Текст книги "Герой из убежища"

Оказалось, что дорога была не так коротка, как он ожидал. Только ему казалось, что вот-вот он подойдёт к горам, они словно отдалялись от него, давая возможность ещё раз задуматься напоследок. Но приняв окончательное решение после заката, Фуад не хотел размышлять об этом и терзать себя сомнениями. Солнце уже встало, наступало время, когда он должен был проснуться и начать работать. Фуад ускорил шаг. Запыхаясь, он наконец достиг гор, у подножья которых сразу заметил одинокое, мрачное жилище. Сделав над собой усилие, он вошёл в приоткрытую дверь. Никто не откликался. Он разглядывал темное помещение, и ему на глаза бросился сосуд, в котором плыло идеальное сердце, такое яркое, без каких-либо изъянов. Вроде оно и было живым, человеческим, но в то же время казалось ненастоящим, как будто стальным. Фуад дотронулся до груди, где ныло его слабое, растерзанное сердце, и он сразу понял, что ему нужно.

– Кто здесь? Что вам от меня надо? – раздался резкий голос, от которого Фуад вздрогнул.

– Я пришёл к вам за новым сердцем, моё доставляет мне слишком много бед.

– О, за это придётся дорого расплатиться, – отозвался голос за спиной Фуада. Он обернулся и увидел перед собой старую женщину, выпучившую глаза. Она молча смотрела на него, поднеся палец к губам.

– Ложись на кушетку, я готова отдать тебе вот это сердце, – ведьма указала на сосуд с идеальным сердцем.

– Но у меня ничего с собой нет, я не смогу расплатиться, – сказал Фуад.

– Ничего, я решила сделать тебе подарок, ложись. Тебе достаточно будет отдать мне своё растерзанное сердце, – ведьма улыбалась.

– Почему ведьма решила просто так отдать новое сердце Фуаду? – спросила я.

– Потому что сделка была весьма выгодна для неё. Ей захотелось заполучить сердце Фуада. Итак, Фуад повиновался и лёг. Последние мгновения, пока ведьма раскладывала приборы для операции, он чувствовал, как колотилось его родное сердце. И вот ведьма нагнулась над ним с каким-то зельем. Фуад поймал её алчный взгляд, мурашки побежали у него по спине, и наконец он засомневался, не совершал ли он большую ошибку. Но было уже слишком поздно. Ведьма прошептала «приятных сновидений», и в нос Фуаду ударил едкий запах, от которого он потерял сознание.

Когда он очнулся, ему казалось, что прошла целая вечность. Он тут же встал на ноги, без усилий, не чувствуя никакой боли. В помещении никого не было. Фуад подошёл к сосуду, в котором плыло, как он сразу понял, его сердце. Оно было всё израненное, тусклое, больное. «И для чего кому-то может быть нужна эта развалина», подумал Фуад. Боясь, не передумает ли ведьма, он решил бежать, не попрощавшись.

Со всех ног бежал он от мрачного дома, смеясь. Он уже ощущал, какое мощное орудие бьется у него в груди, не дававшее ему почувствовать усталость. За считанные минуты без остановок Фуад смог преодолеть расстояние, казавшееся ему ещё недавно бесконечным. На поле его встретил хозяин, багровый от злости. Фуад поразился тому, что с его лица не сходила улыбка. Хозяин понял, что с Фуадом произошло какое-то существенное изменение. Он побледнел и не знал, что сказать.

– Я ухожу от вас, – продолжая улыбаться, спокойно сказал Фуад. Вот так просто решил он изменить своё положение, когда-то казавшееся ему безвыходным. Не успел бывший хозяин произнести и слова, как Фуад умчался от него, не обернувшись.

Фуад шёл, наблюдая за людьми, которыми когда-то восхищался. «Я добуду для себя всё, что у них есть. Мои вещи будут и лучше», размышлял Фуад. Он шёл мимо дома, к которому никогда прежде не отваживался так близко подойти. В нем жила девушка, за которой Фуад тайком наблюдал. Это была порядочная, трудолюбивая, добрая девушка, когда-то вызывавшая у Фуада трепет. Она работала на огороде, и Фуад впервые решился заговорить с ней. Но он остановился на полпути: он видел эту девушку вблизи и раньше, но только теперь она показалась ему какой-то нескладной и невзрачной. Усмехнувшись про себя от своей глупости, Фуад развернулся и продолжил свой путь.

