Текст книги "Северный полюс, Северная Атлантика и Гидрографическая экспедиция Северного флота. Малоизвестные факты"

Только 24 марта утром, когда мы только начали работать на Красных партизанах, в лаборатории раздался звонок, и дежурный по экспедиции сказал, что за мной и моим грузом едет грузовик для отправки в аэропорт. Когда пришел грузовик, то мы его дружно загрузили, затем заехали на Кемскую, где загрузили груз Высокоширотного отряда, а я взял из сейфа автомат. Подъехав к служебным воротам аэропорта, нас сразу пропустили в грузовой «карман» на взлетно-посадочную полосу (ВПП). К 11:30 мы загрузили наш экспедиционный груз в самолет Як-40. Командир экипажа сказал, что вылетаем в 13:00. Зная по недавним вылетам, что они всегда задерживаются, я не спеша направились в кафе перекусить, где встретил замполита экспедиции Ивана Андреевича, также летевшего этим бортом. Пообедав, мы так же, не спеша, ровно в 13 часов вышли на ВПП к месту стоянки самолета. Вдруг видим, что у нашего самолета вращаются все три турбины (две по бокам и одна по центру в хвосте), а на откинутой аппарели (наклонный грузовой трап в задней части фюзеляжа) стоит бортмеханик и машет нам рукой. Мы рванули к самолету и только по аппарели зашли в самолет, как ее подняли, и самолет порулил на взлет. На моей памяти это был первый раз, когда самолет вылетел ровно по расписанию. В самолете увидел мичмана Виктора Бланару, который сказал, что будет завпродом на льдине, хотя в Архангельске в экспедиции он – заведующий вещевым складом.

Необходимо отметить, что пассажирский самолет Як-40 представлял собой небольшой самолет на 24 пассажира с дальностью полета 500 километров и скоростью 510 километров в час (внимательный читатель сразу вычислит, что время полета самолета составляло около 1 часа). Преимуществом самолета, очень выгодным для небольших аэропортов с короткой ВПП, был короткий разбег в 715 метров (согласно Википедии). Таким образом, вылетев из Архангельска, мы через час сели в Амдерме, где дозаправились и вылетели на легендарный остров Диксон, известный всем по песне со словами «… четвертый день пурга качается над Диксоном…». Эту песню пела и моя мама, поэтому я ее и запомнил.

Еще при подлете к острову я услышал, как командир экипажа проинформировал диспетчера аэродрома (а не аэропорта, т. к. никакого здания аэровокзала на острове не было), что мы подлетаем, и попросил заказать нам гостиницу и ужин в столовой на 7 человек (4 – экипаж и трое нас). Это по моим меркам было «высшим пилотажем». Приземлившись на острове, я узнал, что часть поселка с одноименным названием Диксон располагается на соседней материковой части.

Самолет подкатил в указанное сотрудником аэродрома место, после чего к нам подъехала «гэтээска» (гусенично-транспортное средство). Выйдя из самолета, мы попали в полярную ночь. Так, хотя было еще где-то около 16 часов местного времени, но было уже темно, и всюду светили прожектора. Температура воздуха была под минус 20, и по полосе несся поземок. Вокруг ВПП аэродрома высились огромные сугробы. Мы забрались не без труда в «гэтээску» с крытым верхом и поехали в столовую. Запомнилось, что в окошко увидел, как вдоль дороги шли женщины, везущие перед собой на необычных санках детей. Санки больше походили на маленькие броневички, т. к. на санках был сооружен каркас из фанеры с окошком спереди, закрытым плексигласом (полимерное стекло). Подъехали к столовой, зашли в нее. Официантка, узнав номера нашего заказа, указала нам на наш стол, покрытый белой скатертью и уже полностью сервированный.

Качество блюд на ужине не помню, но так как в дневнике об этом ничего не упоминается, то значит, оно было и не отличное и не плохое. Далее нас доставили в гостиницу-общежитие, где нам с Иваном Андреевичем выделили двухместный номер. Посмотрели телевизор по системе «Орбита» (сдвиг во времени относительно Москвы составлял 4 часа), после чего Иван Андреевич предложил сыграть в шахматы, найденные в номере. Хотя моя мама играла в шахматы хорошо и научила меня этой игре, но я их не особенно любил, так как считал игру пустым времяпрепровождением. Тем не менее, вывернувшись из хитроумных ловушек замполита, я умудрился поставить ему мат, после чего он, огорчившись, лег спать, и я, сделав краткую запись в дневнике о прошедшем дне, последовал его примеру. Утром позавтракали в той же столовой, после чего нас отвезли к самолету, который уже урчал турбинами, поэтому, как только мы вошли на борт, он сразу порулил на взлет.

