Текст книги "Правдивая ложь"

8

Ева нечасто думала о Тони и том периоде своей жизни, когда была рабыней сексуальных извращений. В конце концов, это продолжалось только пять лет из ее шестидесяти семи. Она совершала и другие ошибки, получала и другие удовольствия, однако задуманная автобиография заставляла пересмотреть и в чем-то переоценить прожитую жизнь. Словно эпизоды фильма в монтажной комнате… но в этой драме на полу монтажной не останется ни одного выброшенного кадра.

Она использует каждый эпизод, каждую сцену, каждый дубль… и к черту последствия.

Джулия… Мысли о Джулии облегчали вновь нахлынувшую головную боль не меньше, чем выписанные врачом наркотики, которые только и помогали теперь. Джулия компетентна, умна, целеустремленна. Способна на сострадание. Ева еще не решила, как реагировать на слезы Джулии. Не сочувствия она ожидала, а шока и, может быть, осуждения.

Она не думала, что так болезненно сожмется ее собственное сердце. Может, из-за высокомерия. Она была так уверена в том, что диктует сценарий и назначает исполнителей. Джулия и мальчик не вписываются в предназначенные им роли. Как она могла предугадать, что начнет любить тех, кого хотела всего лишь использовать?

И анонимки. Ева разложила их на туалетном столике. Две для нее и две для Джулии. Все четыре написаны одинаковыми печатными буквами, все четыре – банальные пословицы, которые можно истолковать как предупреждения. Или угрозы.

Анонимки, посланные ей, развлекли, даже стимулировали ее. В конце концов, ей уже никто не сможет навредить. Но угрозы, посланные Джулии, все изменили. Она должна найти автора и остановить его.

Когда в дверь спальни постучали, Ева быстро смахнула записки в ящик столика. Пока это ее секрет. Ее и Джулии.

– Войдите.

Появилась Нина.

– Я принесла чай и несколько писем на подпись.

– Поставь поднос у кровати. Мне еще нужно просмотреть пару сценариев.

– Я думала, ты захочешь отдохнуть после сериала.

– Это зависит от обстоятельств. – Ева размашисто расписалась под письмами, не удосужившись даже просмотреть их. – Что у нас на завтра?

Нина раскрыла ежедневник в кожаном переплете.

– В девять часов косметические процедуры и прическа у Армандо, в час ленч в «Чейзен» с Глорией Дюбари.

– Ах да. Прекрасно. – Ева усмехнулась и начала наносить увлажняющий крем на щеки, лоб, шею, внимательно изучая свое отражение в зеркале. – Не хочу, чтобы старая карга заметила новые морщинки.

– Вы же любите мисс Дюбари.

– Естественно. Но она будет придирчиво разглядывать меня, и я должна хорошо выглядеть. Две женщины определенного возраста встречаются за ленчем ради самоуспокоения. Что еще?

– Коктейль с Мэгги в четыре. В «Поло Лонж». Затем вы угощаете ужином мистера Флэннигана. Здесь, в восемь.

– Закажи поварихе бифштекс с кровью.

– Уже заказала. – Нина захлопнула ежедневник. – А на десерт она приготовит забальони[2]2
  Забальони – крем-мусс из яичных желтков, сахара и вина.


[Закрыть].

– Нина, ты сокровище. Подумай, как скоро мы сможем организовать прием.

– Прием? – Нахмурившись, Нина снова раскрыла ежедневник. – Какого рода?

– Экстравагантный. Скажем, человек на двести. Вечерние костюмы. Оркестр на лужайке, ужин и танцы под звездами. Море шампанского и пресса, избранная пресса.

– Полагаю, за пару месяцев…

– Раньше.

Нина вздохнула, представив отчаянные звонки поставщикам провизии, цветочникам, музыкантам…

– Шесть недель. – Она увидела выражение лица Евы и снова вздохнула. – Хорошо, три. Прямо перед вашим отъездом на натурные съемки.

– Отлично. Список гостей составим в воскресенье.

– А повод? – спросила Нина, продолжая делать заметки в ежедневнике.

– Повод? – Ева удовлетворенно улыбнулась. – Назовем это вечером, посвященным воспоминаниям. Ретроспектива Евы Бенедикт. Старые друзья, старые тайны.

