Текст книги "Темная лошадка"

– Одна? Может, лучше сообщить следователю о новых обстоятельствах, а он оперов отправит?

– Антон, – медленно начала я, – я живу в этом доме. Я разговариваю с его обитателями. Хоть и не радушно, но меня приняли в семью. Михаил Петрович твердо сказал – наказание Ренаты не имеет отношения к убийству. Как я буду выглядеть, если настучу следователю, заложу семейку, а история выеденного яйца не стоит, и наказание Ренаты постыдная семейная тайна?

– Думаешь? – задумчиво пробормотал Антон.

– Скажем так – предполагаю. Поэтому, прежде чем бежать с докладом к следователю, я все проверю сама. Договорились?

– Хорошо. Только я поеду с тобой.

– Буду рада. Действительно. А Туполев отпустит?

– Отпустит. С тобой отпустит.

– Тогда договорились. У тебя есть список приятелей Ренаты, сравни на всякий случай…

– Учи ученого. Сегодня уже поздно, завтра утром позвоню ребятам из опергруппы и узнаю, не живет ли кто из знакомых дочери Кутепова в означенном месте. Когда за тобой заехать?

Я задумалась. Ехать в незнакомое место и расспрашивать соседей лучше всего после десяти утра. Самый словоохотливый контингент – старушки-кумушки-нянюшки – появляется во дворах не раньше, чем весеннее солнце качественно прогреет скамейки.

– Встретимся в сквере у дома Кутеповых в десять. Устроит?

– Устроит.

– Тогда до завтра.

Мы распрощались, и я на цыпочках поволокла талмуд в конторку повара. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отвыкнут от стыда за подобные деяния, но в ту ночь, пробираясь на кухню, я чувствовала себя засланным казачком.

Возле дома, к которому меня подвез Антон, не было ни нянюшек, ни кумушек. Частный сектор почти в центре города, избушки вперемешку с дворцами, и никаких соседей у плетней. Я сама не так давно жила в похожем районе, о чисто деревенской подозрительности обитателей одноэтажной России знала не понаслышке и – приуныла. Тут с расспросами близко не подпустят. Предпочтут спустить собаку и лично облаять из-за забора.

Однокурсница и подруга Ренаты с напевным именем Любава жила в одном из кирпичных, но не чрезмерно шикарных домов, на крыше не стоял букет из ромашек спутниковых антенн, в общем, впечатление домик производил приятное и ненавязчивое. Тихий переулок впечатление усиливал. О Любаве я уже неоднократно слышала от Ренаты.

– Ну, что будем делать? – выплескивая голосом уныние, сказала я.

– Закон нарушать, – буркнул Антон.

– Серьезно?

– Сейчас увидишь, – ответил бодигард, вышел из машины и направился к пожилой женщине, медленно бредущей по переулку с огромной сумкой в руке, из которой торчал пучок зелени и перья зеленого лука. Судя по направлению и запасам, тетушка топала от центрального рынка и явно была местной – она на ходу доставала из кармана жакета связку ключей.

Когда один из них был вставлен в скважину замка ворот нужного нам дома, Антон встал у нее за спиной:

– Добрый день. Следователь городской прокуратуры Антон Сергеевич Ковальчук.

Женщина охнула и едва не выронила сумку. Прижавшись спиной к воротам, она испуганно смотрела на красную корочку, предъявленную глазам, и заметно бледнела:

– Я так и думала, – вздохнула. – Долго же вы до нас добирались…

Антон сурово оглядел тетушку, забор и прилегающую территорию.

– Однако добрались, – буркнул.

– Ну, проходите, коли так, – оправившись от неожиданности, пропела женщина и пригласила нас в дом.

Поднимаясь по крыльцу за «следователем прокуратуры Антоном Сергеевичем», я уткнулась носом в его воротник и ехидно прошептала:

– Где удостоверение спер?

– Где спер, там уже нет, – в тон ответил охранник и, сняв куртку, повесил ее на оленьи рога, прибитые над шеренгой тапочек в прихожей. – Вы, если я не ошибаюсь, тетя Любавы, Антонина Яковлевна?

– Не ошибаетесь, – вздохнула женщина.

