Текст книги "Зарисованное лето"

Оксана Алексеева
Зарисованное лето

Глава 1

Зарисовка «О населенных пунктах»

Иногда кто-то в сети спрашивает: «Ты откуда?». И меня этот вопрос приводит в ступор. «Новая Засопка – поселок городского типа, население – двадцать тысяч человек, отраслевая специализация отсутствует», – отвечу я и получу в ответ что-то типа: «А, ясно». Если же назвать областной центр, тогда… ответ будет такой же. Потому что всем насрать, где ты живешь, если это не Москва, Питер или город, в котором обитает сам твой собеседник. А интернет – это место общего сбора, где все мы, такие разные, можем встретиться и даже всерьез интересоваться друг другом. До тех пор, пока не прозвучит вопрос: «Ты откуда?». Сам для себя я ответил давно – из населенного пункта. Это название как будто уравнивает всех, лишает особенностей, обусловленных только локализацией. Потому что место не имеет значения. Потому что каждый из нас – из населенного пункта.

* * *

– Никит! – мать всегда зовет через несколько комнат так, что ее можно расслышать и за десять километров.

Закрыл тетрадь и поплелся на кухню. Тетрадь и не думала прятаться, оставаясь на своем обычном месте – на столе, справа от компьютера. У этих двоих была неизменная территориальная привязка, как населенный пункт. А весь остальной хлам имел право хаотично перемещаться по комнате. Я никогда не беспокоился, что кто-то откроет тетрадь и прочитает зарисовки. Родители уважали мое личное пространство: никогда не обыскивали карманы, не лезли в телефон и, конечно, не заглядывали в записи. Я даже не уверен, знают ли они вообще о существовании этой тетради. На вопрос: «Что ты там постоянно пишешь?» – я отвечал неизменное: «Зарисовки». И матери этого было достаточно. Хотя иногда, очень редко, я осознанно хотел, чтобы кто-то влез туда, без разрешения, заглянул бы… в меня. А я бы кричал и скандалил, немного радуясь, что внутри меня кто-то побывал.

– Что, мам? – я уселся за кухонный стол и протянул руку к блину, который она только что сняла со сковородки.

И даже удивился, не получив ожидаемого хлопка по руке. Мать свято почитала единственную традицию – сначала она печет все блины, а уже потом мы вместе садимся пить чай. Вдвоем, если отца нет дома. Но вместо привычного выговора она сказала:

– Сбегай к бабе Дусе. Она яиц просила. И пару блинов ей захвати.

Я быстро доедал свой, пока мама перекладывала яйца из холодильника в пакет. Баба Дуся уже очень стара. Живет одна, и в последнее время, когда здоровье начало подводить, я или мать заходили к ней каждый день, помогали чем могли в доме и огороде, в магазин там сбегать или аптеку. Это не было благородством или какой-то формой показательного великодушия, нет. Просто так мы жили. Так повелось, и теперь уже никто не задумывался о причинах и следствиях. Ее внучка училась с моим старшим братом в школе, они даже встречались. Потом сын бабы Дуси со всей семьей переехал в столицу. Раньше она иногда ездила к ним в гости, а потом чаще они навещали ее и даже пытались насильно перевезти упрямицу в Москву. Но баба Дуся, подобно египетской пирамиде, перемещаться в пространстве не желала. Я ее понимал. Тем более, что от одиночества она тут не особо страдала.

– Баб Дуся, − я, как обычно, зашел к соседке без стука, а та, заслышав скрип двери, уже спешила ко мне из спальни.

– Заходи, заходи, дорогой мой, чай будешь? Сейчас уже пирожки достану из духовки, – она без ненужных благодарностей, как само собой разумеющееся, приняла пакет от мамы и подтолкнула меня к столу, заставляя усесться. Теперь обратно я понесу пирожки – эти передачи продуктов питания туда-сюда были настолько обычными, что не требовали дополнительных пояснений.

– А чего звали-то? Сами бы за яйцами зашли, – я развалился на стуле и вытянул ноги. Без сытного чаепития меня из заложников не выпустят.

– Так внук же мой приезжает. Я говорила тебе позавчера!

И не только позавчера, если уж на то пошло.