– Ева, почему ты решила разворошить прошлое?

Ева аккуратно нанесла крем под глаза.

– Жизнь так скучна!

– Я не шучу. – Нина налила чай для Евы и поставила чашку с чаем на туалетный столик среди баночек и флакончиков, наполнявших комнату чисто женским ароматом, таинственным и эротичным. – Я уже говорила тебе… ну, ты знаешь, что я чувствую. А теперь еще… меня очень встревожила реакция Энтони Кинкейда.

– Тони не стоит и секунды волнений. Он просто слизняк. – Ева погладила руку Нины, затем взяла чашку, вдохнула легкий аромат жасмина. – Давно пора рассказать всем, какие извращения таятся в этом чудовищном теле.

– Но есть и другие заинтересованные лица.

– О да, и немало. – Ева засмеялась, с наслаждением представляя реакцию некоторых. – Моя жизнь была безумным калейдоскопом событий и персонажей. Сколько искусной полуправды и откровенной лжи таится под ослепительным внешним блеском! И самое интересное то, что стоит дернуть за одну ниточку, как тут же меняется весь узор. Даже добро не остается безнаказанным. Я готова к любым последствиям.

– Не все могут повторить твои слова.

Ева отпила чай, следя за Ниной поверх края чашки. Когда она снова заговорила, ее голос смягчился.

– Правда, вытащенная на свет, далеко не так разрушительна, как ложь, скрываемая в темноте. – Она сжала руку Нины. – Тебе нечего бояться.

– Кое-что лучше не трогать.

Ева вздохнула, отставила чашку.

– Доверься мне. У меня есть причины делать то, что я делаю.

Нина кивнула и криво улыбнулась:

– Надеюсь. Не читай слишком долго. Тебе необходим отдых.

Когда за Ниной закрылась дверь, Ева снова взглянула на свое отражение в зеркале.

– Скоро у меня будет бездна возможностей для отдыха. Очень скоро.

Почти всю субботу Джулия провела за работой. Брэндон развлекался в обществе Сесиль и ее младшего брата Дастина, которого Сесиль называла не иначе как «чудовище». Дастин, не знавший, что такое застенчивость, и говоривший все, что приходило ему в голову, был полной противоположностью Брэндону. Если Брэндон мог часами играть, не произнося ни слова, Дастин считал, что веселье – не веселье, если не лопаются барабанные перепонки.

Из своего кабинета на первом этаже Джулия слышала грохот и звон в спальне наверху. Когда шум становился слишком угрожающим, Сесиль окриком – из того места, где она в данный момент находилась, – восстанавливала относительное и недолгое спокойствие.

Нелегко было балансировать между детскими криками, шумом пылесоса, веселой музыкой и мерзостями, которые Джулия списывала с магнитной пленки.

Принимая предложение Евы, Джулия не ожидала грязи. Что делать? Ева требует опубликовать неприкрашенную правду. Необходимо ли это? Разумно ли вытаскивать на свет такие болезненные и мучительные подробности?

Конечно, спрос на книгу взлетит до небес, но какой ценой?

Сомнения тревожили Джулию. Кого она защищает? Ну уж точно не Энтони Кинкейда. Он заслуживает гораздо, гораздо большего, чем позор, который обрушится на него после выхода книги.

Еву? Откуда эта потребность защитить женщину, которую она едва знает и пока совсем не понимает? Если изложить историю так, как она была рассказана, репутация Евы будет запятнана. Ева сама призналась в том, что темная сторона секса привлекала ее. До той ужасной ночи она была не просто добровольным партнером, она жаждала вкусить запретный плод. И простит ли общество баловство с наркотиками даже королеве экрана?

Может, и простит. В любом случае Еве явно наплевать на общественную реакцию. Она не извинялась, рассказывая о той страшной ночи, не взывала к сочувствию. И обязанность Джулии, как биографа, лишь добавить к рассказу Евы мнения окружающих, собственные впечатления. Интуиция подсказывала: именно брак Евы с Кинкейдом – один из тех жизненных эпизодов, которые выковали из Бетти Беренски Еву Бенедикт.