Как приятно работать за спиной профессионала! Я только успела выстроить извилины в боевой порядок, а Антон уже выбрал из списка жильцов наиболее подходящую кандидатуру и штурмует бастион.

Антонина Яковлевна провела нас в гостиную, обставленную с шиком расцвета брежневского застоя, и усадила в кресла, расставленные вокруг журнального столика. Потом вдруг спохватилась и предложила:

– Чаю, кофе? Или сока хотите?

– Спасибо, не стоит беспокоиться, – с суровой мужественностью (сериал «Следствие ведут знатоки» рыдает от зависти) сказал Антон. – Думаю, вам не надо напоминать о неразглашении и конфиденциальности нашей беседы?

– Не надо, – опять-таки вздохнула Антонина Яковлевна. Каждое слово и даже знак препинания вылетали из нее на вздохе и полувыдохе.

– Вы не будете возражать, если при нашей беседе будет присутствовать приписанный ко мне стажер? – доставая из кармана блокнот и ручку, протокольно спросил Антон.

Женщина испуганно посмотрела на «приписанного стажера», то есть на меня, и по коровьи шумно выдохнула:

– Не буду. Чего уж там.

– Тогда поговорим о событиях вечера двенадцатого апреля. Что вы можете добавить или рассказать следствию?

Я мысленно аплодировала Антону. Он ловко обыгрывал слова, словно знал обо всем и приехал лишь уточнить некоторые детали.

– А что рассказывать-то? – Антонина Яковлевна опустила глаза и вцепилась в угол кофты, перебирая его пальцами. – Набедокурили детки…

– Угу, – невнятно буркнул Антон. – Расскажите, пожалуйста, все, что вы видели, с самого начала.

– А что я видела?! – вспыхнула женщина. – Я ж их сумки не проверяю! Родители целый день на работе… вы ведь знаете, кем они работают?

– Безусловно, – кивнул Антон и поразил меня в самое сердце. Не сверяясь с записями в блокноте, тут же выдал текст: – Андрей Иванович коммерческий директор станкостроительного завода, Инесса Викторовна завотделом в администрации…

– Вот! – не дала договорить об Инессе Викторовне Антонина Яковлевна. – Целый день до вечера в своей администрации! А потом ко мне с претензиями, что да как…

– Успокойтесь, пожалуйста, Антонина Яковлевна, – любезно произнес «следователь Ковальчук». – Я лично вас ни в чем не обвиняю.

– И на том спасибо, – вздохнула женщина. – Мне и без следователей обидчиков хватает.

– Вернемся к событиям двенадцатого апреля. Когда пришли дети?

– Так сразу после занятий, часа в четыре. Приехали и сразу в Любкину комнату – шасть. Заперлись. Я тут, на этой половине была, ужин готовила, телевизор смотрела. Они там что-то пошумели сначала, а потом, уже около шести, угомонились. Ну, думаю, наконец-то заниматься начали.

– Понятно, – кивнул Антон. – Что было дальше? Вы к ним заходили?

– Была разочек. Но Любаша мне сказала: «Не мешай, теть Тонь, мы заниматься будем». Я говорю: «Ужинать будете?» Она говорит: «Нет, мы чипсов с собой купили». Потом музыка у них тихонько играла, Любава всегда уроки под музыку готовит… Я и думала – занимаются они.

– Можно будет позже взглянуть на комнату Любавы? – спросил Антон.

– Так глядите. Там прибрано.

– Когда вернулись с работы родители Любавы? – уверенно продолжил «следователь Ковальчук». И тут же получил в лоб:

– Так не вернулись они, – удивилась Антонина Яковлевна. – Они ж в Таиланде были. Две недели.

– Конечно, конечно, – сконфузился «следователь». – Извините, совсем запутался, столько дел, столько свидетелей…

Я посчитала нелишним выручить друга и вернуть достоверность нашей беседе:

– Когда приехал отец Ренаты? В половине десятого?

– Даже раньше, – задумалась женщина. – Думаю, минут двадцать было…

– Он сразу прошел в комнату к детям?

