Текст книги "Сон океана"

Альвильда

Остров короля Фируза со всех сторон был окружен рифами и рядом скал, сквозь которые был один единственный проход вглубь острова. С давних времен на этом острове останавливались пираты и ловцы удачи, чтобы отдохнуть, повеселиться, обменяться грузом, продать или купить что-либо у островного короля. На острове действовал только один закон – пей, гуляй, дерись, но не убивай. А хочешь убить – убирайся с острова. Запрещалось так же приближаться к замку Фируза без приглашения и ходить по прилегающей к нему территории. Нарушителей убивали без предупреждения, а их имущество забирали в пользу короля. Каждый капитан, прибывающий с кораблем на остров, нес ответственность за свою команду головой, поэтому случайных людей здесь не бывало. За пребывание на этой подаренной богом ловцам удачи земле платилась установленная плата, в которую обязательно входили молодые девушки или юноши.

Замок короля находился на самой высокой вершине, оттуда было виден, как сам остров, так и окружающий его океан. Природа была благосклонна к этому месту – мягкий климат, вечная зелень, редкие ветра, озера и водопады с пресной водой. Дорогу к острову знали только проверенные капитаны, и даже они, чтобы попасть на остров должны были пойти предварительный осмотр у прибрежной охраны короля.

Алан с Альвильдой, когда бывали в этих краях, всегда останавливались здесь, и каждый раз король Фируз радушно их встречал в своем замке, пока их команда отдыхала и расслаблялась в тавернах на берегу. Они же в свою очередь привозили подарки и интересные истории.

Так было и в этот раз. Гостям выделили просторные покои, и Альвильда с удовольствием нежилась в круглом бассейне на террасе, в то время как Алан делился с Фирузом последними новостями. Компанию ей составили доши короля, Брук и Диана. С момента, обоснования на острове они не выезжали никуда и поэтому всегда с удовольствием слушали рассказы Алана и Альвильды об их путешествиях и приключениях.

Наслаждаясь теплой водой, прекрасным видом на океан и холодным ароматным вином с соком, Альвильда рассказала им о поездке к острову Рапа-Нуини. Об океане бесконечном и спокойном как небо в ясный день, имеющем запах весенней зелени, теплой соли и холодного утра; о странных, ведущих неспешный образ жизни, жителях острова, их обычаях и взглядах на мир, их удивительной письменности и обрядах. Но больше всего Альвильде понравились и даже поразили статуи, молчаливо с ожиданием смотрящие в небо, как будто ожидающие какого-то чуда или возвращения чего-то давно желанного или потерянного.

– Они не изучают небо, а именно настойчиво ждут. У каждого из этих истуканов свое лицо и выражение, присущее только ему. Когда на них смотришь, возникает ощущение, что внутри камня бьется сердце и вот-вот они оживут и пойдут заниматься своими делами. Их взгляд завораживает задумчивостью, будто бы на миг они посмотрели на падающую звезду и загадали желание, – мысленно вернувшись на остров и вновь заглянув в глаза каменных статуй, вспоминала Альвильда. – По одной из легенд, это древнее племя людей, живших на тех землях в начале времен. Это были добрые и радушные жители, с развитой культурой, наукой, искусством и даже со своей письменностью. У них не было правителей, а единственным законами был законы доброты, любви и всепринятия. Эти жители не знали ни злобы, ни завести, ни обиды, и как следствие у них не было вражды и оружия. Они были частью окружающего мира, и мир был частью их. Среди них, не зная ни тревог, ни забот, жила прекрасная богиня Цефия, дарующая им за их доброту мудрость и процветание. Остров был покрыт вечной зеленью, благоухающими цветами, порхающими бабочками и казалось что так будет длиться вечно. Но однажды Цефию увидел один из богов неба Виджи и спустился на остров. Он был красив, статен и обаятелен, богиня полюбила его с первого взгляда, и некоторое время они жили на острове. Но привыкший жить в небесах, бог не смог жить на земле. И тогда Цефия согласилась улететь с ним на небо, пообещав при этом жителям острова, что будет прилетать их навещать. Люди ждали ее день и ночь, неотрывно смотря ввысь, пока не превратились в каменные статуи. А Виджи, насладившись обществом богини, полюбил другую, объяснив это тем, что непостоянство чувств присуще его природе. Так Цефия променяла вечную любовь тысячи добрых человечков на одну мимолетную любовь красивого бога. Когда она улетала на небо, она не знала, что обратного пути не будет, бог промолчал об этом, а влюбленная в него богиня про это не спросила. Она не смогла вернуться на землю и, осознав, постигшую ее утрату, превратилась в большую и яркую звезду – в звезду надежды и любви, звезду, которая светит всем странникам и неспокойным душам.