Джулия заставила себя снова прослушать пленку. Она сделала заметки о паузах, колебаниях, добавила собственные воспоминания о том, как часто Ева подносила к губам бокал или сигарету. Как струился в окна солнечный свет, как витал в воздухе запах пота… Эту часть надо изложить в форме прямого диалога! Безучастный голос Евы усилит остроту ситуации.

Джулия мучилась с этой главой еще часа три, потом отправилась в кухню. Хотелось отвлечься от событий, словно пережитых ею самой. Джулия решила приготовить ужин.

Простые домашние хлопоты всегда успокаивали ее. Обнаружив, что беременна, она провела первые несколько недель, терпеливо протирая оконные рамы и мебель. На полу валялась обувь, по всей ее комнате была разбросана одежда, зато мебель сияла. Позже Джулия поняла, что именно монотонная работа спасала ее от приступов истерики.

Именно тогда она решила, что не будет делать аборт и не отдаст своего ребенка приемным родителям. И теперь, десять лет спустя, она знала, что для нее то решение стало единственно верным.

Домашняя пицца была любимым блюдом Брэндона. Джулия приготовила тесто и занялась соусом. Мысли унесли ее в Коннектикут. Не забывают ли соседи стряхивать снег с можжевельника? Успеет ли она вернуться домой к тому времени, когда надо сажать дельфиниум? Сможет ли этой весной завести Брэндону щенка, о котором он так мечтает? Будут ли ее ночи такими же длинными и одинокими, какими они становятся здесь?

– Отлично пахнет. – Джулия вздрогнула и мгновенно напряглась. Пол! Прислонился к дверному косяку и улыбается как ни в чем не бывало! Может, он и забыл об их лихорадочных объятиях, но она помнила. – Меня впустила Сесиль, а ты, как я вижу, уже познакомилась с Дастином, королем хаоса.

Джулия отвернулась и стала помешивать соус.

– Хорошо, что у Брэндона появился друг его возраста.

– Каждому нужен друг, – прошептал Пол. – Я знаю этот взгляд. Ты ждешь извинений за мое… неджентльменское поведение. – Он вынул руки из карманов тесных выцветших джинсов и провел пальцами по ее шее. – Тут я ничем не могу помочь тебе, Джил.

Она раздраженно стряхнула его руку и оглянулась, нахмурившись.

– Я не жду извинений, Пол. А что ты ищешь здесь?

– Разговора, общения. – Он с наслаждением втянул носом воздух. – Может, горячей еды.

Когда он поднял голову, его лицо оказалось почти рядом с ее лицом. Его глаза сверкали весело, вызывающе. Будь он проклят! Словно раскаленное копье вонзилось в ее грудь.

– И, – добавил Пол, – все, что смогу получить.

Джулия резко отдернулась, звякнула ложка.

– Думаю, все это ты смог бы получить в другом месте.

– Конечно. Но я хотел бы здесь. – Он уперся руками в плиту, отрезав ей все пути к отступлению. – Я нервирую тебя. Очень лестно.

– Не нервируешь. Раздражаешь. – Ложь вырвалась, не оставив в Джулии ни малейших угрызений совести.

– В любом случае это реакция. – Пол самодовольно улыбнулся. Теперь она будет мешать соус до скончания века, лишь бы не повернуться и не оказаться в его объятиях… если, конечно, ему не удастся хорошенько раздразнить ее. – Джил, твоя проблема в том, что ты слишком серьезно воспринимаешь простой поцелуй.

Она стиснула зубы.

– Ничего подобного.

– Ты забыла о моем расследовании? Я не нашел мужчины, с которым ты была бы серьезно связана в последние десять лет.

– Сколько бы мужчин я ни впустила в свою жизнь, это моя личная жизнь, и тебя она не касается.

– Согласен. Но мне нравится, что их число равно нулю. Милая Джулия, неужели ты не знаешь, что для мужчины нет ничего соблазнительнее женщины, которая держит свои страсти на коротком поводке? Мужчина не перестает спрашивать себя, не сможет ли он стать именно тем, кто заставит ее ослабить хватку. – Он вытянул шею и коснулся губами ее губ, рассчитывая скорее рассердить, чем возбудить. – Я старался, но не смог удержаться.

– Приложи побольше усилий, – предложила Джулия, отталкивая его локтем.

