Текст книги "Герой из убежища"

Ещё нелепее складывались обстоятельства, когда мы играли в футбол. Ловить мяч я не умела, но отнимать его у соперников ногами и бить в определенном направлении у меня получалось, пожалуй, даже хуже. Поэтому ребятам приходилось ставить меня в условные ворота.

Вечером из-за страха перед Аббос-тога, который ложился спать рано и не терпел какой-либо шорох, на широкой улице мы не смели бегать. Приходилось довольствоваться игрой на нашей узкой улице, где мяч постоянно закатывался в арык, и его приходилось доставать мокрым. За меня это делал мой брат и отдавал мне мяч, слегка вытерев его футболкой.

Поскольку я была никудышным вратарем, а на другую позицию ставить меня было тем более бесполезно, Тимур, как самый сильный защитник, добровольно вызывался играть в той команде, в которой была я. Мардоне часто приходилось играть против него в качестве нападающего, и надо отметить, получалось у неё превосходно. Я не успевала и шелохнуться, как мяч оказывался за границей условных ворот, которые я должна была защищать.

– Это был офсайд, Джамал, почему ты не свистнул! – крикнул Тимур нашему незаменимому судье после того, как Мардона сделала хет-трик в течение пяти минут.

– Не было офсайда, продолжайте играть, – отвечал Джамал, и с ним было невозможно поспорить. Джамал подмечал малейшие детали, и никто не мог исполнить роль непредвзятого судьи лучше, чем он.

Моему брату, как нападающему моей команды, было сложнее, чем Мардоне. Юра также был отличным соперником, а в воротах у них стояла Сабина, которая хоть и выглядела неуверенно, всё же неплохо справлялась со своей задачей. Мне лишь оставалось надеяться, что игра будет проходить на нашей половине поля как можно меньше.

– Я не смогла его поймать! – жалобно крикнула Сабина, когда мяч в очередной раз упал в арык. Мардона и Юра тут же побежали догонять его, пока течение не унесло его слишком далеко. Хоть я ничего толком не делала, но всё моё тело во время игры было напряжено, и пока ловили мяч, я могла немного расслабиться.

– С дороги! – услышала я наглый голос за спиной и тут же была сбита с ног. Мой брат мгновенно примчался, чтобы помочь мне встать и отряхнуться. Поднимаясь, я увидела, как Тимур остановил Бабура Ходжаева на велосипеде. Тот неуверенно слез, и, хоть он пытался придать себе угрожающий вид, невозможно было не заметить, что он боялся Тимура. Бабур был крупным мальчишкой, выглядевший гораздо старше своих лет, но рядом с Тимуром он так съежился, что казался меньше Тимура, который был младше него. Он явно был застигнут врасплох: сбив какую-то неуклюжую девчонку, Бабур не ожидал, что ему придётся столкнуться с самим Тимуром Аскаралиевым.

Тимур никогда ни с кем не дрался. Ему и не требовалось этого делать, чтобы ребята, по каким-либо причинам не поладившие с ним, более не смели к нему подходить. На нем словно была невидимая броня, отпугивавшая недоброжелателей. И друзья Бабура, заметив что-то неладное, исподтишка наблюдали за нами на большом расстоянии.

– Извинись, – грозно сказал Тимур, вплотную подойдя к Бабуру.

– Тебе какое дело, она тебе даже не сестра, – промямлил Бабур, отступив на шаг. Он всеми силами избегал взгляда Тимура, который смотрел прямо на него.

– Ошибаешься.

– Ну, в семье не без урода, – пробубнил Бабур и хмыкнул.

Тимур одной рукой резко толкнул неприятеля, и тот упёрся в стену. Его велосипед громко рухнул на землю. Тимур угрожающе сжал кулак, но мой брат удержал его. Остальные наши друзья, прибежавшие на шум, также оградили его.

– Уходи, – холодно сказал мой брат Бабуру. Повторять не потребовалось: пользуясь случаем, Бабур залез на велосипед и умчался. Его друзья унеслись следом.