– Красивая легенда, – выходя из бассейна, задумчиво произнесла Диана, когда Альвильда закончила рассказ. Она расправила ставшие от влаги черными волосы, и села на краю бассейна, опустив ноги в воду. Они были похожи с Брук – высокие брюнетки с белой не поддающейся загару кожей, но у Дианы были уходящие в синеву глаза, и иногда возникало ощущение, что они покрываются ледяной коркой, особенно когда та, как в этот момент, о чем-то задумывалась.

– Кстати о любви, – сменила тему Брук. – Мы заметили, еще в прошлый раз, что Фаррел тобой одержим. В этот приезд его чувства кажутся еще сильнее. Как к этому относится Алан?

– Алан? Да… они отстранились друг от друга. Мне жаль, но с Фаррелом придется расстаться, когда мы приедем в Европу, – улыбнувшись, ответила Альвильда.

– Вы собираетесь в Европу? – переспросила Брук и Альвильда, встретившись с ней взглядом, почувствовала, как той тоже хотелось бы сменить обстановку.

– Мы слишком долго здесь пробыли. Мне кажется, что мы побывали уже во всех уголках этого бесконечного водного мира. Были, наверное, на всех островах, даже на тех на которых умещается только пара человек, скорее всего это вершины подводных скал. Океан к нам благосклонен, за все это время ни одной серьезной бури и крушения. К слову, мы оставим вам в подарок копии карт, вдруг захотите попутешествовать. Мне нравится здесь, но хочется перемен, пусть хотя бы ненадолго. Мне бы хотелось на некоторое время вернуться в цивилизацию, там так все изменилось. Но затем, возможно, вернемся обратно сюда.

– А как к этому относиться Алан? – поинтересовался, подошедший и остановившийся у кромки воды, король Фируз.

– В начале, он был против, затем, все-таки решил навестить отца.

– Вы посетите Короля?

– Как получиться.

– Да, как получится…. Я надеюсь, моя прекрасная гостья, ты составишь Брук компанию в Акинак, – с улыбкой протянув руку Альвильде и помогая ей выйти из воды, скорее ответил, чем спросил Фируз. – Я спланировал сегодня небольшой праздник. Будет музыка, танцовщицы, кальян, но вы, мои дорогие, будите сердцем этого вечера.

– Я не против, – поддержала идею Брук, отжимая длинные цвета корицы волосы. – Я, естественно, проиграю, но это доставит мне огромное удовольствие. Обычно я всегда выигрываю, но при этом не считаю себя лучшей, просто мои противники слабее, а вот с тобой все иначе, я никак не могу понять твою технику.

– Разве тебе не составляет компанию Диана? – спросила Альвильда.

– Я не люблю металл и все эти прыжки, – ответила за Брук Диана. – И вообще я берегу свою кожу, все эти царапины и синяки, хоть и заживают быстро, но меня очень расстраивают.

Фируз обнял за плечи Альвильду, при этом достаточно откровенно поцеловал ее за ухом, шепнув при этом:

– Если выиграет Брук, ты подаришь мне свой меч и ножны, а если ты, то я подарю тебе все, что попросишь, включая себя, правда только на одну ночь, договорились?

– Конечно, – в тон ему прошептала Альвильда. – Ты здесь хозяин, значит условия твои.

Вечер был свеж, наполнен благоуханием цветов и треском цикад, впрочем, как всегда, на этом острове. Под луной и звездами мерцала вода, вдали слышался смех развлекающихся на берегу людей.

В большой просторной комнате, со всех сторон имеющей выходы на идущую по кругу террасу, играли сотни свечей, бросая свет и тени на собравшихся в ней.

Альвильда с Аланом возлежали на подушках рядом с хозяином дома и наблюдали за танцующими под мелодичную музыку девушками. Напротив них, на противоположной стороне комнаты, Диана и Брук, смеясь, учили Фаррела курить кальян. Фируз специально расположил их подальше от себя, чтобы поговорить с гостями.