После взлета я узнал, что следующая посадка будет на острове Средний в архипелаге Северная Земля (открыт выпускником Морского корпуса Борисом Вилькицким в 1913 году и назван им Землей императора Николая Второго). Об этом острове я уже слышал от своих старших товарищей по экспедиции, которые охарактеризовали его как «штаб Арктики». Остров встретил нас холодом – при посадке объявили, что температура воздуха -38 градусов! Кажется, я к тому времени еще ни разу не переживал такой низкой температуры, поэтому с опаской вышел из самолета. Но так как пришлось разгружать часть оборудования, включая имущество замполита, то данный процесс быстро разогрел меня. При выгрузке появился какой-то бородатый мужик, оказавшийся старлеем Володей Ивановым, который был старше меня по выпуску на один год и был у нас старшиной роты на 3 курсе. Так как его инициалы имени и отчества «В.Г.», то в экспедиции его прозвали «Веди Глаголь» (название букв в старорусском алфавите и флагов в военно-морском своде семафора). Он рассказал, что уже месяц обитает на острове, командуя бригадой сезонников по сбору грузов для нашей ледовой базы. Кроме этого, он добавил, что неудачи на найденной льдине продолжаются: при заправке сгорел самолет Ан-2, в результате чего льдину бросили и начали искать другую.

Следующей посадкой нашего «истребителя» (так почему-то он у меня стал ассоциироваться) был не менее известный арктический аэродром Тикси (разница по времени с Москвой 7 часов), при подлете к которому я увидел, что это достаточно большой город. В Тикси «потеплело» – минус 32 градуса. По той же схеме заказали ужин, приземлились и поехали в город, в столовую.

При перелетах играли в шахматы, а когда вышел замполит на Среднем, Виктор предложил сыграть в карты, так как в шахматы я у него постоянно выигрывал. Тут он оторвался, так как я ни разу не смог у него выиграть в «дурака» (в другие предложенные Виктором карточные игры я просто не умел играть).

После ужина в Тикси вылетели в Чокурдах, название мне незнакомое, но когда сказали, что это рядом с поселком Черский, то мне более-менее стало ясно, куда летим, так как последний поселок был в то время на слуху – была такая известная полярная песня, которую пела также и моя мама:

 
Говорю вам по-честному, с прямотою мужской.
Я тоскую по Черскому, есть посёлок такой.
Приютился посёлочек у реки Колымы,
Будто добрый подсолнушек в царстве белой зимы
 

Поселок получил свое название в честь известного ученого-геолога и географа Ивана Дементьевича Черского (1845—1892) – исследователя Восточной Сибири и Байкала.

При каждой посадке, начиная с Амдермы, мы попадали в очередную погранзону, поэтому нам в командировочных удостоверениях ставили соответствующие отметки с указанием географического пункта. Чем дальше на восток мы летели, тем больше отметок появлялось в моем удостоверении, поэтому каждый очередной пограничник с некоторым удивлением смотрел на меня. При посадке в Чокурдахе для дозаправки мы вышли из самолета, и пограничник, проверяя мое командировочное удостоверение, спросил: «Кто же вы такие, летающие моряки?» Я скромно промолчал в ответ, так как не мог еще тогда точно определить, кто же мы такие.

Из Чокурдаха, где для нас уже были другие сутки – 25 марта, мы вылетели в аэропорт Певека с непонятным названием Апапельгино. Приземлились в 5 утра местного времени 25 марта, а для нас это было еще 20 часов 24 марта. Для разгрузки нашего истребителя прибыла команда сезонников и гражданских специалистов экспедиции под руководством заместителя командира Высокоширотного отряда В. А. Кириченко. С этой же бригадой пришел и Володя Лемешев, вылетевший сюда за несколько дней до меня. При таком обилии людей мы достаточно быстро освободили самолет от нашего оборудования. После разгрузки я в сопровождении В. А. Кириченко пошел сдавать в специальное помещение аэропорта свой автомат. Он же привел меня потом в наш лагерь, организованный в непосредственной близости от ВПП.