– Вот и как разговаривать с людьми в таких случаях? – сказал Тимур, лицо которого было ещё красное от злости.

– Ну, ты явно не собирался с ним просто разговаривать, дружище, – весело отметил Юра.

– Ещё бы, как будто он что-нибудь понял бы.

– А что у вас произошло? – спросила Мардона.

– Давайте не будем обсуждать это, что было, то прошло. Никто не пострадал, и навряд ли этим ребятам придёт в голову причинить вред кому-то из нас впредь. Тимур, когда нужно кого-то защитить, можно прибегать к мерам, но размахивать кулаками после стычки нет никакого смысла, – сказал мой брат.

– Да, возможно, ты прав. Прости меня, Саида, – добавил Тимур, словно он был виноват передо мной.

После ужина мы сидели на топчане на нашем дворе. Отец ушёл на встречу с приятелями и должен был вернуться поздно, у матери тоже были свои мероприятия, поэтому мы спокойно могли расположиться у нас.

Раздался звонок. Мы затворяли ворота только перед сном, поэтому мы поняли, что это были не родители. Я неохотно спрыгнула с топчана и поковыляла к двери, предполагая, что это пришла приятельница моей матери. Но у двери ожидала девушка лет четырнадцати. Не ответив на моё приветствие, она сухо спросила, был ли у нас Тимур Аскаралиев и потребовала позвать его. Высокая, довольно широкоплечая, с немного одутловатым лицом, она сверлила меня своим надменным, таким знакомым взглядом. Мне не требовалось спрашивать её имени, чтобы признать в ней сестру Бабура.

Все на меня вопросительно посмотрели, когда я позвала Тимура к двери. Я спряталась за воротами, чтобы меня не заметила сестра Бабура, и, смотря на неё через щель, приготовилась слушать разговор. Тимур, ухмыляясь, подмигнул мне, и вышел к девушке.

Тимур весело поздоровался и осведомился, чем он мог быть полезен. Я чуть громко не ахнула, увидев, как изменилось в лице сестра Бабура. От прежнего высокомерия и нахальства не осталось и следа. Казалось, она даже оробела: ей потребовалось время, чтобы собраться с мыслями и сформулировать причину своего визита. Моя челюсть опустилась ещё ниже, когда она обратилась к Тимуру на вы. Я тоже обращалась к нему на вы, но я была на два года младше. До того момента я не слышала, чтобы старшие так почтительно разговаривали с кем-то из нас.

– Я сестра Бабура Ходжаева, он рассказал мне, что сегодня произошло между вами. Вы знаете, на самом деле он очень хороший мальчик, никому зла не желает, и мухи не обидит…

– Бедные коты, трупы которых мы постоянно находим в оврагах, и бесчисленные покалеченные животные на этот счёт не согласились бы.

– …и он так расстроился, что поссорился с вами, – продолжила девушка, не ответив на довод Тимура, – сидит дома угрюмый, я едва смогла выведать, что произошло. Вы не обижайтесь на него…

– Я не обижаюсь, он не у меня должен просить прощения, – холодно перебил Тимур во второй раз. Но следует отметить, его голос не звучал грубо, он по-прежнему разговаривал мягко и располагал к себе.

– …он очень хотел бы подружиться с вами, честное слово! Обязательно заходите к нам в гости, поиграете вместе… Вот, за этим я к вам пришла.

На мгновение между ними возникла пауза. Я не видела лицо Тимура, но могла поклясться, что у него было знакомое мне саркастически-задумчивое выражение.

– Я вас понял. Благодарю вас за приглашение, передавайте Бабуру всего наилучшего. Хорошего вам вечера, до свидания.

Я восхищалась тем, как Тимур передал нашим друзьям суть разговора – с чувством такта, без насмешек и осуждения. Тем не менее, мы нашли ситуацию забавной и ещё долго шутили по поводу того, что Тимуру с годами придётся всё больше общаться с родителями обиженных детей.

Для меня так и осталось секретом, с каким намерением на самом деле приходила сестра Бабура, собиралась ли она так учтиво с ним разговаривать и настаивал ли на этом Бабур. Меня кольнуло то, что хоть я и была пострадавшей в той ситуации, обо мне не было речи. Я почувствовала себя жалкой и уязвимой.