– Мне кажется, ты уступила Брук, – серьезно заметил островной король, протягивая бокал холодного вина Альвильде. – Я видел твой Акинак несколько раз и наблюдал, как ты обращаешься с саблей и мечем, ты непобедима, по крайней мере, не Брук.

– Альвильда повредила руку, совсем недавно, да и давно не отдыхала, – ответил за Альвильду Алан. – Но возможно и Брук стала проворней.

– Я с удовольствием отдала тебе на хранение мой меч, в следующий раз я его отыграю на тех же условиях, – беря бокал и блеснув взглядом, добавила Альвильда.

– В следующий раз …, предполагаю, это будет не скоро, но если это произойдет, больше не подыгрывай Брук, это не честно, – Фируз пригубил вино, помолчал, наблюдая за танцем, и сменил тему, – так, вы собираетесь в Европу?

– Да, но возможно сначала зайдем в холодные воды, – сказал Алан.

– Вас ищет Семья Короля.

– Да, я в курсе.

– Вам нужно появиться хотя бы один раз на балу.

– Бал, это формальность, они думают, что Альвильда это она, – задумчиво произнес Алан.

– Я тоже так думал раньше, пока не увидел вас, я так ждал этой встречи и какое же я испытал разочарование…, – с улыбкой признался Фируз.

– Какой она была? – спросила Альвильда.

– Она? Другой. Она была не такая как все доши. Я полагаю, что она и не была дошей…. Не знаю, не берусь здесь судить. Она была царица по праву силы заложенной в ней. Слишком независима, слишком сильна, слишком умна, слишком, как бы это сказать, себе на уме, что ли. Она жила своей жизнью, вплетая в нее как нити окружающих. Я думаю, то, что она исчезла, это было самое лучшее окончание той истории, – задумчиво глядя в глаза Альвильде, ответил Фируз.

– Он любит ее раз так долго разыскивает, – наблюдая, как Фируз смотрит на Альвильду, проронил Алан.

– Не знаю, что это любовь или желание обладать…, – Фируз замолчал, видимо вспомнив что-то, а затем добавил, – по закону все жевгар принадлежат Королю, немного не справедливо, но это так. Впрочем, их мало кто видел с момента падения Золотого города…. Вам лучше появиться на балу, это снимет подозрения, и вас перестанут преследовать. По крайней мере, Королевская Семья.

– Мы подумаем над этим, – ответил Алан, хотя знал, что они не будут это даже обсуждать.

– Но эта не единственная ваша проблема.

– Да?

– Да. Вас ищет Матс.

– А ему то, что мы сделали? – удивилась Альвильда.

– А я у вас хотел это спросить. Говорят, он, а точнее его доша Эвита, очень уж хочет встретиться с Альвильдой. Я не думаю, что просто поговорить. Видимо, когда-то, красавица, ты перешла ей дорожку…

– Я не припомню, что бы мы встречались…

Все трое замолчали, наблюдая за сплетающейся в танце страсти парой, при этом каждый обдумывал полученную информацию.

– Кто она? – продолжила разговор Альвильда.

– Эвита? Доша Матса, думаю, в их паре она больше управляет, чем он. Она очень жестока и кровожадна. Эвита убивает ради удовольствия… Игры на гране пыток – основное ее развлечение. В свое время, Матс был вассалом одного из южных предателей. Потом они бежали. После объявления Королем всепрощения и начала новой эпохи, они явились на бал и принесли присягу.

– Король мог убить их, зачем они ему? Ведь если в душе предал, изменить это уже не возможно, – заметила Альвильда.

– Да мог бы. Но полагаю, что после всех войн мандиров осталось настолько мало, что Рауль лишний раз не хочет применять силу. Хотя, более вероятно, что он объявил Всепрощение, чтобы попытаться вернуть ее. Ведь после убийства брата короля, ее надлежало казнить, как посягнувшую на Королевскую Семью. Он простил всех ради нее…. А что касается, можно ли изменить душу… иногда мы делаем ошибки…, иногда признаем их и раскаиваемся, в этом и есть мудрость жизни – уметь все поставить на свои места, даже тогда, когда кажется, что обратного пути нет. Но, в случае с Матсом, точнее с Эвитой, я думаю, ты права. Ее душа темна как колодец и на дне не живительная вода, а мертвое озеро. Надеюсь, Король настолько мудр, что присмотрится к ним повнимательнее.

