Текст книги "Центр Исправления Кармы. Академия фантомов"

Глава 1

1

Помирать – так с музыкой!

Воткнула наушники, включила плейлист, умерла. Мой авторский рецепт самого идиотского ухода из жизни. Не повторяйте в домашних условиях, лучше выходите на трассу.

Нет, начну лучше с самого начала, прямо с утра.

Вот я. Ника Нежданова, брюнетка с хвостиком, 16 лет, тоже с хвостиком, рост 168 см, вес в рамках медицинской нормы, внешность на любителя, но я не парюсь. А вот моя школьная форма. Новая модная сумка с тетрадями и альбомом для рисования «настаивается» с вечера в коридоре. На календаре – вторник, 1 сентября, начало занятий в гимназии. Погода тоже ничего себе: солнце жарит с самого утра, осенний ветер мотается по городу, рвет в клочья редкие сизые облака и ломится в разинутые рты форточек с восторгом пьяного футбольного фаната.

Не день, а праздник, в общем.

Помню все, будто это было позавчера. Хотя умерла-то я как раз позавчера. Везучая. Все друзья за парты, а я – в морг. Хорошо еще, что успела преставиться до уроков, а не после, иначе болтался бы на мне груз какой-нибудь «домашки» по алгебре до Страшного суда…

Мне хотелось бы добавить прямо вот сюда драматических эффектов и воскликнуть: «Какая нелепая смерть!». Но, к сожалению, все произошло логично, обоснованно, хотя и глупо. Дам рецепт подробно, с раскладочкой. Берете обычный смартфон, включаете музыку в наушниках как можно громче и задумчиво пересекаете оживленный проспект, глядя не на светофор, а в плейлист с названием «БОДРЯЧОК». Британские ученые не дадут соврать: при таком раскладе вероятность несчастного случая составит примерно сто процентов. Меня вот судьба в прямом смысле слова столкнула с минивеном близорукого офисного работника средних лет. В противостоянии титанов победил, конечно, минивен. Я бестолковой кеглей отлетела в сторону, потеряв школьную сумку и злополучный гаджет. Страйк!

Жаль того парня, конечно. Мне-то что: пять минут славы в программе «Дежурный патруль», где я по понятным причинам выглядела не так чтобы очень симпатично, – и адьес амигос, вечная память, помним-скорбим, и все такое. А ему еще жить и мучиться мыслью о том, что он меня того, насмерть. Называется, отвлекся человек на рекламный баннер про скидки в магазине домашней техники. Что тут сказать: вынимайте, дети, бананы, то есть наушники, из ушей, хотя бы на пешеходном переходе.

Короче говоря, так уж сложилась моя жизнь, точнее, смерть, что хуже не придумаешь. Ни тебе романтических трагедий, о которых можно было бы снять кино, ни маньяков-убийц, ни лихорадки Эбола на худой конец. ДТП – такое даже в видеоблог выложить стыдно. Вот уж не думала, что буду депрессовать еще и после смерти. Эмо, блин, загробное. Но вопреки всем россказням о том, что после окончания земного пути душа обретает свободу не только от тела, но и от эмоций, колбасило меня не по-детски. И на то были веские причины.

Вам никогда не доводилось бывать на собственных похоронах? Нет? Точно? Видеть, как серый, будто мартовский снег, папа, любимый папочка, изо всех сил прижимает к себе маму, чтобы та не упала в обморок. А мама, всегда такая веселая, красавица наша, движется, как в замедленной съемке, возвращаясь в реальный ритм жизни только для того, чтобы снова страшно зарыдать в голос. И старшая сестренка, которая столько раз грозилась убить меня за то, что я брала ее тушь для ресниц, теперь стоит заплаканная, с той самой тушью, размазанной по щекам, и, кажется, совсем не рада тому, что меня больше нет. А я? Я могла только восседать мрачным грифом на ржавой кладбищенской оградке в паре десятков метров от собственной могилы и смотреть, как мои родные горюют и не догадываются, что их «любимая доченька и сестренка» все еще… жива?

