Текст книги "Центр Исправления Кармы. Академия фантомов"

7

Вообще-то падать я не планировала, даже наоборот: я была полна решимости вскочить со стула, броситься в гущу событий и одним своим появлением урегулировать конфликт. Однако у развязавшихся шнурков и прилипшей к ногам влажной юбки были свои планы, самым досадным образом не совпадавшие с моими.

И все же Неждановы не лыком шиты! Я хоть и ушибла мягкое место, но от героического замысла не отказалась. У меня и выбора, собственно, не было. Леху нужно было спасать.

Когда я подскочила к эпицентру социального взрыва и попыталась вклиниться между Рондой и мужчинами, невменяемый хулиган, наконец, обратил на меня внимание – и его голубые глаза едва не вылезли из налысо бритого чистокровно-арийского черепа субъекта, больше известного в нашем районе как Леха-скинхед. Или Леха-фаш. Или Леха-нацик. Парень прекратил всякое сопротивление и ошарашено смотрел на меня.

– Ну что ты, Лёш, будто покойника увидел, – спросила я, чтобы хоть как-то заполнить возникший вакуум общения. Впрочем, в топе самых неудачных фраз для начала разговора двух покойников этой фразе было бы обеспечено первое место. Не далее чем сутки назад Алексей выразил свои глубокие соболезнования по поводу моей безвременной кончины, возложив к ногам «покойной» четыре честно сорванных в соседнем дворе хризантемы. Я сама видела.

– Вероничка, ты как здесь? – прохрипел в ответ Леха и снова замер.

– Да я-то понятно – как, – криво усмехнулась я, – А вот ты какими судьбами?

– Подрался, – Леха насупил брови, как обычно, полагая, что мелкая складка между ними добавляет ему героизма и брутальности.

Вот что с ним делать? Эта двухметровая пилорама что при жизни, что после нее могла бы работать рекламным лицом ослиного упрямства и детской наивности, если бы два эти качества кто-то догадался продавать.

Я знала Леху очень давно, с самого детства. Мы жили в одном доме, даже больше – в одном подъезде. Хотя он был старше меня на несколько лет, мы много времени провели вместе в песочнице, за игрой в магазин, войнушку и беседами о роли мультиков в жизни человека. Мамы у Лехи не было, зато отец был мужиком добрым и безобидным, а еще запойным алкоголиком. Леха любил его до одури, поэтому если кто во дворе нехорошо отзывался о «бате», то начиналась драка. Впрочем, дрался Лешка смертным боем со всеми, кто на него косо смотрел, кроме девчонок. Был у него такой своеобразный кодекс чести – женщин и стариков щадить. И животных, он никогда не обижал пушистиков. С возрастом наши с Лехой пути как-то сами собой разошлись. Меня увлекла школа искусств, а Леху, к сожалению, – дешевый клей в пакетах. Губительная страсть «отпустила» так же быстро, как пришла, – внезапно умер лешкин отец. Напился, как обычно, и не проснулся. Парень остался один, а в тринадцать лет это не так чтобы очень здорово. Было все: и приют, и учет в детской комнате милиции, и подозрительные компании. Но к наркотическим веществам Леха больше не возвращался никогда. Школьные учителя из последних сил дотянули проблемного подростка до девятого класса и с плохо скрываемой радостью отпустили во взрослый мир. И стал Леха гопником. Вскоре выяснилось, что физподготовка для этой «профессии» у него неудовлетворительная, поэтому Леха всерьез заинтересовался спортом, раскачался до конфигурации «Ван Дамм для начинающих» – и бизнес пошел. Но русскому человеку просто денег – мало, нужна сверхцель, полет души и Миссия. В общем, отжатые в подворотне мобильники Лехе надоели, захотелось смысла. И он был найден – не без помощи заинтересованных организаций – в глубинах националистической философии. Леха переобулся в «трактора», обрил голову и выучил несколько фашистских мантр. Все, как у свидетелей Иеговы, только можно драться. Все эти превращения происходили у меня на глазах, и время от времени я предпринимала попытки поговорить с Лехой по душам, убедить его пойти учиться или внимательнее относиться к жизненному выбору. Но как можно противопоставлять эмоциональным речам Гитлера (кстати, я помню, что еще в третьем классе Леха думал, что Гитлер – это город в Германии) – нудные рассусоливания заучки, «которая из-за своих книг и жизни-то не нюхала»? В общем, в битве идей я всегда проигрывала усатому Адольфу. А Леха проигрывал в битве за свою жизнь, по крайней мере, так мне казалось. И вот мы оба стоим по ту сторону земной жизни. И, если честно, мне стало дурно при мысли о том, что Леху, моего старинного непутевого, глупого, нелепого, неисправимого приятеля Леху избили до смерти где-то в подворотне. За что? Зачем? Кто был на его похоронах? Да, теперь я знала, что смерть – это еще не конец, но также я знала, что там, на Земле, нет больше Лехи. Я приказала себе держаться и не раскисать – все потом, все позже.