– Я думал о том вечере. – На столе стояла ваза с виноградом. Пол отщипнул одну виноградину и отправил в рот. Не этого вкуса он жаждал, но пока сойдет. – Беда в том, что я поддаюсь порывам. У тебя такие прелестные ступни.

– Что?

– Когда бы я ни заглянул сюда, ты всегда босая. – Он плотоядно уставился на ее ноги, и Джулия замерла с противнем в руке. – Понятия не имел, что голые пальчики могут так возбуждать.

Джулия не хотела смеяться, совсем не хотела.

– Если это поможет, я начну носить толстые носки и тяжелые башмаки.

– Слишком поздно. – Пол облизнулся. – Я только буду представлять, что скрывается под толстыми носками. Не хочешь сказать, что готовишь?

– Пиццу.

– Я всегда думал, что пиццу привозят замороженной в картонных коробках.

– Не сюда.

– Если я пообещаю не покусывать твои соблазнительные ножки, ты пригласишь меня на ленч?

Джулия взвесила все «за» и «против».

– Я приглашу тебя на ленч, если ты согласишься честно ответить на пару вопросов.

Пол снова понюхал соус, облизал деревянную ложку.

– Договорились. Пицца с пепперони?

– Не только.

– Вряд ли у тебя найдется пиво.

Джулия начала месить тесто, и Пол потерял нить разговора. Ее пальцы были ловкими, как у старых поварих, но заставляли думать, как умело они касались бы его тела. Джулия что-то сказала, но он не слышал. Все началось как шутка, но сейчас он пытался понять, почему от простого кухонного ритуала у него пересохло во рту.

– Ты передумал?

Пол с трудом перевел взгляд с ее рук на лицо.

– Что?

– Я сказала, что Сесиль набила холодильник напитками. Уверена, там есть пиво.

– Как продвигается сбор материала для книги?

– Потихоньку. Естественно, я регулярно беседую с Евой. Поговорила с Ниной, задала пару вопросов Фрицу, но они отскочили от него, словно мячики.

– О, Фриц. Скандинавский бог здоровья. И что ты о нем думаешь?

– Он мил, влюблен в свое дело и потрясающе красив.

– Красив? – Нахмурившись, Пол опустил свою бутылку. – Да он похож на товарный поезд. Неужели женщин действительно привлекают горы мускулов?

Искушение оказалось непреодолимым, и Джулия одарила Пола ослепительной улыбкой.

– Мы не можем сопротивляться обаянию силы.

Пол отхлебнул пива, еле подавив желание пощупать собственные бицепсы.

– Кто еще давал тебе интервью?

Довольная его реакцией, Джулия вернулась к пицце.

– На следующую неделю у меня назначено несколько встреч. Большинство тех, к кому я обращалась, охотно идут на сотрудничество. Думаю, они надеются выудить информацию из меня, а не наоборот.

Пол подумал, что именно это делает он сам… вернее, собирался сделать прежде, чем она отвлекла его.

– И как много ты им скажешь?

– Только то, что они уже знают: я пишу биографию Евы Бенедикт под ее личным руководством. – Теперь, когда они оставили позади острые моменты, Джулия почувствовала себя увереннее. Да и что может случиться, когда наверху играют мальчишки? – Может, ты немного расскажешь о тех, с кем мне предстоит встретиться?

– Например?

– Первым в моем списке стоит Дрейк Моррисон.

Пол глотнул пива.

– Племянник Евы… единственный племянник. Сын ее старшей сестры, еще два ребенка родились мертвыми. После этого сестра Евы ушла в религию. Младшая сестра Евы никогда не была замужем. Дрейк красив, амбициозен. Обожает шикарную одежду, машины и женщин. Да, именно в таком порядке.

– Он тебе не очень нравится?

– Я ничего против него не имею. Дрейк прилично работает, но это неудивительно: Ева – его главный клиент, а ее нетрудно продавать. Он любит красивые вещи и часто оказывается в щекотливом положении из-за склонности к азартным играм. – Пол поймал вопросительный взгляд Джулии и пожал плечами. – Дрейк осмотрителен. Просто он обращается к тем же букмекерам, что и мой отец, когда бывает в Штатах.

Джулия решила побольше расспросить о Дрейке после собственного расследования и сменила тему:

– Я надеюсь на интервью с твоим отцом. Кажется, Ева до сих пор его любит.

