Текст книги "Северный полюс, Северная Атлантика и Гидрографическая экспедиция Северного флота. Малоизвестные факты"

Уходили мы от острова в ясную погоду, поэтому многие полевики собрались на корме и с грустью смотрели на удаляющийся остров, как бы прощаясь с ним. Было понятно, что практически на 100% больше никто никогда из нас сюда за всю оставшуюся жизнь уже не попадет. Сначала хорошо были видны следы нашего лагеря, затем нашего мыса на Фаресовом острове, а потом только луковицы собора с острова Кий.

Володя, попавший на судно в один из первых бросков, занял нам одноместную каюту, в которой койка по жребию досталась Володе. Мне же достался диванчик в пол моего роста. Еще на острове я задумал попытаться слетать в Ленинград на выходные к Свете, прибывшей туда из Тирасполя. Так как денег у меня было только около 10 рублей, то поделился своей задумкой с Борисом Васильевичем, который сказал, что он от меня ничего не слышал (поездка в Ленинград была неофициальной, т. е. практически самоволкой), но выдал мне из офицерской кассы взаимопомощи 30 рублей, в которой он был председателем.

К ночи, после прохода Соловецких островов, ветер стал усиливаться и судно стало сильно раскачиваться. С учетом того, что я плохо переносил качку еще с курсантских практик и стажировок, то я не стал ждать естественного, как мы называли, «вызывания Ихтиандра» (рвоты), а пошел в гальюн и сунул два пальца в рот. Освободившись от обеда, мне сразу полегчало, и я уснул, скрутившись на своем диванчике калачиком.

1 октября, в четверг, к обеду, мы пришли к Архангельску и встали на рейде. На борт судна прибыл начальник экспедиции, капитан 1 ранга Владимир Александрович Баранов (выпускник Балтийского военно-морского гидрографического училища 1957 года (в это время Гидрографический факультет из ВВМУ им. Фрунзе был преобразован в отдельное училище)), которого мы увидели в первый раз. Это был поджарый черноволосый с сединой офицер, которому по нашему юношескому ощущению можно было дать лет шестьдесят. На мою радость, Владимир Александрович дал добро появиться на службе в понедельник. Таким образом, моя задумка начинала сбываться. Проблемка была в том, что в советское время взять билет на самолет в день вылета было нереальной задачей. Но попытка не пытка, и поэтому я стал всюду торопиться, чтобы зря не задерживаться.

«Гээска» встала к причалу в Соломбале вторым бортом, т. е. у причала уже стояло судно, и мы ошвартовались около него. Со своими тяжелыми вещами стали перебираться с борта на борт, а затем на причал. Вещи побросали в подошедший заказной автобус, и я попросил Валю Назарова мои вещи также куда-нибудь приткнуть на базе рядом со своими. На площади Терехина я попросил притормозить автобус и выскочил из него. Если бы кто-нибудь смотрел на эту сцену, то никогда бы в жизни не поверил, что выпрыгнувший из автобуса высокий молодой человек с длинной черной шевелюрой, в голубых джинсах, кроссовках, в свитере и черном капроновом альпаке является лейтенантом Военно-морского флота (ВМФ).

