Текст книги "Темная лошадка"

– Если у него есть какая-то случайно образовавшаяся подвязка с криминалом, то да.

– Фиг тебе. Нам известно, куда он ездил и с кем встречался. Теперь понимаешь, что такое алиби? Есть вещи, на которые надо опираться, а не отталкиваться. Иначе все расследования вообще фикция…

– Успокойся. Я все поняла.

– Слава богу, – порадовался Андрюша. Но в его глазах стояло ядовитое недоумение – «и кто додумался прислать ко мне эту простофилю?!». – Иногда, Софья, подобные дела можно расследовать годами и наткнуться на разгадку лишь случайно. Но, надеюсь, тебе повезет. – В глазах читалась – «как всем дуракам».

Я совсем не обижалась, понимая, что выгляжу наивной дурочкой. Предполагала, что когда-нибудь смогу сыщика удивить, но в бой не рвалась. Пока.

Уже прощаясь с Андреем на автомобильной стоянке, пожаловалась, что никак не могу найти контакта с женщинами Кутепова.

– Их надо чем-то удивить, – с ухмылкой посоветовал детектив.

– Чем? – насупилась я.

– Вы женщины существа особые: кого-то можно удивить фразой из Омара Хайяма, кого-то – позой из Камасутры. У всех свой подход. Но, поверь моему опыту, заинтересуешь один раз, начнут ждать продолжения. Если говорить о женщинах, иногда ожидание длиться годами. Но прояви оригинальность один раз, и они твои.

– Занятно, – пробормотала я и подивилась столь мудрым мыслям в столь молодой головушке.

На следующее утро, когда Рената была в институте, Бьянка пропадала в массажном салоне, а Наталья Александровна уехала с поваром на рынок, я спустилась на двадцать седьмой этаж и позвонила в дверь Стрельцовых. Шел третий день моей жизни в стеклянной коробке на крыше, «родня» стойко и дружно продолжала игнорировать «итальянскую племянницу», и, кроме беседы с няней Нюсей, мне ничего не оставалось. Все расследование сводилось к разговорам и, к сожалению, отнюдь не с основными подозреваемыми. Я попросту собирала информацию, как рекомендовал Туполев, и ждала толчка, всплеска интуиции или хотя бы приветливого «Доброе утро, Софья». Пока же «даму из Вероны» удостаивали лишь сухого кивка головы, несмотря на все старания Михаила Петровича.

Няня Нюся существовала в ином измерении. В этом измерении любили разговоры по-душам, неспешные чаепития и пироги с начинками. Раздельное питание, в приказном порядке предписанное Бьянкой всем обитателям крыши, Нюся считала опасным помешательством и причисляла к вредным привычкам. Повара Сидора Поликарповича – идола кулинарного промысла – Нюся регулярно обзывала «скупой поварешкой» и «обормотом в переднике».

Затяжная гастрономическая война верхов с низами – крыши с «подвалом» – сделала из Нюси ценнейший источник информации, поскольку милейшая нянюшка набирала рекрутов. Обольщала их на родимой кухне ватрушками и ставила под свои знамена. В награду за хороший аппетит волонтер из детективов имел возможность получить помимо добавки еще и несколько часов (насколько выдержит пищеварительный тракт) доверительной беседы:

– Кушай, деточка, кушай. Пироги свежие, утрешние…

– Ням, ням, ням.

Кулинарные происки повара Поликарповича на первое время оставались основной темой предводительницы кулебяк и расстегаев:

– Я тебе так скажу. Какой это повар, когда он каждый грамм считает? Ты его талмуды видела?

– Какие талмуды? – вежливо уточняла я.

– А толстые. Он же бухгалтер, а не повар! Каждую селедку в тетрадку записывает. Кто что съел, кому чего готовил, утро, вечер, – все бутерброды считает.

– Бутерброды? – Я задумчиво чавкнула. – А они при раздельном питании не запрещены?

– Так Ренатке разве запретишь чего? Она пареную рыбу с огурцом не есть не будет. Посидит для форса и айда ко мне: «Дай, няня Нюся, пирожок».

Я посмотрела на тарелку со свежими ватрушками взглядом перекормленного бегемота, – эх, тяжела ты, сыщицкая доля! – и отважно надкусила четвертую булку.