Я ещё долго перебирала в голове сценку с Бабуром. Была глубокая ночь, Аскаралиевы и Умаровы разошлись по домам, у нас остался только Юра. Они с моим братом оживленно обсуждали законы физики, в которых я ничего не смыслила, я и не хотела вникать в суть их разговора, меня полностью занимали другие мысли: впервые в жизни я подвергла сомнению собственную ценность и способность процвести в будущем как личность. Я часто слышала критику в свой адрес со стороны родителей, но я не воспринимала это всерьез, поскольку их нападкам также подвергался мой брат, которого я во всём считала образцовым.

В тот день мне предоставилась возможность проанализировать, какими представали мои друзья в глазах других людей и какое впечатление производила я. Навряд ли в моей ситуации оказалась бы Сабина, не говоря уж о Мардоне: её тронуть пальцем Бабуру точно не хватило бы смелости. Я не могла даже представить, как бы Мардона отреагировала, если по стечению обстоятельств Бабур сбил бы её. Догнала бы она Бабура, опередив Тимура, и без помощи брата разобралась бы с обидчиком? И каким образом она бы заступилась за себя: было бы ей достаточно поставить Бабура на место словесно, не доводя дело до физического воздействия? Я была уверена, что в таких рассуждениях не было смысла: Мардона просто не могла оказаться в позиции жертвы. Это противоречило её существу. Казалось, весь мир оберегал её от таких нелепых происшествий. Но почему она была этим одарена, а я нет? Потому что она смогла бы в любом случае защитить себя? Или потому что она изначально представляла большую ценность для мира, чем я, и это чувствовали все вокруг?

Сестра Бабура однозначно была настроена враждебно. Она полностью изменила свою позицию, как только Тимур оказался рядом с ней. Ему даже не требовалось защищаться или каким-либо образом добиваться уважения к себе. И в глубине души я была уверена, что сестра Бабура не смогла бы ругаться ни с кем из моих друзей. Казалось, только я заслуживала уничижительный взгляд. У меня не было ни капли зависти к своим друзьям, которых я бесконечно любила. Меня переполняло лишь беспокойство по поводу того, как я буду справляться с трудностями тогда, когда моего брата и друзей не окажется рядом.

Я не заметила, как по щекам потекли струйки слёз. Темнота скрывала их от моего брата и Юры, они обратили на меня внимание лишь тогда, когда я не смогла удержать вздохи. В шестилетнем возрасте у меня не было способности передать суть своих переживаний, поэтому на вопрос, что случилось, я выдавила лишь одно:

– Я что, правда такая уродина?

Мой брат и Юра явно не ожидали такого вопроса. Они смущенно переглядывались.

– Откуда это у тебя такие мысли? – наконец, спросил Юра.

– Кажется, от Бабура, – вздохнул мой брат.

Юра поцокал языком. Мой брат сосредоточенно ковырял одеяло, обдумывая, что стоящего следовало сказать в такой ситуации.

– Саида, когда ты вырастешь, никакие бабуры не осмелятся подходить к тебе, потому что ты будешь ослеплять их своей красотой, – улыбнулся Юра.

– Легенды о прекрасной Саиде будут слагать и в самых далеких землях! – поддержал мой брат.

– Нет, ну правда, как ты могла допустить такую мысль? По-твоему, Бабур похож на эксперта в этих вопросах? Я бы лично засомневался в его оценках. Возможно, он считает дядю Аббоса первой красавицей посёлка. В таком случае, да, судя по таким критериям, тебе до первого места далеко!

– Юра, у тебя было бы почётное второе место.

– О, я с гордостью принял бы титул второй красавицы посёлка по версии Бабура, – ответил моему брату Юра.

– Не могу поверить, что чьи-то бессмысленные слова могли так расстроить мою сестру! Кому, как не тебе должно было быть совершенно ясно, что размышлять в таких категориях просто возмутительно. А значит, любое заключение такого рода не имеет какого-либо обоснования.