К счастью, на площади сразу удалось поймать такси, и я, запрыгнув в него, понесся в аэропорт. Все вроде складывалось удачно, пока я не подошел к кассе в аэровокзале, где меня огорошили сообщением, что билетов на сегодняшний рейс в Ленинград нет. Отойдя от кассы, стал раздумывать, что делать. Идти к военному коменданту было бессмысленно, так как у меня не было ни командировочного, ни отпускного удостоверений. Вдруг вижу, по залу идет симпатичная девушка в звании старшего лейтенанта милиции. Я подошел к ней и объяснил свою ситуацию, сказав при этом, что я целый лейтенант ВМФ, чему она, естественно, внимательно осмотрев меня, не поверила. Пришлось показывать ей удостоверение личности офицера. После этого взор ее стал более приветливым, и она посоветовала обратиться к регистраторше по имени Оля и показала, где она сидит. Я достаточно долго ждал, когда Оля останется одна. Как только это случилось, я подошел к ней и опять рассказал свою историю, сразу предъявив удостоверение личности, чтобы не было вопросов. Оля взяла мое удостоверение личности и, вращая его, что-то про себя думала. Потом встала и куда-то ушла. Через 5 минут она пришла с билетом и вручила его мне, мило улыбнувшись. Я ей сказал огромное спасибо и поехал на автобусе в город, так как до вылета в 19:55 оставалось еще целых 3 часа. В городе хотел купить цветов Свете и шоколадку Оле. Однако ни того ни другого в магазинах города найти не смог. Перед Олей было очень неудобно, хотя я ее не встретил, вернувшись ни с чем в аэропорт. Про себя подумал, что когда вернусь, то обязательно привезу ей большую шоколадку или коробку конфет из Ленинграда. Эх, молодость, все забывается…

В 19:55 1 октября самолет взлетел, и в темном небе под звездами наш лучший советский самолет ТУ-134 доставил меня в родной Ленинград в 21 час. Из аэропорта в то время ходил автобус-экспресс до Невского проспекта с остановкой около метро «Технологический проспект». Хотя мне и надо было на Невский, так как мы жили у Томы на улице Желябова (ныне Большая Конюшенная), но вышел на Техноложке, чтобы купить астры и пять эскимо (было такое мороженое на палочке). Прыгнул в метро и вышел на Невском проспекте. Бегом на Желябова, потом также бегом на четвертый этаж с двумя пролетами на каждом. У двери отдышался, а так как было уже около 23 часов, то чтобы не испугать Свету, которой надо бы уже было рожать, сделал два тихих длинных звонка, а затем серию коротких громких. Дверь открыла Тома и ахнула, увидев меня в таком виде. Потом увидел тещу Маргариту Алексеевну и только затем свою Свету с большим животом.

Выходные, 2—4 октября, пролетели незаметно, из которых запомнились вздыхания парикмахерши, состригавшей мои длинные и в то время густые черные волнистые волосы, посещение родительской квартиры в доме на улице Белоостровской, который спроектировал и построил папин институт, где мама воевала с моими сестрами по их быту: двойняшка Света не работала, а старшая сестра Наталья разводилась. Также запомнилось, что Тома связала мне очень красивый модный однотонный серый свитер. Обратно билет взял как-то без особых проблем на 21:55 в воскресенье. В аэропорт меня провожали на экспрессе Света с тещей, а мама проводила меня до автобуса. В Архангельск вылетел с большим чемоданом и остатками денег в размере двух рублей. В чемодане поместились очередные вещи для быта, а также палка (батон) ветчинной колбасы для Захарыча и нас с Володей для завтраков в общаге. В аэропорту встретил своего однокашника Володю Гришина, который служил также в Архангельске, но в Гидрографическом районе, занимавшемся навигационным обеспечением судоходства в Белом море. Зарегистрировались вместе, поэтому всю дорогу проболтали, а когда приземлились, то долго ждали выдачу багажа. Когда вышли из здания аэропорта, было уже около нулей (24 часа), и общественный транспорт уже не ходил. Хорошо, что Володя договорился с частником за целых 10 рублей (билет на самолет стоил кажется 20 рублей), который развез нас по адресам. В общежитии был уже в начале третьего, разбудив Володю, но вручив ему пачку сигарет «Мальборо» от моей Светы.

Утром к 8 часам 5 октября были уже в экспедиции, приплющенные поездкой на автобусе №10 с Сульфата в центр (автобусы ходили набитые людьми до предела. Периодически не все пассажиры могли сесть в автобус из-за его перегруженности). На службе нас ждал подарок: нам выдали подъемные (сумма, выдававшаяся для организации быта на новом месте службы дополнительно к зарплате) и зарплату за сентябрь. В сумме получилась большущая сумма в 430 рублей, что позволило раздать мне долги и отправить большую часть денег Свете.

