Текст книги "Северный полюс, Северная Атлантика и Гидрографическая экспедиция Северного флота. Малоизвестные факты"

Нас с Володей прислали для участия в гидрографических работах, но ни катера, ни прораба, ни сезонника не выделили, поэтому мы могли работать только вместо кого-то из прорабов, если те заболеют или не смогут по каким-то причинам идти в море. А так как опыта такой работы мы не имели, то Борис Васильевич определил нас дублерами к опытным ветеранам-прорабам (производителям работ): меня к Леониду Захаровичу Кичаеву, а Володю – к Николаю Сергеевичу Налетову. В последующем, в Архангельске, мы продолжили дружеское общение с ними.

15 августа я вышел первый раз в море на промер с Леонидом Захаровичем. Запомнился капитан катера – невысокий светловолосый худой помор с необычно светлыми голубыми глазами. Потом мне рассказали, что до того, как от него ушла жена и последующего запоя, он работал капитаном дальнего плавания на большом лесовозе. Но из-за «болезни» был списан на берег и теперь каждый год нанимался к нам в экспедицию на период полевых работ, после которых опять уходил в «штопор» и с этим ничего нельзя было поделать. Было очень жаль это слышать. Записатором работал колоритный бич Михалыч, о котором чуть позже. Начали работать. Захарыч, как мы его называли между собой, показал, как надо определять местоположение катера по двум изолиниям, значения которых высвечивались на приемоиндикаторе РНС. Работа оказалась достаточно сложной, т. к. определение координат надо было делать практически каждую минуту или в лучшем случае на длинном галсе – через 5 минут. Для выполнения данной операции приходилось постоянно вертеть шеей то в сторону приемоиндикатора, то на планшет, на котором надо было найти соответствующие значения изолиний и на их пересечении поставить карандашом точку. После этого, сравнивая расположение точки (катера) с нанесенным здесь же плановым положением галса, необходимо было дать команду капитану на изменение курса вправо или влево на столько-то градусов для выхода на плановый галс. Через час тренировки я начал успевать вертеть шеей и понимать, насколько подворачивать курс катера для его удержания на запланированном галсе. Захарыч передал мне планшет, на котором фактические галсы практически точно «лежали» на плановых. Я начал работать с планшетом и командовать капитаном, но мои первые галсы стали существенно отличаться от плановых – они больше походили на синусоиду относительно планового галса. Через несколько часов их положение стало все же более соответствовать плановым галсам, но совершенства Захарыча, естественно, в первый же день мне достичь не удалось. Работали до 20 часов с перерывом на легкий обед в катере. Когда сошел с катера на сушу, то некоторое время автоматически покачивался. Хорошо, что еще волнение моря было небольшим и катер несильно качало. На следующий день мы опять пошли на работы и работали с Захарычем поровну, но ему безделье в течение 6 часов несильно понравилось, тем более что он все равно ревниво косил глазом на мою несовершенную прокладку на планшете. Все дело кончилось тем, что наши прорабы пошли к начальнику полевого лагеря и сказали ему: «Лейтенанты поняли смысл работы и выработали навыки, но нам не хочется оставаться без работы». Для решения проблемы они предложили Борису Васильевичу, чтобы он поручил нам заняться камеральной обработкой ранее выполненных промеров, т. е. эхограмм и журналов определения координат на берегу. Мы несильно настаивали на продолжении наших походов в море и после поступившего предложения-поручения начальника лагеря занялись этой важной работой, которую прорабы должны были делать сами в период непогоды. В состав нашей работы входило построение промерных планшетов на новые участки работ и наклейка их на картонки, что оказалось не таким простым делом. Итогом камеральных работ было построение относительной карты глубин (без учета данных приливо-отливных явлений) на каждом планшете по данным произведенных промеров на кальке. С учетом того, что в училище меня научили проводить на синоптических картах изобары по значениям атмосферного давления на метеостанциях и мне это нравилось, то я проводил изобаты на планшетах по нанесенным нами с Володей значениям глубин на галсах. В результате анализа построенных карт глубин мы выявляли участки, где расстояние между галсами превышало допустимое значение, что требовало провести на них дополнительные промерные работы. Также одной из задач камеральной обработки являлось выявление навигационных опасностей: банок – участков с минимальными глубинами и отдельных камней, при условии их отображении на лентах эхограмм. На таких участках затем проводились также дополнительные промеры с более частой сеткой галсов. Периодически наши прорабы все же обращались к нам с просьбой подменить их на выходах в море, и мы «барабанили» с Вовкой по 12 часов в море. Пару раз мне довелось поработать на более современном, чем наши деревянные «петушки», пластиковом катере «Кайра», скорость которого была в несколько раз выше, что позволяло быстрее доходить до все более удаленных участков работы и выполнять больший объем работ за одно и то же время.