– Конечно. Ренаткина машина перед домом же стояла. Он как вошел, сразу к ним. – Вспоминая вечер двенадцатого апреля, женщина покачала головой. – Ну и крику было… До сих пор перед соседями стыдно. Он Ренатку чуть не за волосы к машине волок. Думала, убьет.

– А она? – быстро спросила я. – Сопротивлялась?

– Куда там! – Антонина Яковлевна махнула рукой. – Они себе столько этой дряни вкололи, Любава после сутки как чумная ходили…

Мы с Антоном переглянулись, и я осторожно задала вопрос:

– А что именно они себе вкололи?

– Об этом лучше у Михаила Петровича спросить. Любава сказала: он сразу от нас дочь в наркологическую лечебницу повез, анализы делать. До сих пор каждую среду туда мочу на анализы лично возит – сторожит, значит, дочь-то.

– Это тоже вам Любава рассказала?

– Да. Родители теперь запрещают девчонкам встречаться. В институте видятся, никуда не денешься, а после ни-ни. Сразу домой.

– Понятно, – кивнул Антон. – А вы знаете, кто в тот день купил и принес наркотики?

Антонина Яковлевна опустила глаза:

– Так разве они скажут правду. Все друг на дружку валят. Наша на Ренату, Рената еще на кого.

– А сколько всего в тот день было ребят?

– А четверо. Две девочки и два мальчика. Один Денис из нашего института, другой Саша из технического, он с Ренатой дружит.

– Кто-нибудь из детей выходил из дома? – делая вид, что заносит данные в блокнот, спросил Антон.

– Нет. Когда Михаил Петрович-то, значит, приехал, они все как мертвые, вповалку лежали. Еле он их растолкал. Не церемонился.

– Можно пройти в комнату Любавы? – поднимаясь, спросил Антон.

– Пойдемте, – сказала Антонина Яковлевна и повела нас на «половину Любавы». – Родительская спальня в мансарде на втором этаже, я рядом с кухней обитаю, – на ходу объясняла тетушка, – а Любаша вот здесь.

Обитель Любавы состояла из двух больших смежных комнат и незастекленной веранды. В первой комнате была гостиная-кабинет, во второй уютная девичья спальня с огромным плюшевым пандой в углу и затейливыми занавесочками. Стеклянная дверь на веранду шла из гостиной и скрывалась за плотными сверкающими шторами и тюлем в едва заметную полоску. Я раздвинула все это великолепие, полюбовалась чисто прибранной верандой и обратила внимание на крыльцо, спускавшееся прямиком в зеленеющий сад.

Я и Антон обошли комнаты Любавы, сунули носы в тетрадки, разложенные на столе, в расписание занятий, и пошли к вешалке из оленьих рогов.

Наблюдая, как мы одеваемся, Антонина Яковлевна нервно облизывала губы, теребила край кофты и явно не отваживалась задать вопрос.

– Вы хотите еще что-то добавить, Антонина Яковлевна? – помог Антон.

– Да. Что мне сказать Андрею и Инессе?

– Ничего, – застегивая молнию на ветровке, отчеканил Антон. – Наш визит не имеет к ним никакого отношения. Мы ищем дилера, продающего студентам наркотики, и разговор наш, так сказать, дежурный, для галочки в рапорте.

– Ага, ага, – обрадовано закивала тетушка.

– Зачем снова родителей расстраивать? – продолжал Антон. – Поговорили и забыли. Так?

– Как скажете, – первый раз улыбнулась женщина. – Мне эти разговоры тоже ни к чему. Опять начнут нервы трепать – не уследила да не уследила…

– Ну и что ты думаешь относительно золотой молодежи? – уже в машине, заводя двигатель, сказал Антон.

– Нечего добавить. – Нахохлившись, я угрюмо смотрела на стайку воробьев, купающихся в прогретом песке. – Скоро лето, скоро тепло, уеду к чертовой матери в Ялту.

– Почему в Ялту? – усмехнулся охранник.

– Потому что пошью костюм с отливом, – буркнула я.

– А-а-а, – протянул «следователь Ковальчук» и вывел машину на проспект. – С Кутеповым будешь говорить?