– Няня Нюся, я слышала, у вас тут какая-то жуткая история с убийством произошла? – Если не подойду к главной теме немедленно, воинственная щедрость Нюси доведет до несварения! – Дядя Миша рассказал мне кое-что, но я так ничего толком и не поняла. Кто такой этот Коваленко-покойник?

– Прохвост, – пригвоздила нянюшка и добавила более сердечно: – Царствие ему небесное.

– Так уж и прохвост? – Недоверие слушателя лучший катализатор, провоцирующий неконтролируемое словоизвержение у милых старушек.

– Совсем и есть – прохвост. Врать не стану. И вообще…

Вообще и далее никаких наводящих вопросов от меня не требовалось. Няню несло не хуже аналитического обозревателя итоговых воскресных новостей, я только успевала втыкать провокационные вопросы. И если выжать диалог до сухого сыщицкого остатка, то выглядел он примерно так: аттестовав мне покойного Якова Семеновича в ярких выражениях (кои я позже занесла в клетчатую тетрадочку) – лихоимец, бабник, казнокрад, врун и сплетник, – няня приступила к обработке шкуры новоиспеченной мадам Кутеповой:

– Плясунья, – фыркнула Нюся. – Большое дело в кабаках ногами дрыгать, да голыми ляжками сверкать! Окрутила Петровича и не охнула! – Упрекать, пардон, дремучую Нюсю в предвзятости, я не стала. Объяснить ей, что танцы фламенко не стриптиз, а искусство, пожалуй, невозможно. Молодость Нюся провела под кадрили и вальс-бостон. – Это ж Коваленко их познакомил!

– Еще до гибели первой жены дяди Миши? – быстренько вставила я.

– Раньше, – сказала бабушка и пригорюнилась: – Как познакомил, так Петровичу голову и снесло – почитай, каждую неделю начал в Москву шастать. Уж Леночка-то натерпе-е-е-елась… Врагу не пожелаешь. – Нюся сложила на столе ручки, оплела пальцами локти и, пристроив поверх сооружения объемную грудь, доверительно склонилась ко мне: – Это ж сколько надо терпения иметь? Леночка – чистая душа! А у него то одна профурсетка, то другая, а сам кобелюка – седой да лысый!

– Мужчины, что с них взять, – глубокомысленно согласилась я. – А как Рената и Марат приняли известие о женитьбе отца на Бьянке?

– Маратик, царствие ему небесное, так и не узнал ничего. Это уж когда сын помер, Петрович расписаться надумал. Говорит, законный наследник ему нужон. У них, – няня ткнула пальцем в потолок, – у Кутеповых, наследник завсегда на переднем месте. Что генерал покойный все твердил «род Кутеповых не должен угаснуть», что Миша. Продолжатели рода, говорят, нужны. Это уж потом мы высчитали, когда Миша маленький зачат был – аккурат в тот месяц, когда Марата не стало. Как Марат умер, так, стало быть, Петрович и давай наследников делать. Только фигуру для этого дела не ту выбрал…

– В каком смысле?

Няня внимательно посмотрела на меня, убедилась, что нет во мне лукавства, и пояснила:

– В смысле науки. Этой… генетической. Как Мишенька народился, не сразу распознали, что он хворый. А уж как распознали, Петрович Бьянку в Швейцарию повез, в клинику. Там им и сказали: не будет у вас здоровых детей. Ген какой-то не такой у обоих.

– Вот оно как, – протянула я. – Какая жалость…

– Ты б видела, что с Петровичем творилось! Месяц тучей ходил, ни с кем не разговаривал.

– А когда это было?

– Да, почитай, полгода прошло. Он сначала никому о гене-то не сказал, скрывал, стало быть. Переживал очень, что наследников не будет.

– Так у него Рената есть.

– А зачем ему дочка? Ему парень нужон.

– Странный народ эти мужчины, – пробормотала я. – Как в каменном веке живут.

– У нас в деревне случай был. – Подняв глаза вверх, Нюся приступила к экскурсу в древнюю историю: – Муж жену чуть до смерти не прибил, когда она ему пятую девчонку народила…

– Так то в деревне, – мгновенно перехватив инициативу, перебила я. – Там пахать и строить надо.