– Слова настоящего эксперта!

– Или глупца в глазах мудреца.

– Видишь, сейчас твой брат начнёт сомневаться в своём интеллекте.

Я рассмеялась, наблюдая за ними. Их слова не имели для меня никакого смысла, но я ценила искреннее желание поддержать меня.

– Знаешь, что действительно важно? Даже если бы ты правда была самым страшным существом на свете, мы бы всё равно любили тебя и защищали, – серьёзным тоном сказал Юра.

– Разве это не самое главное? – улыбнулся мой брат.

Я кивнула и улыбнулась в ответ. Мой брат и Юра заликовали и вернулись к своему разговору. Мои страхи, естественно, полностью не покинули меня, но после всего услышанного мне стало гораздо легче. Я была рада, что осталась сидеть с ними и позволила им хоть на малую долю вникнуть в суть своих размышлений.

Мой брат был прав: Бабур Ходжаев действительно больше не смел приближаться к нам. Долгое время мы ничего о нем не слышали, поэтому я так легко отпустила свои переживания, не видя перед собой человека, который напоминал бы мне о них.

Но всё же мне ещё долго приходилось бороться с неуверенностью в себе. Каждый раз, когда у меня с кем-либо возникал конфликт или когда я слышала негативные высказывания о себе, я чувствовала себя виноватой. Мне казалось, что я действительно сделала что-то не так, даже когда понимала, что объективно моей вины не было. Мне казалось, что я была ответственна за то, что допустила, чтобы человек держал в себе зло по отношению ко мне.

Но в такие моменты я старалась вспоминать о том, что сделали для меня Тимур, Юра и мой брат, и это постепенно научило меня принятую себя и независимости от мнения окружающих.

V. Ослепляющее солнце.

– Да вот, потихоньку, с детьми вожусь… Да, летом всё же посвободнее, конечно… Приезжайте, будем рады!

Разговор по телефону нашей матери, привыкшей часами жаловаться на свою свою судьбу, был коротким. Я сразу поняла, что она разговаривала с женой второго по старшинству своего брата. Мой дядя, Илхом-тога, был человеком важным и занятым, поэтому практически всегда общался со своей сестрой через жену, которая в отличие от него была оживленной и болтливой. Кенайи¹⁰ раздражала нашу мать, поэтому она старалась прекратить разговор как можно быстрее. Из услышанного мне не было понятно, кто именно приедет к нам в гости: вся их семья, включая моих старших двоюродных сестёр и младшего братика, или только дядя с женой. Но, если честно, никто из них не интересовал меня: единственный человек из всей родни моей матери, которого я любила, была моя тётя Хилола-опа, и именно её приезда я с нетерпением ожидала.

– Хилола-опа приедет? – спросила я мать сразу же, как только предоставилась возможность.

– Конечно, нет, ты же знаешь, она сейчас занята. Приедет твой Илхом-тога вместе со всей своей семьей.

Я понятия не имела, чем была занята Хилола-опа, но донимать свою мать вопросами я не стала. Расстроенная от услышанного, я уныло ковыряла яичницу, чем забавляла своего брата.

Как порядочная узбекская хозяйка, наша мать отнеслась к приготовлению к приезду гостей с должной щепетильностью, что напрягало нас с братом. Вместо игр на улице мы должны были вычищать двор, тщательно вытирать каждый предмет в доме, не упуская ни пылинки.

– Кто будет рассматривать нашу люстру? Мы никогда её раньше не чистили! – возмущался брат, вытирая лампочки, стоя на табуретке.

– Не ворчи, у тебя ещё много работы.

– И зачем так готовиться, это же ваш родной брат.

– Он гость, к приходу гостей все должны тщательно убираться.

– Я не буду так напрягаться перед вашим приездом в мой дом…

– Ты не будешь, твоя жена и дети будут.

– Я никогда не женюсь, – пробурчал мой брат.