Вот так закончилась моя первая экспедиция.

Подготовка к вылету в первую экспедицию на дрейфующий лед Арктики

В Гидрологическом отряде в первый же день моего появления, поcле негласной побывки в Ленинграде, мне объявили, что я полечу на «лед», так назывались экспедиции на дрейфующий лед в центральную часть Северного Ледовитого океана. Олег Ахтамович провел собрание отряда, посвященное данной экспедиции. Из его доклада я узнал, что в марте-мае 1982 года нашей экспедиции предстоит провести очередные площадные комплексные океанографические исследования выше (севернее) Восточно-Сибирского моря в непосредственной близости от моря Бофорта, прилегающего к Аляске. Общая площадь обследования должна была составить 250 000 кв. км.

Восточно-Сибирское море

Море располагается между архипелагом Новосибирские острова и островом Врангеля. До начала XX века море не имело определенного названия и именовалось как Колымское или Индигирское по впадающим в него рекам, а также, в совокупности с другими смежными морями, как Ледовитое, Северное и Сибирское. Современное название моря утверждено постановлением ЦИК СССР 27 июня 1935 года по представлению Русского географического общества, инициированного его президентом Ю. М. Шокальским (выпускник Морского корпуса 1877 г. с премией имени Нахимова за отличную учебу).

Нашему Гидрологическому отряду предстояло выполнить 8 вылетных станций, 20-суточную океанографическую станцию наблюдения над течениями и термохалинной структурой водных масс на самой ледовой базе.

В других отрядах экспедиции прошли аналогичные собрания, на которых были поставлены соответствующие задачи.

После увольнения из ВМФ моего начальника партии О. И. Дмитренко на его место назначили капитан-лейтенанта Александра Ивановича Утюгова, фамилия которого, как я понял очень скоро, полностью соответствовала его характеру. С первых же минут начала наших взаимоотношений он начал меня как-то неуклюже и неинтеллигентно «утюжить», что впервые за мою службу в экспедиции не способствовало установлению доверительных отношений.

Так как я был первым офицером-гидрометеорологом из ВВМУ им. М. В. Фрунзе за всю историю экспедиции, то начальник моего отряда Олег Ахтамович, сам окончивший Ленинградский гидрометеорологический институт по специализации «океанология», сразу взял надо мной шефство. Он поручил мне начать подготовку к выполнению впервые в истории экспедиции актинометрических наблюдений (параметров солнечной активности) на дрейфующим льду. Кроме этого, узнав, что я ленинградец и что у меня скоро должна родить жена, Олег Охтамович сказал, чтобы я готовился к командировке в Ленинград для сдачи в поверочное бюро глубоководных термометров и термоглубомеров (термометры в разгерметизированном корпусе). Я с удовольствием начал готовиться и к командировке, и к будущим работам.

Поле обеда нашел в Греческом зале Захарыча и вручил ему подарок – сверток с полбатоном ветчинной колбасы из Ленинграда. У него неожиданно на глазах навернулись слезы, а мне было приятно от сделанного подарка.

Как я уже ранее писал, само здание экспедиции располагалось в историческом центре города, а ее подсобные помещения располагались в Соломбале. «Петушки» и все оборудование хранилось на улице Кемской рядом с кладбищем, а мастерские располагались на улице Красных партизан. Все электронные, стеклянные и «нежные» в обслуживании приборы хранились в самом здании экспедиции в Инкамере (Инструментальной камере), которой заведовал требовательный ветеран Александр Прокопьевич, которого все звали просто Прокопыч. В один из первых дней после прибытия из Ленинграда я получил у Прокопыча термометры с термоглубомерами и актинометрические приборы, которые отвез на выделенном КамАЗе в мастерскую на улице Красных партизан.