Думал ли мой приятель о том же? Едва ли. Если я знаю Леху – а я его знаю, – то он, скорее всего, вообще ни о чем не думал.

Немую сцену встречи прервала Ронда.

– Ты его знаешь? – угрюмо спросила она.

– Да, – вздохнула я. – Мы живем в одном доме. Жили. Его зовут Алексей, и он больше так не будет. Да, Леша?

Я ласково посмотрела в глаза своему непутевому соседу, вкладывая в этот взгляд всю звериную жестокость, которую я применю к его персоне, если он только посмеет сейчас сказать «нет». Леша сглотнул и, отворачиваясь в сторону, презрительно выплюнул:

– Я подумаю.

Ронда внимательно осмотрела его с головы до ног и жестко продолжила допрос.

– А теперь скажите мне, – она обратилась к группе в зеленых костюмах, – что произошло? И где Адиль?

– Ну, с Адиля все и началось, – помявшись, начал один из «зеленых», очевидно, старший. -Он сейчас отошел в проекторскую, подлатать ауру. Все шло как обычно: послали Хранителя, а этот, – он кивнул на гордого арийца Леху, – как увидел Адиля, сразу начал орать что-то про черномазых, мол, никуда он не пойдет, что жиды продали Русь, и еще какой-то бред, мы так и не поняли. Драться начал. Адиль его вырубил, в конце концов, притащил к нам в парк, сам ушел, а этот красавчик очнулся – и снова за свое. Это какая-то болезнь? Может, он того? – И мужчина постучал пальцем по виску, намекая на диагноз.

– Вероника, ты лучше знаешь, – Ронда взглянула на меня. – Это болезнь? Заразная?

Я немного замялась, если честно. Ну вот как объяснить людям, то есть фантомам, что не все отклонения в психике так уж сразу можно назвать болезнями, особенно в наше странное время. Помявшись немного, я неуверенно пояснила:

– Это скорее заблуждение такое. Распространенное у нас, в вашем мире вряд ли заразное.

И вот на этом самом месте возник Леха, гигант националистической мысли.

– Херассе, заблуждение! Ты че несешь! – Орал «потомок ариев». – Да ты вообще знаешь, что у славян шестнадцать энергетических каналов, поэтому все величайшие изобретения принадлежат именно нам. А у этих, у негров, – он презрительно ткнул пальцем в Ронду, – каналов только десять, или восемь, они могут только бегать и трахаться!

– Заткнись, Леха, заткнись, – жалобно пропищала я, закрывая уши руками и – на всякий случай – отодвигаясь в дальний угол комнаты.

Но фонтан красноречия, взращенный на девяти классах образования, а потому невероятно стойкий, перекрыть было не так-то просто. И тут случилось нечто такое, отчего даже лехина вера в незыблемость кастового мироздания, кажется, затрещала по швам.

Ронда внезапно раскинула руки в стороны, и все ее тело вдруг превратилось в гигантскую шаровую молнию. Ослепительные лезвия с треском вылетали из ее корпуса и испарялись в воздухе, наполняя комнату запахом озона. Глаза светились голубым неоном, а резкие щелчки электрических разрядов сопровождались крошечными фейерверками искр. Вся эта электрическая истерика только чудом не причиняла вреда присутствующим.

– Ты успеваешь считать энергетические каналы, мальчик? – Ронда заговорила совсем низким, тяжелым голосом, в котором отчетливо слышалось сухое потрескивание молний.