– Ну, может и так, – неожиданно легко согласилась няня. – А дочка-то завсегда родителей приветит, не то что невестка… Ой! Тут к Бьянке родитель в гости приезжал. Чистый цыган, я тебе скажу. Волосы кучерявые, зубы золотом блестят…

– Цыган?! – искренне поразилась я. – Настоящий?!

– Нет, этот, как его… румынец!

– Румын? – поправила я.

– Да. Настоящий румынец из Румынии. Богатый. Дома в Москве строит. Он в студентах-то с Бьянкиной мамой познакомился. Расписались они. А потом, значит, как институт закончил к себе в Румынию вернулся.

– Один?

– Один. А тут, видишь, через тридцать лет родную кровь вспомнил.

– И как Бьянка?

– А никак. Каменная вся. Что есть папаша, что нет его. Она у нас вообще – холодная. Как танцы-то свои танцевала?

– Говорят, замечательно, – прокручивая в голове шустрые сыщицкие мысли, невпопад вякнула я.

Мысли у меня клубились, роились и множились. Появление Бьянкиного отца-румынца ненавязчиво легло на разговор о младшем сыне Михаила Петровича: все это завязывалось в одну большую проблему для мадам Кутеповой.

Сын Кутепова и Бьянки не был дауном, но в развитии отставал так заметно, что, глядя на него, я отчего-то чувствовала себя неловко. Мальчик был довольно толстым, с крупной головой и как бы размытыми чертами лица. В два года он с трудом ходил, и няне Свете запрещалось брать его на руки, чтобы ребенок совсем не обленился.

– Только ножками, Света, только ножками. Его надо заставлять ходить самостоятельно.

Няня Бьянку побивалась и выполняла предписания. К Мише каждый будний день приходили то врач-дефектолог, то логопед, то массажист, они занимались с ним, тренировали, а после их ухода ребенок оставался в добрых и мягких Светиных руках. Такая няня – превосходный выбор или редкая удача.

Отношение Бьянки к сыну я некоторое время не понимала. Она входила в детскую, прислонялась спиной к стене и, скрестив руки на груди и зябко кутаясь в шаль, долго-долго смотрела на сына. На ее лице застывало загадочное выражение, и пока я его не расшифровывала, то чувствовала полную дезориентацию – любит ли мать сына? Нужен ли он ей?

Потом догадалась. Глядя на Мишу, Бьянка испытывала растерянность. И недоумение. Как у нее, здоровой, молодой женщины мог родиться такой ребенок?! Холодности в ее глазах не было, только растерянность и усталость. Скорее всего, она изводила себя вопросом: «Что и где я сделала не так?!»

Рената же младшего брата обожала! Она плевать хотела на все запреты врачей, таскала ребенка на руках, без усилий подбрасывала вверх, ловила и хохотала вместе с ним. Она могла часами ползать с ним по полу, строить дом из кубиков, листать книжки и вообще – разговаривать, общаться. В первый же вечер в этом доме я видела, как, прижимая к себе дремлющего брата, Рената больше часа сидела в неудобной позе перед чуть слышно работающим телевизором, ждала, пока ребенок уснет окончательно, и лишь потом передала его Свете. Не забыв чмокнуть в теплую макушку.

Бьянку такая любовь слегка раздражала. Людям свойственно завидовать тому, чего они лишены сами.

А теперь у одной из подозреваемых – Бьянку я смело занесла в этот список одной из первых, – помимо нездорового ребенка, появился еще и батюшка-проходимец. (Золотые зубы и румынские сказки о «построенных домах в Москве» проходят только у нянюшек-кухарок.) Ребенок требовал расходов и ухода, батя, пожалуй, тоже мог на иждивение претендовать. Что, если у мадам Кутеповой возникли финансовые трудности?

…– О чем пригорюнилась, девонька? – ласковый голос Нюси вывел меня из задумчивости.

– Да вот – все о жизни. Был человек, и нет его. А правду говорят, что пистолет, из которого этого Яшу пристрелили, из вашего дома пропал? – Возвращение к основной теме далось нелегко, но округлившиеся глаза и текст на едином выдохе, произвели на Нюсю благотворное впечатление.