– Их развод не был мучительным. Отец часто говорит об их браке как о хорошем, но коротком спектакле, хотя не представляю, как он отнесется к обсуждению постановки с тобой. Он сейчас в Лондоне, играет в «Короле Лире».

Джулия кивнула, втайне надеясь, что ей не придется совершать трансатлантический перелет.

– Энтони Кинкейд?

– Я бы не подходил к нему слишком близко. – Пол выдохнул клуб дыма. – Ядовитая змея. И всем хорошо известно, что он любит молоденьких женщин. Берегись.

– Как ты думаешь, насколько далеко он может зайти, чтобы сохранить в тайне свою личную жизнь?

– Почему ты спрашиваешь?

– На приеме он казался очень встревоженным. Даже угрожал.

– Трудно отвечать, когда задают лишь половину вопроса.

– Просто ответь на ту часть, что задали.

Джулия сунула пиццу в духовку, поставила таймер.

– Я знаю его не настолько хорошо, чтобы иметь свое мнение. Джулия, он угрожал тебе?

– Нет.

Прищурившись, Пол подошел к ней.

– А кто-нибудь другой?

– С чего вдруг?

Пол только покачал головой.

– А почему ты грызешь ногти? – Джулия виновато опустила руку и не успела уклониться, когда Пол взял ее за плечи. – О чем Ева говорит с тобой? Кого она вовлекла в это путешествие в прошлое? – Он посмотрел ей в глаза. – Ты мне не скажешь. И сомневаюсь, что признается Ева, – мягко произнес он, но решил, что обязательно выяснит. – Обещай, что, если возникнут осложнения, ты обратишься ко мне.

Вот уж чего она хотела бы избежать, как ни велико было искушение!

– Я не жду осложнений, с которыми не смогла бы справиться сама.

Его пальцы ласково пробежали по ее обнаженным рукам, губы приникли к ее губам. Ее сознание не успело дать команду «назад». Руки, готовые вцепиться в него, сжались в кулаки, губы раскрылись.

Она почувствовала в его поцелуе и страсть, и обещание и закрыла глаза, пытаясь скрыть свои чувства: блаженство, пьянящее ощущение свободы. Господи, она уже забыла, как чудесно, когда в тебе так нуждаются.

Пол был потрясен больше, чем хотел бы признаться даже самому себе. Слишком часто он думал о Джулии после поцелуя в машине и мечтал о большем. И боялся, что она – единственная женщина, которая заставит его просить, умолять.

– Джулия. – Пол прошептал ее имя и снова губами коснулся ее губ, теперь более податливых. – Я хочу, чтобы ты пришла ко мне. Я хочу показать тебе, как это может быть между нами.

Она знала, как это может быть. Она капитулирует, а он, удовлетворенный победой, насвистывая, уйдет прочь и оставит ее с разбитым сердцем. Больше она подобного не допустит. Никогда не допустит. Но ее тело отказывалось подчиняться разуму. О, если бы она убедила себя, что может быть такой же крепкой, как Пол, такой же невосприимчивой к обидам и разочарованиям, то, вероятно, смогла бы получить удовольствие и остаться невредимой.

– Слишком рано. – И пусть ее голос дрожит. Смешно притворяться, что Пол не возбуждает ее. – Слишком быстро.

– Вовсе нет, – пробормотал он, но отступил. Черт побери, он не будет умолять… никого, ни о чем. – Хорошо. Притормозим. Вообще-то соблазнение женщины на кухне с играющими детьми над головой – не мой стиль. – Пол вернулся к столу за своим пивом. – Ты… все меняешь, Джулия. Думаю, я должен обдумать это так же тщательно, как ты. – Он отхлебнул пива и резко поставил бутылку на стол. – Будь я проклят, если стану думать.

Однако прежде чем он успел шагнуть к ней, на лестнице раздался топот детских ног.

9

Глория Дюбари находилась в щекотливом для актрисы возрасте. Ее официальная биография сводила эту щекотливость к пятидесяти годам. Ее свидетельство о рождении, выданное на имя Эрнестины Блоуфилд, добавляло пять опасных лет, но – благодаря доброте природы и наследственности – пары легких подтяжек оказалось достаточно, чтобы сохранить образ инженю.