– Мне нравятся эти танцовщицы, – сменил тему Алан, ему не нравился ни этот разговор, ни то, как Фируз смотрит на Альвильду.

– Возьми их себе, в постели они будут так же горячи как в танце.

– Это умение им точно сегодня не пригодится, – обняв Алана, тихо сказала Альвильда.

– Кстати, что там случилось с Либерталлом? – махнув рукой и подзывая подойти к себе Бурк и Диану, спросил Фируз.

– Да, ничего особенного, у Альвильды было плохое настроение, и она сожгла его, – усмехнулся Алан.

– Мне кажется, это еще одна причина, почему вы хотите на некоторое время уйти в другие воды, – рассмеялся Фируз.

– И это тоже, свободные люди нас как-то теперь не очень приветливо встречают.

– И как часто вы поджигаете острова?

– Не часто, но Альвильде пора отдохнуть от пиратской жизни, а то она скоро станет как Эвита, – сделав серьезное лицо, ответил Алан, хотя глаза его искрились от смеха.

– Все может быть, все может быть, – погрузившись в свои мысли, ответила Альвильда.

Иранхара

– Я согласна быть твоей царицей, светлейший господин мой, – ответила Соломея, окончив вечерний Ритуал.

У Иринарха от неожиданности замерло сердце, он ждал, что она скажет дальше…

Несколько раз Иринарх делал предложение принцессе. Но каждый раз она улыбалась и отвечала отказом.

Первое предложение Иринарх сделал на следующее, после погребального костра Нарата, утро. Он проснулся непривычно для себя поздно, Солнце стояло высоко и озаряло своим вечным приветствием мир. Слуги объяснили ему, что вечернюю и утреннюю церемонии провела принцесса и сейчас она плавает в своем бассейне. Юноша, сказавший это, покраснел. «Видимо принцесса как всегда не утруждается себя одеждой», – подумал Иринарх. Вдруг на царя напало волнение, он не знал как себя вести дальше. Он долго и тщательно купался, перемерил несколько кафтанов и туник, затем долго ходил по комнате, размышляя о том с чего начать разговор, что сказать, как посмотреть. Ход его мыслей прервал главный визирь. Тот тихо зашел и поклонился, его лицо выражало великую скорбь, но царя почему-то это разозлило.

– О светлейший, позволь еще раз выразить тебе свои соболезнования…

Иринарх сел в кресло и жестом руки показал, что он принял печаль главного визиря и благодарен ему за сочувствие, при этом взглядом прервал речь вельможи.

Ингис смутился, помолчал и продолжил:

– У нас есть несколько важных вопросов, которые, несмотря на тяжелое для всех нас время и бесконечную скорбь, необходимо сегодня обсудить, мой господин.

– Что тебе сказала Соломея по этим вопросам? – спросил Иринарх. Произнеся ее имя вслух, он почувствовал, как его охватила волна приятных воспоминаний и его мысли унеслись в прошедшую ночь. Царь не услышал ответа визиря, но понял, что к Соломеи он не обращался.

– Знаешь что, Ингис, мы с тобой пришли в эту страну, ты был бесстрашным воином, верным боевым другом и мудрым советчиком. Ты был со мной рядом и в горести и в счастье, но, – Иринарх помедлил с минуту, подбирая слова, – но мне не нравится, что с момента появления Соломеи во дворце ты игнорируешь ее. Она принцесса Иранхары, вдова моего сына, но ты забываешь об этом. Нет, ты не противостоишь ей открыто, не высказываешь замечаний или недовольства, но между тем ты последним выполняешь ее распоряжения и постоянно напоминаешь мне о ее тратах. Скажи, мудрейший, что тебе конкретно не нравится в ней, что сделала принцесса такого, что вызывает твое подозрение?

Ингис хотел перевести тему разговора, но взглянув на царя, понял, что в этот раз это ему не удастся.