Когда Леха был готов провалиться под землю от страха и потрясения, Ронда неожиданно свернула шоу, спокойно прошла к столу и устроилась в своем кресле.

– А теперь ты покажи – и энергетические каналы, и твои личные славянские изобретения, – она обратилась к Лехе с абсолютно каменным выражением лица.

Не дождавшись ответа, Ронда кивком разрешила группе «зеленых» покинуть помещение и задумчиво посмотрела на нас с приятелем. Леха с видом присмиревшего двоечника рассматривал ковер под ногами, а я осторожно выбиралась из-за книжной стойки, куда шмыгнула, когда начались спецэффекты.

– Ну что, детишки, – устало начала Ронда, и к своему большому облегчению, я не услышала в ее голосе ни злобы, ни раздражения. – Все, вроде как, ясно с вами. Вероника, вт можешь идти. А с тобой, юноша, мы еще побеседуем, – она строго посмотрела на Алексея, и он тщательно потупил взор.

Я набралась смелости и обратилась к Ронде:

– Уважаемая госпожа,.. товарищ… Привратник! Не наказывайте Алексея! У него это пройдет, он извинится и исправится. Правда, Леш?

Алексей с кислой миной кивнул.

– Можно я его отведу в сторонку на два слова? – попросила я.

Ронда согласилась, и я, сцапав Леху за рукав, быстро вывела его за дверь Привратницкой.

В Зале Перемещений было по прежнему суетно. На пятачке у карты-мозаики, не замечая нас, стояла Селеста и наблюдала за снующими фантомами. Я оттащила Леху за рукав в противоположный угол зала, запихнула его за массивную колонну и, на всякий случай оглядевшись по сторонам, решилась высказать этому непризнанному герою все, что о нем думаю.

– Да ты в своем уме, шизо? – Шипела я. – Она же могла тебя запросто испепелить этими своими фейерверками! Или ты до сих пор не понял, что ты умер, Леша, нет тебя на земле больше?! И дурацких дружков твоих нет! Никто не заступится! И врагов, против которых вы вечно боретесь, нет! И здесь только ты, чудовище лысое, начинаешь загробную жизнь с мордобоя!

Алексей смирялся и терпел, сколько мог, но его тонкая душевная организация не вынесла упоминания всуе святого – драки.

– Да я что, должен был терпеть, когда этот черный меня потащил типа в другой мир?! – возмутился мой безнадежно неполиткорректный друг. – Главное, пришел такой, сам черный – ну таджик, я тебе отвечаю! – а одет во все белое, и типа ты должен, как земля колхозу, пошли со мной, иначе в сучность меня превратят. Прикинь, он меня сучностью назвал!

– Леша, сапог ты кирзовый, – я оказалась черствой женщиной. – Вместо того чтобы разбирать, таджик – не таджик, ты бы лучше слушал, что тебе говорят. А мужик все правильно сказал. Ты должен, и не колхозу, а Вселенной. Все ей что-то должны, это закон. Блин, да не кличка это! Настоящей Вселенной все должны, космосу типа, мирозданию… Ой, я тебе потом объясню, ладно? Ну, понятия в этом мире такие, Леша, сосредоточься. И если бы ты с мужиком не пошел, ты бы сам превратился в низшую сущность, это такая нечисть. Леша, по слогам: суЩ-ность! Злые духи, если по-простому. Нехорошие. Ты же в Бога никакого не веришь? Вот. Поэтому сюда и попал. Тебе про это место сейчас Ронда пояснит. Кто-кто… Тетя с молниями. Леша! Вот что ты за человек такой! Причем здесь цвет ее кожи? Между прочим, она, если захочет, легко тебя превратит в какую-нибудь нечисть – и это, скорее всего, Алексей, будет не милая русалочка! Так что пойди, извинись от всего сердца, понял? Да, по-пацански, иначе не поверит. Извинись, потом выслушай внимательно, и не вздумай хотя бы еще одно слово сказать о цвете ее кожи, волос и так далее. Понял? Иначе убьет на месте!

Леха, кажется, проникся.