Близился закат. Расположившись на своём привычном месте на холме, Фуад ждал представления, которое всегда вызывало у него волнение. В тот день закат был невероятной красоты: солнце подсвечивало облака, от чего они выглядели более объемными и нежными. Время шло, но Фуад ничего не чувствовал. Солнце уже село, стали выглядывать звезды, которые Фуаду удавалась видеть так редко, поскольку ему приходилось ложиться спать рано. Но и величие звёзд не смогло пробудить чувства Фуада. Он провёл ночь, так и не сомкнув глаз. Он знал, что должен был быть встревожен, но эта мысль легко покинула его, так и не успев загореться. Фуад ни о чем не думал, но это было какое-то призрачное, нездоровое спокойствие ума. Он дотронулся до груди: сердце размеренно билось в нем, Фуад не сомневался, что это было то самое идеальное сердце.

На следующий день он решил раздобыть богатство. И Фуаду удалось сделать это быстро и легко, при этом по совести, ведь он по-прежнему был порядочным человеком. Купаясь в роскоши, он не вспоминал о той ночи, хотя навязчивая мысль, что с ним не всё было в порядке, не покидала его. Но эта мысль сидела где-то глубоко в его подсознании, не давая ему по-настоящему забеспокоиться.

Дедушка прервал рассказ. Мы смотрели на него и ждали продолжения, но он сохранял молчание.

– И что было потом?

– А я не знаю, – просто сказал дедушка и вздохнул, – пока не могу понять, что произошло с Фуадом дальше. Чему, по вашему мнению, учит история Фуада до этого момента?

– Тому, что нужно ценить боль, потому что она также помогает видеть красоту? – равнодушно сказал мой брат.

– Нет, я думаю, это не самое главное. Перед тем, как решиться отправиться к ведьме, Фуад пережил глубокое духовное потрясение. Он перешёл порог и вступил в ту область подсознания, в которой здравый смысл граничит с безумием. Ему показалось, что только в тот момент он познал действительность, а до этого пребывал во сне, но это ложное чувство. Человек должен сделать всё возможное, чтобы остановить подобный поток мыслей, иначе он может совершить действительно страшные вещи, и Фуад выбрал помощь ведьмы, поскольку это пугало его меньше других вещей, которые приходили ему в голову. Но ведь он мог заставить себя выбраться, изменить свою жизнь, сохранив надежду и внутреннюю чистоту. Если человек позволяет себе слишком долго пребывать в таком состоянии, в каком был Фуад, он может потерять почву под ногами, подвергнуть сомнению самые простые истины. Он может решить, что причинение боли другим доставит ему удовольствие. Что даже убийство допустимо.

Мой брат нахмурился и бросил взгляд на меня, словно недоумевая, как при мне можно говорить о подобных вещах. Дедушка рассмеялся.

– Не бойся, юные создания тоже являются обладателями вечной души и способны понять то, что кажется темным и запутанным.

– Почему Фуад не мог остановиться? Зачем человеку играться со своим разумом подобным образом?

– Потому что человеку кажется, что в этом заключена истина. В принципе с таким мышлением можно достичь благородных вещей, хоть это и лишит человека покоя. Ты ведь тоже, Искандар, кажется, полюбил пребывать в одиночестве и играться со своим разумом, как ты выразился, – шутливо сказал дедушка.

– Я не думаю о том, что хочу убивать, – с отвращением сказал мой брат.

– Я и не сомневаюсь. Ты посланник мира и навсегда таким и останешься, – дедушка потрепал моего брата по голове.

– А ведь может произойти такое, что тебя втянет в эту яму, без твоего намерения?

– Вполне возможно. Да.

– И как из этого тогда выбраться?