– Ну да. И что? – может, она генеральную уборку затеять решила? У меня выходной, и не сильно хочется погрязнуть тут в мытье окон на целый день.

Ее внука, по версии самой бабы Дуси, звали Сашенька-миленький-мой-роднулечка-такой-вымахал-хочешь-фотографии-покажу. И он в наш поселок за двенадцать лет ни разу не приезжал. Сын с женой бывали каждое лето, Танюха, их старшая дочь, тоже иногда навещала бабушку. А вот Сашенька-милый-и-так-далее то учился, то экзамены сдавал, то просто находил другие дела. Я его помнил, но довольно смутно. Они переехали-то, когда мне было лет семь, а он вроде бы года на три-четыре постарше, так что мы и друзьями никогда не были. Так, здоровались по-соседски и все.

– Никитка, так я боюсь, что ему тут скучно будет. Ты ему компанию составь, с парнями там познакомь. У тебя ж и интернет есть, и че там вам ишо надо. А Сашенька, милый мой роднулечка, такой вымахал! Хочешь, фотографии покажу?

Последний вопрос набил оскомину, поэтому я решил не париться с ответом.

– Баб Дусь, да не волнуйтесь вы! Приглядим за вашим… Сашенькой. Свои ж люди! Он когда приезжает? Может, встретить его?

– Да нет, – отмахнулась старушка. – Он на машине. Вечером должен приехать. И ты приходи.

После непродолжительных посиделок я наконец отправился домой. На бабу Дусю я не злился из-за ее просьбы. Заранее предполагал, что не смогу отвертеться от миссии самого очевидного экскурсовода. Сашенька ее был парнем столичным, закончил архитектурный институт, а она очень хотела, чтобы ему тут понравилось. Боялась разочаровать навороченного внука скудостью нашего быта, отсутствием московских тусовок и разнообразия. Он приезжал впервые и сразу на все лето. Наверное, баба Дуся переживала, что наскучит младшему внуку, а такого ей уже не перенести. Хорошо, сделаю все возможное. По крайней мере, видимость точно создам.

Потому, когда раздалось громогласное мамино «Никит, к бабе Дусе внук приехал!», которое, уверен, слышно было и в самой Москве, и теперь Сашенькины родители облегченно выдохнули, что сын благополучно добрался до места, я выждал еще пару часов и снова отправился к соседке.

Машина стояла во дворе. Новенькая черная «Тойота». Я пожалел бедняжку, которая преодолела огромное расстояние по российским дорогам. Войдя в дом, увидел картину, достойную Лувра: Мадонна с младенцем. А именно – баба Дуся, пытающаяся обнять своими худыми ручонками бугая. Они сидели на старой тахте рядом, на коленях у парня лежал открытый фотоальбом, а на шее висела счастливая бабуля. Он тоже улыбался и свободной рукой поглаживал ее предплечье. Они дружно уставились на меня, и я решил, что пришел слишком рано – она еще далека от того, чтоб ему наскучить.

Но баба Дуся тут же отлепилась от Сашеньки-милого-ее-роднулечки-такой-вымахал и вскочила с резвостью молодой лани.

– Заходи, заходи, дорогой мой. Сейчас чаю налью!

Парень тоже встал и шагнул ко мне. Я сразу вспомнил его, еще ребенком. Кажется, он всегда был таким же улыбчивым. И с Танюхой они очень похожи – оба темноволосые, высокие, худощавые, даже разрез глаз такой же. Я ответил на приветствие неожиданным для самого себя:

– А ты помнишь меня?

– Да не особо, если честно, – он улыбнулся еще шире. – Ты же шпенделем был! Белобрысая шпана.

И протянул ладонь, словно хотел потрепать меня по волосам. Что-то подобное в его привычках водилось и в детстве. Я рефлекторно отшатнулся, но с неловким смехом пожал руку. Ненавижу изображать радостные встречи с людьми, о которых годами даже не вспоминал.

– Пойдем, Никит, за стол, а то бабуля меня уже семь минут ничем не кормила.