О бичах

Первый из неординарных бичей звался Михалыч, который был в свое время старшим помощником прокурора Красноярского края. По внешнему виду он через два месяца нахождения на острове, где отсутствовал магазин со спиртным, больше напоминал фламандского художника. Он имел приятный и опрятный внешний вид, на лице небольшую бородку и «по-франтски» скошенный на правую сторону берет. Все интересные беседы с Михалычем заканчивались словами: «А это статья Уголовного кодекса такая-то, подпункт такой-то. Срок до такого-то количества лет». В одно из посещений Дома отдыха его «подцепила» какая-то москвичка, и он вместе с ней убыл в столицу, бросив свою «высокоинтеллектуальную» работу записатора на нашем катере.

Второй персонаж – не помню его имени, так как все его звали Артист. Также за два месяца на острове Артист пришел в чувство и вспомнил свои навыки конферансье не помню какой филармонии. Он декламировал красиво и профессионально стихи, рассказывал разные интересные байки и был просто интересным собеседником. При каждом очередном заезде туристов в Дом отдыха его администрация убедительно просила Бориса Васильевича отпустить Артиста к ним на концерт. Он соглашался за всякие поблажки для членов экспедиции со стороны администрации Дома отдыха, например, бесплатное посещение кинотеатра, пользование библиотекой и настольными играми. Перед каждым концертом мы всем лагерем собирали Артисту приличную одежду, при этом умудрились найти даже галстук. Я несколько раз был на этих концертах. Действительно, Артист профессионально вел концерт, и все отдыхающие были в восторге. К сожалению, после каждого концерта его доставляли на наш остров в невменяемом состоянии, так как отдыхающие всегда имели при себе спиртное и благодарили Артиста до «отказа». Тогда я впервые, заглянув в палатку Артиста на следующий день после концерта, узнал и увидел, что такое «белая горячка».

Третий персонаж, также с забытым именем, звался Педиатр, так как в миру, до обычного русского беспробудного запоя, он был детским врачом. К тому моменту, когда я его увидел, он меньше всего на свете походил на детского врача. Педиатр был достаточно высокого роста, с большущими руками-лапами, а через лицо красно-бронзового цвета проходил большой шрам. Тем не менее в быту на трезвую голову он был достаточно тихим человеком и всем – и в нашем палаточном лагере, и желающим в Доме отдыха, оказывал медицинскую помощь и выдавал бесплатные медицинские советы.

Через неделю нашего пребывания на острове начпрод Коля сказал, что нам как офицерам полагается доппаек, в который входили разнообразные консервы, о существовании которых я даже не знал (запомнились консервированные сосиски, говяжий язык), а также сливочное масло и пересоленная треска. Масло и часть консервов мы с Володей выставили на общий стол в палатке. От трески из бочки мы хотели отказаться, не зная, что с ней делать, но когда это услышал Захарыч, то подпрыгнул на своей кровати и чуть не закричал: «Вы что, с ума сошли? Берите обязательно!» Мы взяли, и потом он каждое утро готовил нам вкусные завтраки из отварной картошки со сливочным маслом и отмоченной в течение нескольких дней и затем сваренной трески. Здесь мы узнали и прочувствовали на себе, почему архангелогородцев зовут «трескоедами».

В дни непогоды, а они бывали иногда и по 4 дня подряд, все члены лагеря, включая нас, ходили при отливе или ездили на тузике при приливе в Дом отдыха на все проводимые там мероприятия. Условия проживания в Доме отдыха были очень скромные, постоянного электричества не было, но работал генератор, который в необходимое время включался и нарушал вековую тишину. За период наших работ в Доме отдыха сменилось несколько заездов туристов. В каждый заезд в кинотеатре Дома отдыха регулярно показывали фильмы, которые за 6 заездов мы выучили практически наизусть. Любимым был появившийся в то время фильм «Москва слезам не верит», на просмотр которого мы ходили каждый заезд. Также в каждый заезд в Доме отдыха регулярно проходили танцы и концерт, организованный самими отдыхающими при помощи нашего Артиста. В середине сентября проходил хоккейный турнир на кубок Канады, поэтому мы по расписанию бегали-плавали в Дом отдыха смотреть матчи по телевизору. СССР в решающем матче победил сборную Канады с разгромным счетом 8:1, жаль, что об этом узнали по радио и не смогли посмотреть сам матч, так как были на работах в море.