– Я не смог продолжить рассказ, именно потому что не знаю ответа на твой вопрос. Вероятно, человеку потребуется осуществить над собой тяжёлую духовную работу. Но я точно знаю, как не впасть в яму. Нужно смотреть на все происшествия своей жизни как на урок, который необходимо освоить. Никогда не впадать в отчаяние. Чувствовать себя героем сказки.

– Это ещё как? – недоумевал мой брат.

– Настоящие герои сказок обладают внутренней чистотой и непоколебимой верой в то, что с ними всё будет хорошо. Что их оберегают и к ним придут на помощь, что они всегда смогут найти выход. Многие люди считают, что познали истину, думая, что в жизни всё тленно, беспросветно и ни на что нельзя надеяться. Но вы должны всегда помнить, что истинная мудрость – в вере в свет.

– А что значит внутренняя чистота?

– Человек внутренне чист, когда не подпускает к себе негатив и скверну любого рода, кроме случаев, когда он помогает обрести другим свет. Чистота – красота абсолютно каждой мысли, которая приходит на ум, что очень сложно достичь. Это осознанность в каждом шаге, в каждом взгляде; это когда идёшь, может, и не по самой красивой улице на свете и среди не самых улыбчивых людей, но смотришь на всё вокруг себя с надеждой и добротой, без единого упрёка или стремления оградить себя. Не думайте, что это только врожденное качество. Абсолютно каждый может развивать его в себе.

Было уже совсем темно, когда мы вернулись домой. Во дворе царила тишина, нарушаемая лишь негромким выступлением сверчков и цикад. Компания на топчане разошлась, оставив после себя несколько долек арбуза. Мы с наслаждением вкушали сочный, сладкий плод, позволяя соку струиться по рукам.

Дедушка прошёл через зал в кабинет, где он обычно молился. Мы с братом уселись на диване рядом с отцом, смотревшим телевизор с напряженным лицом. Через стекло на двери в кабинет можно было видеть фигуру дедушки, который про себя читал молитву и делал поклон. Мой отец словно нарочно сделал телевизор громче. Шла программа о войне, и я толком не понимала, что происходило на экране. Звуки взрывов и вертолетов раздавались по всему дому; мой дедушка за дверью, без единого намёка на раздражение, продолжал свой ритуал в непоколебимом спокойствии. Закончив, он вошёл к нам, широко улыбаясь, и поздоровался громче обычного. Мой отец встал и вышел из зала, не проронив ни слова.

Дедушка сел в кресло отца и переключил канал. Я легла, мои глаза слипались под передачу о ракетостроении. Дедушка с нежностью гладил меня по голове, и я засыпала, думая о том, как его спокойствие и сила передаются мне, и что я когда-нибудь обязательно научусь всему тому, что он знает и ежедневно применяет на практике, независимо от каких-либо обстоятельств.

Я могла заставить себя встать и уйти к себе, не дожидаясь, когда окончательно погружусь в сон. Но рядом с дедушкой я чувствовала себя такой маленькой и мне так хотелось, чтобы он сам уложил меня, как он всегда делал, оставаясь у нас. Я не помнила, когда родители в последний раз держали меня на руках; казалось, этого никогда и не было, что только дедушка и брат всегда были рядом со мной, как и в ту ночь, когда дедушка осторожно поднял меня, чтобы не разбудить, и нёс вверх по лестнице, будто я совсем крошечное, беззащитное существо, а мой брат прикрывал ладонями мои ступни, чтобы я не ударялась ими об стены. Дедушка уложил меня на кровать, поцеловал в лоб, и я знала, что я в полной безопасности, мне больше не нужно было, чтобы мой брат сидел рядом со мной, пока я не засну. Они тихо вышли из моей комнаты. Я приоткрыла глаза и увидела силуэт моего брата, стоявшего за дверным проемом. Он наблюдал за мной ещё некоторое время, и затем бесшумно скрылся, мне казалось, даже растворился. Оставшись одна в кромешной тьме, я сквозь сон благодарила Бога за моих защитников…

–…ходят постоянно зашуганные, с кислыми рожами… Саида явно отстаёт в развитии, но хоть что-то сказать может, когда надо, а Искандар вообще, и два слова связать не может…

Это явно был не сон. Я открыла глаза, была глубокая ночь. Я встала с кровати и подошла к окну. На топчане сидели мой отец и дедушка.