Конечно, про русалочку я приврала, Ронда едва ли захочет тратить свой энтузиазм на такого раздолбая, но вот Алексею об этом знать вовсе не обязательно. Мы еще немного пошептались, и в Привратницкую вернулись вполне довольная своим педагогическим талантом я и вполне шелковый Леха. Передав это сокровище с рук на руки Ронде, я попрощалась и почувствовала, что страшно хочу побывать в местной столовой – даже фантомам нужно как-то заедать стресс!

8

Когда дверь Привратницкой захлопнулась, я с облегчением выдохнула. Поймав издалека взгляд Селесты, не выдержала и скорчила «задушенный» смайлик с высунутым языком. Селеста хихикнула, подходя ко мне:

– Что, так плохо?

– Еще немного – и голова лопнет, – честно призналась я. – У меня накопилось сто-пятьсот вопросов, а мозги уже заранее набекрень.

– Ну, потерпи немного, – сочувственно улыбнулась Селеста. – Первое время всегда так. Погоди: вот начнется учеба, тогда ты по-настоящему удивишься.

Я тяжко вздохнула, соображая, что же хотела спросить у новой знакомой в первую очередь. Во всей этой суматохе я не успела поинтересоваться у Ронды, можно ли из этого места как-то связаться с моими родителями. Хотя, может быть, это и к лучшему. Вдруг фантомам запрещено покидать пределы Академии, а я своими вопросами вызову лишние подозрения? Лучше узнать все потихоньку, не привлекая внимания. Решено, сначала осмотрюсь, что здесь и как, а потом обязательно найду способ повидать своих.

Селеста терпеливо ждала, пока я соберусь с мыслями. Мы стояли все под той же эпической картой Академии с парком, рядом со второй, массивной дверью с табличкой «Главный корпус».

– Вот! Вспомнила! Всего один вопросик, – и сразу пойдем дальше, – предложила я, и Селеста согласно кивнула. – Как Ронда сделала это, ну, молнии и все такое? Ты тоже так умеешь? И я?…

– Это называется «всего один вопросик»? И о чем ты вообще?

Пришлось вкратце описать ей световое шоу в исполнении Привратницы. Селеста улыбнулась и пояснила:

– Ронда – свободный Высший Дух. У них еще и не такие способности бывают! Она когда-то обучалась в Академии, очень давно, освободилась от долгов, и теперь находится в нашей части мироздания по своей воле. Наверное, ей нравится быть Привратницей.

– Наверное, – откликнулась я, прикидывая в уме, что коротать вечность – занятие не для слабонервных и лишенных фантазии духов. А в должности Привратника есть какие-никакие плюсы: общение, каждый день – новые фантомы. Может, корпоративы какие-то бывают или пикники. Должны ведь бессмертные сущности как-то заботиться о командном духе в коллективе. – Идем?

Селеста толкнула громоздкую дверь со знаком Академии, и мы вышли во внутренний дворик. Конечно, слово «дворик» не совсем подходит для описания пространства размером с футбольное поле, и все же, согласно планировке этого чудесатого местечка, перед нами был именно внутренний двор. Большой, зеленый, прямоугольный, на одной стороне его как раз стояли мы с Селестой, а на другой возвышалось – всего-то! – здание храма Святого Семейства. Всемирно известная архитектурная святыня имени Антонио Гауди. Только в Барселоне это здание до сих пор проектируют и строят, пытаясь закончить или, по крайней мере, не испортить замысел великого зодчего, а здесь Саграда Фамилия стояла прямо передо мной, целехонькая, новенькая, со всеми восемнадцатью башнями, сияющими в лучах солнца, – это их я видела издалека, в парке у фонтана.

Селеста с любопытством посмотрела на меня и спросила:

– Что ты видишь?

– То же, что и ты, – насторожилась я. – Или нет?

– Это Главный корпус Академии, – улыбнулась Селеста. – Каждый фантом видит его по-своему. Часть программы адаптации. Я смотрю на самый богатый замок своего городка, только сейчас он еще выше и роскошнее.

– Ну, а передо мной здание, которое до этого я видела только на картинках в книгах или в Интернете, – поделилась я. – Оно расположено в другой стране, и посмотреть вживую я не могла. Но тогда я еще подумала, что это, наверное, самое красивое здание во всем мире.