Всё же в прибытии гостей для нас была одна радость – еда. Специально для родственников наш отец приносил домой множество фруктов, а наша мать, не выходя из кухни, делала заготовки. Перед назначенным днём весь наш дом был пропитан запахом ароматной выпечки, и мы с братом глотали слюни, проходя мимо кухни. Трогать еду до прибытия гостей было запрещено, и мы больше ожидали их уезда, чем встречи с ними.

– Как думаешь, сколько звёзд на небе? – спросил меня брат, перебирая рис для плова. Мы сидели с ним на полу и должны были убрать все камешки, которые могли попасться в груде крупы.

– Не знаю, тысяча.

– Конечно, больше! Давай ещё цифру.

– Тогда столько, сколько здесь зёрнышек.

Мой брат рассмеялся. Иногда меня обижало, что он потешался над моими ответами, но всё же я не сердилась на него. Я любила слышать его хрипловатый звучный смех, и меня не волновало, по какому поводу он был вызван, только бы не видеть брата замкнутым и грустным.

– Нечего смеяться, у вас ещё много дел!

Наша мать становилась всё более взвинченной. Я не понимала, зачем она так нагружала себя и нас, и была солидарна с братом, но сказать ей об этом не могла. Когда мы закончили перебирать рис, мы осторожно высыпали его со скатерти в ведро так, чтобы ни одно зерно не выпало. Мать отняла ведро у моего брата, и, торопясь выключить газовую плиту, где вскипела вода, она споткнулась о табуретку и выронила ведро. Всё содержимое разлетелось по всей кухне.

– Вон с глаз моих!!! – завопила наша мать, и нам не оставалось ничего, кроме как выполнить данное требование, пока она не решила нас убить.

Напряжение во всём доме становилось таким токсичным, что было тяжело дышать. Носиться по дому, выполняя все указания матери, было сложно, но более энергозатратным и душевно выматывающим было слоняться без дела, не имея возможности ни выйти на улицу со спокойной совестью, ни как-либо занять свои руки. Мы сидели на лестнице, кидая друг другу изюминки, которые мой брат успел положить в карман, когда мы ещё работали на кухне. От каждого резкого звука мы вздрагивали и роняли наше сокровище. Так мы провели время до ночи, готовясь к выполнению нового задания, которое так и не было назначено. Когда стало ясно, что мать решила забыть о нашем существовании и мы были свободны, нам с братом оставалось только идти спать. Я знала, что на следующий день мать будет вести себя, как ни в чем не бывало, тем более в присутствии гостей, поэтому быстро легла в постель и сомкнула глаза, ожидая наступление утра.

Гости приехали рано, когда мы ещё не успели позавтракать. Пока мы с братом освобождали руки наших родственников и уносили в дом лепешки, которых могло хватить на неделю, фрукты, которых у нас и без того было навалом и их уже было некуда раскладывать, наша мать и кенайи обменивались стандартными приветственными репликами, перебивая друг друга и толком не отвечая на заданные вопросы, как, собственно, и полагалось:

– Как вы поживаете, не устаёте?

– Как дела ваши, как работа?

– Дети растут, помогают вам?

– Как ваше здоровье, хорошо себя чувствуете?

– Надеюсь, мы вас не напрягли?

– Дорога не сильно вас утомила?

Затем наша мать восхищалась тем, как повзрослели наши двоюродные сестры, а кенайи похлопала меня по голове и расцеловала в обе щеки моего брата, который, пожалуй, уже был слишком большим, чтобы с ним сюсюкались. Мне бывало обидно, что он вызывал у взрослых больше умиления, чем я, но с другой стороны, моему брату, который незаметно вытирал плечом помаду с лица, я не завидовала.

Наша мать подняла своего четырехлетнего племянника, приговаривая нарочито детским голосом, какой он сладкий и миленький. К слову, я была всего на два года младше, но не помнила, чтобы родители так разговаривали со мной. Я долгое время думала, что играться можно только с чужими детьми, а своих взрослые обязаны держать в ежовых рукавицах.