– Не раз я ему говорил, пора учиться общаться со взрослыми, поддерживать разговор. Кем он вырастет, если сейчас не умеет отвечать на элементарные вопросы?

Дедушка глубоко вздохнул.

– Я считаю, что твои дети яркие, необычайно одаренные личности, способные многое совершить в будущем. Вполне естественно, что им интересно не со всеми людьми.

– Мои гости – пример для подражания, Искандар и Саида должны стремиться быть такими же.

– На себя, они должны быть похожими только на себя, – с ноткой строгости сказал дедушка. – Когда ты в последний раз заглядывал в глаза своим детям? Неужели ты не видишь, что с каждым днём они всё сильнее отдаляются от тебя? Сейчас они ещё испытывают страх, но взрослея, они будут совершенно равнодушны к тебе, не испытывая даже презрения, потому что они так чисты. Они могут так и не узнать, что такое любовь к отцу, и винить в этом они будут себя.

Мой отец фыркнул. От последних слов дедушки мне стало не по себе. Я задумалась, не спал ли мой брат, слушая разговор на топчане, как и я. «Наверняка он бы не стал подслушивать, потому что это нехорошо», подумала я и с облегчением, хотя мне и было интересно услышать продолжение, притворила окно и улеглась на кровать.

Я больше не слышала, о чем шла речь, но до меня доносился повышенный голос отца, от чего у меня колотилось сердце. Я заснула спустя некоторое время, по-прежнему подавленная от услышанного. Как только наступило утро, разбитая после непродолжительного сна, я обошла весь дом в поисках дедушки. Но я предчувствовала, что он ушёл ещё ночью.

III. Бабочка, дракон и дикая розочка.

По четвергам и в дни рождения и смерти родственников наша мать обязательно читала суры из Корана, тайком за запертой дверью или в зале, когда отца не было дома. Часто она просила нас с братом сидеть с ней и слушать, как она полушепотом бормотала выученные аяты с сосредоточенным, слегка нахмурившимся лицом. Иногда это зрелище казалось мне комичным и я едва сдерживала смех, но в более старшем возрасте меня мучили угрызения совести из-за того, что молитвы моей матери нисколько меня не трогали. Дедушка тоже читал нам Коран, но он делал это нараспев, и в его красивом, глубоком голосе звучали ноты воодушевления, искренней веры и надежды. Мать же была похожа на обиженного ребёнка.

В тот летний четверг, который совпадал с днём рождения покойного дедушки, отца нашей матери, она с ещё более насупившимся, чем обычно, лицом, глубоко вздохнув, читала аяты на ломаном арабском, скорее всего, не зная перевода. Затем, воздев руки, она долго перечисляла всех умерших родственников и упорно просила уголок рая для каждого из них, в последнюю очередь упомянув своего отца с более траурным тоном. Я не знаю, молилась ли наша мать когда-нибудь о себе, о своих детях. Казалось, что вся её вера основывалась лишь на поддержке связи с покойными.

Когда наша мать закончила свой обряд, мы с братом неуверенно встали и выбежали на улицу. Из участка Аскаралиевых слышались голоса наших друзей, и мы прошли к ним через приоткрытые ворота.

– Не шевелись, Сабина, там бабочка под твоим боком, задавить можешь, а вдруг это твоя умершая троюродная тетушка, – давясь от смеха, выговорил Тимур. Был особенно знойный летний день, когда невозможно было даже спать после обеда. Мы все лежали под густорастущим орешником во дворе Аскаралиевых, прячась от изнуряющего солнца. На земле была расстелена скатерть. Мардона вынесла из дома тарелки с аккуратно разрезанными грушами и персиками.

– Что такого смешного рассказывала Сабина? – осведомилась она.

– Что-то про перевоплощение людей в насекомых после смерти, – ухмыльнулся Юра.