– Хотела бы я его тоже увидеть, – протянула Селеста. – Где, ты говоришь, его можно посмотреть?

– В книгах и Интернете, если тут есть, – я пожала плечами.

– Книги есть, а это второе – не знаю, – ответила мне тем же Селеста. – Это какая-то особенная книга?

Я пристально посмотрела на свою приятельницу и ответила вопросом на вопрос:

– А ты здесь давно?

– Да не то чтобы очень, тоже на первый курс зачислена, – я видела, что Селеста замялась, и не стала нагружать ее личными вопросами: захочет – сама расскажет, у нас впереди, судя по всему, еще уйма времени.

– Интернет – это такой огромный справочник обо всем на свете, только не совсем книга, – пояснила я. – А внутри Главный корпус выглядит тоже по-разному для всех?

– Об этом узнаем, когда ты сходишь на прием к Директору, тебе уже назначено, – загадочно подмигнула мне Селеста.

– Как – назначено? – в который раз за день удивилась я.

– После росписи в Книге Прибытия беседу с тобой сразу внесли в расписание Директора. Тебе придет извещение о времени встречи в Главном корпусе.

– Понятно, – я снова принялась разглядывать чудесный храм Саграда Фамилия. Вот уж не думала, что смогу увидеть его своими глазами, да еще достроенный!

Справа и слева от здания Главного корпуса внутренний двор обрамляли длинные и сравнительно скромные трехэтажные здания с крытыми галереями. Строения были украшены мозаичными фризами, балкончиками на верхних этажах, кое-где даже с цветочными горшками, а стрельчатые окна наводили на мысли о влиянии готики и искусства Возрождения. Селеста объяснила, что в этих домиках располагаются личные покои преподавателей, а на первых этажах – лаборатории, тренировочные комнаты и читальные залы.

К центру двора волнистыми линиями сходились двенадцать гравийных дорожек, а в сердце этой композиции расположился симпатичный фонтанчик в виде раскидистого дерева, оплетенного виноградными лозами. И снова я упросила Селесту подойти поближе и разглядеть чудо техники в деталях. Работа скульптора была настолько филигранной, что казалось, еще немного – и мраморные листья затрепещут на ветру, а налитые гроздья винограда вот-вот упадут в широкую каменную чашу с водой. Где-то внутри ствола был скрыт водопровод с сотнями маленьких капилляров, подведенных ко всем, даже самым тоненьким «веточкам». «Виноградное дерево» буквально истекало соком, капли густым дождем срывались с каждой грозди, с каждого окаменевшего листочка. Конструкция выглядела почти невесомой, хотя при высоте около пяти метров должна была весить, наверное, тонну. Я млела от восторга, разглядывая диво инженерной мысли. В этом творении чувствовалось единство текучей и твердой материи, их противоборство и гармония.

– Кто это создал? – восхищенно выдохнула я.

Селеста пожала плечами:

– Я не интересовалась, – сказала она. – Да и не принято здесь хвастаться авторством работ.

– Как это? Но ведь такая красота! – я недоуменно уставилась на приятельницу.

– Авторство имеет значение среди смертных, а для вечных духов – это разве что повод посмеяться. Если можешь – твори, не можешь – не твори, никого не волнует, что именно ты делаешь. У нас создается много прекрасных произведений искусства, но это неудивительно – времени для их создания предостаточно.

– Хм. Надо же, – об этом я как-то не думала, если честно.

Вдоволь налюбовавшись фонтаном и бессмертным творением Гауди, мы все же двинулись в сторону столовой. На территории Академии их было много, в разных институтах и корпусах, но мы пошли в ту, что ближе, расположенную рядом с библиотекой на первом этаже Учебного Корпуса Инь. Так официально называлось одно из трехэтажных зданий с выходом во внутренний двор, то, что слева от Главного корпуса. Селеста дала понять, что в этой столовой ей нравится больше, чем в других, поэтому я просто пошла за ней.

– Кстати, а есть правда хочется, – поделилась я. – Только не так, как обычно, когда в желудке пусто, или будто дыру кто-то прожигает. А как-то…

– Как будто хочешь есть всем телом, – закончила фразу Селеста. Мы уже подошли к нужной двери.