В общежитии обстановка начала накаляться из-за соседей-химиков («условно осужденных»), которые противнейшим способом жарили непонятную рыбу, а потом пьянствовали. В один из дней утром дверь из комнаты не смогли открыть с первого раза, так как напившийся сосед уснул под нашими дверями. Стали с Володей думать, как уговорить комендантшу перевести нас хотя бы в другую комнату, если нет возможности поселить нас в привилегированный отсек на 1 этаже. Вечерами сами готовили себе ужин, состоящий в основном из жареной лапши с яйцом и колбасой, привезенной мной из Ленинграда, но которая скоро кончилась. Вот тут-то и пригодилась наша тушенка с Фаресова острова. Вечерами в комнате я возился с заготовками для ларца, начав их обстругивать, периодически отлучаясь для игры в настольный теннис с Володей или Шурами.

В один из первых свободных вечеров напечатал в нашей комнате общежития фотографии с острова, которые на следующий день раздал собратьям по палатке. Оборудование выделили Шурки. Несколько фотографий с собором на фоне сосен на острове Кий заинтересовали Олега Ахтамовича, и он поручил мне их сделать большего формата для конкурса в архангельском отделении Русского географического общества.

9 октября (пятница) с утра меня ошарашили новостью, что пойду на траление в Белом море на целый месяц. С учетом того, что я, во-первых, не гидрограф (что, в принципе, уже не сработало при моей отправке на Фаресов остров), а во-вторых, на днях у меня должна родить жена, то пошел к заместителю начальника экспедиции по обработке, капитану 2 ранга Александру Павловичу Макорте, с которым у нас установилась ранее обоюдная симпатия (через год, после моего перевода в Ленинград, он стал начальником экспедиции). После моего разговора с ним меня оставили в покое, хотя я уже к этому времени успел составить кальку глубин на район работ.

Обедали офицеры в разных местах, но их было всего 4—5. Многие ходили в кафе «Каргополочка» (жительница города Каргополь), располагающееся от нас через дорогу, сбоку от кинотеатра «Север», посещенный мною в первое мое дежурство дублером помощника дежурного. В один из дней я пообедал там на 86 копеек, купив 4 котлеты, два гарнира, суп и компот и, естественно, объелся. Володя в этот же день пошел со своими сослуживцами из Геофизического отряда, которые считали себя в экспедиции «белой костью», в ресторан «Полярный», в котором пообедал на колоссальную сумму в 6 рублей. «Белая кость», в отличие от гидрографов прибрежного промера, топогеодезистов и нас, гидрологов, работающих на свежем воздухе, ходила в море, а часто и в Индийский океан на белых Океанографических исследовательских судах (ОИС) и их основной работой был контроль работы гравиметров. Правда, на уровне помох (помощников), старпомов (старших помощников) командиров партий, да и самих командиров партий, никакого снобизма от геофизиков не проскальзывало.

Два раза в неделю с утра все офицеры должны были ходить в бассейн, либо играть в баскетбол, что для меня и многих других было истинным удовольствием, хотя некоторые ветераны в тихую «косили» (не ходили) от этой физкультуры.

Первое свое дежурство провел с субботы на воскресенье в компании с капитан-лейтенантом Леонидом Петровичем Добряком, которому давно уже надо было получать звание капитана 3 ранга, но такие должности были от заместителя командира отряда и выше, а они были все заняты. В целом в экспедиции было много «пятнадцатилетних капитанов», т. е. капитан-лейтенантов, которые перехаживали в этом звании много лет из-за отсутствия более высоких вакантных должностей. Но я видел, что это офицеров сильно не угнетало, и они довольствовались приятной службой в нашей экспедиции, которая, как я раньше писал, больше походила на работу в научно-исследовательском институте.

Леонид Петрович был командиром партии в Высокоширотном отряде, поэтому он очень обстоятельно и подробно, что, как показала дальнейшая совместная служба, было ему свойственно, рассказал про «лед», а также об участии офицеров нашей экспедиции в перегонах атомных подводных лодок подо льдами Северного Ледовитого океана из Мурманска в Петропавловск-Камчатский. В период таких перегонов наши офицеры выполняли промер глубин и гравиметрические измерения.