– Нет, не так! – Сабина густо покраснела. Каждый раз, когда она чувствовала, что её рассказ не производит должного впечатления, она начинала запинаться, борясь с желанием продолжить и страхом быть осмеянной. Укоризненный взгляд Мардоны в сторону мальчиков приободрил её, – Ты помнишь Нилуфар-опа⁸? Она приезжала к нам недавно, вы тогда тоже у нас дома были… Так вот, у неё недавно умерла бабушка, которую она очень сильно любила. Нилуфар-опа после похорон решила остаться ещё несколько дней в деревне, в доме её бабушки. И тогда начали происходить странные вещи…

Тимур, Юра и мой брат начали издавать зловещие звуки, прерываемые их собственным смехом. Джамал сидел тихо, из уважения к старшей сестре, но по его губам скользила улыбка.

– Ну хватит, – сказала Мардона спокойным каменным голосом, совсем как взрослая. Мой брат тут же умолк, приложил палец к губам, обращаясь к мальчикам.

– Когда Нилуфар-опа сидела во дворе на топчане, она чувствовала, как легкий ветер распространяет до боли знакомый запах её бабушки, будто она сидела совсем рядом… – продолжила Сабина.

– Может, это был запах доисторических подушек на топчане? – предположил Юра. Другие мальчики едва сдержали смех.

– …а в доме постоянно падали какие-то определенные вещи. То фотография бабушки и Нилуфар-опа в раме, то таблетки, пиалы на кухне разбивались, хотя землетрясений не было… А в предпоследний день своего пребывания в деревне Нилуфар-опа заметила на стене необычайно большую чёрную бабочку.

– О, мы дошли до самой эпичной части, слушайте внимательно, – сказал Тимур с шутливо-серьезным тоном.

– Нилуфар-опа сразу поняла, что это было не простое насекомое. Бабочка порхала вокруг неё, привлекая к себе внимание, залетала в комнату бабушки и обратно к Нилуфар-опа. Наконец Нилуфар-опа поняла, что бабочка пытается завлечь её в эту комнату, в которую она так давно не заходила. Дверь всегда оставалась приоткрытой, но ей почему-то было страшно заходить туда после смерти бабушки. В конце концов она поборола сомнения и последовала за бабочкой. В комнате, как оказалось, было по-прежнему светло, тепло и уютно, будто в ней ещё жили. Бабочка приземлилась на маленькую табуретку у кровати. На этой табуретке Нилуфар-опа часто сидела, когда её бабушка болела и большую часть времени проводила в постели. Перебирая в голове сказки, которые ей рассказывала бабушка в такие периоды, Нилуфар-опа вспомнила одну легенду, которая её когда-то напугала. В ней говорилось, что если после смерти человека его близкие увидят большую чёрную бабочку, это говорит о том, что душа покойного сейчас подвергается испытанию, решается его судьба, попадёт ли он в рай или в ад. Его родственники могут помочь ему. Для этого нужно помолиться за умершего и испечь что-нибудь. После этого бабочка исчезает, прямо растворяется в воздухе.

– То есть, попадёт ли человек в рай или ад, решается таким нелепым образом его родственниками? И кто-то верит в это? – с недоумением спросил мой брат.

– Ради тебя я готов испечь сотни печенюшек, брат мой, – торжественно проговорил Юра, размахивая откусанной долькой груши.

– Я испеку самые вкусные на свете лепешки в тандыре, – подстать скандировал Тимур.

– И твоя родственница сделала всё, как надо? – спросила я. Мне не терпелось узнать продолжение, и я не обращала внимание на шутки мальчиков.

– Да. Перед этим она затворила все окна, шкафчики в комнате, убрала коробки, вынесла лишние предметы. Она закрыла дверь и заделала все щели, чтобы бабочка точно не смогла выбраться. Никогда она не молилась так долго и сосредоточенно, как в тот день. После продолжительной глубокой молитвы, Нилуфар-опа второпях испекла пироги и угостила соседей, ничего не сказав о произошедшем. И только после этого она вновь вошла в комнату своей бабушки, но бабочка испарилась. От неё не осталось и следа, прямо как в легенде.