Лагерь состоял из двух оранжевых балков и двух черных брезентовых палаток КАПШ-2. Балок представлял собой прямоугольный каркас из бруса, обшитый с двух сторон фанерой, между которой находился пенопласт для сохранения тепла. Балки и палатки, в которых размещалось по 6 человек, отапливались газовыми плитами с духовками. Духовки постоянно были открыты, и из них шло тепло. На самой плите стоял большой чан, в котором топили снег и для умывания, и для приготовления пищи. При этом в палатках койки стояли по ее периметру в один ярус, а в балках были двухъярусные нары и достаточно большой стол у окна.

Когда мы с В. А. Кириченко пришли из здания аэропорта в балок, то было уже около 8 утра, и обитатели, включая Володю Лемешева, завтракали. …Кириченко сказал, что я буду жить в этом балке, но все нары в нем оказались заняты. Спать почему-то не хотелось. Тут ко мне подошел здоровяк в возрасте (по моим тогдашним представлениям), инженер Алексей из Топогеодезического отряда и предложил прогуляться к сопке, у которой по бокам торчали из-под снега здоровенные коричневые валуны. Я согласился, думая, что это недалеко.

Еще в Архангельске меня предупредили, что на льдину надо обязательно брать темные очки, чтобы не получить «снежную слепоту» – временная потеря зрения из-за мощного отражения солнечного света от белого снега. Поэтому, достав из рюкзака темные очки, надев унты, меховой комбинезон, собачий полушубок и шапку, вышел с Алексеем на прогулку. Температура воздуха было где-то за минус 20, но так как ветра не было, а солнце начинало припекать, то мороза не чувствовалось. Алексей показал рукой на сопку, на склоне которой торчали хорошо различимые валуны, и мы пошли к ним, по дороге беседуя на различные темы.

В результате оптического обмана мы шли до этих валунов в сопку четыре часа, каждый час думая, что вот чуть-чуть – и мы дойдем до них. На солнце стало даже жарко, поэтому шли, а вернее, перли, расстегнувши полушубки. Из-под шапки струился пот. Только упрямство нас обоих помогло нам все же дойти до коричневых валунов. Обратно под гору идти было легче, но все равно далеко, поэтому мы пошли наперерез дороге, по которой ездили автомобили из Певека в аэропорт. Дойдя часа за два до дороги, мы проголосовали проезжающему водовозу (аэропорт и городок вокруг него обеспечивался водой из озера), водитель которого благосклонно притормозил и довез нас до аэропорта.

Придя в свой балок, мы с жадностью выпили по бутылке грушевого сока, после чего пообедали. В следующие дни Алексей приучил меня по утрам, невзирая на мороз, выбегать из балка в одних плавках и обтираться снегом. Данную процедуру я потом стал выполнять и на льдине.

Оказалось, что в балке готовят все по очереди. Так как пока мне спального места не нашли, то я завалился на нары дежурного по лагерю и отрубился часа на три. Проснулся сам, хотя ночи между 24 и 25 марта у меня практически не было. Алексей на этот раз позвал меня на экскурсию по близко расположенному поселку Апапельгино. Сначала посетили клуб-спортзал, где играли в настольный теннис и экспедиционники, и местные. В первой же партии один из местных высадил меня как мальчика, хотя в общаге «500 веселых» я был одним из чемпионов. Огорченный, я с Алексеем пошел в продовольственный магазин. Увидев в витринах и сливочное масло, и мясо, и даже сухую колбасу, обрадовался, но Алексей меня тут же остудил, сказав, что все это только по талонам, даже оленина. Последнее вообще было удивительным, так как Певек находится на Чукотке, на которой располагалось крупнейшее оленеводческое хозяйство Советского Союза.

Вернувшись в балок, попили чаю, после чего все обитатели забрались каждый на свои нары. На дежурные нары ночью должен был прийти спать дежурный по лагерю, поэтому мне постелили раскладушку в проходе и я, разместившись на ней в своем спальном мешке, наконец-то, крепко уснул.

На следующий день прилетел самолет Ил-18, который привез 180 газовых 50-литровых баллонов. Мы всей командой сгрузили их сначала на заснеженную землю, а затем на волокушах перетаскали их поближе к лагерю. При разгрузке от летчиков узнали, что льдину стали искать уже в советском секторе Северного Ледовитого океана.