Вот тут, если честно, я не уверена. Бесплотный дух, которого никто не видит и не слышит, как в дурацких фильмах про привидения, – это вроде не совсем живое. Но я все еще помню, кто я, откуда, могу ходить, думать, чувствовать. Так что ж я теперь за фигня такая? Пардон, что за «сущность»? Так принято говорить, я в курсе. У нас есть соседка тетя Оля, повернутая на эзотерике. Ей постоянно мерещатся эти сущности. Она считает себя почти медиумом, и если немного «кагорчика» употребит, то мгновенно выходит в астрал. «Битву экстрасенсов» до дыр засмотрела, смешная такая. А сейчас вон стоит себе рядом с моими родителями, плачет, а меня не видит. Всегда знала, что она такой же медиум, как я – барабашка. Правда, теперь я вполне могу быть барабашкой, кто знает?

От размышлений о вечных вопросах небытия меня отвлекли самые странные звуки в моей жи… неважно. Звуки земли, падающей на крышку деревянного гроба. Кладбищенские работники дружно, лопата за лопатой, присыпали красноватой землей мои бренные останки, – и смотреть на это со стороны было настолько чуднО, что я чуть не забыла о своем вселенском унынии. Люди обычно боятся смерти. Я тоже когда-то боялась, до тех пор, пока дедушка не умер от рака. Мне было тринадцать, и я хорошо помню, как он мучился в последние месяцы. Когда его не стало, мне, конечно, было грустно, но я знала, что теперь ему не будет больно, а наоборот, станет хорошо. Я всегда верила, что он попадет в уютное солнечное местечко, где можно будет спокойно рыбачить, пить пиво с друзьями, возиться со старым «жигуленком» в гараже, и где «Поле чудес» будут показывать каждый день. И тема смерти перестала быть такой пугающей. Вот оставлять близких, горюющих по тебе, и не иметь возможности их утешить – это гораздо страшнее. И больнее. Родители, сестренка Вика, родственники, соседи и школьные приятели. Все, кто в апреле поздравлял меня с шестнадцатилетием, дергал за уши, обнимал и дарил подарки, поднимал тосты за мою долгую счастливую жизнь, за любовь, успехи в учебе, верных друзей, – все теперь пришли на мои похороны. В мрачной тишине слышались всхлипы, сдавленный плач, глухой стук, с которым комья земли бились о крепкое дерево, и непарадная ругань бомжей, выпивающих за помин души коллеги где-то неподалеку. Мне плакать больше не хотелось. Хорошо хоть миновали меня все эти дешевые муки совести, наподобие «ах, перед смертью я так и не сказала маме, что люблю ее, а с сестрой мы подрались и не успели примириться». Уходя в то утро в школу, я чмокнула маму и папу в щечку, до этого мы весело позавтракали все вместе, как обычно, а с сестрой мы не деремся в принципе. Не дрались. Как они будут теперь? Если бы мне предложили еще раз попасть под машину, только чтобы моим близким не пришлось переживать все это, – согласилась бы, не раздумывая.

Когда катафалк и остатки похоронной процессии скрылись вдали, я слезла с оградки и подошла к собственному захоронению. «Нежданова Вероника Владимировна, 1.04.1999-1.09.2015». Красивые даты получились. Родилась в день дурака, умерла в день знаний – какая глубокая символика! На временном деревянном кресте красовалась моя самая любимая фотография. Мы сделали ее, когда всей семьей отдыхали в Греции. Улыбка в тридцать три зуба, глаза горят первобытным восторгом. М-да, были времена. Я невольно покосилась на свою унылую одежку – шутка ли, третий день в одном и том же. Разумеется, я так и расхаживала по миру в уродливой форме гимназии, куда брела в то памятное сентябрьское утро до встречи с минивеном. И где, спрашивается, все эти струящиеся белые одежды и удобные белоснежные тапочки, которые полагаются мне после упокоения? Фиговенько тут фэшн-отдел работает, вот что я скажу.

Я вздохнула и от нечего делать попробовала утоптать рыхлую землю под ногами. Как и в предыдущие разы, когда я пыталась воздействовать на окружающий мир, ничего не вышло: мать-сыра земля осталась нетронутой. Как ни странно, мое тело не просвечивало, и я могла потрогать окружающие меня предметы, но вот сделать с ними ничегошеньки не получалось. Идиотское ощущение, как будто весь мир тебя игнорит, или как в блогах, где ты можешь только читать, но не комментировать посты. Ненавижу такое, кстати.

