое трудное, потому что у меня маленькие руки и я не могу тряпку крутить, тряпка большая и толстая, она у меня в руках не помещается, если её крутить. Вот ведь чёрт! Что делать? Мне нужно вытереть лужу, а для этого нужно выжать тряпку – а я не могу!

– Ниночка, – просит Анка, – давай я тебе помогу.

– Нет, нет, сиди и подсказывай мне, где лужа, а я сейчас тряпку выжму. – Я думаю, если она будет мне помогать, то мы обе будем мокрые и грязные, а так только у меня ноги мокрые и грязные. Я придумала и решила: выжму, и все! Бросила тряпку на пол, потащила ведро в уборную, вылила воду в унитаз – это трудно, принесла ведро в комнату. Бросила тряпку в ведро, вытащила кусок наверх и стала его выжимать об край ведра – между ведром и рукой.

Очень много раз так делала, Анка мне сверху говорила, где лужа больше, я вытирала-вытирала, и думаю: неужели лужи никогда не кончатся? Почему они сами не высыхают?! Несколько раз выжатую в ведро воду в уборную носила – и все лужи вытерла! Пошла на кухню и отдала ведро с тряпкой Даше. Она говорит:

– Ну ты и умаялась!

Я не знаю, что такое «умаялась», но понимаю, что она меня почему-то жалеет, – она большая и толстая, но добрая!

– Спасибо, Даша, – говорю и иду к нам в комнату. Залезаю на сундук и говорю: – Пол мы с тобой помыли неплохо!

– Очень хорошо! – кричит Анка.

Мы сидим и молчим. Анка смотрит в окно, а я на пол – всё-таки где-то слишком мокро. Но я довольна! Открывается дверь, входит Бабушка. Она останавливается в дверях – у неё глаза раскрываются, раскрываются очень широко, и они такие удивленные, что я даже не знаю, а что сейчас будет? Она молчит, а потом спрашивает, как будто чего-то боится:

– А кто… кто… кто пол вымыл?!

Я тогда говорю:

– Я вымыла… вместе с Анкой.

– Я ей с сундука помогала, – объясняет Анночка.

– Ты вымыла пол?! – Бабушка так удивляется, что даже руки с сумками в стороны развела.

– Да, – говорю.

Бабушка ставит сумки на пол, прижимает руки к щекам, я думаю: она плакать будет? Мне очень не хочется, чтобы она плакала! Но Бабушка не плачет, а говорит вдруг не хвалебным, а совсем другим голосом:

– Спасибо, деточка, ты мне очень помогла. Я иду домой и думаю: надо и это сделать, и это, и пол я уже несколько дней не мыла, прихожу, а ты пол помыла! Спасибо, милая, очень ты мне помогла!

Вечером сидим все за столом, ужинаем: чай с каплями и лепёшками из картофельных очистков. В прихожей кто-то разговаривает, в дверь стучат, Мамочка говорит: «Войдите». Входит мужчина в пальто, говорит: «Здравствуйте, у меня посылка от Георгия Львовича», – и кладёт что-то на стол. Георгий Львович – это наш Папа, а «посылку» я никогда не видела! Мамочка о чём-то разговаривает с мужчиной, я не слушаю, о чём они говорят, потому что я смотрю на посылку и думаю: что это такое? Наверное, интересное?

Мужчина сидит за столом, пьёт чай с каплями, я слышу: «скромный ужин» – это Мамочка говорит. Почему «скромный», думаю я и удивляюсь. «Скромный» это тот, кто сидит и молчит. А мы все «нескромные», мы все разговариваем и смеёмся. Мамочка раскрывает «посылку». Я вижу большую металлическую коробку. Мамочка всё говорит и говорит с мужчиной и снимает с коробки крышку. Ей трудно, и она снимает её долго, а я уже почти не могу терпеть – ну что же это такое, «посылка»?! Мамочка открыла крышку. Бабушка охнула и говорит:

– Дети! Это сливочное масло! Это очень питательно!

А Мамочка качает головой и говорит:

– Жоржик! Жоржик!

А я не понимаю, про что она качает головой.

Я ем хлеб, а на нём масло! Когда мы жили дома, в Москве, я масло ела и сейчас его вспомнила. Съела кусок хлеба с маслом и не понимаю, вкусно мне было или просто так. Но есть больше не хочется.

Мужчина ушёл, Мамочка обнимает Бабушку, а Бабушка обнимает Мамочку – они очень радуются. Я смотрю на них, потом на эту круглую банку с маслом и думаю: как интересно, утром я пол помыла, а вечером масло пришло! Значит, если ты сделала что-то хорошее, то и тебе сделают хорошее? Я про это думаю, и мне кажется, что эта мысль не очень правильная. Но я не могу спросить это даже у Мамочки, потому что есть такие мысли – про них нельзя ни у кого спросить и до конца их нельзя додумать! Но я всё равно думаю: сливочное масло нам Папа прислал, но я его получила сегодня, когда пол помыла. Получается, если ты делаешь что-то хорошее, то и тебе делают хорошее! Но кто делает?