Моя роль в тот первый день оказалась ничтожной. Я просто слушал, почти не вмешиваясь, как они разговаривают, и пришел к выводу, что Сашка этот – нормальный, в общем-то, парень. Простой, веселый, да и к бабушке своей относится явно очень хорошо. Возможно, она сильно перестраховалась с тревогами. Но все же перед уходом я предложил ему завтра прогуляться вместе. Покажу, мол, что да как теперь у нас.

* * *

Утром, когда выходил на работу, видел, как Саша поливал грядки, а баба Дуся стояла рядом и налюбоваться не могла на свое долгожданное чудо. Заметив меня, оба приветливо помахали, а я помахал в ответ.

Зарисовка «О художниках»

Всегда завидовал художникам. Только у них есть Дар, дающий полноценную творческую эйфорию. Я могу писать стихи, рассказы, когда-нибудь, возможно, напишу книгу. Умею играть на гитаре, хоть и не слишком хорошо: мне подвластно исполнение всех девяноста процентов песен, которые строятся на повторяющихся ля-минор, ре-минор, ми-мажор, ля-минор. Я никогда не пробовал сочинять музыку, но вполне могу представить этот творческий процесс. Он, безусловно, тоже прекрасен. Но недостижимой вершиной для меня всегда было рисование. Воплощение рефлексии. В самом прямом ее значении! Берешь мир, пропускаешь через себя и выплескиваешь обратно на лист. И там появляется кусок мира с твоим фильтром. Мне больно даже представить себе такую форму самовыражения, как больно смотреть на солнце. И этот талант, как ни прискорбно, мне неподвластен, несмотря на все жалкие попытки. После стадии пропускания мира через себя, процесс тормозится – по причине отсутствия нужных рук, наверное. Кажется, слово «зарисовка» ко мне пришло как отголосок этого нереализованного желания. Я рисую словами. Мысль зреет, медленно набирает силу, разбухает, не дает покоя. И лучший способ избавиться от нее – написать зарисовку. Костыль для тех, кто мир через себя пропускать умеет, но рисовать так и не научился.

* * *

– Ты где работаешь? – спросил Саша, когда мы вдвоем шли по улице мимо школы, в которой оба когда-то учились.

– На заводе. Мастером.

– Нравится?

Я погрузился в поиск ответа на пару секунд, а он зачем-то повторил вопрос:

– Тебе нравится работать на заводе мастером?

Я повернулся к нему и натолкнулся на заинтересованный взгляд.

– Знаешь… я особо не задумывался над этим.

– Потому что не хочешь об этом задумываться?

– Скорее всего.

– Понятно.

Уж не знаю, что ему понятно, но настаивать на развитии этой темы не хотелось. Отец работал на том же заводе всю жизнь. Когда я закончил школу, у меня было немного вариантов для выбора профессии. Да нет, я, наверное, уже в раннем детстве знал, что буду работать на этом заводе, потом женюсь, возможно, буду пить и ругаться со своей женой, любить своих детей, но соблюдать с ними режим отцовской строгости. Чтобы они выросли хорошими людьми. И пошли работать на тот же завод.

Весь наш поселок можно пройти вдоль примерно за час, если особенно не спешить. Я показал Сашке все, что стоило его внимания, объяснил, как мы обычно отдыхаем.

– Ты как будто извиняешься, что тут нет драматического театра и цирка, – он прервал со смешком мой рассказ.

– Да нет, – я сначала возразил, а уже после заметил в своем тоне оправдание. – Дело не в том. Я ведь понимаю, что вы в столице отдыхаете иначе, а не бухаете с друзьями на речке, в чьем-то сарае или простецком клубе.

– По сути то же самое. Антураж другой, и бухло, может быть, подороже. Думал, мы там с друзьями каждую субботу в музеи и на выставки ходим? Слушай, нам будет сложно общаться, если ты будешь чертить постоянную границу на «мы» и «вы».

Мне понравилась его манера сразу выделять важное.

– У тебя много друзей?

Он пожал плечами, но потом просто кивнул.