– Принцесса молода и прекрасна, – тихо начал главный визирь, – но, светлейший мой господин, молодости свойственна горячность и ошибки, энергия юности не всегда позитивна. Я просто беспокоюсь, как бы идеи наипрекраснейшей не ухудшили ситуацию в империи. У нас все было хорошо – наши законы совершенны, народ послушен, вельможи и купцы уважаемы, казна всегда пополнялась и тратилась разумно, наши женщины были скромны, жилища просты, а наш город процветал. Мы строили немного, руды и камней добывали столько, сколько нам было необходимо, наши поля и сады давали достаточно, чтобы хватало на жизнь. Соломея все перевернула с ног на голову. Зачем нам столько перемен? Если принцессе необходимо что-то постоянно делать, пусть построит побольше Башен Дев…

– Я что-то тебя не пойму, ты говоришь о скромности нашей былой жизни и тут же предлагаешь увеличить количество Башен Дев? – прервал его Иринарх, сделав вид, что не заметил сарказма своего бывшего соратника. – Какое именно из начинаний и распоряжений Соломеи может вызвать недовольство в народе?

Ингис услышал лед в голосе царя, все мысли и речи, которые он выстраивал и вынашивал в своей голове, вдруг потерялись и он неожиданно для себя произнес то, что его больше всего беспокоило:

– Понимаете, светлейший, неожиданная смерть Нарата, преждевременная гибель Равшана и трагедия с Аружан…

Но договорить ему Иринарх не дал, он встал и грозно прорычал на визиря:

– Хватит, ты выжил из ума! Сюда же можешь приписать несчастную Бронуин и ее отца правителя Хелстеина! Тогда история получится полной! Если бы ты не был моим другом все эти годы, я бы тебе сейчас же снес голову, но думаю, что былые ранения и надвигающаяся старость помутнили твой рассудок. Благодари Солнце, что я помню твою верность. Иди и воюй со своей женой, быть может, и она тоже плетет заговоры!

Ингис низко поклонился и стремительно вышел из комнаты.

Иринарх некоторое время простоял у окна, хмуро наблюдая за ладьями в море. Разговор с Ингисом не расстроил его, последние события притупили его чувства, оставив только одно, и это чувство он собирался беречь и охранять от внешних событий, так же как и ту, что его внушила. Рыбаки возвращались к берегу и царь, вернувшись к реальности и поняв, что уже далеко не утро, спохватился и быстро пошел искать Соломею.

Он застал принцессу в ее покоях. Расположившись на диване в мягких подушках, словно в облаках, она читала рукопись. В комнате присутствовали два писца, которые видимо ранее записывали ее распоряжения, и сейчас она перечитывала получившийся текст. Увидев царя, они встали и низко поклонились.

– О, прекраснейшая, а мы с Ингисом только что говорили, что ты постоянно в трудах, – сказал Иринарх и, подойдя к принцессе, медленно поцеловал протянутую ею руку, наблюдая при этом за взмахом ее ресниц.

– Главный визирь сам весь в трудах, мой светлейший господин, – улыбнувшись, ответила Соломея и жестом отпустила писцов.

Возникла пауза. Иринарх опят начал волноваться. Он обошел диван, присел рядом с принцессой, затем встал и опять присел, и уже не в силах молчать, взяв ее за обе ладони, быстро произнес:

– Я прошу тебя быть моей царицей.

Соломея задумчиво взглянула в глаза царя, мягко освободила руки и провела ладонью по его волосам, отчего он почувствовал волну наслаждения, накрывающую его.

– Мой господин, о мудрейший Иринарх, – почти шепотом произнесла она. – Сейчас не время об этом говорить пусть пройдут три луны, пепел скорбного костра Нарата развеется, тогда мы вернемся к этому разговору.

Принцесса помолчала, потом пододвинулась и прошептала: «Но, вы же не против, что все это время я буду приходить к вам после вечерней церемонии? Наша скорбь, породила наше счастье. Нарат любил нас обоих, он был бы не против…. Но не стоит смущать людей нашим поспешным союзом».

Иринарх был не в силах произнести ни слова, он замер, боясь, что неумолимое время изменит это мгновение.

Вдруг Соломея откинулась на подушки и громче сказала:

– Я вот тут подумала, нам нужно внести изменения в наши обязательные платежи казне. Я считаю, что их нужно увеличить по отношению к торговле и уменьшить по отношению к ремеслу.

– Вот как, – только и сказал Иринарх, обрадовавшись перемене темы разговора.