– Именно!

– У фантомов оно так. Ничего, нам не дадут умереть с голоду, – улыбнулась она и посторонилась, пропуская меня вперед, к сытному обеду. Но если ты невезуч, как «Титаник», то нельзя просто так взять и войти в столовую…

В дверях мы столкнулись со странно одетой компашкой, которая, видимо, уже отобедала. Точнее, я столкнулась. Парень и две девицы, наряженные по последнему писку, если не ошибаюсь, венецианской моды пятнадцатого столетия, о чем-то увлеченно и жарко спорили. Поэтому, когда болтающий без умолку модник не глядя открыл дверь, боком вышел в галерею и сшиб меня с ног, то поначалу никто на это не обратил внимания. Кроме меня, смиренной колодой рухнувшей на мягкое место. Нет, ну что за день-то такой?! То фонтаны, то стулья, теперь вот этот еще, мистер Элегантность, млин. Может, у меня падучая болезнь? В наказание за грехи? Впрочем, плевать мне было на причинно-следственные связи, ибо я снова ушиблась, сидела на земле в самом непотребном виде перед незнакомыми людьми и проклинала свое «везение».

Опомнившись, молодой человек в облегающих штанах чересчур яркой расцветки подскочил ко мне, протянул руку и, извиняясь на все лады, помог подняться. Его спутницы вели себя менее вежливо, особенно дамы. Обе – роскошная фотомодель с длинными золотистыми волосами и жгучая «цыпа» с гривой кроваво-красных локонов – не скрывали ухмылок и нагло меня рассматривали. Разряженные в роскошные платья из расшитой жемчугом парчи и тончайшего шелка, дамочки высокомерно морщились и едва ли не показывали на меня пальцем. Из столовой вышли еще двое парней. Лица первого, шатена во вполне современных джинсах и просторном свитере, я разглядеть не смогла, потому что он то и дело наклонялся к ушку блондинки, чтобы шепнуть туда, наверняка, какую-нибудь гадость про меня и мою неуклюжесть. Третий парень, высокий брюнет, молча разглядывал картину маслом. Поднимаясь с отполированных до гладкости камней, я поймала на себе пристальный взгляд серых глаз. Хорошо хоть не смеется.

Мой «обидчик», симпатичный, не смотря на трико с гульфиком, парень с копной пшенично-желтых кудрей и точеными чертами лица, смотрел на меня взглядом побитого щеночка и умолял сказать, что со мной все в порядке.

– Со мной все в порядке, – ответила я, чтобы он прекратил, наконец, пожимать мою ладонь и ушел уже куда-нибудь отсюда, прихватив с собой всю свою ехидную компашку.

– Миро, да оставь ты уже эту замарашку, идем, – с усмешкой позвала белокурая красавица.

– Венера, – блондинчик укоризненно посмотрел на подружку. – Ты хоть иногда выбирай выражения.

– Да что здесь выбирать, – тут же надула губки упрямая «фотомодель». – Ты только посмотри на нее: одежда мятая и грязная, блуза порвана, на голове – воронье гнездо…

– Нери, или ты сейчас же остановишься, или нам всем придется просить прощения у этой девушки, – неожиданно для меня в светскую беседу вмешался сероглазый брюнет.

Разобиженная Венера замолчала, а брюнет вышел из-за спин своих товарищей и подошел к нам с парнем по имени Миро. Одет он был не так вызывающе. Даже модно. Слегка зауженные темно-серые брюки, какие носят сейчас молодые люди в любом мегаполисе, и простая белая футболка с надписью «Oh, really?».² Гм, неожиданно.

– Извините нашу спутницу, – он слегка поморщился. – Венера одержима красотой и модой, это ее специальность, поэтому она легко может перейти грани разумного, рассуждая об одежде и прическах.

Я кивнула в знак понимания, пытаясь не встречаться с ним глазами. Голос у парня был приятный, спокойный баритон, но что-то в его лице и особенно в холодных, строгих глазах меня напрягало. Хотелось выпустить колючки, как это делает еж в момент опасности.