В один из следующих дней при загрузке Ан-26 нога нашего прораба Сани Крылова попала между поддоном с грузом и тросом, который по команде бортмеханика натягивала лебедка. В результате Сане сломало голень. Мне пришлось сопровождать его на автомобиле в больницу Певека. При этом была пурга, и наша «буханка» (медицинская небольшая автомашина) три раза вязла в снегу на дороге, в результате нас вытягивали проезжающие грузовики, для которых, как я понял, это было обычным делом. В больнице Сане наложили гипс, и мы поехали обратно, так и не посмотрев сам Певек, который был скрыт в пурге. Следующим бортом мы отправили Сашу в Архангельск, в результате чего у меня, наконец-то, появилось спальное место на втором ярусе нар, чему я был сильно рад, так как любил в поездах спать на втором ярусе полок.

В нашем балке самым старшим по возрасту был радист Леонид Борисович Очаповский из «Севморгео» (хотя позже выяснилось, что из «Севморгеологии»), которого все звали почему-то искаженным отчеством Боросыч. Он научил нас правильно заваривать чай, много рассказывал о своих экспедициях в Арктику, при этом оказалось, что он еще и нештатный главный судья Ленинграда соревнований по рыбной ловле. В один из вечеров, после разгрузки очередного «Фантомаса», так здесь звали самолет Ан-12, «взмыленные» участники этого действа, включая меня, от которых валил пар, вышли из балка покурить. В разговоре кто-то сказал, что не мешало бы и выпить после такой напряженки. На это я заметил, что мне не хочется. После этого Боросыч, в балке наливая мне чай, шутливо сказал: «Как это на тебя эполеты-то надели, если ты не пьешь, не куришь да к тому же женат?» У него были какие-то гусарские представления об офицерах.

Другими интересными обитателями нашей палатки был сезонник Саша Аристов и прораб Саша Ивлев, с которыми у меня установились дружеские отношения. Саша Аристов в свободное от разгрузки бортов время постоянно был занят вырезанием на фанере, покрытой черной тушью, различных красивых картин, которые он потом укладывал в свой багаж для последующей продажи в Архангельске. Посмотрев пару дней на его резьбу, я попросил его научить меня этому искусству. После нескольких тренировок он выдал мне образец понравившейся мне картинки: по Млечному Пути в звездном небе поднимался карапуз к более далеким созвездиям. Саша выдал мне резцы, и я начал осторожно вырезать предварительно нанесенные силуэты.

Саша Ивлев, отличный работящий, малопьющий специалист по прибрежному промеру, несколько раз сидел в тюрьме по самым глупым случаям. Первый раз он сел за то, что в пьяном виде убегал от ментов, а когда один из них его догнал, то Саша ударил его в лицо. Второй раз сел за то, что собирал, ну, вернее, «прибирал» плохо лежащие детонаторы и тротил на льдине – для рыбалки, на которой его и застукали.

Так как я умудрился привезти с собой гитару, то вечерами меня просили спеть, чего я ранее в большом кругу людей не делал. Так как в следующие дни просьба повторялась, то я сделал вывод о том, что не зря взял с собой гитару, хотя брал ее исключительно для себя, для отведения души.

Когда температура воздуха опустилась ниже минус 30 градусов, то в лагере стал слышаться непонятный треск. Оказалось, что мы разбили лагерь на замершем болоте и лед на морозе начал трескаться. Стали сразу шутить, что мы уже свою льдину нашли и начали дрейфовать. В дни мороза небо ночью было звездное, и мы периодически наблюдали красиво пульсирующее Северное сияние.

30 марта прилетел самолет Ил-14 на лыжах, летчики которого сообщили, что льдину нашли и на нее высадили очередную группу радиопривода. Сами летчики везли на льдину очередную группу своих технических специалистов для организации взлетно-посадочной полосы для приема большегрузных четырехмоторных самолетов Ан-12 и Ил-18. С этого времени мы стали уже не разгружать, а загружать ранее выгруженное оборудование для перевозки его на «лед». При этом «Фантомасы» (грузоподъемность 10 тонн) прилетали в любое время, включая ночь, и иногда с промежутком в три часа, когда мы еще не успевали загрузить предыдущий самолет. Сам процесс загрузки оборудования занимал существенно больше времени, чем его быстрая выгрузка. В результате ночных загрузок днем мы отсыпались, если не прилетал очередной борт. Когда температура падала ниже минус 30 градусов, то у всех на бородах, усах и ресницах появлялась красивая изморозь. Естественно, никто не мерз при загрузках, а постоянно расстегивались, чтобы спустить пар из-под полушубков.