Видимо, издеваясь над этой непростой ситуацией, Вселенная в виде огромной вороны уверенно спланировала прямо на мой скорбный мемориал и нагло каркнула.

– Серьезно? – Спросила я с выражением самого саркастичного сарказма и даже попыталась выразительно поднять бровь, как герои комедийных ситкомов.

Ворона уставилась прямо на меня – может быть, дело в брови, моргнула своими антрацитовыми бусинками и снова каркнула. Уже вежливее, как мне показалось.

– Видишь ли, – я сцепила руки за спиной, точно как наш преподаватель по истории искусств, и, выставив вперед одну ногу, артистично промолвила. – Ты хоть и ворона, но мне очень скучно. А еще ничего не понятно. Поэтому я готова побеседовать даже с птицей, которая ест сырых мышей, только бы не прохлаждаться на кладбище одной.

В ответ ворона что-то озадаченно прохрипела, хлопнула крыльями и улетела.

– Разумеется. У тебя дела.

Я снова вздохнула и поглядела на часы. Прекрасно зная, впрочем, что они остановились на моменте моей хм-хм… в общем, теперь они всегда показывали 7:47 утра. Это время застыло на табло спустя мгновение после страшного удара, от которого все в моей голове и теле перемешалось и куда-то унеслось. Кажется, весь этот кошмар сжался до размеров крошечной черной дыры с цифровым обозначением «7:47». Именно в это время под адский визг тормозящих машин немолодой плотный мужчина выбежал из минивена ко мне, упал от ужаса, потому что эта кучка неправильно сложенных рук, ног и костей – это была я, когда-то юная и прекрасная. В 7:47 утра прибыли карета скорой помощи и наряд милиции, угрюмый мужчина в форме вытащил из моей школьной сумки проездной и мобильник, набрал номер и сказал, что со мной произошло несчастье. В 7:47 утра я прибежала домой, где застала маму в истерике, а папу в состоянии близком к помешательству. Я кричала, плакала, умоляла их не убиваться так – ведь на самом деле со мной все в порядке. Но вот уже 7:47, а меня так никто не увидел и не услышал. Мои родные готовились к похоронам, завешивали полотенцами зеркала и пытались поддержать друг друга. Для них дни медленно, абсурдно, но текли один за другим. А я застряла в одном мгновении, откуда не могла сдвинуться ни на секунду. По крайней мере, так мне казалось.

И вот – меня официально нет на этом свете. По законам мелодраматического жанра в этом месте должен был бы пойти дождь, и я вся такая несчастная, но с густыми натуральными ресницами сидела бы и страдала. Однако в моей истории все не как у людей. Погода выдалась на редкость хорошая, противно просто! А страдать на свежем воздухе, да еще и в солнечную погоду у меня никогда не получалось.

Да и что я буду из себя горюшко давить? В моей ситуации слезы точно не помогут. Умерла – так умерла. Разводить голливудские розовые сопли типа «Я всего лишь обычная девчонка, и я не хочу этих ужасных непонятных перемен в своей жизни?» Бред! Жизнь после смерти – это вполне себе увлекательный поворот, если забыть о разлуке с близкими. Вдобавок ко всему, не такая уж я «обычная девчонка». Я вроде как вундеркинд, ребенок-индиго. Если без ложной скромности, то моего запаса знаний хватит паре-тройке «самых обычных девочек». Еще два года назад директор школы хотела отправить меня в университет – осваивать какие-нибудь научные высоты. Но папа, профессор кафедры всемирной истории, запротестовал. Сказал, что у меня должно быть нормальное отрочество. Типа приключения, влюбленности, поездки в дальние страны и прочие бонусы, которых «ботаны» и дети не в меру амбициозных родителей обычно бывают лишены. Я с папой согласилась: побыть студенткой всегда успею, тем более что хорошая память и высокий уровень IQ – еще не залог человеческого счастья. Знания копились сами по себе, я к этому не прилагала особых усилий. По-настоящему мне хотелось новых впечатлений, странствий, приключений… А где найти для этого время, если с утра до ночи занята учебой? В общем, с университетом решили не торопиться. То, что в школе скучновато, – не беда. Учителя разрешали мне во время уроков, если освоила тему, читать с планшета или делать домашнюю работу. Так что учеба много сил не отнимала, зато после школы оставалась куча времени на то, что мне на самом деле интересно, – живопись, кино, музыку, танцы. Да много всего! Путешествия тоже были, пока немного, но в будущем я планировала…