– Еще не решила, – не меняя сердитого тона, ответила я. – Что я могу ему предъявить? Ваша дочь наркоманка и вы изо всех сил это скрываете, да?

– Тебе виднее, – согласился Антон. – Но результатами ты довольна?

– Шутишь? – буркнула я. – У меня такое ощущение, что, копаясь в грязном белье, я наткнулась на кучку какашек. У Кутепова уже один ребенок от наркотиков погиб… теперь вот дочь на иглу садится…

– Успокойся, – примирительно произнес Антон. – Если он месяц таскает ее мочу на анализы, значит, еще села.

– Но все равно уже в группе риска, – вздохнула я. – И кто только эту дрянь придумал?!

– Дьявол, – хмыкнул бодигард. – Тебя куда отвезти?

– Высади где-нибудь в центре у кафе. Хочу посидеть, кофе выпить. С коньяком.

– Составить компанию?

– Нет, спасибо. Надо одной побыть, все обдумать.

Думалось мне необыкновенно плохо. Не смотря на видимые результаты, удовольствия от собственной прозорливости не было. Да и работали больше другие – Антон разговорил тетушку, Андрей рыл землю на другом конце страны, я так – хвосты самолетам заносила. Ничего общего с делом Самоеда. В принципе вся моя заслуга сводилась к умению слушать. А тут бы любой справился.

Глотая горячий кофе с ложкой коньяка (судя по цене, арманьяк, судя по вкусу, что-то из подвалов Малой Арнаутской), я могла думать только о том, какой ужас испытал Михаил Петрович, найдя дочь в невменяемом состоянии со следом укола на локтевом сгибе. Даже напрягая все воображение, я не могла вообразить его ужаса. Три года назад тоже в апреле он потерял сына и вот… снова… та же трагедия.

Я понимала, почему вчера Кутепов был резок со мной, и совсем простила. Любой намек на пристрастие девушки к наркотикам ставит крест на ее будущем. Эту тайну берег Михаил Петрович и потому создал дочери другое алиби – дом, Таша, его честное слово.

Но поговорить нам все же придется. Пусть после этого я уйду, пусть тайна похищенного пистолета останется нераскрытой, но, если я не уговорю Кутепова быть полностью со мной откровенным, мое пребывание в его доме станет бесполезным.

В пятницу Михаил Петрович раньше вернулся с работы. О своем приезде он предупредил по телефону, сказал, что не успел пообедать, очень голоден, и попросил накрывать на стол.

Таша сегодня ужинала с нами. Сидор Поликарпович изобразил вкуснейшую семгу под фирменным соусом, и этот кулинарный изыск, бесспорно, перекрывал многое из шедевров няни Нюси.

По причинам хоть и раздельного, но весьма сытного ужина Михаил Петрович был настроен благодушно. В какой-то момент я даже расхотела портить ему настроение. Кутепов расположился в гостиной перед телевизором, листал местную прессу и искоса наблюдал, как Света и Рената уговаривают Мишу-маленького отцепиться от кубиков и идти в столовую. (Час назад я видела, что Рената тайком сунула брату шоколадку и теперь пожинает плоды – ребенок категорически не хочет творожную запеканку.)

Я подсела к Кутепову и тихо сказала:

– Михаил Петрович, мне необходимо с вами поговорить.

Он наклонил голову и глянул на меня поверх очков:

– Прямо сейчас?

– Да. Это важно.

– Ну что ж, пошли. – Он тяжело поднялся и потопал к кабинету. Там сел в кресло и сказал: – Я тебя слушаю. – Хозяин кабинета вольно расположился на сиденье и, закинув ногу на ногу, оплел колено пальцами рук. Я сидела напротив на кожаном диване.

– Михаил Петрович, – осторожно и медленно начала я, – хотелось бы поговорить о вечере двенадцатого апреля. Мне стало известно, что в тот день Ренаты не было дома. Я знаю, где она находилась и что делала. Но мне необходимо знать, кто из четырех ребят принес наркотики и предложил уколоться. Я должна это знать, так как в убийстве Коваленко могли использовать кого-то из окружения вашей дочери… – Данную формулировку можно назвать чрезвычайно щадящей.