Когда добрались до дома Кирилла, где нас ждала целая толпа, уже смеркалось. Компания была к тому моменту порядком поддатая, поэтому приезжий без труда влился в коллектив. С самим Кириллом они когда-то были одноклассниками, с кем-то Сашка был знаком раньше, с кем-то знакомился теперь. Сначала все, так же, как и я, держались немного скованно. Теперь я увидел это со стороны и понял, о чем он говорил раньше – типа какой-то высокопоставленный эксперт приехал оценивать наш быт, и все стараются произвести на него приятное впечатление. Но, благодаря, конечно, водке и простому стилю общения «новичка», первоначальная показушность растворилась во всеобщем веселье. Уже через час Кирилл закинул руку Сашке на плечо, и они хором распевали «Ой, да не вечер».

Убедившись, что внук бабы Дуси в надежных руках, я посвятил всего себя Маше. Мы с ней не то чтобы встречались… как-то разговор об этом даже не заходил, но случайно оказавшись в одной компании, всегда обнаруживали себя в объятиях друг друга. Сашка, застукав нас за очередным поцелуем, притормозил рядом и удивленно приподнял бровь:

– О, твоя девушка, сосед?

– Маша-Саша, – быстро представил я и вернулся к ее шее.

– Она твоя девушка? – у него странная манера уточнять, пока не услышит исчерпывающий ответ.

– Невестушка! – хохотнула Маша и протянула ему руку. – Приятно познакомиться.

– Взаимно. Простите, что помешал.

– Надолго в наших краях?

Мне пришлось все-таки уделить внимание факту их знакомства. И тут я заметил, как заблестели глаза у моей маркизы страстных объятий и коротких ночевок. Она даже нижнюю губу закусила, разглядывая Сашку. Я не ревнивец, да и особо страстной любви к Маше не испытывал, но ситуация была раздражающе неоднозначной. И это меня разозлило. Я взял ее за руку и потянул к себе. Сам Саша при этом все время смотрел мне прямо в глаза, а лицо его стало непривычно серьезным.

– Мне завтра на смену, так что я сваливаю! Не пропади тут без меня, – я отсалютовал напоследок и направился к выходу. А тот просто кивнул в ответ. – Переночую сегодня у тебя? – это уже Маше, которая снова вспомнила о моем существовании.

Я совершенно не беспокоился, оставляя подопечного в кругу его старых приятелей и одноклассников. Внезапное раздражение улетучилось так же быстро, как и возникло. В конце концов, я не ревнивец.

Глава 2

Зарисовка «За сбычу мечт»

Первый тост у нас всегда одинаков: «За сбычу мечт!». Не знаю, кто придумал это дурацкое выражение, и почему все неукоснительно соблюдают придуманное правило, но именно традиции делают сообщество тесным кругом. Свой от чужого отличается знанием традиций. И каждый раз, произнося это самое «За сбычу мечт», никто за столом и не задумывается всерьез, что должно бы вкладываться в эту мысль. Есть хоть у кого-то из нас мечта? Все уже закончили школу, кто-то работает, кто-то сидит на шее у родни, кто-то свалил в большие города. И все, кто остались, на моих глазах расписались в отсутствии мечты, потому что Новая Засопка – не то место, где мечты сбываются. Дело, конечно, не в месте, а в самом ощущении, а оно постоянно меняется, вместе с возрастом и целями. Например, можно, когда тебе шестнадцать, мечтать о девочке с соседней парты – такой нежной, такой не к месту особенной посреди привычной серости. Мечта о взаимности может и сбыться: поцелуи, встречи, первая любовь, первая страсть и первый секс. А потом она отвечает взаимностью всем, кто тоже о ней мечтал или просто проходил мимо. И твоя мечта тает под натиском простого осознания: девочка эта, предмет твоих грез, виновата только в том, что тоже мечтает! Она мечтает найти того, кто ее мир сделает особенным, кто вытянет ее из бесконечной рутины. Проблема не в тебе или в ней, а в мечтах. Взрослые – те, кто ставят цели, а не погружаются в мечты, дети – те, кто просто еще не пережил несколько необходимых для существования разочарований.

* * *

Всю рабочую неделю мы с Сашкой виделись ежедневно, хотя на тусах с Кириллом и остальными я ему компанию не составлял. Там он прекрасно справлялся и без меня. А мы пересекались только потому, что жили в соседних домах.