М-да. Ключевое слово – «планировала», в прошедшем времени. Стоя в ясный солнечный день на кладбище, я очень хорошо осознавала, что все мои радужные планы срочно нуждаются в пересмотре. С другой стороны, я ведь хотела приключений? Хотела! Вот и получи, дорогая Вероника, по полной программе. Поэтому сопли, вопли и уныние было решено отложить до лучших времен, и после недолгого размышления я приняла единственно верное решение: искать путь в загробный мир. Возможно, оттуда я смогу как-то подать знак папе с мамой. Успокою их, скажу, что со мной все хорошо. Пусть живут да радуются, увидимся еще когда-нибудь. Наверное. Только где его искать, это царство мертвых?

2

Итак, загробный мир, загробненький такой мирочек… Концентрировалась на этом образе, как могла, но кроме «Битлджуса» ничего на ум не приходило. Не то, чтобы у меня совсем не было других идей. Любая девушка XXI-го века весьма подкована в вопросах фантастического загробного существования. Вот, к примеру, несколько вариантов:

№1. Я могла бы стать зомби. Теоретически. Раздобыть где-то зловредный вирус, способный поднять мертвого. Как говорится, ничего на свете лучше нету, чем устроить зомби-апокалипсис. НО! Я все-таки девушка, и соображения эстетики мне не чужды. Как-то это несимпатично: бегать по улицам в ненарядной одежде, кушать людей. И я ни разу не слышала, чтобы зомби чистили зубы. А я что угодно могу вытерпеть, но не плохие зубы.

№2. Можно стать вампиршей. Есть небольшие сомнения в том, что вампиры кусают мертвых и могут обратить их. Ну, это решаемо. Нашла бы какого-то доморощенного Эдварда Каллена, куснул бы меня разок, и стала бы я царицей морской, то есть, женщиной-вамп. Плюсы в том, что впридачу к вампирскости идут томные смоки-айс, вечная молодость и сексуальный прикус. Минусы – придется пить кровь. И вот здесь я, признаться, переживаю. Просто кому на фиг нужен вампир, который при виде крови падает в обморок? Я однажды кровь из пальца сдавала, так пришлось потом всей лабораторией откачивать. Меня, а не кровь. А тут каждый день, по три раза, режим питания нарушать нельзя… В общем, не все так однозначно для меня с вампирами.

№3. Остаться привидением или духом. Что это означает – ума не приложу. В этой области мое образование, как правильнописание у Винни-Пуха, сильно хромает. Но быть бесплотным одиноким и никому не нужным чем-то там я точно не хочу. Ни за какие бонусы.

Впрочем, это все фантастика. На практике мои скудные познания в сфере загробной жизни ограничивались сериалами про зомби и парочкой голливудских фильмов. Книжки-то я тоже читаю, но не про дохляков, простите, покойников, а про нормальных персонажей – про любовь там, драмы взросления, авторские вИдения. Короче, муть всякую. Если честно, я больше люблю приключения, сказки, фантастику, но читаю еще и вот эту типа серьезную литературу, чтобы быть в курсе и потом с чистой совестью наслаждаться тем, что нравится. Эмм. Так вот, о вопросе жизни после смерти я не знаю ничего. В школе нам показывали, как надевать презерватив на банан, а про смерть ничего не рассказывали. И не показывали. Родители меня даже не крестили, решили, что когда вырасту, сама решу, как поступить со своей свободой вероисповедания. Эх! Может быть, если бы меня приписали к какой-то религии, за мной бы уже пришли. Надеюсь, ангелы, а не те другие ребята, снизу. Хотя мало ли, может, я уже успела нагрешить на нормальный такой срок в адской колонии для малолеток.