– Правда, – понизив голос до шепота, сказала она. – Петрович совсем весь извелся. Нелегко своих-то подозревать.

– А почему своих? – совершенно «удивилась» я. – У них прислуги полный дом.

– Прислуга, – фыркнула няня. – Это Поликарпыч, что ли? Он окромя своих поварешек не видит ничего. А Таська дальше швабры.

– А Света?

– А Светка простодырая. За дитем хорошо смотрит и только-то. Она и из дома-то только с коляской выходит – туда и обратно. Она ж из деревни в город приехала, десять месяцев на маляра проучилась и сразу на крышу в ремонтники попала. Там Бьянка ее и разглядела. Поговорили они про деток – Светка с десяток братишек и сестренок вынянчила, – Бьянка ее и разыскала после родов.

– Ой, ну и дела, – покачивая головой, протянула я. – Как страшно жить… Это что же – пистолет мои родственники стащили?!

– Ну, насчет твоих родственников сказать ничего не могу, а вот мои, – я сразу поняла, что речь ведется о двух няниных воспитанниках – Георгии Павловиче и сыне его Мите, – этого сделать не могли. Митя в тот день вообще наверх не поднимался. Петрович его по телефону попросил Яшу в аэропорту встретить и в гостиницу определить.

– А Георгий Павлович?

Нюся словно уксуса глотнула:

– Ходил. К Мише в кабинет, о чем-то они там разговаривали.

Спрашивать о том, находился ли Георгий Павлович один в кабинете хотя бы какое-то время, я не стала. Нюся навряд ли об этом знает – это во-первых, а во-вторых, не стоит надеяться на крепкую дружбу, если я начну лезть с расспросами про ее любимцев. Пока мы только мило перетираем кости ближним и плюшками балуемся.

– Няня, а дядя Миша сильно испугался, когда труп Коваленко в гостинице нашел? Я б, наверное, в обморок грохнулась…

– Куда там, в обморок ему, – отмахнулась Нюся. – Бесился. Дом вверх дном перевернул – сам, никакой милиции не угнаться, – Ренатку наказал. Посадил под замок, она до сих пор гулять никуда не ходит. А ты разве не заметила? – Няня удивленно посмотрела на меня.

Как ни поразительно, но нет.

– Я думала, что Рената у вас домосед…

– Думала она, – растягивая гласные, с укором буркнула Нюся. – Да Ренатка дня дома просидеть не может! Прибежит из института, покрутится, к отцу поластится и фью-ю-ю-ють, только ее и видели. То на дискотеки, то на дни рождения…

– А за что Михаил Петрович ее наказал? Может, просто зло срывал?

– А кто его поймет. Я Ренатку тогда два дня не видела, она ко мне даже за пирогами не спускалась. Может, натворила чего, или он просто так орал. Ренатака тогда первую недельку тихо, как мышка, просидела, а потом давай бесноваться – отпусти ее на гулянку да отпусти. Но Петрович тут выдержку проявил – сидеть, я сказал, и точка!

– И что Рената?

– Смирилась. Несколько дней голодную забастовку делала, потом смирилась.

Странная ситуация. Почему Кутепов запер дочь дома?! Девятнадцатилетняя девушка, живая как ртуть, яркая, общительная – и под замком. Финансовых рычагов у Кутепова нет, дочь гораздо богаче отца, допрыгается Михаил Петрович до открытого бунта…

– Возможно, они из-за Якова Семеновича поссорились? Мне сказали, что Рената его терпеть не могла.

– А кто его терпел-то? Петровичу все домашние как один сказали: видеть Яшку не желаем.

– И Бьянка?

– И Бьянка, – твердо произнесла Нюся. – Зачем он ей? О танцульках напоминать? Бьянка нарочно с соседями на дачу укатила, что б с Семенычем, значит, не встречаться.

– Соседи это Хорские?

– Ага, они, прилипалы. Крутятся возле Бьянки, словно она медом намазана…

Чету Хорских – Валерию и Алексея – я видела только один раз и то мельком. Меткое словечко няни Нюси «прилипалы» как нельзя лучше характеризовало эту парочку.

– А давно они здесь квартиру снимают, няня Нюся?