– Купцы, они же не производят, они не тратят свои физические и умственные способности на создание чего-либо нового, не разрабатывают, не улучшают, не совершенствуют предметы или другой результат труда, не организуют процесс созидательной деятельности группы людей – пояснила принцесса. – Я не уменьшаю важности их деятельности, предлагать и продавать тоже не каждый способен, но согласись, мудрейший мой господин, что организовать работу лавки или вывоз товара из страны, намного проще, чем создать свое дело, будь, то печь по переработке руды, прядильня или бахча…

Соломея встала, перейдя за стол в центре комнаты, жестом предложила Иринарху присоединиться к ней.

– Поэтому, я предлагаю смягчить налог с мастеров, показав важность их работы, мы будем способствовать их развитию, – закончила свою речь принцесса.

– Но, при этом, не затормозим ли мы торговлю, не отпугнем ли людей от этой деятельности, – раздумывая, произнес свою мысль вслух Иринарх.

– Нет, о светлейший, во-первых, всегда найдутся люди, по своему активные и разумные, но не способные к ремеслу, а более склонные что-то приобрести в одном месте, предложить другому и получить с этого прибыль. А во-вторых, мы разделяем эти две деятельности, как разные по сути, поэтому и отнесемся к ним по-разному. А человек вправе выбирать, будет ли он мастером или купцом.

– Ты права, мудрейшая принцесса, но не приведет ли это к повышению расценок на рынке, ведь если мы будем брать больше с купцов, то они могут попытаться компенсировать это за счет их клиентов, в том числе мастеров?

– Я думала об этом, – ответила, улыбнувшись, Соломея. – Мы установим возможную прибыль в долях от первоначальной цены, заплаченной купцом ремесленнику.

Заметив зарождающийся вопрос в глазах царя, она добавила:

– Согласна, возможны перепродажи от одного купца другому, таким образом, неоднократно увеличивая цену, но мы установим ограничение, так, не более одной – двух продаж от прямой. В конце концов, наказание в пользу города или возможность проявить себя в каменоломнях будет дополнительным гарантом соблюдения данного закона, – закончила Соломея, наблюдая как Иринарх начал изучать рукопись.

Незаметно в суете повседневных дел, прошли две луны. После утренней церемонии Иринарх, томимый любовью, сделал принцессе еще одно предложение стать его царицей. Соломея и в этот раз ему отказала, снова сославшись на небольшой промежуток времени, прошедший после скорбного костра Нарата, и перевела их разговор в другое русло, предложив создать город знаний, где подросшие дети жителей Иранхары будут временно жить и осваивать ремесла.

– Там будут расположены школы различных направлений, – описывала город принцесса, – если кто-то из купцов, хочет снижение размера платежей в казну, он должен будет построить школу или дом общего проживания, организовать процесс учебы детей и платить наставникам.

Иринарх с довольной улыбкой согласился, и город Верена был заложен с южной стороны от столицы, на границе с Красной пустыней.

Прошла еще луна. Царь в надежде на взаимность еще раз предложил Соломее империю и трон рядом с собой. Она не ответила и как всегда перевела разговор. В этот раз они приняли закон об обязательной воинской подготовке мальчиков и девочек в возрасте от десяти до пятнадцати лет. Принцесса сослалась на то, что империи нужны сильные, способные в любой момент постоять за себя жители. После воинской подготовки она планировала лучших отправлять на службу в легионы, остальных – в город знаний. «Неспособных ни к чему мы отправим в каменоломни», – подытожила свою идею Соломея и протянула Иринарху проект Уложения.

Прошло еще три луны. Иринарх после долгого приготовления, что стало для него привычным, направился в покои принцессы, уверенный, что в этот раз она не откажет. Он уже спланировал всю церемонию и готов был на следующий день все необходимые действа совершить. Царь застал Соломею на террасе.

– Наипрекраснейшая, я предлагаю нам обсудить все твои идеи об изменениях в империи, – решительно начал он, – сразу все. Что ты считаешь нужным еще сделать и принять?

– Я хочу заменить главного визиря Ингиса, на твоего сподвижника, визиря по военным вопросам и главного легионера Хонора, – ответила Соломея, вставая с кушетки и спускаясь в бассейн.

Иринарх почувствовал, как прохлада воды обняла ее горячее от полуденного зноя тело.