Мой дядя, которого я всегда считала чрезвычайно важным и серьезным, не мог снизойти до общения с детьми, поэтому о нас с братом он высказывался коротко и обращаясь непосредственно к нашим родителям. Затем он извинился и сообщил, что ему требовалось уехать выполнять срочные дела, из-за которых он и приехал с семьей в Ташкент. Не согласившись остаться на обед, он сел обратно в такси и уехал, и мой отец остался без собеседника.

Стол был накрыт в зале. Мы с матерью и братом носились из стороны в сторону, неся блюда и приборы. Кенайи с жеманной улыбкой сказала дочерям помочь нам, и они неохотно встали из-за стола. За обедом разговаривали только женщины. Отец быстро поел и пересел на диван смотреть телевизор. Мои двоюродные сестры, с которыми я никогда не была близка, как обычно не подавали голоса. Перспектива провести с нами день явно их не радовала, и они даже не пытались казаться вежливыми. Старшая, точная копия кенайи, с каменным лицом кормила своего капризничающего брата. Младшая уткнулась в книгу, несмотря на возмущение своей матери.

– Да, они сейчас в том возрасте, когда дети начинают демонстрировать свой характер, – щебетала кенайи.

Всё это мероприятие казалось навязанным и таким искусственным. Моя мать тщательно изображала гостеприимную хозяйку, но ни у кого не могло быть сомнения в её неискренности. Кенайи, которая всегда любила поболтать, выглядела более убедительно, хоть в её речах и не было глубины и открытости. Она оживленно делилась с нашей матерею новостями всех своих соседей, не забывая упомянуть о том, чьи дети женились и с какими семьями породнились.

Опустошив косу, мой брат уселся на полу перед телевизором. Я унесла на кухню лишнюю посуду и села рядом с отцом. Шёл футбольный матч, который отец и брат смотрели одинаково наклонив голову набок и слегка нахмурив брови. В такие моменты они были очень похожи, что я была вынуждена признать. Было забавно наблюдать за тем, как даже в опасные моменты игры они сохраняли безразличное лицо, словно выражать эмоции было под запретом.

Закончив кормить маленького Акбара, точнее, смирившись с его нежеланием есть, двоюродная сестра отпустила братика, предоставив ему возможность развлекать себя по своему усмотрению. Хоть я была старше него всего на два года, я не воспринимала Акбара как приятеля, с которым можно было бы поиграть, а чувствовала ответственность за двоюродного брата, нянчиться с которым его родные сестры не собирались, но мне самой так не хотелось следить за ним. Сначала он просто бегал из одного угла зала в другой, не приближаясь к потенциально опасным предметам, и я могла вздохнуть с облегчением. Но это занятие быстро наскучило ему. Он начал дергать моего брата, привлекая к себе внимание.

– Пойдём, на улице поиграем, – предложила я Акбару, чтобы дать моему брату возможность хоть немного посидеть в спокойствии. Но я не была интересна маленькому капризнику, у которого были две старшие сестры. Он смахнул мою руку с плеча и продолжил хлопать брата по голове.

В иной день мой брат, возможно, заставил бы себя поиграть с родственником, которого редко видел. Но мы были такими изнурёнными, и Акбар вёл себя так навязчиво, что с ним просто не хотелось иметь дело.

– Давай досмотрим матч, потом погуляем, идёт? – предложил мой брат.

Акбар захныкал и поплёлся во двор. Я побежала за ним. Под деревом он нашёл длинную палку, которая сразу вызвала у меня опасения своими острыми короткими ветвями. Я безуспешно пыталась заставить мальчика бросить колючий предмет, на что он грозился ударить меня. Будучи единственным сыном в семье, младшим ребёнком, Акбар явно был избалован и привык добиваться своего. Он вернулся к моему брату со своим новым оружием и продолжил действовать ему на нервы. Женщины были слишком заняты своими разговорами, а двоюродные сестры не спешили прерывать отдых от маленького хулигана. Мой брат стоически терпел, решив переждать, пока он надоест Акбару своим безразличием.

– Можешь его толкнуть наконец? – грубо сказал отец.

Акбар кинул палку на пол и начал буквально избивать моего брата кулаками. Я в первый раз видела, чтобы у кого-то хватило смелости так себя вести по отношению к моему брату.