По мере того как я говорила, пальцы Кутепова расцепились, закинутая нога сползла с колена и со стуком опустилась на пол.

– Кто? – выдавил он. – Кто тебе сказал?

– Никто. Я догадалась сама. И главное – дальше стен этой комнаты наш разговор не выйдет. Я умею хранить чужие секреты.

– И от Назара? – набычился Кутепов. Растерянность постепенно покидала его.

Избегая пафоса картинной клятвы, я только кивнула. Но Михаил Петровичу этого показалось мало.

– Ты понимаешь, что под угрозой будущее моей дочери? – настойчиво произнес он.

– Понимаю, – серьезно ответила я. – Иначе говорила бы сейчас не с вами, а с друзьями Ренаты.

Михаил Петрович встал, обошел письменный стол.

– Сколько еще человек в курсе дела? – спросил, разглядывая семейную фотографию на стене.

– Только участники, – немного слукавила я. Антон наверняка доложит Туполеву о результатах поездки, но знать об этом Михаилу Петровичу совсем не обязательно. Мы только время потратим, объясняя друг другу, что Назар, как человек порядочный, трепаться на всех углах не будет.

– Попробовать наркотики предложила Рената, – так тихо, что я решила, будто ослышалась, сказал Михаил Петрович.

– Откуда вы знаете?

– Она сама сказала.

– А может быть, она покрывает кого-то другого?

– Возможно. Но я ей верю.

– Почему?

– Потому что это месть. Мне, – опустив голову, почти прошептал Кутепов.

– Откуда вдруг? – удивилась я. – И почему именно двенадцатого апреля?

Михаил Петрович вернулся на диван и, нажимая пальцами на виски, поморщился.

– Это длинная история…

– Я готова ее выслушать. И, поверьте, Михаил Петрович, – я на вашей стороне, будьте откровенны.

– Десятого апреля позвонил Яша. Он освободился, и как-то так получилось, что я сам предложил ему приехать сюда. Рано утром одиннадцатого он перезвонил, сказал, что вылетает, и я сообщил о его приезде семье. Рената встала на дыбы. «Если ты снова начнешь встречаться с этим типом, – заявила, – то потеряешь меня».

– Почему она так ненавидела Коваленко?

– Мне кажется, Рената до сих пор не верит в случайность гибели Елены. Она подозревала и подозревает Коваленко.

– Вы это обсуждали?

– Нет. После появления в нашем доме Бьянки, Рената несколько замкнулась.

– А как она вообще относится к мачехе? Я не заметила в них особенного отчуждения…

– Скорее так, – согласился Михаил Петрович. – Особенно в последнее время их отношения потеплели. Но когда я только женился на Бьянке… вы должны понять… девочка потеряла мать и брата и считала, что, женившись, я тоже ухожу от нее. Тем более что Бьянка ждала ребенка…

– Ситуация более чем ясная, – кивнула я и смутилась. В подростковом возрасте, после развода родителей, я сама пережила нечто подобное и прекрасно знала, какие мысли бродят в детских головах. Кажется, что тебя предают, вероломно и навсегда. – Значит, Рената решила не сколько вам отомстить, сколько напугать этим поступком. Так получается?

Кутепов удивленно посмотрел на меня и снова перешел на «ты». Что показало: доверие удалось вернуть.

– Ты точнее выразила суть поступка Ренаты. Именно, именно – напугать! Она знала, что я с ума сойду от страха, и совершила этот…этот поступок.

Не знаю почему, но было заметно, что измененная мною формулировка поступка Ренаты, обрадовала Кутепова. Видимо, само понятие «месть», не укладывалось у него ни в голове, ни в сердце. Не умещалось оно там. Раз пять Михаил Петрович повторил: «Напугать, именно напугать!»

И как он раньше не подобрал этого слова?!

Зациклился на собственных несчастьях? Или так отдалился от детских проблем, что совершенно ослеп? Месть – взрослое слово.

Кутепов уронил с души кусок кирпича, несколько оживился, но разговор пришлось вернуть в прежнее русло:

– Вы знаете, где Рената достала наркотики? Или кто их достал?