Иногда он сам заходил к нам, и моя мама относилась к его визитам точно так же, как баба Дуся к моим. Отца чаще всего не бывало дома, а когда и присутствовал, то сухо здоровался и возвращался либо к телевизору, либо к бутылке. Главе семейства не по статусу демонстрировать особую приветливость.

Однажды я оставил Сашку в своей комнате, пока бегал на кухню за мамиными булочками, а вернувшись, застукал его уткнувшимся в мою тетрадь.

– Эй! Это вообще-то личное! – я поставил тарелку на стол и потянулся, чтобы отобрать свою потрепанную отдушину.

– Погоди, – сухо и серьезно. – Погоди, я сказал! – даже резковато. При этом он развернулся так, чтобы лишить меня возможности просто вырвать тетрадь из рук.

Стало как-то неприятно щекотно. Как будто он грязной ногой наступил мне в душу. Но до того, как я успел обозначить позицию, он захлопнул тетрадь и положил на стол. Точно на то место, где она всегда лежала.

– Никит, у тебя есть мечта?

Я сразу понял, какую зарисовку он успел прочесть, но отвечать у меня желания не было.

– Может, тебе уже домой пора, сосед?

Он смотрел прямо, без тени улыбки.

– Я должен извиниться? – с ударением на слове «должен».

Какой он сложный человек, несмотря на то, что с другими общается довольно просто. Я отвел взгляд.

– Даже не знаю. Лезть в личные дела других – некрасиво. Но ты, наверное, и сам не знал, что лезешь в личные дела. Ладно, забей.

– Никит, извини.

И что? Закатить истерику, как баба, из-за такой ерунды? Это даже не дневник. Просто зарисовки, которые ничего глубинного во мне не показывают. Я как-то моментально остыл и отмахнулся:

– Да ничего. Забей!

– Точно?

– Точно, – я улыбнулся, показывая, что зря вспылил.

– У тебя есть мечта? – эта привычка Саши повторять вопрос, пока его не устроит ответ, немного злила.

– Нет! – огрызнулся я. – Жри булки уже. Мать пекла.

Он уселся на кровать и потянулся.

– У меня есть мечта. Хочу спроектировать небоскреб. Офисное здание и чтоб в самом центре Москвы… И парк вокруг. И еще я хочу побывать в Австралии и Исландии. В Австралии много красивых зданий, хочу увидеть их своими глазами. В натуральную величину. А в Исландии люди странные. Я не понимаю их. И мне интересно, смогу ли я их понять.

Он сбил меня с толку, перенаправив вопрос на себя:

– Все твои мечты реальны. Вполне возможно, что когда-нибудь они осуществятся.

– А твои нереальны? – он улыбался и смотрел так, что мне пришлось тоже улыбнуться. А когда улыбаешься, легко говорить правду:

– Я хотел бы уметь рисовать. Как настоящий художник. Но это невозможно, потому что у меня совсем нет таланта.

– Фотография? – предложил он наиболее близкую замену.

– Нет, это не то, – я поморщился.

Саша протянул руку и ухватил с тарелки самую большую булку. Откусил белый мякиш и сказал с набитым ртом:

– Знаешь, если вокруг моего небоскреба не будет парка, я все равно посчитаю, что мечта сбылась.

И после этого просто ушел, даже не попрощавшись.

* * *

Через пару дней очередной ужин меня застал дома у бабы Дуси, как это бывало нередко и до приезда ее внука.

– Поехали завтра на речку? – предложил Сашка.

– Да работаю же. Вечером сил уже нет куда-то ехать, – я отмахнулся. – Позови кого-нибудь из парней.

– Бабу-у-усенька! – заверещал он рыдающим фальцетом. – А Никита не хочет со мной играть!

Баба Дуся только улыбалась, убирая со стола грязные тарелки.

Я наклонился и похлопал его по руке, утешительно приговаривая:

– Не плакай, мелюзга! Через две недели дядя Никита пойдет в отпуск и тогда поиграет с тобой.

В ответ он вполне натурально надул губы и обиженно отвернулся.

А ночью, когда мозг уже отключился, позволяя телу отдышаться от минувшего дня, меня разбудил шум. Окно было открыто, поэтому Сашка без труда пролезал в комнату.

– Идиот? – уточнил я.