– Ну, залетела куда-то, щель в стене нашла, – сказал Тимур, измельчая сорванный с дерева листок.

– Нет, щелей никаких не было. Нилуфар-опа везде обыскала, всю комнату перевернула, она точно ничего не могла упустить.

– Она сама тебе рассказала об этом? – спросила Мардона.

– Ну… Она маме рассказывала, – неуверенно ответила Сабина.

– Только не говори мне, что ты поверила в эту сказку, – ухмыляясь, сказал Тимур, обращаясь к Мардоне.

– Я считаю, что в мире действительно может произойти всё, что угодно, – Мардона не поддавалась пристыжающему тону старшего брата. Он закатил глаза.

– Ты же сам нам недавно рассказывал какие-то страшные истории, – улыбался мой брат.

– То, что я их рассказывал, не означает, что я в них верю, я просто развлекал вас.

– Я думаю, что многие такие истории на самом деле происходили, очевидцы не врали, просто всю эту мистику можно объяснить логически. Но на самом деле я не прочь верить в эти истории, так интереснее, – сказал Юра.

– Зачем себя намеренно вводить в заблуждение? Какая от этого может быть польза? – настаивал Тимур.

– Ровно такая, о какой я говорил. Так интереснее, – повторил Юра.

– Ты веришь в чудеса как в развлечения, они для тебя так и останутся потехой. Чтобы стать свидетелем чуда, нужно в него по-настоящему поверить, – сказала Мардона.

– Ну, не знаю, я бы предпочла, чтобы со мной ничего такого не происходило, меня в любом случае это напугает, – сказала я.

– Почему ты тогда сидишь под орешником? – отозвался Джамал. Мы вопросительно на него посмотрели. – Орешник вызывает галлюцинации, можно увидеть свой самый большой страх.

Мы все, кроме Джамала, вскочили как ошпаренные, и кто-то с криком, кто-то со смехом, бросились восвояси.

– Что за шум вы тут подняли? – сказала с жеманной улыбкой Камола-хола. Она как раз вышла на крыльцо, безупречно одетая, с идеальной укладкой и маникюром. Как обычно от её появления у меня пробежал холодок по телу, что было неприятно даже в такой жаркий день. Мне стало стыдно от того, что такая роскошная, грациозная женщина, мать моих близких друзей, вызывала у меня отторжение, хоть я и могла частично это обьяснить. От всего существа Камолы-хола исходило властолюбие, столь непривычное для восточной женщины, которое ей так и не удалось упражнять в профессии, но которое однозначно проявлялось в других её повседневных делах. Я нисколько не сомневалась, что именно благодаря ей, а не отцу Тимура и Мардоны, у Аскаралиевых была самая большая территория, часть которой изначально была отведена строительству детской площадки, что так и не было осуществлено, возможно, также по замыслу Камола-хола.

– Очень жарко сегодня, лучше посидите дома, посмотрите телевизор, – сказала она чуть теплее, обращаясь к моему брату. Мы повиновались и поплелись к входной двери.

– Собери волосы, – вновь ледяным тоном бросила напоследок Камола-опа в адрес своей дочери и вышла на улицу. Мардона едва заметно закатила глаза и сделала вид, что собирает волосы, но как только её мать скрылась из виду, встряхнула головой.

Ближе к вечеру, когда все проголодались, мы обнаружили, что на кухне не было готовой еды. Набрав в посуду немного картошки, мы вышли на улицу и начали приготовление нашего ужина на костре. Пока мальчики в нашем привычном месте для пикников – на открытом поле ближе к участку Аскаралиевых – разжигали костёр, мы с Мардоной и Сабиной мыли картошку и разрезали помидоры во дворе. Затем, усевшись вокруг костра, мы жарили картошку на вымытых ветках.

Я любила наши пикники и всегда ждала их с нетерпением. Иногда мы готовились к ним заранее, и каждый выносил из дома что-то особенное. Но чаще всего у костра мы собирались спонтанно, жуя одну лишь картошку. Тем не менее, даже такое скромное пиршество вызывало у меня безмерный восторг.