13 октября пошел в Соломбале в Политотдел спецчастей, к которым относилась и экспедиция, для постановки на постоянный партийный учет. После этого на вещевом складе получил одноместный ватный матрас, одеяло, подушку и простыни с наволочкой – это оказалось полагающееся приданое лейтенанту от ВМФ, одинаковое и для холостых, и для женатых. Так как хранить такие драгоценности было негде, то отнес их в мастерскую на Красных партизан.

14 число каждого месяца в экспедиции, да и по всему флоту, праздник – выдача зарплаты, точнее, ежемесячного денежного довольствия. Мне начислили 276 рублей, но на руки получил только 219 рублей с копейками.

16 октября с утра отменили дату начала командировки в Ленинград 26 октября из-за того, что у моего напарника по командировке, инженера Евгения Васильевича Молякова, бывшего командира нашего отряда, который то ли с лейтенантских, то ли с курсантских времен имел прозвище Джексон (выпускник Гидрофака ВВМУ им. Фрунзе 1952 года), 29 октября оказалось отчетное профсоюзное собрание. Но Олег Ахтамович, помня о том, что у меня жена на сносях, сказал: «Олег Юрьевич, оформляйте командировку с 19 по 23 октября». Я с радостью ответил: «Есть». Так как термометры с глубомерами были упакованы в ящики и были тяжелыми, то надо было везти их в Ленинград на поезде, а это 1,5 суток. Поэтому я договорился с Евгением Васильевичем, что его посадят в поезд наши ребята, а я полечу на самолете раньше и встречу его уже в Ленинграде.

В кассе аэропорта, к сожалению, билета на вечерний самолет уже не было, поэтому взял на 7:20 17 октября. Когда после покупки авиабилета вернулся в экспедицию, то мне сказали, что меня разыскивает замполит. Придя к нему, услышал радостную весть, что есть возможность получить двухкомнатную квартиру в деревяшке (деревянном доме) в Соломбале, но при условии, что я выпишу из Ленинграда Свету.

В конце дня меня позвал Евгений Васильевич и сказал, что командировка в Ленинград – дело редкое, поэтому одной из ее задач является закупка мясных продуктов для сотрудников отряда. В результате мне вручили список пожеланий от сотрудников, суммировав которые, я увидел, что необходимо привезти мне лично 20 килограммов мяса и килограммов 10 различного вида колбас, включая сосиски. Для транспортировки заказов меня снабдили большущим чемоданом, который, кажется, видел еще послевоенное время.

17 октября прилетел с послевоенным чемоданом в Ленинград к обеду – и сразу на Желябова, но теща сказала, что Свету уже положили в больницу. На следующий день, 18 октября, выяснил, что бабуля по папе Анна Афанасьевна и сам папа родились в один день, только бабуля в 1901 году, а папа в 1930 году, т. е. у бабули был 80-летний юбилей. Отмечать юбилей собирались в ближайшие выходные, когда меня уже не будет, поэтому я утром купил цветов и поехал к бабуле, так как она в детстве проводила с нами много времени и была тихой и ненавязчивой, т. е. любимой. После бабули поехали с тещей и Томой к Свете в больницу, она еще могла ходить.

21 октября встретил на Московском вокзале Евгения Васильевича с ящиками. Он помог мне загрузить их в такси, и я повез их на поверку, отпустив его по своим делам. Бюро поверок оказалось в соседнем здании от нашего училища, на набережной Лейтенанта Шмидта. Поэтому после сдачи ящиков с термометрами и глубомерами зашел в училище, где устал рассказывать своим преподавателям и бывшим подчиненным курсантам о своей службе в экспедиции. В результате посещения болела правая ладонь от множества рукопожатий при встрече, а затем при расставании. Тем не менее посещение училища было очень приятным. Мой секретарь парткома Николай Иванович Родичкин посоветовал собирать материалы по экспедициям на льду, но я это тогда как-то пропустил мимо ушей. Потом поехал на Белоостровскую к маме, с которой пообщался пару часов.