Михаил Петрович помрачнел, но отвечал уже охотнее:

– Она сказала: рядом с институтом у какого-то торговца.

– Вы возили дочь в наркологический диспансер. Есть заключение по поводу дозы?

– Я понимаю суть вопроса, – усмехнулся Кутепов. – Ты хочешь знать, могла ли Рената соображать и действовать нормально? Да? Так вот отвечу – нет. И более того, она даже не смогла сделать сама себе укол, опыта не было, а уколов она с детства боится. Иглу в вену ей ввел какой-то приятель по имени Саша. Теперь ты понимаешь, почему я тебе сказал, что у дочери абсолютное алиби? Когда я приехал, они все лыка не вязали, не то что там до гостиницы дойти. Все эти друзья Ренаты совершенно вне подозрений, и потому я обеспечил ей алиби.

Дверь кабинета тихонько приоткрылась, и на пороге показалась причина нашего разговора – старшая дочь Кутепова.

– Папа, – упрямо наморщив лоб и косясь в мою сторону, сказала она, – ты мне нужен.

– Закрой дверь с той стороны!! – рявкнул Кутепов. – Не видишь, я занят!

Опешившая Рената широко распахнула глаза:

– Ты… ты… меня выгоняешь?!

– Во-о-он!! – заорал отец. – Закрой дверь!

Резко развернувшись на пятках, Рената выскочила из кабинета и с грохотом захлопнула за собой дверь.

– Ну зачем вы так, Михаил Петрович? – с упреком сказала я.

– Извини, Софья, – Кутепов устало потер лицо руками, – не сдержался, совсем нервы ни к черту. Как вспомню… так прибить хочется.

– Она плачет сейчас.

– Знаю. Все знаю. Но не могу. Сразу вижу перед собой Марата. Он тоже так начинал – укольчик, другой… А потом его не стало. Я боюсь, Софья.

– Криком ничего не исправить…

Дверь снова распахнулась, и в проеме, упирая руки в бока, нарисовалась воинственная Нюся.

– Ты чего орешь, старый дуралей!! Совсем с ума съехал?! – отважная стряпуха без стеснения орала на хозяина кабинета, и Михаил Петрович скуксился. – Ребенок по делу пришел! Это я ее послала! – Нянюшка перевела взор на мою струсившую персону и совершенно спокойно сказала: – Это не крыса, Софья. Это Хорские.

– Какая крыса? – опешила я. – При чем здесь Хорские?

– Крыса в мусоропроводе, – объяснила нянюшка. – Помнишь, я тебе говорила, что крыса сдохла и теперь воняет. Так вот – это не крыса. Воняет от Хорских.

– А я-то тут при чем?! – взмолился обруганный «старым дуралеем» Кутепов.

– Ключи давай. Бьянка до них не дозвонится который день. Откроем дверь и посмотрим, что воняет.

Как хозяин двухкомнатной квартиры на двадцать седьмом этаже, Михаил Петрович имел у себя запасной комплект ключей.

– О-о-о, – простонал Кутепов и достал из письменного стола два ключа на железном колечке. – А мы имеем право входить к ним?

– Имеем, имеем, – буркнула Нюся и подхватила связку. – Что нам теперь, задыхаться, что ли? Такую вонищу развели…

– А как давно Бьянка не видела Хорских? – быстро спросила я.

– Три дня, – выдала няня уходя, и я метнулась вслед за ней. За три дня в квартире на двадцать седьмом этаже вполне могли качественно протухнуть два трупа. Погода на дворе стояла самая подходящая.

На площадке перед дверью Валерии и Алексея топталась Рената с мокрыми глазами и сновала обеспокоенная Бьянка. Я скромно замерла у мусоропровода и долго наблюдала, как женщины, переругиваясь и вырывая друг у друга ключи, пытались открыть замки.

Общие усилия результатов не приносили.

– Так они замки поменяли! – догадалась наконец Нюся. – Крути не крути, не откроешь!

– Они не имели права, – обиженным голосом произнесла Рената. – Не предупредив отца, как владельца квартиры. Бьянка, ты знаешь, они предупреждали папу о замене замков?