Близился закат, и небо было персиково-лиловым, прямо как в сказках дедушки. Умиротворенная атмосфера, наполненная ароматом искорок огня, тёплой палитрой летнего вечера и безграничным покоем просторного поля, забавно контрастировала с громким, нарочно неблагозвучным пением Юры и всеобщим смехом. Заворожённая огнём и тем, как всё расплывалось перед глазами от дыма, я почти не вникала в суть разговора. Я очнулась, когда Тимур и Мардона побежали наперегонки к яблоням, росшим на другом конце ограждения. Они возвращались к нам, оживленно о чем-то споря.

– И кто был первый? – спросил Юра.

– Конечно, я, – уверенно ответила Мардона.

– Она раньше побежала! – запротестовал Тимур.

– Нет, я следил, всё было честно, – спокойно отозвался Джамал.

– Смирись, Мардона всё ещё самая быстрая, – широко улыбаясь, сказал мой брат.

– Я просто не старался! Вот мы придумаем игру, и я вас всех точно сделаю!

Наряду с приготовлением еды на костре, ещё одним нашим излюбленным занятием было придумывание сюжетно-ролевых игр. В тот день, когда мы были под впечатлением от просмотра по телевизору фильма о драконе, мы решили, что именно это мифологическое существо должно было быть задействовано.

Солнце почти скрылось за горизонтом, и это означало, что близилось вторжение дракона тьмы. Великий и отважный шах Тимур, видевший в драконе угрозу для своих земель, решил покончить с ним раз и навсегда. Для этого он собирался сделать приманку и нанести дракону внезапный удар. Хан соседних земель, Искандар, был против этой затеи, поскольку считал, что сражение с драконом, которое должно было состояться недалеко от поселения, могло причинить людям вред. Но шаха Тимура не беспокоили последствия. Он готовился к поединку с чудовищем, как к долгожданному празднику. Переговоры между титулованными лицами не обвенчались успехом. Хану Искандару требовалось предпринять срочные меры, чтобы избежать невинных жертв.

Сестра шаха Тимура, мудрая и справедливая Мардона, была убеждена доводами хана Искандара. Она решила помочь ему предотвратить план своего брата.

– Так нечестно, ты должна быть на моей стороне! – возмущался Тимур.

– Я передумала.

– В таком случае, Юрий, свяжите эту предательницу!

– Так, а чем мне её связывать?.. Ладно, послежу, чтобы никуда не убежала, – весело сказал Юра.

Мардона закатила глаза и встала у ограждения. Юра стоял рядом с ней и держал её за предплечье.

Тем временем Сабина и Джамал, помощники шаха Тимура, разжигали догоравший костёр. Высокое пламя, видневшееся и из самых дальных земель, должно было привлечь дракона.

– Этим огнём вы можете уничтожить целое поселение! – грозно сказал мой брат.

– И правда, пламя получилось мощное… Надо тушить, – признала Сабина.

– Я принесу воды, – предложила я.

Мой брат одобрительно кивнул, и мы с Сабиной побежали наполнять ведро. Когда мы вернулись, мы обнаружили, что Джамал, как заворожённый, продолжал подбрасывать ветви и огонь вспыхивал всё сильнее. Оживленная дискуссия, происходившая между остальными ребятами у дальних яблонь, где Тимур добывал оружие для сражения, не давала им обратить внимание на приманку для дракона. Я вылила содержимое ведра, но казалось, пламя разыгралось ещё ярче. Я начала паниковать. Во рту пересохло, я едва смогла произнести имя брата. Ребята оглянулись и тут же бросились к костру. Первая прибежала Мардона, отняла у меня ведро и кинулась к умывальнику у себя во дворе. Мой брат побежал вслед за ней. Юра взял за руки Сабину и Джамала и потянул их подальше от огня.

– Вы с ума сошли? Приманки поменьше было достаточно! – завопил Тимур.

– Боялись, что дракон может уничтожить поселение, а это едва не сделали мы сами, – смеясь, сказал мой брат, обливая костёр водой через шланг.

– Просто не надо было просить сильнее разжечь костёр, – добавила Мардона, выливая воду из ведра.