Лицо девчонки-сорванца, украшенное огромными бесхитростными голубыми глазами. Мальчишеская стрижка, которую в зените ее славы копировали миллионы женщин.

Пресса восхищалась Глорией. Мечта любого агента, она позаботилась об этом, охотно раздавая фотографии своей единственной свадьбы и не скупясь на веселые истории о двух своих детях.

За ней закрепилась репутация преданного друга и вдохновителя благотворительных акций. Ее текущим проектом был фонд «Актеры в защиту животных».

В бунтарских шестидесятых средние американцы вознесли Глорию на пьедестал как символ невинности и нравственности и поклонялись ей уже тридцать лет… не без ее помощи.

В единственном общем с Евой фильме Ева играла роль зрелой женщины, соблазнившей слабовольного мужа юной доверчивой Глории. Эти роли и создали имидж обеим: хорошая девочка, плохая женщина. Как ни странно, актрисы подружились.

Циник мог бы сказать, что эту дружбу укрепило то обстоятельство, что им никогда не приходилось сражаться за роли или мужчин, и это было бы правдой, но лишь отчасти…

Когда Ева неторопливо вошла в «Чейзен», Глория уже сидела за столиком, скучая над бокалом белого вина. Немногие знали Глорию настолько хорошо, чтобы за безмятежным выражением лица различить недовольство. Ева различила и поняла, что разговор будет долгим и не очень приятным.

Не успели женщины чмокнуть друг друга в щеки, как подлетел официант.

– Шампанское, мисс Бенедикт?

– Естественно. – Ева уже достала сигарету и улыбнулась официанту, поднесшему ей зажигалку. Приятно было сознавать, что после сеанса в косметическом салоне она выглядит великолепно. Кожа гладкая и упругая, волосы сияют. – Как дела, Глория?

– Неплохо, учитывая разгром, который «Вэрайети» устроил моему новому фильму.

– Главное – кассовые сборы. Ты достаточно давно крутишься в бизнесе, чтобы обращать внимание на мнение одного высокомерного критика.

– Я не такая закаленная, как ты. – Глория улыбнулась с легким превосходством. – Ты просто послала бы критика… ну, ты знаешь куда.

– К дьяволу? – Ева рассмеялась и похлопала по руке официанта, принесшего шампанское. – Не вас, дорогой.

– Ева, полно тебе. – Однако в голосе Глории прозвучал смешок.

Так благовоспитанная девочка хихикает иногда в церкви, с нежностью подумала Ева. Интересно, что чувствуешь, когда действительно веришь рецензиям?

– Как поживает Маркус? Нам не хватало вас обоих на благотворительном приеме.

– О, мы очень жалеем, что не смогли прийти. У Маркуса разыгралась головная боль. Ты не представляешь, как трудно вести бизнес в наши дни.

Разговор о Маркусе Гранте, за которым Глория счастливо была замужем двадцать пять лет, всегда навевал на Еву скуку.

– И нет ничего хуже ресторанного бизнеса, – продолжала Глория, всегда готовая пострадать за мужа. – Санитарная служба сует нос повсюду, а люди только и говорят, что о холестерине и калориях. Уже забыли, что фирма «Быстро и вкусно» вскормила весь средний класс Америки.

– Маленькая красная коробочка на каждом углу, – прокомментировала Ева. – Не тревожься, Глория, как бы американцы ни заботились о здоровье, они всегда найдут в желудке место для хорошего гамбургера.

– Конечно. – Глория улыбнулась официанту. – Салат с лимонным соком и перцем.

Ироничность ситуации явно не дошла до Глории, подумала Ева, заказывая мясо в остром соусе с красным перцем.

– А теперь расскажи мне все сплетни.

– Вообще-то список возглавляешь ты. – Глория забарабанила по бокалу короткими ногтями, покрытыми прозрачным лаком. – Все говорят о твоей книге.

– Отлично. И что же говорят?

– Сгорают от любопытства. Негодуют.

– Я ожидала страха.

– И страха хватает. Боятся, что их упомянут. Боятся, что не упомянут.

– Спасибо, дорогая, ты скрасила мой день.

– Тебе легко шутить, Ева, но люди встревожены.

– Кто именно?