В один из погожих дней в начале сентября флотилия ушла на работы на удаленный от лагеря участок в прибрежной материковой части. В 20 часов мы не дождались их возвращения. На наши запросы по рации прорабы не отвечали, и мы поняли, что дальность действия раций превышена. Подождали еще один час, катера так и не появились. Это было ЧП (чрезвычайное происшествие). Борис Васильевич, поняв, что ждать уже бесполезно, доложил о ЧП командованию экспедиции в Архангельске. После обсуждения ситуации наше командование вышло на связь с пограничниками и попросило их отправить вертолет на поиски нашей флотилии. Утром нам сообщили результаты поисков. Оказалось, что флотилия в полном составе лежит на боку на осушке в одной из бухт на противоположном берегу. Причиной такой ситуации стал сильный ветер с берега, который даже на фазе прилива отогнал воды от неглубокого берега. После прилива наступил отлив, и флотилия еще больше «осохла», а уже наступила ночь. Утром, когда вертолетчики их нашли, ветер утих, и на фазе последовавшего прилива катера всплыли и пошли к нам на базу. После этого стало понятно, что необходимо следить в прогнозах не только за объявляемыми значениями скорости ветра, но и за его направлением. Борис Васильевич, узнав, что я как раз первый появившийся в истории всей экспедиции профессионально подготовленный офицер-гидрометеоролог, поручил мне ежедневно контролировать прогнозы погоды и выдавать рекомендации прорабам по их учету при работах.

В середине сентября к нам с Володей подошел начпрод Коля и шепотом отозвал в сторону. Выяснилось, что он проводил незаконные обмены с обитателями Дома отдыха деликатесами, а тут нагрянула контрольная проверка продовольствия, организованная Борисом Васильевичем по просьбе сезонников. Проверка выявила недостачу консервированных деликатесов, поэтому Коля попросил нас обменять выданные нам ранее деликатесы на тушенку (для молодежи: консервированное мясо в банках). Было жалко расставаться с деликатесами, но Коля все же был нашим соседом по палатке, и мы с ним уже как-то сдружились, поэтому пришлось пойти ему навстречу. Правда, мы так и не поняли, как он будет списывать потом выданную нам тушенку. Впоследствии с учетом того, что в Архангельске в магазинах просто по определению не было в продаже никаких мясных продуктов (ни свежих, ни консервированных), то полученная нами тушенка нам очень пригодилась.

Проработали мы в Онежском заливе до 30 сентября, при этом в сентябре стало заметно холоднее, и мы все чаще стали подтапливать печки в палатках. Так как палатки были брезентовые и однослойные, то одного протапливания хватало часа на два, поэтому ночью вставал подтапливать самый замерзший или более ответственный и заботливый Захарыч. За это время периодически были шторма, и наша флотилия в это время в море не выходила, в результате чего все грибы на обоих островах «выкашивались» экипажами катеров подчистую. Собранные грибы сушились всеми на печках в палатках для последующей доставки домой. В результате в палатках постоянно стоял вкусный грибной запах. Захарыч научил меня готовить грибовницу, т. е. просто отваривать грибы с чесноком и лавровым листом в подсоленной воде, которые затем могли долго храниться в банках. В результате моих походов в лес я насушил достаточно много грибов, протер с сахарным песком немного черники и наварил трехлитровую банку грибовницы. При этом поморы сказали, что можно собирать обильно растущие на острове мухоморы и вытапливать из них сок, который затем можно разбавить спиртом и использовать для натираний от радикулита. Я так и сделал: напихал мухоморов в литровую банку и поставил ее на теплую печку. В результате из них стал выходить темно-коричневый слегка густой сок, который я затем перелил в полулитровую бутылку. Эта бутылка потом много лет кочевала вместе со мной по разным адресам, но я так и не собрался воспользоваться этим чудодейственным поморским лекарством.