– Поехали на речку, Никит, – ответил тот, усевшись мне в ноги. – Че-т не спится мне.

– Идиот, – сам себе ответил. – Мне с утра на работу. Забыл?

– Просто поехали на речку.

Его поведение было глупым и странным. Неужели он так быстро затосковал без приключений, что начал херить правила приличия? К тому же он вполне мог найти себе компанию и без меня. Но говорил так странно, что мне расхотелось настаивать на своем. Поэтому я откинул одеяло, натянул на себя футболку и спортивные штаны.

Мы доехали на его машине за пять минут. Ночь выдалась звездной, и мерцающий свет отражался в медленно проходящей мимо нас воде.

Я уселся на песок, заявив:

– Купаться не буду.

– Да как скажешь, – неожиданно согласился он и сел рядом.

Глаза слипались от усталости, но было в этом что-то приятное – вот так сидеть молча и смотреть на звезды в воде.

– Расскажи мне о брате, – Сашка нарушил тишину.

– Зачем?

– Они с Таней встречались. Что он за человек?

Я подумал немного:

– У нас с ним разница в десять лет, и мы никогда не были особо близки.

– И все-таки.

– Что с тобой сегодня? Кирилл предложил-таки тебе печаль-травку?

– Расскажи мне о брате, – у него, похоже, клинит, если ему не ответишь.

– Ну… Он очень практичный человек, неплохо зарабатывает. С отцом отношения напряженные. Женат. Двое детей. Живут на другом конце поселка, где пятиэтажки.

– Вы с ним похожи?

Я посмотрел на него, удивляясь неуместному любопытству, но Сашка так и не отвел взгляда от воды.

– Не знаю. Внешне – точно нет. Про характер… не могу сказать. А вы с Танюхой очень похожи, – я решил перенаправить тему. – Она красивая. Как у нее дела?

Он слабо улыбнулся и опустил подбородок на колени.

– Она тогда очень плакала, – я сразу понял, что он говорит о периоде после переезда в Москву. – Ты не представляешь как. Она как будто умирала. Не знаю, сколько она переживала это и пережила ли до конца. Вышла замуж в прошлом году, сейчас ждет ребенка. Муж у нее хороший, на руках ее носит. Она книги с итальянского переводит – ей это нравится, нужды в деньгах у нее и без того бы не было. И все равно мне кажется, что до конца она своего Сережу не пережила.

Я понимал, что отвечать сейчас какую-то банальность было бы не к месту. Сашка явно был настроен не на это. Но что-то ответить было надо:

– Не знаю, переживал ли Серега ее отъезд так же сильно. Говорю же, мы не особо близки. Но через два года он уже стал жить с другой девушкой, потом на ней и женился, – я не собирался извиняться за то, что разлука с первой любовью моего старшего брата не сломала, как Танюху.

– Я никогда ее не понимал, – снова удивил Сашка сосредоточенностью на одной теме. – Я бы на ее месте вернулся. Хоть как, наплевав на мнение родителей, на институт. Просто взял бы и вернулся. А иначе, зачем вообще жить, если для жизни приходится ломать себя?

Я возмутился:

– Им было по семнадцать! Какая жизнь? Какая любовь до гроба? О, они бы под гормонами поженились, факт. И знаешь, где твоя Таня сейчас была? В лучшем случае работала бы кассиршей на нашем заводе! Или носила бы уже третьего ребенка, вместо того, чтобы переводить… с итальянского.

– Может быть, – он согласился задумчиво. – Но я все равно бы вернулся.

* * *

Зарисовка «О семье»