– Ну, Тони Кинкейд не делает тайны из своих чувств. И я слышала, как Анна дель Рио бормотала что-то о судебном иске за клевету.

Ева довольно улыбнулась, намазывая маслом рогалик.

– Видит бог, Анна – прекрасный модельер, но неужели она верит, будто клиентов волнует, что она нюхает в задней комнате?

– Ева! – Покраснев от смущения, Глория отхлебнула вина. Ее взгляд нервно заметался по залу. Не услышал ли кто-нибудь? – Нельзя говорить вслух такие вещи. Я, конечно, не одобряю наркотики, но Анна очень влиятельна. И если она иногда…

– Глория, не надо быть более глупой, чем необходимо. Анна – наркоманка с ежедневной дозой в пять тысяч долларов.

– Ты не можешь знать…

– Я знаю. – Официант вернулся с заказом. На этот раз Ева тактично замолчала и не произнесла ни слова, пока он расставлял тарелки и подливал в бокалы вино. – Разоблачение может спасти Анне жизнь, хотя я солгала бы, если бы сказала, что бескорыстно забочусь о ее благе. Кто еще?

– Их не счесть. – Глория уставилась на свой салат. Как и все свои роли, этот ленч она репетировала часами. – Ева, эти люди – твои друзья.

– Едва ли. – Не страдая отсутствием аппетита, Ева занялась мясом. – По большей части это люди, с которыми я работала, посещала различные мероприятия. С некоторыми я спала. Что касается дружбы, настоящих своих друзей в бизнесе я могла бы сосчитать на пальцах одной руки.

Глория надула губы, что очаровывало миллионы кинозрителей.

– А меня ты считаешь другом?

– Да. – Ева с наслаждением прожевала кусок мяса, проглотила и только потом заговорила снова: – Глория, мои откровения могут кого-то обидеть, но могут и исцелить. Однако не в этом дело.

– А в чем же? – Глория наклонилась вперед, пронизывая Еву взглядом распахнутых встревоженных глаз.

– В том, чтобы рассказать о моей жизни все, решительно все. Я не стану лгать ни ради себя, ни ради любого другого.

Глория схватила Еву за запястье. И это движение было отрепетировано, но на репетиции пальцы Глории были нежными, молящими. Сейчас – из-за искреннего волнения – они стали сильными, настойчивыми.

– Я доверяла тебе.

– Не без причины, – напомнила Ева. Она предчувствовала, что грядет, и сожалела, что не смогла уклониться. – Тебе больше не к кому было обратиться.

– И это дает тебе право воспользоваться моим доверием и погубить меня?

Вздохнув, Ева взяла бокал свободной рукой.

– В моей жизни люди и события так переплетены, что их невозможно разделить. Если я что-то вычеркну, чтобы защитить одного человека, рухнет все.

– Как что-то, совершенное мною много лет назад, могло повлиять на твою жизнь?

– Я не могу сейчас объяснить, – прошептала Ева, и боль, которую она почувствовала, не в состоянии было облегчить ни одно лекарство. – Я всем сердцем надеюсь, что ты поймешь, когда прочтешь книгу.

– Ева, ты погубишь меня!

– Глупости! Неужели ты думаешь, что люди будут шокированы или возмущены тем, что наивная девушка, полюбившая недостойного мужчину, сделала аборт?

– Да, когда эта девушка – Глория Дюбари. – Рука Глории взметнулась к вину, заколебалась и потянулась к воде. Глория не могла позволить себе расклеиться на публике. – Ева, я сделала из себя символ. И, черт побери, я верю в те ценности, за которые выступаю. Старомодные ценности. Любовь, чистота, невинность. Ты представляешь, что будет со мной, если узнают, как я спуталась с женатым мужчиной и сделала аборт… и все это, когда снималась в «Застенчивой невесте»?

Ева нетерпеливо оттолкнула свою тарелку.

– Глория, тебе пятьдесят пять лет.

– Пятьдесят.

– Господи. – Ева выхватила из пачки сигарету. – Тебя любят, уважают… разве что не причисляют к лику святых. У тебя богатый любящий муж, к счастью, не имеющий никакого отношения к кино. У тебя двое чудесных детей, которые живут нормальной жизнью. Кое-кто, вероятно, до сих пор считает, что их зачали непорочно или нашли в капусте. Неужели тебе повредит, даже как символу, если выяснится, что в твоей жизни был секс?