– Да, почитай, полгода уже. Как только Петрович Бьянку из Швейцарии привез, так и они нарисовались.

– Мне показалось, дядя Миша их не очень жалует…

– Не жалует, – согласилась няня. – Но куда ж денешься-то? Бьянка после клиники шибко расстроенная ходила, а эти все же развлечение, старые друзья, стало быть…

– Благородно, – кивнула я и добавила: – Досталось Бьянке от жизни. Детей больше не будет, со сценой рассталась…

– Сцена, – махнула ладошкой Нюся. – Да разве ж это сцена! Вот наша Ташка – артистка! – когда из театра ушла, чуть умом не тронулась.

– Да что вы говорите? Ни за что бы не подумала. Наталья Александровна такая уравновешенная женщина.

– Много ты понимаешь в уравновешенных. Артистка она настоящая. Когда ей колено прострелили, она не сколько ногу, сколько голову лечила. Полгода к мозгоправу ходила, во как переживала!

Судя по последнему тексту, мелкая кулинарная война «верхов с низами» доходила до абсурда. Психические проблемы своей Таши Нюся возводила в ранг добродетели – почти гордилась, – Бьянке в тех же переживаниях категорически отказывала. «Не актриса и все!»

(Посоветовать, что ли, «дядя Мише» привлечь няню Нюсю для работы на кухне пентхауса? Нюсины пироги могут стать гвоздем любого банкета, поди, не разучились еще расейские негоцианты расстегаи кушать…)

Поговорив еще на всяческие отвлеченные темы – погода, здоровье, производственные успехи Георгия Павловича и Дмитрия Георгиевича, лишний вес как таковой и зачем нужны диеты(?!) – мы нежно выразили обоюдную приязнь, и Нюся отправилась провожать гостью до порога.

Открыв мне дверь квартиры, няня потянула носом и тут же зажала его двумя пальцами:

– Крыса, что ль, в мусоропроводе сдохла? Чуешь, как воняет?

Я чуяла. На площадке стоял дикий, тошнотворный запах.

– Надо домоуправу звонить, – произнесла нянюшка с явным французским прононсом. – Задушат совсем.

Я согласилась, что до удушения осталось совсем чуть-чуть, пожелала Нюсе доброго здоровья и шустрым Карлсоном взлетела на крышу.

Пробежав до своей комнаты – полученная информация жгла пятки и окрыляла – я тут же набрала на сотовом номер Андрея:

– Вы знали, что Наталья Александровна два года после ранения посещала психотерапевта?

– Нет, – быстро ответил детектив.

– Жаль. Надо бы выяснить, как глубока ее ненависть к Коваленко. Не считает ли она его виновным в крахе сценической карьеры?

– В смысле из-за того, что во время налета он в подвале отсиделся, и пытали ее, а не директора фирмы?

– Да. Хорошо бы переговорить с этим психологом.

– Это врачебная тайна, – напомнил Андрей.

– Когда речь идет об убийстве, не до профессиональной этики, – фыркнула я.

– Ну-у-у, не знаю, – пропел Андрей.

– Если я устрою тебе командировку на Дальний, ты согласишься слетать?

Андрей ответил почти не задумываясь:

– Конечно.

– Тогда договорились. Жди звонка.

Туполев отозвался моментально:

– Слушаю тебя.

– Надо отправить одного человека на Дальний, – сразу вступила я.

– Зачем? Что-то проясняется?

– Не знаю. Для того и надо.

– И все же…

– Назар, – перебила я, – если ты против, так и скажи. Я сама в состоянии командировку оплатить.

– Ладно. Присылай человечка ко мне, Антон все сделает.

– Не человечка, – немного разозлилась я, – а очень хорошего, ответственного товарища. Кстати, советую – обрати на него внимание. Парень с мозгами. Зовут Андрей. И денег дай в дорогу побольше, не исключено придется свидетелям за говорливость приплачивать.

– Дам. Что еще?

– Все, – сказала я и попрощалась, не забыв передать координаты Андрея.

Я шагала вверх по черной лестнице и думала о том, что сегодня вечером, до или после ужина, нужно спросить Михаила Петровича, почему двенадцатого апреля он посадил свою дочь под замок. И отчего-то у меня было предчувствие, что легким этот разговор не станет.