– Даже постоять за себя не можешь, мальчик вдвое меньше тебя и при этом сильнее. Какой же слабак, – продолжил отец. В его словах было столько желчи и презрения, что постороннему не сразу было бы ясно, что он обращался к ребёнку, да ещё к собственному сыну.

Это оказалось последней каплей, терпение брата подошло к концу. Он развернулся и толкнул Акбара, и тот громко упал на пол. Осознав, что произошло, маленький хулиган истошно завопил. Женщины и мои двоюродные сестры бросились к нему, а мой брат, с трудом встав, молча вышел из зала.

– Идиот, – бросил ему отец напоследок.

Акбар ревел так, будто был тяжело ранен, и женщины недоумевали, где ему было больно и что вообще произошло.

– Передай этому негодяю, что я с ним поговорю, – сказала мне мать.

Я вышла из дома, но не чтобы передать угрозу матери. Мой брат сидел на ступеньке перед входом. Я подошла к нему из-за спины и увидела кровь на его колене. Похоже, он впился ногой в ветку Акбара, когда резко к нему развернулся. Я побежала за баночкой зеленки и ватой. Вернувшись к брату, я хотела обработать его рану, но он отвернулся от меня.

– Уйди, пожалуйста, – сказал он.

Я с трудом отступила от него. Я уже освоила, что если мой брат был не в настроении, никто не мог его утешить и никто не должен был приближаться к нему, но просто взять и оставить его одного давалось мне нелегко. Бесшумно сев на топчан, я исподволь наблюдала за ним. Струйка крови стекала по его голени, и он следил за тем, как она движется всё ниже. Я оставила на ступени зеленку и вату, но мой брат так и не воспользовался ими, чтобы вытереть кровь и обработать рану.

Я не знаю, как долго мы так сидели. В доме наступила тишина, казалось, и весь мир замер. Изнуряющее солнце светило так ослепительно, что я была рада сидеть в тени деревьев, в отличие от моего брата, который был прямо под яркими лучами, навязчиво ласкавшими его каштановые пряди. Как же мне хотелось пробраться в его мысли, понять, что именно не даёт ему покоя, почему он казался обиженным на весь свет и, в первую очередь, на самого себя. Время от времени он поднимал свой взор, прищуривался и долго не отводил взгляд. Мне было так же больно смотреть на него, как ему на солнце, но я не могла отвернуться. Почему-то у меня застрял ком в горле, и если бы мне требовалось говорить, я бы, наверное, тут же зарыдала. Я была уверена, что никогда в жизни не увижу более печальной и в то же время прекрасной картины.

VI. Заветная коробка и планеты под ковром.

Я берегла коробку мелков, как самое ценное сокровище, которое у меня было. Чтобы подарок дедушки всегда был у меня на виду, я хранила его на тумбочке перед зеркалом в коридоре. Заходя в свою комнату и выходя из неё, я часто брала в руки заветную коробку и подолгу, будто в трансе, разглядывала её. Я изучала мельчайшие детали пестрой поверхности, затем аккуратно открывала коробку и разглядывала мелки. Проходили недели, а я так и не осмеливалась воспользоваться ими. Мне хотелось сохранить их нетронутый вид как можно дольше.

В одно прекрасное утро, когда я пребывала в особенно прекрасном расположении духа, я спустилась на кухню помогать матери готовить завтрак сразу после пробуждения, не зайдя к брату. Мы уже разложили кашу по тарелкам, а брата всё не было слышно. Отец второпях поел, потребовал, чтобы мать не позволяла сыну так подолгу лежать в постели и ушёл по делам. Еда на тарелке брата остывала. Я не могла припомнить, чтобы он когда-нибудь так долго спал.

– Иди, разбуди его, – сказала мать.

Оставив на столе откусанный ломоть хлеба, я побежала вверх по лестнице. Дверь в комнату брата была приоткрыта, оттуда не доносилось ни звука. Я осторожно вошла, надеясь застать брата врасплох, но испугалась сама, увидев, что кровать застелена и моего брата не было. Я не сразу увидела его. Он стоял за приподнятым ковром, висевшим на стене. Как только он заметил, что был не один, он опустил ковёр и прижал его рукой.