– Моя карьера…

– Мы обе прекрасно знаем, что за последние пять лет у тебя не было ни одной приличной роли. – Глория ощетинилась, но Ева подняла руку, призывая ее к молчанию. – Ты прекрасная актриса и еще многое успеешь, но кино давно уже не главное в твоей жизни. Никакие мои слова о прошлом не повлияют на то, что у тебя есть или будет.

– Меня смешают с дерьмом.

– Вероятно, – согласилась Ева. – И вероятно, это принесет тебе интересную роль. О тебе заговорят. Но никто никогда не осудит тебя за то, что ты справилась с трудностями и построила прекрасную жизнь.

– Ты не понимаешь… Маркус не знает.

– Почему, черт побери?

Глория покраснела. Ее взгляд стал жестким.

– Он женился на Глории Дюбари. Он женился на образе, и я сделала все, чтобы не запятнать этот образ. В нашей жизни не было и тени скандала. Ты погубишь мой брак. Ты погубишь меня.

– Мне жаль. Очень жаль. Но я не могу нести ответственность за недостаток доверия в твоем браке. Поверь, когда я расскажу о своей жизни, мой рассказ будет абсолютно честным.

– Я никогда тебе не прощу. – Глория сорвала с коленей салфетку и швырнула ее на стол. – И я сделаю все, чтобы остановить тебя.

Не проронив ни слезинки, она ушла. Маленькая и элегантная, в белом костюме от Шанель.

В дальнем углу обедал мужчина. Он уже сделал полдюжины снимков умещающейся в ладони камерой и был вполне удовлетворен. Если повезет, он рано закончит рабочий день и успеет домой к началу Супербоула.

На огромном телеэкране команды уже разыграли первую подачу. Дрейк смотрел матч в одиночестве. Впервые за всю его взрослую жизнь ему не нужна была женщина под боком. Любая валялась бы сейчас на диване и дулась из-за того, что он больше внимания уделяет телевизору, чем ей.

Дрейк устроился в игротеке своего шикарного дома на Голливудских холмах среди взрослых игрушек, которыми компенсировал жалкое детство. Большой бильярдный стол, баскетбольное кольцо, игральные автоматы, стереосистема. Его видеотека содержала более пятисот фильмов, и в каждой комнате дома был видеомагнитофон. Если бы гости захотели почитать, то не нашли бы ничего, кроме торговых каталогов и программ скачек, но Дрейк мог предложить им другие развлечения.

В комнате за игротекой хранились сексуальные игрушки – от изысканных до нелепых. С малых лет ему внушали, что секс – грех, но он давно уже решил, что семь бед – один ответ, и не гнушался стимуляторов.

Сам он не увлекался наркотиками, однако держал кое-что про запас, чтобы подстегивать угасающее веселье на вечеринках. Дрейк Моррисон считал себя заботливым хозяином.

Он отклонил более дюжины приглашений на приемы, посвященные Супербоулу. Игра на экране была для него не развлечением, а вопросом жизни и смерти. Он поставил на результат пятьдесят тысяч долларов.

До конца первого тайма Дрейк успел проглотить две бутылки пива и полпакета чипсов. Когда его команда повела в счете, он немного расслабился. Телефон звонил дважды, но он не поднимал трубку, считая плохой приметой покидать свой насест. Даже в туалет не отлучался.

Первые две минуты второго тайма его команда стойко держала оборону. Вообще-то Дрейк терпеть не мог футбол, но стремление делать ставки было непреодолимым. Он подумал о Дельрико и самодовольно улыбнулся. Он расплатится с итальянским ублюдком, и ему не придется больше потеть, слыша по телефону холодный вежливый голос.

А потом можно отправиться на короткие зимние каникулы. В Пуэрто-Рико, например. Казино, дорогие шлюхи. Столько сил и нервов потрачено! Он заслуживает отдых.

Он выберется из этой передряги без помощи Евы. Он попал в полосу неудач, а старая ведьма отказалась одолжить ему еще хоть цент. А если бы она знала, что он до сих пор ведет дела с Дельрико… Ну, здесь не о чем беспокоиться. Дрейк Моррисон умеет хранить свои секреты.