Так, мысленно перебирая свои грешки и прегрешения, я дошла до края кладбища и остановилась у небольшой часовни для отпеваний. Прикинув про себя вариант с посмертным приобщением к религии, я поежилась, но все же вошла в сумрачную комнатку.

В часовне пахло воском и ладаном (оказывается, бесплотные существа могут чувствовать запахи). Я сделала пару шагов и остановилась, ожидая то ли гнева Божьего, то ли … сама не знаю чего. Однако небеса не разверзлись, полчищ саранчи тоже не наблюдалось, поэтому я успокоилась и принялась разглядывать помещение. На ближайшей от входа стене висел информационный щит с памяткой для посетителей и репродукцией росписи Сикстинской капеллы в качестве украшения. Не то, чтобы я была такая уж просвещенная в плане мировой художественной культуры и знала наизусть все росписи и картины, нет. Просто этим летом мы с родителями провели неделю в Риме, и работа великого Микеланджело «Сотворение Адама» на потолке капеллы оказалась едва ли не единственным произведением, которое можно было спокойно созерцать, не натыкаясь ежесекундно взглядом на лбы и затылки вездесущих туристов. При мимолетном воспоминании о папе с мамой у меня нехорошо заныло под ребрами, и я поспешно углубилась в чтение памятки для посетителей. Внимательно изучив инструкции, я натянула на голову куцый шарфик-тире-галстук от школьной формы, который был на мне в день аварии, и решительно направилась к святыням.

Несколько оплавленных свечей догорали у алтаря. Их огоньки едва заметно качнулись, когда я подошла ближе. Отыскав взглядом икону Девы Марии с Иисусом, я сосредоточилась и начала подбирать слова для молитвы. Интересно, как вообще это делается? Все эти религиозные люди, как они начинают просить о чем-то? Что-то вроде «Здравствуй, Бог, как дела?»…

– Он не может помочь, – тихий мужской голос прозвучал для меня так, будто рядом взорвалась новогодняя петарда. Я взвизгнула, далеко не так утонченно, как героини викторианских романов, и одним прыжком развернулась к неизвестному. Позади меня никого не было.

– К..Кто здесь? Кто говорит? – проверещала я почти на ультразвуке.

– Я здесь, – голос отозвался совсем близко, и я снова взвизгнула – к собственному неудовольствию. – Не бойся!

«Легко сказать «не бойся», – подумала я, а вслух пропищала:

– Почему я тебя не вижу?

– Потому что я невидимый, – кажется, голос «улыбнулся», и это меня немного успокоило – существа, способные глупо шутить, не могут быть кошмарно-ужасными.

– «А еще ты юморист», – промелькнуло в голове. Будто со стороны я услышала свой взволнованный голос. – Почему ты считаешь, что мне здесь не помогут?

Загадочный собеседник на несколько мгновений затих, только сквозняки, гулявшие по часовне, тихо свистели под низким куполом. Наконец, незнакомец ответил, медленно, будто тщательно подбирал слова:

– Здесь помогают только тем, кто был причащен тела Христова, а ты не имеешь даже собственного тела, чтобы причаститься. Уже слишком поздно.

– И что это значит? – Несмотря на все мои усилия, голос снова предательски забрался на несколько тонов выше положенного. – Мне что теперь вечно здесь торчать?!

– Нет, конечно, – мне послышались нотки сочувствия. – Для таких, как ты, есть особое место. И время. У тебя есть часы?

– Да, но они стоят, – я немного растерялась.

– Разумеется, так и должно быть. А ты можешь их перевести на другое время?

– Не знаю, я не пробовала, – мое смущение нарастало, я вдруг почувствовала себя Алисой в Стране Чудес.

– Так попробуй! – ободряюще посоветовал голос. – Тебе нужно в начало времен.

– Ээ… Куда мне нужно? – переспросила я, но ответа не последовало. Мой загадочный собеседник исчез так же внезапно, как и появился.

«Бред какой-то! – подумала я. – Уже и голоса начали мерещиться. Призраки-психи тоже существуют, что ли?»