– Что вы делаете?

– Завтрак готов? Я сейчас спущусь, – как ни в чем не бывало, сказал мой брат.

Но в тот раз от меня было не так легко отделаться. Мой брат смеялся, спихивая меня от стены, но в конце концов сдался и позволил посмотреть на то, что он прятал. Я приподняла ковёр. На стене были аккуратно нарисованы шары разных размеров. Я вопросительно посмотрела на брата.

– Это… это планеты, – смущенно сказал он.

Я не помнила, когда мой брат в последний раз так увлечённо что-то рисовал. Надо отдать ему должное, его планеты выглядели не хуже, чем зарисовки в книгах. Для каждого шара были использованы разные цвета. Я внимательно рассматривала технику выполнения и всё больше поражалась тому, как талантлив был мой брат.

– Красиво, – сказала я и больше ничего не смогла выдавить.

Мой брат улыбнулся и взъерошил мне волосы.

– А чем вы рисова…

Моё сердце ушло в пятки. Я осмотрелась в комнате в поисках моей коробочки. Она валялась на полу. Мой брат всё ещё держал в руках кусок мела, который был уже в два раза меньше своего изначального размера. Я закричала и пулей выбежала из его комнаты, захватив мою коробочку с остатками мелков. Мой брат помчался вслед за мной. Он обогнал меня и, загородив дорогу, сказал виноватым голосом:

– Прости, коробка лежала в коридоре, я думал, что ты разрешишь её взять…

– Больше… никогда… не подходите… ко мне!!! – я вся тряслась и задыхалась от гнева.

– Что это ещё за крики? Искандар, садись быстрее, завтрак уже остыл, – сказала наша мать, не придав значения тому, что её дружные дети впервые ссорились друг с другом.

Я толкнула брата и бросилась к воротам. Как раз в этот момент дверь отворилась и вошёл дедушка. Вздрогнув от неожиданности, я крепко обняла его и зарыдала. Дедушка ласково гладил меня по голове и поздоровался с моей матерью и братом.

– Да капризничает, как обычно, что тут скажешь, – доносился до меня голос матери.

Дедушка взял меня на руки и мы вместе сели на топчан. Пока он подкреплялся, я лежала на подушке у его ног. Мой брат завтракал, сидя напротив. Несколько раз брат начинал разговор, но дедушка прерывал его, давая понять, что он привык принимать пищу в тишине. Закончив трапезу, дедушка приготовился нас слушать. Мы с братом начали говорить наперебой. Дедушка приложил палец к губам и предложил начать мне.

– Он без разрешения рисовал моими мелками и помял коробку, – захныкала я, показывая дедушке своё сокровище.

– Я извинился, я не знал, что мне нельзя трогать, – сказал мой брат, не поднимая голову.

– Но ты догадывался, что этот предмет представляет большую ценность для твоей сестры? – спросил дедушка. Мой брат пожал плечами.

– Коробка лежала в коридоре, я был уверен, что могу её одолжить.

– И ты даже не обратил внимание, что мелки выглядели, как новые? – улыбнулся дедушка. И как он догадался, что я ими не рисовала? Мой брат промолчал.

– Всегда будь более внимателен к чужим вещам, не бери их, не получив разрешение. Тебе может показаться, что это мелочь, но ты таким образом можешь проявить неуважение к человеку, хоть я уверен, что ты этого не желал.

Я хотела возразить, но дедушка дал знак, что ещё не договорил.

– Между людьми не установится мир, если каждый не будет требовать извинений в меньшей степени, а просить прощения в большей степени, чем того требует ситуация. Саида, я понимаю, что эта вещь дорога тебе, но разве твои отношения с братом не дороже?

Это были такие простые, но в то же время бесценные слова, которые нам было необходимо услышать. Я не знаю, как бы дальше складывались наши отношения с братом, примирились бы мы, или осадок так бы и остался, если бы дедушка вовремя к нам не приехал.