В одну из ночей к нам в балок в трусах, шапке и унтах ввалился, будучи навеселе, Юра Павлов из «Севморгео» и громогласно заявил: «Хорош спать, на небе отличное северное сияние!» Мы встали, в такой же форме одежды высыпали из балка и уставились на небо. Действительно, в эту ночь северное сияние было особенно ярким, красочным и отчетливым. Создавалось полное ощущение, что ты находишься где-то в космосе и просто физически ощущаешь холодное дыхание беспредельной бесконечности…

Периодически аэропорт закрывали из-за метелей на несколько дней. В эти дни мы ходили в клуб-спортзал, где играли или в теннис, или в волейбол, или смотрели кинофильмы в соседнем зале, или просто лежали в своих балках и палатках и читали книги, привезенные с собой. Также посещали баню с хорошей парилкой. В один из нелетных дней в спортзале произошла стычка с местным молодняком, который вел себя с нами, старшими их существенно по возрасту, совершенно по-хамски. Было непонятно, как их так распустили родители и кто эти сами родители. На следующий день после разборки мы в спортзале молодняка уже не увидели, хотя ожидали встречи с этими наглыми юнцами и их отцами.

На одной из прогулок по поселку мы увидели белую мохнатую лошадь с длинной гривой, которая самостоятельно гуляла по улице. Мы немного походили за ней и увидели, как она не ела, а именно грызла на помойке квадратные глыбы пищевых отходов, по форме представляющие из себя перевернутые баки.

5 апреля к нам прибыл для дозаправки Ил-18, перевозивший весь оставшийся состав экспедиции на ледовую базу. После этого на аэродром «упали», как мы выражались, т. е. сели один за одним три «Фантомаса». После загрузки второго самолета, так как все уже сильно устали, то я самостоятельно объявил перерыв на один час. Отправив третий борт, подсчитали оставшийся груз. Осталось загрузить 260 газовых баллонов и 8,5 тонн груза «Севморгео».

7 апреля со льдины пришло сообщение, что из-за ветра скоростью 35 метров в секунду существенно увеличившийся дрейф льда привел к разлому уже расчищенной взлетно-посадочной полосы. В результате намеченные для загрузки самолеты к нам не прибыли. Более того, прошел слух, что прилетит только что загруженный нами «Фантомас» для его разгрузки, так как неизвестно, когда расчистят новую ВПП, а простой самолета недопустим. Но прилетел только Ан-26, привезший наших 12 гравиков во главе с Борисом Васильевичем Булановым, с которым мы «сидели» на Фаресовом острове. Так как мест в лагере не было, то их разместили на ночевку в спортзале клуба со своими спальными мешками. При встрече с Борисом Васильевичем он мне сразу протянул для пожатия руку. Следовавший за ним В. А. Кириченко, как бы руководитель нашего лагеря, также протянул руку. Это было удивительно, так как за 15 дней моего нахождения здесь он при встрече со мной ни разу не здоровался и вообще меня не замечал. Жил он в поселке в отдельном номере профилактория, и у нас появлялся крайне редко, непосредственное руководство перевалив на Володю Лемешева. Сам же, попросту говоря, квасил. Характерен пример: Володя по прилету сдал ему на хранение пару бутылок водки, чтобы их не выпили соседи, но когда он попросил их вернуть, то… Кириченко сказал, что их у него украли… Вот такие офицеры также были в экспедиции.

Так как из-за непогоды настало затишье с загрузками, то я закончил свою картинку с карапузом, посвященную дочке Алене (фото на вклейке 5), и придумал уже свой сюжет для следующей картинки, понравившийся Саше Аристову, и который попросил разрешения его потом использовать в своих картинах на продажу. Сюжет: на звездном черном небе в ленточном северном сиянии в кружочке изображение Светы, а внизу, в углу картины, земной шар (глобус), на Северном полюсе которого наша льдина с палаткой. Саша помог мне вырезать только изображение Светы, переведенное с фотографии, хранившейся у меня в дневнике.