Тем не менее, я сняла с руки электронные часики, повертела их так и эдак, прикидывая, что могло бы значить это «в начало времен». И как туда можно попасть с помощью обычных наручных часов? Хм, что если… Я нажала на кнопку «Меню», вышла в режим установки времени и сменила на табло осточертевшие 7:47 на полдень – или полночь? – 00:00. В конце концов, чтобы проверить работоспособность механизма конкретное время не так уж важно. Наудачу нажала «ОК», табло замигало нулями, и вдруг… Часовня, запах свечей и безмятежный лик Девы Марии с Младенцем начали стремительно таять, и сквозь водоворот образов проступил все тот же тихий ясный голос – «Молодец! До встречи в…». Где именно должна состояться встреча, я так и не узнала. Туманные очертания часовни окончательно растворились в темноте, и я провалилась в глубокий колодец цвета кромешной ночи, в последний миг ухватив едва не выскользнувшие из руки часы.

3

Да что ж так больно то! Стоило мне прийти в сознание (или как это называется у покойников?), как мои мышцы, кости и что там еще вмонтировано под кожу маленькие вредные гномы принялись тянуть в разные стороны изо всех сил. Стоп! Какую боль может испытывать существо без тела?

Невероятно, но факт: я лежу на спине, прикрытая чем-то вроде простыни, и все мое тело крутит, мотает, гнет и крушит неведомая сила. Похоже на симптомы температуры во время гриппа, помноженные на десять.

Я попыталась приоткрыть глаза, и тут же отказалась от этой затеи. Снаружи роговицу обжигал невыносимо яркий свет, вызывающий слезы и жгучее чувство беспомощности. Ого! Это свет в конце тоннеля? Ой, нет! Нетушки, полежу пока с закрытыми глазами. Эффект страуса хорош, по крайней мере, тем, что пока ты не видишь опасности, можно успокаивать себя мыслью, что и она тебя не замечает. Упиваясь своим здравомыслием, я не заметила, как снова вырубилась.

Второй раз меня разбудили незнакомые голоса. Рядом кто-то негромко разговаривал, изредка дотрагиваясь до моей руки или лба. Кажется, их было двое. Благоразумно решив не подавать признаков жизни (ха-ха, острячка!), я притаилась под своей простыней и вся обратилась в слух.

– Как думаешь, сколько еще она так пролежит? – поинтересовался мужской голос. Его хозяин пытался говорить шепотом, но было заметно, что ему привычнее отдавать приказы или произносить речи перед толпой подчиненных. Что-то было в этом голосе такое жесткое, как будто пулемет пытается прикинуться ватной палочкой.

– Все зависит от ее самоощущений и фантазии, – мягко ответил женский голос. – Ты же знаешь, фантомные состояния шока при переносе могут длиться довольно долго.

Опаньки! При каком таком переносе? Какие еще состояния? Я с трудом удержалась, чтобы не подскочить с места и не нарушить конспирацию. Тем временем незнакомый голос-пулемет продолжал:

– До ключевого момента осталось чуть больше месяца. Нужно как можно быстрее ввести ее в курс дела и подготовить

«Приехали, – мои глаза под закрытыми веками округлились, как у героя аниме. – Только что померла, а тут на тебе – у меня уже есть задание. Я что, типа избранная? Как Нео в «Матрице»? Ни фига себе – попаданец, уровень 2000».

Увлекшись мыслями о собственной избранности и неповторимости, я не заметила, как самым идиотским образом изобразила с закрытыми глазами мимическую бурю на тему «Вау!». А потом еще и сложила губы уточкой, выдыхая свое недоумение, как это умеют только опытные пользователи Инстаграмма. Осознав, что мои визитеры замолчали, но при этом кто-то легонько трясет меня за плечо, я как-то смутно поняла, что моя карта бита, и открыла глаза. Губы так и остались – уточкой. Не до них было.