Бьянка, задумчиво покусывая губы, покачала головой.

– Вот черти! – воскликнула Нюся. – Надо службу спасения вызывать.

– А это удобно? – засомневалась Бьянка.

– Удобно, удобно, – засуетилась нянюшка. – Не удобно соседей душить. Развели вонищу!

Под руководством Нюси процессия из четырех женщин двинулась в квартиру Стрельцовых звонить в МЧС.

– Недобросовестные квартиросъемщики изгадили нашу квартиру, – настойчиво и очень разумно говорила Нюся телефонной трубке. – Они без разрешения сменили замки, и теперь мы не может туда попасть.

– Нюся, пообещай им в качестве премиальных бутылку своего божественного самогона, – донесся из гостиной голос Мити, и он сам спустя секунду появился в прихожей. – Добрый вечер, дамы. Пообещай, Нюся, самогону. Вмиг приедут.

Нюся стыдливо порозовела, прикрыла трубку ладошкой и фыркнула:

– Замолчь, негодник! Не до тебя тут, – и, продолжая беседу по телефону, продиктовала адрес.

Митя обнял няню за плечи, чмокнул в щеку и улыбнулся:

– Первый сорт! В магазине такой не купишь.

Нюся оттолкнула воспитанника и притворно надулась.

Я вышла из квартиры, спустилась на пролет ниже, вынула из кармана кофты мобильник и набрала номер Антона.

– Антон, у тебя есть связь со следователем или оперативником, работающим по делу Коваленко?

– Если надо, то будет, – скупо обронил охранник Туполева.

– Пусть кто-нибудь из них немедленно приедет по нашему адресу. Сейчас будут вскрывать дверь квартиры Хорских, оттуда два дня идет мерзкий запах. Так что торопись, бригаду спасателей уже вызвали.

Бригада ребят в синих спецовках приехала только через сорок минут и, почесав в крепких стриженых затылках, замерла у двери.

– Надо участкового вызывать, – сказал старший спасатель. – Квартира хоть и ваша, но вещи в ней чужие.

Заказывая к двери следователя, об участковом я совершенно забыла.

– Кому здесь участковый понадобился? – раздался от лифтов густой бас, и на площадку у двери Хорских вышли двое – высокий толстяк в форменном плаще и молодой худощавый мужчина с недовольным лицом.

– О, Архипов! – обрадовано взревел начальник бригады. – Какими судьбами?

– Да вот, понимаешь, иду с Виталием, территорию обхожу и что вижу? У крыльца высотки ваша машина загорает. На вахте сказали, вы сюда квартиру вскрывать приехали?

Скромно стоя у мусоропровода, я слала хвалу небесам. Какое немыслимое счастье для дилетанта работать с такими… головастыми… ума палата, умниками-разумниками, профессионалами негде пробу ставить, как Антон!

Я испугаться разоблачения, как следует не успела, а тут нате вам – два мента с подготовленной легендой. Мимо они оба, видите ли, проходили. Когда я следователя к дверям заказывала, о том, какие мысли возникнут в головах Кутеповых-Стрельцовых при появлении у их порога следователя, даже на секунду не подумала! По моим представлениям, следователь должен был сказать примерно так: «Я к вам пришел навеки поселиться…» О существовании на территории участкового я вообще забыла.

От грустных мыслей я немного съежилась и даже побледнела. Что бы решила моя виртуальная семья, вычисляя персону, стукнувшую куда следует?! Да через пять ударов пульса взгляды Кутеповых-Стрельцовых скрестились бы на моей темной особе. Когда есть малознакомая фигура для подозрения, родственники предпочитают дружно грешить на эту фигуру. И в моем случае это себя оправдывает.

Толпа из семи человек сгрудилась вокруг молоденького спасателя, ковырявшего замки квартиры различными способами. Поупражнявшись с железяками, парнишка разогнулся и сказал старшему:

– Баста, Петрович, мне эти замки не открыть. Вырезать жалко, надо с крыши спускаться.

– Иди за тросом, – приказал Петрович и обратился к притихшим в уважительном молчании женщинам: – Кто живет на крыше?

– Мы, – ответила почему-то деятельная Нюся.