Брюнет внимательно осмотрел меня с головы до ног и удовлетворенно отметил:

– Вижу, вы на самом деле в полном порядке, если не считать досадного состояния одежды. Разрешите поинтересоваться, вы – новенькая?

– Да, только сегодня зачислена, – ответила я и, наконец, храбро встретила его взгляд.

– Давид, – просто сказал мой странный собеседник и сдержанно улыбнулся, кажется, только глазами.

– Вероника, – ответила я и машинально протянула руку для пожатия.

Брюнет после секундного колебания взял мою руку двумя пальцами, будто грязную тряпку, и слегка встряхнул.

– Очень приятно познакомиться, Вероника, – голос едва заметно просветлел – будто солнечный блик скользнул по холодному мрамору.

– Взаимно, – криво улыбнулась я, стараясь не выдать возмущения, и быстро отдернула ладонь из его длинных пальцев.

– Нам пора, – странный собеседник, будто вспомнив о чем-то важном, резко завязал с куртуазностью и оглянулся на друзей. – Разрешите вас покинуть, – вопрос прозвучал как утверждение, и мое вялое «конечно» никого уже не интересовало.

Брюнет молча направился к Главному корпусу Академии, блондинчик пожелал нам с Селестой всего хорошего, и странная компания, наконец, удалилась, освобождая путь к столовой.

Селеста, все это время стоявшая в сторонке и с любопытством наблюдавшая за глупой сценой, подошла ко мне и, хихикнув, спросила:

– Хороши, правда?

– Кто? Эти?

– Ага, – довольно кивнула Селеста. – Очень красивые.

Я вынуждена была согласиться: может, такта и вежливости Вселенная кое-кому из этой компании не додала, но красотой уж точно не обделила.

– Я бы хотела быть похожей на Венеру или Данаю, – мечтательно продолжила Селеста. – Их вообще никогда без кавалеров не встретишь, такие красотки. А в Давида, Миро и Федерико половина девчонок Академии влюблена по уши. Не вздумай пополнить эту коллекцию романтических барышень!

– Да разбежалась, ага, – возмутилась я. И тут же уточнила: – А почему «не вздумай»?

– Ну, они не фантомы и не Высшие Духи, понимаешь?

– Пока нет, – честно ответила я. Эти ряженые больше напоминали мне артистов цирка или персонажей венецианского карнавала.

– Они – Музы, – трагичным голосом произнесла Селеста, как будто для меня это откровение что-то значило. – Музы не общаются с фантомами, не дружат с ними и не влюбляются в них. Потому что Музы считают нас второсортными существами.

– А что тогда Музы делают здесь, рядом с фантомами? – я по-прежнему мало что понимала.

– Преподают мировую историю искусств и параллельно изучают современное человеческое искусство. Но они всегда сами по себе. Вроде бы так. С ними все очень запутано и непонятно. Мы о них ничего толком не знаем. Одним словом – Музы!

Понятнее не стало, но Селеста всем своим видом и тоном дала понять, что ловить в этом поле на самом деле нечего. Никто и не собирался, в принципе. Видали мы красавцев и помощнее, Чаннинга Татума, например. Джареда Лето. Или этого, как его… Тора! Поэтому я с легким сердцем решила забить на происшествие. Даже настроение немного улучшилось: подумаешь, прекрасные Музы посмеялись над моим внешним видом? Нам, потерпевшим, не привыкать.

Мы с Селестой вспомнили о цели своего визита и вошли, наконец, в столовую. Грубо говоря, это был скорее небольшой буфет или кафетерий мест на десять-пятнадцать, не больше. Но мне это местечко сразу понравилось. Круглые столики, прикрытые чистыми скатертями цвета свежего салата, на столиках – букетики фиалок или фуксий, уютные белые занавески с лавандовыми лентами, тысяча уютных мелочей вроде баночек со специями и медных турок. От предвкушения чашки крепкого кофе и куска свежего хлеба, мое странное чувство голода отозвалось даже в кончиках ногтей и волос.