22 сентября было посвящено закупке мясных продуктов, которые оказались не во всех намеченных мной магазинах, при этом не все виды колбас (о копченых не было и речи, это был дефицит) удалось найти.

23 октября в 11:30 позвонил в роддом, и меня огорошили долгожданным известием: Света в 00:40 родила светловолосую голубоглазую девочку весом 3900 граммов и ростом 53 сантиметра, которую мы давно договорились назвать Аленой (правда, потом оказалось, что родила Света в 23 часа 22 октября, а потом ее банально забыли на столе на полтора часа, забрав новорожденную Алену). Я купил цветы и на такси рванул в роддом, где с большими боями выяснил, в какой палате лежит Света. Вышел на улицу и стал кричать, минут через 15 в окне появилась Света, вставшая с трудом, чего я по своей неосведомленности не мог предугадать. Дав ей сигнал, что буду звонить на ее этаж, зашел в вестибюль роддома и занял очередь к телефону. Когда подошла моя очередь, мы мило поболтали, поздравив друг друга с рождением дочки. После этого я попрощался со Светой, т. к. завтра утром надо было улетать в Архангельск (хотя 24 октября была суббота, но почему надо было улетать именно в этот день, а не в воскресенье, в дневнике ответа не нашел).

24 октября в аэропорту меня ждали родители Володи, передавшие ему также посылку. Он у них был поздним ребенком, поэтому они его очень любили и заботились о нем, о чем я помнил еще с нахимовских времен, когда к нему регулярно приходили сестры, по возрасту больше похожие на его маму. При регистрации пришлось доплатить за лишние 10 килограммов багажа. В дневнике о походе с чемоданом с улицы Желябова до аэроэкспресса в Кирпичном переулке и от аэропорта Архангельска до общежития нашел красочную фразу: «Если вчера родила моя жена, то сегодня чуть не родил я».

При прибытии на службу в понедельник получал поздравления по поводу становления отцом. Видимо, в качестве поощрения меня записали в парадный полк гарнизона для торжественного прохождения по площади у Морского вокзала 7 ноября. При прибытии на строевые занятия меня поставили в первую шеренгу, однако я объяснил командиру полка, что у меня родилась дочь и я собираюсь в краткосрочный отпуск в Ленинград. Он пошел мне навстречу и перевел в резерв, за что ему большое спасибо. Тем не менее меня неприятно удивило, когда на своем рапорте с просьбой предоставить мне краткосрочный отпуск по случаю рождения дочери и встречи ее с женой из роддома с 28 октября по 5 ноября (по Уставу того времени разрешалось предоставлять отпуск по семейным обстоятельствам до 10 суток) я увидел визу начальника экспедиции: «Добро с 9 по 14 ноября». Было обидно и непонятно, почему не захотели меня отпустить встречать моего ребенка, как будто у них не рождались дети. Тут я впервые почувствовал дух волюнтаризма и несправедливости на флоте. Увиденная виза означала, что я буду участвовать в параде 7 ноября и, следовательно, участвовать в ежедневных строевых занятиях.

На следующий день на строевых занятиях командир полка обрадовался моему возвращению и «воткнул» меня обратно в первую шеренгу, удалив из нее какого-то толстого каплея (капитан-лейтенанта). После занятий поехал в кассу «Аэрофлота» (а тогда других и не было) и купил билеты в Ленинград на 15 часов 7 ноября, т. е. сразу после парада, и обратно на воскресенье 15 ноября. Вечерами продолжал вырезать ларец, стенки крышки которого достаточно красиво инкрустировал нашими со Светой инициалами «КОЮ» и «КСГ», играть с ребятами в теннис, периодически посещая кинотеатр на Сульфате.