В один из дней сентября Борис Васильевич взял меня с собой на «Ярославце» в город Онегу, чтобы я смог заказать телефонный разговор со Светой, которая должна было скоро родить. Я забрал с собой свои лесные заготовки, чтобы отправить их посылкой Свете. На тузике нас доставили на рейд к «Ярославцу», который дошел до города за 50 минут. При следовании в порт с радостью увидел плывущее параллельно с бортом небольшое стадо белух (вид зубатых китов из семейства нарваловых), которые через пять минут легли на свой курс и потерялись из виду.

Прямо при входе в город увидел памятник (бюст) дважды Героя Советского Союза контр-адмирала Шабалина Александра Осиповича, родившегося здесь. Александр Осипович, будучи уже в отставке, читал нам всегда в форме контр-адмирала лекции по морской практике на 1—2 курсе училища. Он запомнился мне сухоньким, невысоким, светловолосым, светлоглазым и доброжелательным человеком. Теперь я понимаю, что по физическим параметрам он был типичным помором.

Первым делом пошли с Борисом Васильевичем на почту, где забрали почту на всю экспедицию. Там же я получил присланные мне Светой 30 рублей, заказал с ней разговор на завтра на 12 часов (для молодежи: в 1981 году не у всех, даже в Ленинграде, были домашние телефоны, поэтому предварительно адресату приходила телеграмма, что в такое-то время надо прийти на почту для разговора) и отправил ей посылку. После этого Борис Васильевич ушел по своим делам, а я пошел бродить по городу. Стояла теплая и сухая погода, и я долго ходил по городу в поисках пристанища, т. к. «Ярославец» также ушел в море до вечера по своим делам. Проголодавшись, зашел в кафе с соответствующим местности названием «Беломорочка» и вкусно пообедал на 80 копеек, что было дешевле, чем в Архангельске. После этого нашел кинотеатр с названием «Космос», где посмотрел, согласно моего дневника, фильм «Реванш», но сейчас совершенно не помню, о чем он был. В 21 час пришел в порт и увидел «Ярославец», где, выпив чаю с Борисом Васильевичем, легли спать в 21:30, вследствие чего проснулись в 6 утра.

Позавтракав и дождавшись 9 часов, пошли в продовольственный магазин, где накупили на 100 рублей продуктов, включая белый и черный хлеб, для лагеря весом где-то на 50 килограммов, которые заказанной Борисом Васильевичем машиной отправили в порт на «Ярославец». Потом долго ходили по магазинам в поисках папирос для сезонников, которые с учетом того, что потом с них вычитали стоимость их заказов, просили купить именно «Приму» – самые дешевые (кажется, 14 копеек, «Беломор» стоил 22 копейки). Так и не найдя «Приму», Борис Васильевич купил более дорогие на несколько копеек папиросы «Новость». После этого мы опять разошлись в разные стороны. В 12 часов я пришел на почту, где поговорил со Светой. Потом пошел в магазин, в котором из полученных 30 рублей накупил продуктов на нашу палатку на 15 рублей, купив еще и арбуз. Проходя мимо палатки, где какой-то южный человек продавал большущие красивые груши, попросил взвесить себе одну, которая «потянула» на 1 рубль. Это было очень дорого, но я не смог с собой справиться и купил. После этого пошел в порт на «Ярославец», который нас ждал. Прибыв на свой остров к ужину, помог разгрузить из шлюпки привезенные общественные продукты. Около 21 часа в палатку пришел Николай Сергеевич Налетов и сказал, что тузик уносит в море, так как после его разгрузки сезонник плохо закрепил канатом к причалу. Он предложил по рации сообщить об этом на «Ярославец», чтобы тот пошел ловить тузик. Я вышел из палатки и увидел, что он уплыл не очень далеко. Так как вода была еще не очень холодная, а я был в училище спортсменом в области морского многоборья, то разделся, прыгнул в воду и доставил к причалу тузик.

Спустя две недели посещения «Бистро» пища стала все меньше нравиться, т. к. Ева бросала во все блюда прогорклое масло, от которого пытался избавиться начпрод Коля. В связи с этим стали организовывать второй ужин в палатке. Для этого нашей пересоленной трески уже не хватало, и мы стали с Володей Масловым ставить сетку для ловли рыбы длиной метров 30, которую выпросили у боцмана Коли. В Белом море ловля рыбы сеткой оказалась весьма оригинальной. С учетом наличия приливов сетку ставили в период отлива на осушке на палках параллельно берегу метров в 200 от него. Затем наступал прилив, и сетку затопляло водой. При отливе отходящая вода увлекала в сетку рыбу. Проблема была в том, что в Белом море приливы полусуточные, т. е. 2 раза в сутки, а сетку с учетом работы Володи в море и смещающегося каждый день времени прилива-отлива мы могли проверять только раз в сутки. В результате этого часто рыбы уплывали или тухли. В двух случаях из трех в сетке мы находили по 3—4 рыбины сига, или наваги, или камбалы, которые употребляли на ужин, или Захарыч ее подсаливал на случай отсутствия будущего улова.