– Я не просил его разжигать сильнее, я просил не давать ему затухнуть!

– И в любом случае я добежала за ведром первая!

– Смотрите! Маленькие драконы! – перебил Джамал спорящих Тимура и Мардону. Над нами кружились летучие мыши. Сабина с воплем бросилась прятаться во дворе.

– Да не бойся, у летучих мышей всё отлично с ориентиром! – крикнул ей вслед Тимур.

– Правда? А я слышал, что летучая мышь может застрять в волосах, если они длинные, и тогда её не вытащить – будничным тоном сказал Джамал.

– Мардона, собери волосы! – хором крикнули мы с братом и Юрой и рассмеялись.

Мардона и Тимур всё ещё спорили, когда мы вошли к ним во двор, предварительно убрав за собой на поле. В этот момент через главные ворота вошёл Захид-тога, их отец, и мы все хором, кроме его детей, поздоровались с ним. Заметив отца, Тимур и Мардона бросились к нему навстречу. Тимур крепко пожал ему руку, осведомился о его делах, пока Мардона повисла на его шее.

– Как вы все, ребята? Не скучаете? – спросил Захид-тога, широко улыбаясь.

Я не испытывала к Захид-тога необъяснимой неприязни, как к его жене, но в нём было что-то такое, что вызывало жалость. У него всегда был блуждающий взгляд, и даже тогда, когда прямо за ограждением его участка поднимались огромные клубы дыма, он не заметил ничего необычного и не задал нам никаких лишних вопросов. Разговаривая с нами, он выглядел так, будто лихорадочно что-то искал. Что-то жизненно важное для него. Но при этом Захид-тога был человеком, который мог не увидеть нужную ему вещь, даже если она была под носом.

Настаивая, чтобы мы удобно расположились на топчане, сам Захид-тога, умывшись, сел за маленький стол у крыльца. Мардона вынесла ему лепешки, каймак⁹, разрезанные фрукты и овощи. Она тогда не умела готовить, но услуживала отцу, как могла. Заварив чай, она понемногу наливала ему в пиалу, не давая Захид-тога делать это самому. Я с умилением наблюдала за тем, как Мардона, наша дикая розочка, самая быстрая из всех ребят, такая сильная, гордая, волевая, рядом с отцом становилось нежной и ласковой. Второй раз за день я поймала себя на том, как настоящее, вместе со смехом и разговорами моих друзей, растворялось, становилось лишь дальним фоном, пока я была очарована чем-то более масштабным и вечным. То, как молниеносно Мардона наливала своему отцу чай, стоило ему опустошить пиалу, согревало меня не меньше, чем пляшущие языки пламени.

Только перед сном, когда я вновь представила эту тёплую картину, я начала размышлять о своих отношениях с отцом и сравнивать их с тем, что было у Мардоны и Захид-тога. Была бы Мардона так же мила с таким отцом, как у меня? Смогла ли я сама быть так внимательна к Захид-тога, если бы была его дочерью? И насколько сильно я была виновата в том, что у меня с отцом не было таких моментов, как тот, за которым я с таким упоением наблюдала? Я решила, что со следующего дня постараюсь быть более учтивой к отцу, но тут же отвергла эту мысль, посчитав её противоестественной. Как обычно, засыпая, я благодарила Бога за брата и дедушку, но в тот день я особенно отчетливо почувствовала пустоту, вызванную отсутствием тепла со стороны отца. Со временем я научилась не обращать внимание на эту пустоту и мириться с ней, но я раз и навсегда осознала, что никогда не смогу её заполнить. И никто не сможет.

IV. Уязвимость и рыцарь с бронёй.

Я никогда не любила игры с мячом, особенно, когда его нужно было ловить. Мои хиленькие, тоненькие ручки не могли удержать мяч, даже когда мне его подбрасывали намеренно слабее, чем остальным. Всё заканчивалось тем, что я сильно получала по лицу и отстранялась от игры. Мой брат сочувственно хлопал меня по плечу, и, убедившись, что я не серьезно пострадала, возвращался в строй.