На службе продолжал изучать выданные мне актинометрические приборы (актинометры, альбедометры, балансомеры и гальванометр) и инструкцию по работе с ними.

30 октября выпал первый снег (в дневнике: «А у нас сегодня выпал снег, белым пухом нарядив Архангельск») и подморозило, что не помешало продолжению репетиций парада, включая и в субботу также. Архангелогородцы сказали, что в этом году снег задержался.

2—3 ноября в экспедицию привозили на грузовиках какое-то новое оборудование в огромных ящиках килограммов под двести. Весь состав экспедиции, т. е. и офицеры и гражданские инженеры и техники, выходили во двор и участвовали в их разгрузке с соответствующим нелитературными прибаутками. Вечером в экспедицию приехала выездная продовольственная лавка Военторга с дефицитными продуктами, но я ничего не купил, так как собирался в Ленинград. По дороге домой, на Сульфат, случайно зашел в универмаг в парфюмерный отдел и, увидав французскую тушь для ресниц, купил ее для Светы за 7 рублей. Назавтра женщины отдела, узнав об этой покупке, рванули в универмаг, так как, оказывается, французская тушь здесь появилась впервые на их памяти.

4 ноября мне, наконец-то, сообщили, что выделяют двухкомнатную квартиру в «деревяшке» на улице Левачева, флигель 1, квартира 7, из которой переезжает с семьей мичман Геофизического отряда Сергей Дроган в новую квартиру. Найдя в экспедиции Сергея, договорился с ним о просмотре квартиры.

После окончания рабочего дня поехали на автобусе в Соломбалу. Приехали к двухэтажному деревянному дому с двумя подъездами, стоящему боком метров в 50 от берега реки Двина. Захожу на 2 этаж в квартиру: первая комната – узкий коридор, через который попадаешь во вторую комнату площадью 16 квадратных метров. В стенке между комнатами находится печка, топка которой выходит в первую комнату-коридор-прихожую, а основная часть выдвинута во вторую комнату. На общей кухне была одна раковина с холодной водой, а в ее центре находилась большущая широкая каменная плита с топкой для дров.

Впечатление от такой квартиры у меня осталось, мягко говоря, грустное, тем более что соседом через общие кухню и туалет оказался Валя Назаров, первая комната у которого была в три раза шире, чем у меня, и где он оборудовал просторную собственную кухню. Но делать было нечего, пришлось соглашаться на то, что дали. Ордер обещали дать после ноябрьских праздников (для молодежи: 7 ноября годовщина Великой октябрьской социалистической революции, организованной в 1917 году, благодаря которой мы и жили в 1981 году, как после войны).

7 ноября состоялся парад, перед которым я в парадной форме припер в экспедицию свой отпускной здоровенный чемодан. С учетом того, что в Нахимовском училище я 2 года подряд участвовал в московских парадах на Красной площади, а курсантом – на Дворцовой площади в Ленинграде, то данный парад выглядел несколько бледно. После участия в параде заехал в экспедицию, благо рядом, переоделся в гражданку, оставив шинель в ящике в своей комнате, и на автобусе 112 поехал в аэропорт. В 16:30 прилетел в Ленинград и по налаженной схеме «Техноложка-цветы-мороженое-Желябова». Поцеловавшись со Светой, сразу прошел к кроватке, где лежала Аленка, и взял ее на руки, предварительно получив инструкции, как это надо делать. Было очень приятно держать на руках маленькое родное существо. За неделю пребывания в Ленинграде я постоянно брал Аленку на руки, в результате чего, как мне сказали родные, приручил ее к рукам. Данную фразу я потом часто вспоминал в течение двух лет, когда Алена активно голосила по ночам, требуя взять ее на руки.