Андрей позвонил через час, и диалог с ним не сложился. Мужчины, как сговорившись, решили в тот день портить мне настроение.

– Значит, ты все же работаешь на Туполева? – не очень любезно произнес детектив.

– Почему «все же»?

– А предчувствие было. Кто еще мог заставить Кутепова вновь начать расследование…

– Он не заставлял! Он помочь хочет!

– Ну-ну. А ты та самая девушка, которая поймала Самоеда?

– Это он меня поймал, – вздохнула я. – А потом спецназ подключился.

– Расскажешь? А то слухи разные ходят…

– Обязательно.

– Приятно будет поработать вместе, – с каплей яда произнес Андрей.

– Прекрати, пожалуйста. Что по делу?

– Денег дали. Билет заказали. Также дали кое-какие подвязки.

– Не кутеповские?

– Нет. Когда подключается Назар Туполев, все приобретает исключительность, – и вздохнул. – Не думал, что придется когда-нибудь на него поработать.

– Почему?

– Не важно.

Я произнесла уже с мягким упреком:

– Почему ты злишься?

– Сам не знаю. Но спросить хочу: ты уверена, что Туполев не замешан в этом деле? Что нет у него здесь своих интересов?

– Уверена.

– Тебе виднее. Но в нашем городе везде, где замешаны большие деньги, есть интересы Туполева…

Большая поклонница поговорок, я всегда была согласна с утверждением, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Но мало согласиться, важно следовать полученной рекомендации: сначала накорми молодца, потом приставай с расспросами. Но почему-то у женщин часто получается до смешного наоборот: знать знаем, другим советы раздаем, а сами в нужный момент упускаем такую важную деталь, как полный мужской желудок. Я выловила «дядю Мишу» в момент, когда у него от голода звенели голова, желудок и нервы: Кутепов ворвался в дом голодным ураганом. Пробежал по передним комнатам, поцеловал жену, клюнул в щеку дочь, потрепал сына по макушке и, получив от Таши извести – ужин будет готов через двадцать минут, – закрылся в кабинете.

Мое нетерпение было понятно. Шесть часов я прикладывала наказание Ренаты к разным обстоятельствам, и в любой схеме всплывал наиболее очевидный ответ: воспитательный момент.

– Михаил Петрович, – заходя в кабинет и плотно прикрывая за собой дверь, приступила я, – нам надо поговорить.

Кутепов сидел за столом и проглядывал бумаги.

– Что-то важное? – без тени заинтересованности, не отрывая глаз от документов, спросил он. Иногда мне казалось, что «дядя Миша» начинает считать меня настоящей «итальянской племянницей». Бурчит совершенно по-родственному и не особо лакируется. – Что-то выяснилось?

– Почему вы двенадцатого апреля накричали на Ренату и посадили ее под домашний арест? – в лоб спросила я.

Кутепов снял очки, отложил их в сторону и устало потер лицо ладонями.

– Это не имеет отношения к интересующим нас событиям.

– Можно об этом буду судить я? – с некоторой ласковостью спросила я.

– Занимаясь Ренатой, ты теряешь время, – проворчал Михаил Петрович.

– И все же.

– Я еще раз повторяю, – с нажимом произнес хозяин дома, повышая голос, – занимаясь Ренатой, ты теряешь время!

Честно говоря, я слегка опешила. Ни окрика, ни отпора я не ожидала, поскольку считала свой вопрос весьма тривиальным: отца спросили, за что он наказал дочь? Если он так уверен, что Рената не имеет отношения к убийству, то не лучше ли объясниться?

– Это какая-то тайна?

– Это семейная тайна, – делая упор на слове «семейная», проскрипел Кутепов.

– Она может иметь какое-то отношение к убийству Коваленко?

– Категорически – нет. Поверь. Категорически – нет! Рената наказана совсем по другой причине, и оставим эту тему.

Он нацепил очки на нос и сделал вид, что погружен в работу. Но бумаги в руках Кутепова слегка подрагивали, щеки побагровели, и я всерьез испугалась сердечного приступа.

Получалось так, что меня – выставили. Прикрыв за собой дверь кабинета, я прижалась спиной к прохладной стене и некоторое время стояла без движений. Ощущение было мерзопакостное. И если бы не некоторая упрямая злость, я бы тут же побежала в свою комнату и начала паковать чемоданы.