Необходимо отметить, что питались мы в своих жилищах за свой счет, а на 3,5 рубля в сутки для офицеров особо «не разбежишься». Гражданским специалистам, зная их склонности к спиртному, денег вообще не выдавали. Для организации питания этих «бойцов» я получил в Архангельске аванс, который хранил постоянно при себе. Так как в магазине все было по карточкам, то мне приходилось регулярно ходить в местный Исполком (администрацию) и просить, чтобы нам выписали продуктовые карточки. Затраченные на питание деньги потом вычитались у гражданских лиц из их зарплаты, поэтому всякая покупка припасов проходила после согласования с «бойцами», вечно канючившими что-то типа: «Юрьич, ну купи что-нибудь для души…» Когда в перевалочный лагерь прибыли снежные вездеходы «Буран», то «любители природы» – архангелогородцы, сгоняли в тундру и привезли «немного» оленины.

Вот такой он был, развитой социализм, а ведь до времен М. С. Горбачева, которого сейчас постоянно обвиняют в развале СССР, еще оставалось 4 года. Какой я знал социализм, то его надо было разваливать, и это сделал не М. С. Горбачев, которого посадили в «поезд, летящий под откос», а вся экономическая сущность закрытого социализма-уравниловки с однопартийной системой и зажиревшие «генералы» компартии.

10 апреля в субботу два «бойца» нашего лагеря добыли у летчиков полутехнического спирта, остававшегося после промывки керосиновых бочек и называемого летчиками «этиленгликоль». При загрузке Ан-26 тракторист, приняв «этиленгликоля», начал каскадерствовать на своем мини-тракторе и чуть не снес соседний балок. Пришлось вытаскивать его из его «танка» и насильно укладывать спать. В результате произведенного «разгуляя» наши соседи всю ночь падали с нар, в балке пахло ужасно, и мы не могли долго заснуть.

11 апреля от нас, наконец-то, улетел Ан-26 на льдину, ВПП для которого построили на предыдущей льдине, где произошел взрыв палатки. Для посадки больших самолетов Ан-12 и Ил-18 ледовые разведчики продолжили поиск новой льдины.

Время шло, а мы все еще не высадились на льдину, хотя через месяц – 12 мая, как говорил мне в Архангельске Олег Ахтамович, был намечен выход в море моего ОИС (океанографическое исследовательское судно) «Андрей Вилькицкий», поэтому мое «сидение» в Апапельгино начало уже меня напрягать.

13 апреля днем, когда за бортом балка выла вьюга и, естественно, самолеты не прилетали и нам нечего было делать, вдруг распахнулась дверь, и в балок вместе с роем-вихрем снежинок и морозом ввалился В. А. Кириченко с каким-то мужиком в полушубке. Я в это время лежал на втором ярусе нар и сочинял стихи, посвященные Свете, для их размещения на обратной стороне картинки с северным сиянием. Присев к сколоченному столу у окна, Кириченко представил второго визитера, сказав, что это наш «диверсант» и его надо где-то пристроить до отлета на льдину. «Диверсантами» называли офицеров-минеров, которых нам присылали на период экспедиции из Северодвинска, чтобы они обучали нас, а потом нас же контролировали при применении нами тротила для создания отверстий в дрейфующем льду для спуска под воду измерителей течений БПВ-2 (буквопечатающие вертушки), батометров и других приборов.

Диверсант представился: старший лейтенант такой-то (сейчас помню только его имя – Александр). Начальник лагеря убыл из балка, а мы пригласили старлея раздеться и присесть к столу, чтобы выпить чаю с нашими припасами. Старлей разделся, присел к столу и стал пить чай. Я посматриваю на него с нар, так как у стола места особо нет, и хотя на его лице уже появилась борода, но все равно вижу, что в его облике проглядывает что-то знакомое. Начинаю с ним знакомиться. Выясняем, что мы оба из Ленинграда. Я ему говорю: «Мы, кажется, знакомы». Он: «Вроде да». Начинаем выяснять, где же мы могли пересекаться. Выяснили, что жили мы в разных районах: он в Кировском, а я в Московском. Учились в разных школах. Но вдруг меня осеняет, и я его спрашиваю: «А ты в лагере „Луч“ был?» Он: «О да!» Я спустился с нар, и мы пустились с ним в воспоминания, и из нашего разговора часто вылетали слова «лагерь», «отряд». Эти слова взбудоражили Сашу Ивлева, он также спустился с нар и, подсев к нам, с радостными глазами спросил: «А вы чё, тоже на зоне были?» У нас сначала наступила немая сцена, а затем раздалось дружное ржание, когда мы поняли в чем, собственно, дело.