– Согласен, я и сам это собирался сделать, – ответил он, наблюдая, как она погружается в воду.

Соломея нырнула, проплыв вдоль бассейна. Затем вышла и накинула на себя легкое льняное покрывало.

– На место главного легионера предлагаю поставить Ерсуса. Я ему доверяю, да и ты его уже узнал достаточно хорошо, – присев на кушетку рядом с Иринархом, продолжила принцесса.

– Согласен. Что еще?

– Это все.

– Как все? – удивился Иринарх.

– Пока все, сначала нужно доделать уже начатое, – ответила Соломея и откинулась на подушки, прикрыв глаза. – У меня, конечно, есть идеи, – продолжила принцесса, мягко бросая взгляд из-под опущенных ресниц, – нужно укрепить Красный замок, расположив там два – три легиона и обосновав там школу для военной подготовки, кое-что изменить в Черном замке… А так же построить новые печи, мои мастера, привезенные с Феерии, нашли способ лить интересный металл, вскоре я тебе покажу первые клинки. Но это все мы обсудим в свое время, я думаю, светлейший мой господин, ты пришел не за этим, – закончила она свою речь и внимательно посмотрела на Иринарха.

Он помолчал, наблюдая, как капли воды стекают с ее волос.

– Я предлагаю тебе, прекраснейшая в этом мире, стать моей царицей, – наконец произнес он.

Соломея вздохнула:

– О мудрейший из царей, ты прав, прошел достаточный срок, и мы соблюли все приличия. Но подумай, пастух приносит редкий цветок и при свете луны просить девушку быть его, воин, купец или мастер дарит любимой перстень или браслет, и при первой звезде просит быть его…. Кто-то делает предложение под цветущим миндалем, кто-то при первом луче солнца… Я могу перечислять это бесконечно. Скажи, разве принцесса не может быть просто любимой, разве я не могу мечтать о красивом предложении?

Она встала, подошла к бассейну и нырнула, оставив Иринарха в раздумьях.

После Ритуала прощания с Солнцем, царь подошел к принцессе, развернул ее к себе и, поцеловав, произнес:

– Я люблю тебя Соломея, я люблю тебя с первой нашей встречи, я люблю каждый миг, каждое дыхание рядом с тобой. Я не знаю, сколько нам отведено – время от восхода до заката, одна или несколько лун, один поворот солнца или вечность. Все это не важно, я хочу провести это время с тобой, и чтобы все в этой стране знали, что ты любима и желанна мною. Я дарю тебе Иранхару, я отдаю тебе свое сердце и этот город.

Затем он одел ей на шею Серебреную звезду и замолчал, ожидая ответа.

– Я согласна быть твоей царицей, светлейший господин мой, – ответила Соломея, но царь заметил в ее взгляде мелькнувшую грусть.

– О! – он обнял ее и еще раз поцеловал. – Я так счастлив, я уже все спланировал, но… тебя что-то заботит?

– Я потеряю тебя, потеряю так же как Нарата, и мне будет очень жаль…

– Это жизнь, мы уходим и приходим, – перебил ее Иринарх. – Если думать о смерти, то потеряешь настоящее. Мое настоящее это миг счастья, подаренное мне судьбой. Думаешь, я не рассуждал об этом? Конечно рассуждал. Я понимаю, что уйду в мир иной раньше тебя, но я буду ждать тебя там. И даже если другого мира не существует, а этот единственный возможный для нас, я хочу предложить тебе прожить отведенный нам срок на одном дыхании, на одном нашем дыхании, сколько бы оно не продлилось, а там как боги распорядятся.

– Значит, ты уже спланировал всю церемонию? – спросила Соломея, проведя рукой по его волосам. – И мне можно будет отстричь твои волосы?

– Признаюсь честно, да. Но мне бы не хотелось отрезать твои.

– Давай не будем устраивать пышных торжеств, скромно соберем двор, а затем объедем всю империю, мне интересно ближе познакомится с твоими подданными.

– Нашими подданными, свет мой, – поправил ее Иринарх и добавил, – все будет так, как ты того желаешь.

– Хорошо, – произнесла Соломея и взглянула в темноту площадки, где за выступом стоял главный легионер. Они встретились взглядом, Ерсус махнул ей головой и вышел, оставив царя и царицу Иранхары под огромным мерцающим звездным небом.