За кого он меня принимает? За девочку для битья?! – стучало в висках. Пошел он к черту! Не хотите, чтобы я копалась в вашем белье, увольте. Напрашиваться не стану.

Мимо, с подносом в руках прошла Таисия. Из кухни доносилось позвякивание посуды, Сидор Поликарпович колдовал над раздельными блюдами. Ужин, как обычно, оформлялся с некоторой претензией на снобизм.

Ужин. Таисия. Привередливый повар. Разговорчивая Нюся, как катализатор мыслительной деятельности.

Догадка ударила так, что я едва не задохнулась от предчувствия удачи. Вот. Вот где я получу подтверждение своих подозрений!

Неприятный разговор с хозяином дома и нетерпение совершенно лишили меня аппетита. Я бы с удовольствием вовсе отказалась от ужина и заперлась в своей комнате – «дядю Мишу» видеть не хотелось! – но манкировать традициями принявшего меня дома не решилась. Этот ритуал соблюдали показательно прилежно. Как ужин в казарме.

Рената трепалась о студенческой жизни, Кутепов был мрачен, Бьянка необыкновенно рассеяна и, когда муж обратился к ней с обыденным вопросом, растерялась и ответила невпопад.

Наталья Александровна редко садилась за стол с Кутеповыми. Она предпочитала ужинать у себя дома с мужем и сыном. Она лишь отслеживала сервировку и очередность поступления блюд, отдав повару распоряжения-пожелания относительно меню следующего дня, она уходила к себе. На этом работа экономки заканчивалась.

Бьянку такие отношения с сестрой первой жены Михаила Петровича вполне устраивали. Хотя иногда казалось, что она предпочла бы вообще не встречаться с этой родственницей мужа. Когда-то его так поразила преданность Натальи Александровны, что в некотором смысле он считал ее эталоном настоящей женщины. Согласитесь, жену это должно напрягать.

За ужином я молчала. Ко мне не обращались даже при передачи солонки. Но сегодня такое невнимание меня устраивало. Я отбывала повинность и ждала вечера. Когда опустеет кухня, когда все разойдутся по своим комнатам, и я наконец утолю любопытство. Я предчувствовала, что в записях Сидора Поликарповича может скрываться бомба.

Сразу после ужина Кутепов заперся в кабинете, женщины собрались в детской, я выждала некоторое время и на цыпочках прокралась к кухонному шкафу, где шеф-повар держал журналы для записей. Специальную книжечку с детским меню оставила на полке. Толстенный поварской талмуд, а попросту амбарная книга, с трудом уместился под кофтой. Юркой мышью я проскользнула до своей комнаты, раскрыла журнал и погрузилась в чтение.

Нюся оказалась права. Если бы среди поваров проводился конкурс на звание «сухаря-формалиста», Сидор Поликарпович занял бы там все призовые места. Кудесник от кулинарии оказался педантом в кубе.

Переворачивая страницы, я с полчаса привыкала к его манере вести дневник трудовых достижений и вникала в суть.

Когда наконец вникла, раскрыла страницу, обозначенную как «12 апреля». Обед присутствует, количество едоков – хозяева два человека, Рената и Михаил Петрович, – прислуга стоит отдельно, на месте ужина прочерк.

Решила проверить еще раз. Записки Сидора Поликарповича выстраивались в строгом порядке, каждая графа на странице стояла на своем месте, список едоков был обязателен, даже если за столом ожидалось присутствие одного человека.

Двенадцатого апреля присутствие за ужином Ренаты даже не предполагалось. Вероятно, именно поэтому повар ушел из дома пятнадцать минут шестого. И если судить по книге, он не нарезал для девушки даже бутербродов.

Получается, что, пообедав, дочь Кутепова шесть часов сидела дома, писала реферат и ни разу не попросила чашки чаю. Это за работой-то? Редкое упорство. А если верить записям Сидора Поликарповича, то вообще небывалое. Как любитель «перекусов» Рената чаще всего встречалась в его отчетах.

Рената была сыта? Собиралась ужинать вне дома?

Или ее вообще отсутствовала?