Моему затуманенному взору предстало нечто вроде больничной палаты на космическом корабле – по крайней мере, я всегда ее именно так себе и представляла (хотя я нечасто представляю себе больничные палаты на космических кораблях, н-да). Вокруг все такое хромовое, блестящее, в стиле «межгалактический минимализм». Посреди просторной хай-тек комнаты стояла банальная больничная каталка для пациентов, а на ней лежала банальная укрытая простыней я, все в той же изрядно потрепанной и грязной школьной форме. Рядом с каталкой стояли хозяева двух голосов. Высокий худощавый мужчина в темно-синем костюме пристально разглядывал меня, а симпатичная женщина лет тридцати – судя по всему, это она меня трясла – что-то быстро помечала в маленьком блокноте. Первым оценил ситуацию мужчина – он улыбнулся, при этом разгладив суровую складку между бровями, и слегка кивнул:

– Приветствую, уважаемая. Добро пожаловать в ЦИК, – мягко произнес он, и в моей голове снова пронеслась картинка с пулеметом, обернутым в слой ваты. На вид ему было около пятидесяти, седина кое-где заметно выбелила ежик коротких волос. Мужчина протянул мне мои же часики. Я молча ухватила собственность и посмотрела на экран. Часы снова стояли, хотя на табло все еще мерцали цифры 00:00.

– Мы очень рады, что ты благополучно добралась, – добавила миловидная женщина, оторвав взгляд от блокнота, и тоже улыбнулась. Я рискнула осторожно улыбнуться в ответ. Женщина показалась мне очень хорошенькой, а длинное желтое платье гармонично сочеталось с ее светло-зелеными глазами.

Я села на каталке, спустив ноги. Разумеется, у меня был миллион вопросов к этим людям – или кто они там на самом деле, но я совершенно не знала с чего начать, и только нервно сминала в руках больничную простыню. Простыня сминалась. Что?!

Заметив мой ошарашенный взгляд, женщина присела на краешек каталки и с улыбкой сказала:

– Не удивляйся, моя хорошая. Да, здесь все предметы снова материальны, ты можешь делать с ними все, что хочешь. И кстати, здорово ты придумала с этим местом, – она обвела взглядом космическую палату.

– Я?!

– Конечно! – Женщина рассмеялась. – Каждый, кто самостоятельно попадает в загробные миры, сам создает место пробуждения, следуя бессознательным ожиданиям и предпочтениям. Иначе душа могла бы чересчур испугаться, удивиться или растеряться, и фантомный стресс затянулся бы на неопределенное время.

– Душа… Значит, я все же умерла, – я растерянно теребила краешек простыни. – Но почему мне больно? Все тело болит?

– Ох, дорогая, – женщина мягко пожала мою руку, и я почувствовала, что он нее исходит тепло и что-то еще… хорошее. – Это фантомные боли. У тебя сейчас нет тела в земном понимании этого слова, поэтому оно не может болеть. Но твоя душа… Здесь она еще не до конца свободна, она не дошла до состояния духа. Мы зовем такие души фантомами.

– То есть я теперь фантом?

– Да. До тех пор, пока не определишься, что должна делать дальше.

– А что – дальше? – Растерянность постепенно отступала, и на ее место приходило мое обычное любопытство.

– Ну, вариантов много, – женщина пожала плечами. – Позже тебе обязательно обо всем расскажут, ты сможешь все обдумать…

– А как мне стать духом? – Перебила я. – И что это за место такое? И кто вы такие???

– Эй-эй, не все сразу! – рассмеялся мужчина, который до сих пор не вмешивался в разговор. – Сейчас не самое подходящее время. Для начала тебе стоит привести себя в порядок и научиться выходить из поля субъективации.

– Субъекти-чё? – обалдело переспросила я. Женщина сжала губы, чтобы скрыть улыбку, а мужчина терпеливо пояснил.

– Субъективация. Это пространственно-временной процесс, во время которого ты погружаешься в персональную реальность. Нужно научиться переноситься в условно объективную реальность ЦИКа и в другие реальности.

– Оооо, – глубокомысленно протянула я. М-да уж, за такие реплики Нобелевскую премию мне не дадут. Собрав мысли в кучу, я, наконец, выговорила: – А как мне все это сделать? Ну, в порядок привести, и в реальность… того… перенестись?

– Внешних изменений нужно просто пожелать, – с улыбкой ответила женщина. – Представь, как бы ты хотела выглядеть, – и все получится.