Я прекрасно понимаю, что семьи бывают разными, и описывать какой-то усредненный вариант дело неблагодарное. Но мне хочется выявить хоть какие-то закономерности. Я сейчас не о любви или страсти, а о прочных отношениях, когда мужчина и женщина живут друг с другом уже много лет, прошли вместе через трудности, вырастили детей, возможно, пережили измены и предательства. Какие у них отношения? Моя мать уже по звуку шагов знает, в каком настроении отец. Она не любит ссориться, но когда он перегибает палку – спуску не дает. Они даже ругаются, похоже, по привычке. Ритуально. Вот он снова выпил, она молча демонстрирует свое недовольство, он, более холеричный по натуре, не выдерживает первым и начинает выяснять причины ее кислого вида. Они даже фразами обмениваются одними и теми же. Из года в год. Или, предположим, другая семья, где ссоры не так типичны. Допустим, муж приходит с работы, жена встречает его ужином и спрашивает о прошедшем дне, а потом он задает ей свои вопросы. Уютные разговоры. Одними и теми же фразами. Из года в год. Ритуальные диалоги. И по устойчивости правил эти семьи ничем не отличаются от первых. Как бесконечный день сурка. Это уже давно не любовь между мужчиной и женщиной, это закостенелая модель – кто что должен делать или говорить. Стоит ли она того, чтобы ее поддерживать ежедневным усилием воли?

* * *

В субботу меня все же вытащили на речку, где собралась вся компания – парни, девчонки и море спиртного. Я отчего-то был рад, что Маша не пришла. Созваниваться специально у нас вообще в привычке не водилось.

Я уже искупался и грелся на солнышке, распластавшись на песке, пока Сашка с парой девчонок гоняли в магазин за вином, внезапно возжеланным нашими прекрасными дамами. Я не стал концентрировать внимание на том, что эти же прекрасные дамы с этим же энтузиазмом готовы поглощать и водочку.

Кирилл с Андреем катали по песку футбольный мяч, а я лениво наблюдал за ними, сам не имея никаких сил для активного отдыха. Когда вернулись наши магазинные засланцы, атмосфера едва уловимо изменилась.

Саша, держа в руках пластмассовый стаканчик со спиртным, присел рядом со мной, а мне протянул бутылку пива.

– С Кириллом что-то не так, – озвучил я выводы своих наблюдений.

– Что с ним не так? – без особого интереса спросил Сашка.

– Не знаю точно. Дерганый какой-то, – это и в самом деле было заметно: тот стал говорить громче, как-то неестественно смеяться, зло подкалывать друзей. Но вслух я добавил только: – Сам не понимаю, но что-то не так.

– Знаю, – просто ответил сосед.

Я удивился тому, насколько равнодушно и однозначно это прозвучало:

– Что ты знаешь?

– Сам смотри. Внимательно. Все довольно очевидно, на мой взгляд.

Тут нас потащили снова в воду, потом опять выпивка и глупые шутки. Я даже пару раз пнул мяч. Вечерело, парни разводили костер, все уже обсохли и оделись. Но веселье только начиналось. Девчонки нанизывали шашлыки на шампуры, а я время от времени поглядывал на Кирилла. Если охарактеризовать изменение его поведения одним словом, то у меня получалось «распетушился». Точно. Как будто подросток влюбился и пытается произвести впечатление, привлечь к себе внимание. Но чье? Я осмотрел всю компанию, которая хаотично мелькала вокруг, то приближая, то удаляя отдельные свои частицы. А в центре системы Кирилл, который меняется по мере приближения-удаления только одной частицы.

– Ты будешь дико ржать, – я дождался, когда девчонки отлепятся от Сашки и переключатся на какую-нибудь другую жертву. – Но у меня сложился тупой и единственный вывод.

– Ржать не буду, – заверил Сашка. Он уже был порядком под хмельком и только сейчас натягивал футболку. Девчонок этот факт огорчал донельзя, но становилось уже прохладно.

– Кирилл выпендривается перед тобой!

– Ага, – абсолютно серьезно и даже не задумываясь. – А почему он это делает?

У меня, наверное, лицо вытянулось. Конечно, ответа я не знал.

– Никит, а почему он это делает? – да, эта привычка уже не просто злит. Бесит.

Я продолжал молчать, потому что даже в уме эти слова не складывались в одно предложение.

– Ну же, сосед! – он со смехом хлопнул меня по плечу. – Ты умнее их всех, вместе взятых. Не разочаровывай меня!

Я выдавил:

– Ты. Ему. Нравишься?

– Я ему нравлюсь, – совершенно спокойно повторил он и отправился поближе к костру и шумной компании, которая стекалась в одном направлении.