Вопросы. Предположить можно всякое. Например, голодную забастовку или визит к няне Нюсе за чебуреками…

Нет. Нюся говорила, что она вообще два дня Ренату не видела.

Значит ужин с друзьями? Ресторан? Забегаловка? День рождения?

Черт, как же это выяснить?!

Приглашать Кутепова и, сунув ему под нос талмуд, требовать ответа, мне почему-то не хотелось.

Ренату и Наталью Александровну тоже не спросишь. Для них я бедная итальянская племянница, а не резвый российский сыщик.

Слепо глядя перед собой, я нашарила на столе мобильник и, не глядя на телефон, пробежала большим пальцем по кнопкам. После возникновения в трубке глухого баритона поздоровалась:

– Привет, Антон. Как дела? Мне нужна твоя помощь. Очень нужна. – Андрея я отослала на другой конец страны и кроме как к Антону мне обратиться было не к кому.

Начальник личной охраны Туполева всегда очень серьезно относился к моим словам и потому произнес деловито:

– Какая конкретно?

– У тебя есть связи в службе противоугонного спутникового слежения за автомобилями?

– Разумеется.

Кто бы сомневался. Дорогие, охраняемые тачки олигарха, думаю, обеспечивают неплохую прибыль этой службе.

– Ты не мог прямо сейчас съездить к этим ребятам и узнать, где находилась машина дочери Кутепова двенадцатого апреля в шесть часов вечера? Я слышала, что ее «рено» снабжен этой системой, и, по-моему, у них какое-то время хранятся записи передвижения объектов…

– За ограниченный период времени, – вставил Антон. – Хорошо, съезжу. Прямо сейчас?

– Если можно. А то я рехнусь от скорбных мыслей и решу, что меня тут все дурачат.

– Уже поехал, – сказал Антон и отключился.

Начальник личной охраны Туполева был показательно немногословен. Говорливость нападала на него трижды, и каждый раз по моему поводу. Его необыкновенно удивляло, почему разгадка некой тайны давалась неопытной Софье – существу с помадой на губах, а не ему или ребятишкам из органов?! Мне трижды удавалось удивить этого, пожалуй, единственного друга Туполева. И как мне показалось, Антон начал питать ко мне некие чувства.

Опущу рассказ, как я ждала его ответного звонка. Я с трудом отучилась от детской привычки грызть ногти и весь этот час только и делала, что уговаривала зубы не вцепиться в ноготь большого пальца.

Говорливость Антона побила все рекорды. Он был неплохо осведомлен о ситуации вокруг убийства в гостинице и поэтому имел повод впасть в стыдливое недоумение:

– Ты не поверишь. Но все записи относительно передвижения машины дочери Кутепова не просто сохранены, а фиксируются по личному распоряжению папаши. И указание это поступило именно двенадцатого апреля. Каково, а?

– Где стояла машина Ренаты? Дома? – почти крикнула я.

– Нет. Пиши адрес. – Пока я записывала, Антон продолжил разговор вопросом: – Почему ты решила еще раз проверить алиби дочери Кутепова?

– Была причина. Встретимся, расскажу.

– Кстати, хочу добавить, Кутепов позвонил на пульт в девять вечера. Примерно через полчаса, после того, как его отпустил следователь из гостиницы. Мне повезло – двенадцатого апреля дежурил знакомый оператор, он принял звонок, и, по его словам, Кутепов был в ярости.

– А этот твой знакомый не догадался стукнуть куда следует об этом происшествии? Очень бы парень следствию помог…

– Шутишь? Как он мог связать звонок взбешенного клиента с каким-то убийством в гостинице? И как ты догадалась о том, что дочери Кутепова не было в тот вечер дома?

– Ох, до чего ж ты, Антоша, парень въедливый, – усмехнулась я. – Ладно, слушай. – Я быстро рассказала о наказании Ренаты, об отсутствии в поварском талмуде записей относительно ужина, и закончила словами: – Недавно я услышала, что машину Ренаты уже угоняли, и сейчас Кутепов поставил ее на спутниковое слежение. В общем, все просто.

– Понятно, – протянул Антон. – Пробить для тебя полученный адрес?

– Если можно. Я завтра же туда съезжу.