Я уверенно кивнула, типа поняла, а на самом деле лихорадочно соображала, на какую бы кнопку в голове нажать, чтобы представить хоть что-то нормальное. У меня с фантазией все хорошо, в общем, только она у меня малость того, этого – со странностями. Не хотелось бы сейчас превратиться в бирюзового осьминога, произносящего «Мне нужна твоя одежда»… Как назло вместо процесса концентрации в мозгу происходили процессы брожения. Итак, нужно только пожелать… Из недр подсознания разом вспыли все эти придурковатые персонажи из американских фильмов и мультиков, которые чуть что советовали: «Слушай свое сердце!» Ну да! Всегда поражалась этим умникам. Вот сидит себе на диете двухсоткилограммовый мутант типа женщина, хочет съесть очередной торт-мороженое, и что ей – слушать свое сердце? Да там холестерина больше, чем сердца! Аааа… Да о чем же я думаю!

Я честно пыхтела минут пять, пытаясь силой мысли превратить себя из чумазой жертвы ДТП в фею, но из этого так ничего и не вышло. Как была замухрышкой в школьной форме, так ею и осталась. Облегчить свои «физические» страдания оказалось намного проще. Ну, что сказать, симулировать болячки – это дар, я еще в первом классе могла усилием воли нагреть градусник до 37. Психосоматика – страшная вещь, и как только мне сказали, что болеть у меня ничего не может, то как-то сразу и отпустило. А вот с внешним видом – провал полнейший. Виновато пожав плечами, я предложила гостям своей субъективной реальности перейти к следующему вопросу повестки дня и спросила:

– А как вы собираетесь перенести меня … ну… туда?

– В ЦИК, – вежливо подсказал мужчина. – Технически, мы все уже там. Тебе нужно только выйти из поля субъективации и позволить своей энергетической сущности покинуть это помещение вместе с нами. – С этими словами он протянул мне руку, а женщина ободряюще улыбнулась.

– Аа…, – я в очередной раз поразила мир своим красноречием и, пытаясь встать с каталки, запуталась в простыне и чуть не грохнулась на пол. Грация как она есть.

Мы втроем подошли к выходу из космической палаты, и когда блестящая хромированная дверь с приятным шелестом начала скользить вверх, я вдруг вспомнила.

– А что такое ЦИК? – поспешно выпалила я, припоминая уроки по отечественной истории и дедушкины рассказы о советском прошлом нашей страны. Был у нас когда-то такой государственный орган – Центральный Исполнительный Комитет, страшно важный и страшно властный, мы его проходили.

– О! Тебе здесь понравится! – С энтузиазмом ответила женщина. – ЦИК – так мы сокращенно называем Центр Исправления Кармы.

Мы перешагнули порог космической палаты – и моя нижняя челюсть стукнулась о мои же школьные ботинки.

4

Центр Исправления Кармы воистину поражал воображение.

Огромное пространство, которое невозможно охватить взглядом, тысячи деталей, масштабы, сокрушающие разум, и все такое. И стол. Обычный такой, офисный, цвет «ольха». Абсолютно пустой и безжизненный.

Когда моя челюсть не без труда взобралась обратно в отведенное ей природой место, я попробовала переварить внезапно открывшуюся картинку.

Мы оказались на вершине головокружительно высокого утеса, подножие которого скрывалось где-то далеко внизу, за пушистыми фиолетовыми облачками. Те же облачка закрывали весь белый свет до самого горизонта. Солнца нигде не наблюдалось, но было светло и тепло. На некотором удалении от нас, в бледно-желтом небе за пределами утеса сияла неоновыми лампочками загадочная надпись «Mementovita»,¹ о смысле которой я догадывалась, благо, мама-врач частенько приговаривала что-то на латыни. Вершина утеса утопала в диковинных разноцветных растениях, на фоне которых канцелярский стол выглядел еще более нелепо. Не хватало только таблички «Буду через 15 минут». Обернувшись в поисках спасительной двери в уютное поле чего-то там, я обнаружила, что кроме радостных оранжевых листьев какого-то тропического лопуха позади нас ничегошеньки нет.