Как-то поздним вечером в середине сентября мы с Володей Масловым пошли с фонарями к сетке, так как было уже темно. Вдруг видим, что за нами увязался лагерный кот серой окраски, живший при камбузе у Евы и периодически питавшийся мелкой рыбой. Мы попытались его отправить обратно в лагерь, махая на него фонарями, но он упорно шел за нами по осушке, с которой еще полностью не отошла вода, по брюхо в воде. По мере приближения к сетке уровень воды становился все выше, и когда он коту дошел до загривка, то он забрался на ближайший камень и стал истошно орать, как наутофон (устройство на судне, подающее мощные звуковые сигналы в туманах). Мы с Володей не стали обращать на него внимания и пошли дальше, решив забрать его на обратной дороге. Так как у меня были не высокие болотные сапоги, как у Володи, то скоро и я не смог идти за ним, и я остановился. Вскоре продолжающийся отлив позволил мне пойти за Володей, и только я собрался это сделать, как услышал сзади шлепанье по воде. Повернувшись, я увидел нашего бродягу-кота, который упорно хотел лично проверить сетку и выяснить вкус пойманной рыбы. Когда кот дошел до меня, то он лихо взобрался по мне, как по дереву, и уселся на плече с полной готовностью двигаться дальше. Однако к этому времени от сетки уже вернулся Володя и сказал, что улова на сей раз нет. Я развернулся к берегу, на что кот удивленно заглянул мне в глаза, но, когда я начал движение, с моего плеча не спрыгнул. Когда мы подошли к берегу, кот спрыгнул с плеча и ушел куда-то в темноту, но не в сторону лагеря, видимо, на охоту за мышами, коль рыбы ему не досталось.

Уровенный пост, прозванный футштоком, находился на обратной от Дома отдыха стороне острова Кий, поэтому добраться до него можно было только в период отлива. Так как мы помогали периодически дамам футштока носить продукты и другие вещи через скалистые сопки и кололи по собственной инициативе дрова для их печки, то сдружились с ними. Пищу они готовили себе сами, поэтому частенько зазывали нас на ужин, чем мы с Володей периодически пользовались. Я в знак благодарности вырезал Алле Ивановне также инкрустированную чайную ложечку как старшей на футштоке, и так как мы с ней как-то ближе сошлись. Ее напарница Валя выросла в детдоме, что отразилось на ее характере не в лучшую сторону: периодически у нее наблюдались вспышки угрюмости или неразговорчивости.

После завтрака 24 сентября попросил разрешения у Бориса Васильевича сходить на «Кайре» в Онегу позвонить Свете, так как время родов все приближалось и мне хотелось узнать ее самочувствие. Так как у сезонников опять закончились папиросы, то все равно надо было ехать в Онегу, поэтому добро получил. Добрались до порта из-за малой воды (отлив) по более длинному пути чуть менее чем за 2 часа. На почте разговор удалось заказать только на завтра на 8 утра. Обежал все магазины в поисках «Примы», но везде были только хорошие дорогие югославские сигареты за 60—70 копеек, которые покупать не стал, боясь, что сезонники откажутся, а так как я не курю, то замучился бы их сбывать прорабам. Обратно шли уже в полную воду (прилив) по короткому пути, поэтому прибыли за 45 минут, то есть более чем в два раза быстрее. Придя на остров, договорился с капитаном катера, что завтра отойдем от острова в 6 утра, чтобы не опоздать на разговор.

25-го утром встал по будильнику в 5:40 с большим трудом, в палатке было очень прохладно, к тому же за окном моросил дождь. Натянул на себя два спортивных костюма, затем рабочие брезентовые штаны, свитер и сверху альпак, застегнув его на все клапаны. На небе еле-еле проглядывал рассвет, поэтому практически в полной темноте пошел через сопку на подветренную часть острова, где ночевала «Кайра». Выйдя на берег и увидев ее, стал сигналить фонариком, как и договаривались с капитаном. В ответ послышалось тарахтенье мотора, и катер, подойдя как можно ближе к берегу, ткнулся днищем в песчаную отмель. Добрались до Онеги за 1 час, поэтому я не спеша прибыл на почту в 7:50. Но все оказалось зря, разговора не получилось, так как не было соединения. Пришлось писать длинную телеграмму, за которую с меня взяли ровно 1 рубль.