В «столовой» никого не было. Селеста подошла к буфетной стойке и легонько потрясла маленьким колокольчиком, припасенным здесь как раз для такого случая. На мелодичный звон из подсобного помещения вышла дородная румяная женщина в старомодном белом чепчике, из-под которого выбивались круто завитые огненно-рыжие пряди. При виде Селесты она просияла и, вытирая руки о передник с оборочками, воскликнула:

– Моя птичка! Какая же ты тощенькая! – воскликнула она и смяла хрупкую Селесту в богатырских объятьях. Та засмеялась и обняла ее в ответ.

– Бертина, со вчерашнего дня я просто не могла похудеть,– прохрипела она с улыбкой, пытаясь ослабить чересчур крепкие «обнимашки».

При виде этой сцены я почувствовала, как к глазам подступают коварные слезы – умиления, белой зависти, отчаяния. Наверное, всего понемногу. Меня уже три дня никто не обнимал. И дальше тоже «обнимашек» не предвидится. Сморгнув лишнюю влагу, я состряпала легкомысленную мину.

Тем временем Селеста закончила сеанс нежностей и обернулась ко мне:

– Вероника, познакомься, это Бертина, в прошлом – личная кухарка Екатерины Медичи, а в настоящем – моя хорошая подруга, – многозначительно пояснила Селеста.

– О! – вырвалось у меня.

– Не пугайся, милочка, шалости с ядами давно в прошлом, – подмигнула мне Бертина. – Теперь – только легальный общепит!

– Берти, не шути так, ты же ее пугаешь, – рассмеялась Селеста. – Это Вероника, наша новенькая. Я за ней пока присматриваю.

Мне показалось, что в голосе Селесты промелькнули нотки гордости. Она продолжала:

– Берти, я знаю, что завтрак мы уже пропустили, а до обеда еще пара часов. Но, может, ты нас подкормишь чем-нибудь, а то мы ужас какие голодные, – девушка просительно сложила ладони и стала похожа на ангелочка.

Повариха всплеснула руками и засуетилась за буфетом, что-то доставая на ходу и приговаривая:

– Разумеется! Разве я могу дать своим птичкам умереть с голоду!

– Вот она всегда такая, – с нежностью сказала Селеста, присаживаясь к одному из столиков. – Садись, чего стоишь?

Я послушно присела.

– Она правда была с этой Медичи? – Спросила я шепотом, когда Бертина румяным вихрем выбежала за чем-то в подсобку.

– Правда, – так же тихонько ответила Селеста. – Хотя сама она никогда яд в еду не добавляла, да и Медичи тоже, скорее всего. Это потом уже про нее люди придумали. Бертина очень добрая. В последней жизни у нее был муж и дочка, они умерли от чумы. И она, бедная, заболела, ее выслали из города с другими зараженными, даже священника не позвали. Потом не похоронили. Берти после смерти стала призраком, жила у своего тела, хорошо хоть с ума не сошла. Ее Санитары спасли, отправили в Карантин. После лечения она где-то в низших мирах работала, потом сюда перевели. Директор Академии сказал, что здесь у нее есть возможность отработать свои долги, поэтому сейчас она очень счастлива. А я за нее счастлива, -

– закончила Селеста, и как раз вовремя, поскольку Бертина вернулась к нам с огромным куском вяленого мяса.

Хотя краткий рассказ Селесты едва не отбил мне аппетит, болтовня Бертины и запахи еды напомнили мне о чувстве голода. Под умиленным взглядом Бертины мы с Селестой дружно принялись за обед. Однако стоило мне проглотить первый кусок бутерброда с мясом и сыром, как я почувствовала странный вкус неземных продуктов. Или его отсутствие?

– Не такие вкусные, как в нашем мире, – с набитым ртом пояснила Селеста, заметив мою озадаченность. – Здешние повара пытаются имитировать вкус продуктов, но из-за свойств амброзии редко получается один в один.

– А, поняла, – ответила я. – Все равно вкусно!

Здесь я соврала. Для местной еды скорее подходило слово «сносно». Пища напоминала яркий натюрморт, который кто-то закрыл от посторонних глаз пыльной полупрозрачной тканью: богатые оттенки вкуса и аромата угадывались за пеленой, но – увы! – оставались за пределами досягаемости. Я начала догадываться, почему эти их высшие Духи предпочитали питаться чистой амброзией. Но, как говорится, карма кармой, а обед по расписанию.