В период отпуска выписал Свету из Ленинграда, чего мне настоятельно советовали не делать на кафедре в училище в период моего недавнего ее посещения. Офицеры на кафедре говорили, что потом обратная процедура уже будет невозможной, а без прописки в Ленинград перевестись практически невозможно, даже если я родился в нем. Я не собирался возвращаться в обозримом будущем в Ленинград, поэтому без жалости выписался, хотя Свете это тоже не очень понравилось. Дело в том, что ее родители и она родились в Ленинграде, но так как папа у Светы был артиллеристом, то он сначала уехал служить в Кандалакшу, а затем в Молдавию в Тирасполь. Когда подошло время демобилизоваться, то он наотрез отказался возвращаться в Ленинград, о чем мечтала теща. К сожалению, у нее очень быстро, почти одновременно умерли родители, жившие на Московском проспекте, и квартира по тогдашним законам досталась государству, т. к. Маргарита Алексеевна как раз была выписана из этой квартиры, уезжая вместе с мужем в Кандалакшу. Именно эти обстоятельства и заставили загрустить Свету и ее маму, но я заверил Свету, что мы вернемся когда-нибудь в Ленинград, сам того, конечно, определенно не ведая.

В этот же отпуск мы купили у знакомых за 200 рублей подержанный мебельный гарнитур: сервант, секретер и трехстворчатый шкаф для одежды. Взял из родительской квартиры еще свой полуторный диван, два кресла и много посуды, вещей и прочего, приобретенного нами со Светой после свадьбы. Все это не без проблем загрузил в ранее заказанный трехтонный контейнер и отправил в Архангельск. Кроме этого отправил багаж в Тирасполь, так как решили, что Света с Аленкой поедут не месяц в Тирасполь, и если Аленка будет себя хорошо чувствовать, то они приедут ко мне под Новый год, 24 декабря, в годовщину нашей свадьбы.

15 ноября в воскресенье с утра отправил на самолете Свету с Аленкой и тещей в Тирасполь, а сам вечером опять приехал в аэропорт для отправки себя в Архангельск. Однако вылет по погоде перенесли на 8 утра следующего дня, поэтому вернулся на ночь к Томе на Желябова. Таким образом, прилетел в Архангельск в 11:42, предварительно из Ленинграда позвонив Олегу Ахтамовичу с объяснением задержки.

Контейнер прибыл в Архангельск 20 ноября, и мы его с Володей, Валей и Сергеем, хозяином квартиры, разгрузили на Левачева. Сергей уже съехал с квартиры, поэтому мебель и вещи мы с трудом уместили в выделенную мне квартиру. Заняв у Володи 100 рублей и добавив свои, купил в комиссионке детскую кроватку, обеденный стол, холодильник и взял в прокат (так называлась раньше аренда) черно-белый телевизор (цветные были редкостью).

На службе Олег Ахтамович загрузил меня океанологическими расчетами по скорости нарастания льда, а также нетривиальной задачей по расчету параметров плавающего якоря для удержания в море на месте айсберга.

30 ноября состоялось отчетно-выборное комсомольское собрание экспедиции, на котором меня как молодого коммуниста командование выдвинуло в Комитет с умыслом затем на заседании Комитета выбрать меня заместителем комсорга (комсомольский организатор). Комсомольцы экспедиции, среди которых были и офицеры старше меня по возрасту, не вступившие в училище в КПСС (коммунистическую партию Советского Союза), и возрастные гражданские специалисты (в комсомоле состояли до 27 лет) проголосовали за мою кандидатуру в Комитет. На Комитете я выступил и сказал, что с учетом того, что комсорг практически всегда в экспедициях, то для поддержания работы Комитета лучше будет избрать члена Комитета, который не ходит в них, а находится постоянно в части (наша экспедиция являлась воинской частью с номером 63988). С учетом высказанного предложил на должность зама Марину из Спецчасти (секретного отдела). Мое предложение поддержали, а что подумал об этом замполит, мне неведомо. После собрания, наконец-то, получил ордер на квартиру и сдал Светин паспорт на прописку.