На следующий день я закончил свое стихотворение Свете.

 
Ты мне снишься в Северном сиянье
С лёгкой укоризною в глазах,
В белоснежном легком одеянье,
С дочкой Алёнкой на руках!
 
 
Ты прости, что часто я в дороге,
Что ночами долгими не сплю,
Застывая взором на пороге,
И «пора» сквозь зубы говорю.
 
 
Снова в Арктику, в заснеженном просторе
Спорить с ветром, стужей и судьбой
Иль качаться в дальнем синем море
И мечтать, и мучиться тобой!
 
 
Но одно я все же проклинаю,
Что в разлуке часто я с тобой,
Что порою плакать заставляю
По ночам, забрав с собой покой!
 
 
Только верь всегда, моя родная,
Где бы ни был, что б ни делал я,
Твои слёзы, сердце согревая,
Защитят меня от рока зла!
 
 
Твое тепло найдет меня повсюду,
И ночью в темноте я улыбнусь,
Ты явишься во сне подобно чуду,
Я крикну: «Скоро я к тебе вернусь!»
 
 
И мы пройдем с тобой тропой незримой
По нашей юности в прошедшие года,
Когда впервые я назвал тебя любимой
И где ты с радостью ответила мне: «Да!»
 
 
Мы пронесемся по задворкам Ленинграда,
Где обнимались, счастливо смеясь,
Где вера в счастье была как награда
За недоверие, что пало, разлетясь!
 
 
И эти сны, как краткий миг свиданья,
Облегчат душу, утолив печаль,
Конец разлуки, все мечты, желанья
Приблизятся, покинув свою даль!
 
 
Ты мне снишься в Северном сиянье
С лёгкой укоризною в глазах,
В белоснежном легком одеянье
И Прощением меня в своих глазах!
 

14 апреля пришло сообщение, что ВПП для Ил-18 и Ан-12 на новой льдине построили, поэтому к нам в 23 часа прилетело сразу два Ил-18. Мороз к ночи усилился до минус 35, и на небе неярко запульсировало северное сияние. Первый самолет мы, загрузив его 140 газовыми баллонами, отправили на льдину, а второй со 120 остававшимися газовыми баллонами отправили в Архангельск, так как командованию стало ясно, что в этом году экспедиция на льду будет существенно короче, чем планировалось. С бортом, улетавшим на льдину, мы отправили большую часть членов нашего лагеря вместе с двумя палатками и соседним балком. Таким образом, в 3 ночи из 24 человек нас осталось только 5. Нас обещали забрать после забора оставшихся грузов около нашего лагеря.

Утром 15 апреля надо было выбрать кока на этот день. Все отказались, поэтому, так как я был оставлен начальником, пришлось самому вызваться кашеварить. Пока ребята загружали сначала Ан-26, а затем Ил-18, я приготовил обед: крестьянский суп с говядиной, на второе – гуляш с макаронами, а на третье компот из инжира. Ребятам, пришедшим после загрузки двух бортов, обед понравился. Вскорости прилетел «Фантомас» (Ан-12), и они пошли загружать его, я же приступил к приготовлению ужина. Пожарив ромштексы из ледового набора и отварив рис, я стал разбирать кухню и провиант. На обеде договорились, что все оставленные продукты поделим поровну, поэтому стал все упаковать в 5 больших пакетов.

Ужин ребятам также понравился. Вместо чая я сварил еще кофе со сгущенкой, который подал вместе с печеньем и сушками. После этого пошел в аэропорт и забрал свой автомат. После ужина все занялись упаковкой своих вещей и подготовкой к разборке нашего балка, который мы должны были разобрать окончательно за час до вылета на льдину, чтобы не замерзнуть на открытом воздухе. Прилетел Ан-12, и мы уже все вместе стали его загружать остатками груза и нашего лагеря. В два часа ночи 16 апреля мы закончили погрузку, сели в грузовой отсек «Фантомаса» и вылетели на льдину, расположенную где-то выше (севернее) Восточно-Сибирского или Чукотского морей, оставив ставший нам родным поселок Апапельгино.