* * *

Нет, мой мир не рухнул. Просто в голове никак не укладывалась эта мысль, потому что противоречила всему, что я знал о Кирилле и нашем сообществе старых друзей. Эти рассуждения я и озвучил Сашке, когда мы под утро возвращались домой. Но он ответил:

– Не утрируй до такой степени. И никогда не говори с ним об этом. В противном случае наживешь себе злейшего врага. Он не готов признаться ни тебе, ни мне, ни даже себе. Да он сейчас понимает в происходящем с ним меньше, чем мы с тобой, видя это со стороны.

– Мы с тобой точно один и тот же смысл вкладываем в слово «нравиться»? – я не мог до конца уловить, что он пытается объяснить.

Сашка усмехнулся и пожал плечами:

– Думаю, да.

– Ты нравишься ему… я не знаю, может, как человек? Ты интересный, необычный, вы были друзьями в детстве, и поэтому желание произвести на тебя впечатление настолько его захватило?

– Ты так думаешь или хочешь, чтобы так было?

Я себя никогда до сих пор не считал тем, кто упрощает понимание, чтобы было легче его принять.

– Нет, я просто пытаюсь понять.

– Но ты уже понял. Эта симпатия другого рода. Та самая, которая граничит с влюбленностью или страстью.

– Бред. Я знаю Кира столько лет…

– А он знает себя еще дольше! Поэтому ему так сложно. Конечно, он не думает: «Ах, я его хочу», «Оказывается, я гей!» или что-то в этом духе. Он не самоопределяется пока до такой степени.

– Ты хочешь сказать, что он гей? Кто, Кир?! – Сашка сам первым произнес это слово, и оно резало слух.

– Нет, конечно.

Я остановился и потряс головой.

– Теперь я вообще ни черта не понимаю!

Сашка тоже был уже почти трезвый, и, может быть, от усталости его улыбка была какой-то невнятной, мерцающей. Как будто он хотел улыбнуться широко и не хотел улыбаться одновременно. Как будто ему было интересно продолжать эту тему, но он не был уверен, что ее нужно продолжать.

– Никит, попробуй объяснить сам. Я не знаю, в каких словах эту мысль тебе будет понять легче.

Я задумался надолго, и какое-то время мы шагали в тишине. Рядом с домом бабы Дуси остановились.

– Он не влюблен в тебя, – я подбирал слова, отражающие мои внутренние рассуждения. – Пока. Он как будто примеряет это чувство. Прикладывает к себе. Но еще не готов считать его своим. Потому что признав такие эмоции в себе, он уже не сможет считать себя тем, кем был раньше. Сейчас он ни гей, ни натурал, и все будет зависеть от того, хватит ли ему стойкости полностью отказаться от этих эмоций.

– Или смелости их принять, – усмехнулся Сашка. – Да, я думаю так же. Теперь все?

Мне показалось, что он прямо сейчас готов распрощаться, даже с некоторым облегчением.

– Нет! – остановил я. – Если я прав, то сам факт такой внутренней борьбы говорит о том, что изначально он к этому готов не был. Ему не нравился никто из парней до тебя! Это… его первая примерка таких эмоций!

– И? – как-то устало.

– Что-то должно было толкнуть его на эту мысль.

– Например что?

– Ты знаешь. Мне кажется, что ты знаешь! – я вдруг отчетливо это понял. Как заодно и то, что Сашка не захочет отвечать.

– Знаю. Но не хочу об этом говорить тебе.

– Выкладывай уже! Мне теперь очень интересно, а значит, рано или поздно, тебе придется рассказать.

Он вздохнул, продолжая глядеть куда-то в сторону светлеющего неба.

– Лучше бы поздно… А сейчас я все испорчу. В общем, в тот первый день, когда мы уже с ним одни остались, болтали о том, о сем. И я ему сказал, что я гей. Ты бы видел его реакцию! Он чуть не проблевался, пытаясь объяснить, что об этом думает. Но с тех пор он эту мысль и мусолит в голове, привыкает к ней, смотрит на меня по-другому.

– А зачем ты ему это сказал? – мой голос прозвучал откуда-то со стороны.

– Потому что так и есть, – он посмотрел мне в глаза, криво улыбнулся и развернулся, чтобы открыть калитку.

И вот теперь мой мир рухнул.