После поручения Бориса Васильевича контролировать прогнозы погоды, передаваемые по радио, я стал контролировать показания барометра, термометра и направление ветра у нас на острове и на береговом футштоке. С учетом прогноза по радио это позволяло в первом приближении определить положение центра циклона или антициклона, что было необходимо для определения направления ветра в районах работ. Постепенно моя корректура прогнозов стала оправдываться, и прорабы начали приходить ко мне перед выходом в море.

В один из вечеров мы пришли с моря и решили пойти в баню. Подходим к ней, а дров нет, хотя это было обязанностью боцмана лагеря Коли. Прорабы матернулись и пошли обратно, но мне это не понравилось, и я направился искать Колю. С учетом того, что в училище на 4 курсе я был старшиной роты, а на 5 курсе заместителем командира роты, то разговаривать с подчиненными я умел. Найдя его, я спокойно, но достаточно жестко спросил, почему он не выполняет свои обязанности, после чего развернулся и ушел. Утром я проснулся рано, но не стал вылазить из своего спального мешка, а просто лежал. В это время за столом Володя Маслов и Захарыч пили чай и, думая, что я сплю, разговаривали вполголоса. Вдруг слышу голос Захарыча: «А у Олега-то есть командирская жилка. Вчера так поговорил с боцманом, что тот с утра приволок целый плот для дров». В ответ слышу голос Володи: «И прогноз он правильно составил. Надо его еще поподробнее расспросить, когда он проснется». Пришлось еще полчаса симулировать, что я сплю. Потом встал и, не подавая виду, что слышал их разговор, стал завтракать.

На следующий вечер, 27 сентября, с учетом утреннего разговора я еще тщательнее соображал о корректуре прогноза, поняв, что атмосферное давление в антициклоне, обеспечивавшем хорошую погоду, начало постепенно снижаться. Выдав корректуру, лег в 22:00 спать. В 6 утра меня будит Захарыч, собирающийся в море, и спрашивает: «А какое направление будет к концу дня?» Я спросонья спрашиваю: «А сейчас какое давление? 1026 миллибар?» Захарыч посмотрел барометр и говорит: «Точно!» Поняв, что давление продолжает падать, а значит, приближается циклон, в передней части которого перед теплым фронтом дуют южные ветра, а после его прохождения ветра западного направления, и приближается холодный фронт, говорю: «К концу дня ветер перейдет сначала на юго-запад, а затем на запад. Как только ветер перейдет на запад и небо начнет проясняться, то „делайте ноги“ с района работ, так как будет приближаться холодный фронт со шквальным ветром».

Днем занимался камералкой, а потом пошел на футшток помогать дамам готовиться к отъезду, заодно поужинав у них пюре с грибами. Когда вернулся в палатку, принеся обитателям палатки оладьи с черничным вареньем от Аллы Ивановны, то застал прорабов в сборе. Николай Сергеевич Налетов, первым увидав меня, сказал, что мой прогноз удался и они еле «унесли ноги» из района работ, но весь план по промеру флотилия все же успела выполнить. Таким образом, наша экспедиция в Онежском заливе приблизилась к своему завершению. Оставалось подготовиться к эвакуации лагеря и футштока с островов.

28 сентября после завтрака в лагере возникла суматоха с радостными криками. Выйдя из палатки, я увидел в пасмурной дали силуэт «гээски», так сокращенно называли гидрографическое судно, имеющее аббревиатуру ГС. В этот раз к нам было направлено судно, имеющее тактический номер ГС-260. Среди собравшихся на берегу слышались возгласы: «Неужели за нами?» «Гээска» подошла так близко к берегу, что среди сезонников послышались ядовитые смешки: «А „гээска-то“ подошла ближе, чем „Кайра“ и БГК!», отдавая дань уважения смелости ее капитана и высмеивая перестраховщиков-капитанов меньшего тоннажа.

Мы с Володей и парой сезонников пошли на «петушке» снимать футшток, прихватив на канате за собой и шестивесельный ял (шлюпку), прозванный «шестера». Обойдя Фаресов остров, приблизились к скалистому берегу острова Кий, перед которым была установлена мерная рейка. Первым делом вытянули ее с прикрепленной в качестве якоря бетонной чушкой (блок). Подойдя к берегу и к палатке дам, увидели, что они совершенно не готовы к отъезду. Тем не менее мы налетели как ураган, и через полтора часа на месте палатки остались только деревянные тамбур и настил, оставленные потомкам. Однако за время упаковки футштока начался отлив, поэтому, как назло, самый тяжелый последний ящик чуть не утопили, затаскивая его по тонкой доске в «шестеру». «Петушок» осох, т. е. сел на мель, поэтому, оставив Володю, по его желанию, наблюдать за упакованными вещами, мы по осушке с дамами пешком пошли в лагерь.

На обеде Борис Васильевич позвал меня с собой в Онегу, поэтому, быстро прикончив обед, выскочил из-за стола и прыгнул в катер. По дороге, занявшей очередные полтора часа, немного поспал. В Онеге зашли в Райисполком (Районный комитет исполнительной власти) и поставили печати на командировочные удостоверения об окончании работ. Затем в магазине купили 10 килограммов сахарного песка, три бутылки какой-то дорогой новой водки и по 60 буханок черного и белого хлеба. На почте получили письма на экспедицию, мне пришло два: от Светы и Томы (тети Светы, у которой мы жили в Ленинграде).

Прибыв на остров, узнали, что прибывшая 260-я «гээска» взяла с собой только «Кайру», а за нами идет другая «гээска».

29 сентября после завтрака пошел на последнюю прогулку по пожелтевшему от листвы осин острову, на которой, на свое удивление, нашел три здоровенных белых гриба. Пришел с этим «букетом» в лагерь. Первым меня увидел сезонник Толик Иванов, отсидевший в свое время за что-то в тюрьме, но с которым у меня установились дружеские отношения на основе обоюдной симпатии. Увидев меня и улыбнувшись, он встретил меня фразой: «Знает ведь, стервец, где беляки растут!»

После обеда мы под руководством Бориса Васильевича пошли на катере на футшток снимать с осушки «петушка». Борис Васильевич, несмотря на то, что он начальник, первым полез в воду. Это был поступок настоящего командира, не гнушающегося никакой черновой работы, и это запало мне в душу. Столкнув «петушка» на глубокую воду, пришли на нем, таща за собой нагруженную «шестеру», к причалу перед лагерем. В это же время на горизонте появилась уже наша «гээска» (ГС-192), подошедшая также достаточно близко к берегу перед ужином.

После ужина с гээски пришел плашкоут для загрузки собранных вещей и эхолотов с «петушков». Так как уже начало темнеть, то на здоровенном валуне на урезе воды разожгли большой костер, в свете которого начали погрузку, используя шаткие мостки, ведущие к не менее шаткому причалу. Погрузку продолжали до 23 часов, при этом кроме перечисленного оборудования погрузили все служебные палатки и пустые бочки из-под бензина, которым заправляли «петушки». Когда я тащил здоровенный тюк свернутой палатки весом килограммов в сорок, то чуть не свалился в воду, оступившись на причале.

Достаточно измотавшись на погрузке, мы собрались в своей палатке, собираясь лечь спать в последний раз в нашем ставшим для нас родным шатре. Вдруг входит наш интеллигентный Николай Сергеевич Налетов и предлагает сходить в последний раз в баньку. Все, кроме меня, отказались, да и то я решил просто поддержать ветерана. Мы взяли «летучую мышь» и пошли в баню, где с удовольствием и с некоторой грустью по оставляемой на острове хорошей бане попарились.

30 сентября в лагере был объявлен подъем в 6 утра. После завтрака в своих палатках все начали активно, как муравьи, носиться по лагерю, разбирая палатки и упаковывая свои вещи. Я в свой мешок из-под спальника кроме него запихал и свои осиновые чурбачки из болота для будущего ларца. В 11 часов на месте нашего лагеря мы увидели ровную поляну с дощатыми настилами из-под палаток, представлявшими собой хорошие мини-танцплощадки. В середине лагеря возвышалась собранная сезонниками из булыжников, скрепленных цементом, плита, на которой Ева готовила нам пищу, а на берегу сиротливо стояла наша банька, которая всем своим видом как бы говорила: «Пожалуйста, заберите меня с собой». Картинка от оставляемого лагеря была действительно грустной.