– Пойдемте наверх, осмотримся, – приказал старшина спасателей и первым двинулся к черной лестнице.

Дамы, восклицая и перешептываясь «Ах, двадцать седьмой этаж, ах, даже выше!», потопали за ним. Молодой и недовольный Виталий остался у двери. Я замыкала шествие.

Синяя балюстрада из крепких металлических труб и каменных столбиков обрадовала Петровича надежностью. Он похлопал, пораскачивал ладонью ограду, посмотрел вниз и, прицелившись к окнам Хорских, уверенно сказал:

– Порядок. Сашка тут за пару минут управится.

– У Валерии и Алексея в прихожей стоит тумба, – тихо выговорила Бьянка, – там всегда хранится комплект запасных ключей.

– В тумбе, говорите? – переспросил спасатель Петрович. – У двери?

– Да, справа. Ключи в верхнем выдвижном ящике.

Бьянка говорила тихо, куталась в черную с красными маками шаль и была необыкновенно бледна. На нас она почти не смотрела, даже когда говорила.

Саша принес скатанный моток троса и обвязал его причудливым узлом вокруг ультрамариновой трубы ограждения. Широко раскрытыми глазами я, Нюся и Рената наблюдали за его решительными действиями.

– Мне отсюда даже плюнуть страшно, – поеживаясь, шепотом призналась Нюся.

Саша перекинул ногу через перила, и нянюшка перекрестилась.

– Пойдемте к двери, – предложила Рената и первая помчалась к выходу с террасы.

Отряд старших товарищей степенно потянулся следом.

У двери, покуривая и разговаривая, стояли Митя и толи мент, толи следователь Виталий. После десятиминутной беседы с мебельным директором Виталий уже не выглядел таким недовольным, рядом с младшим Стрельцовым редко встретишь мрачных людей, тот растормошит даже умирающего.

Нюся приложила ухо к замочной скважине, сказала всем «ш-ш-ш» и замерла, подняв глаза к потолку.

– Там скребется, – шепнула довольно, – не упал сердешный. – И скрестив руки на животе, стала перед дверным глазком. Словно позвонила в дверь и ждала, вот сейчас ей, Нюсе, как всегда откроют и пустят в гости.

– Саша, что там? – крикнул Виталий.

– Газовая камера! – довольно четко, но гундосо ответил из-за двери голос. – Но в целом порядок, мертвяков нет.

– Ищите ключи в тумбе! – напомнила Рената.

– Ищу. Но их здесь много, – сказал Саша, и мы услышали как он, видимо, вытряхнув на поверхность тумбы ящик, начал перебирать ключи.

– Они, наверное, от старых замков ключи оставили, – догадалась Нюся.

Несколько минут Саша пытался разобраться с ключами и подобрать нужные. Наконец в верхнем замке щелкнуло, и спасатель обрадовано взревел: «Есть контакт!» Дверь открылась и нам в носы ударила такая вонь, что даже глаза заслезились.

Саша закрывал лицо рукавом спецовки, морщился и показывал большим пальцем себе за спину:

– Идите на кухню. Там рыба воняет.

Воняли в основном протухшие кальмары. Два полураскрытых пакета лежали на углу стола: в одном серой склизкой горкой лежали тушки неочищенных кальмаров, в другом какая-то протухшая океаническая рыба. Днем, в самый солнцепек, на эту часть стола попадали солнечные лучи, и ничего удивительного, что нежные морепродукты разложились до непонятного месива.

– У них только передняя железная дверь закрыта была, – сдерживая дыхание, сказала Рената. – А там щели. Вот весь запах в подъезд и шел.

– Негодники, ротозеи, – ворчала Нюся, – столько беспокойства людям наделали. Бьянка! Где у них чистые пакеты? Надо все в пакеты прибрать, перевязать и только тогда в мусоропровод скидывать. А то потом год от вонищи не отделаемся.

Бьянка и Виталий оставались в гостиной. На крик Нюси женщина пришла на кухню, молча выдвинула верхний ящик стола и снова удалилась.

Я помогла няне запаковать жуткую слякоть в три пакета – каждый Нюся завязала накрепко, – и получила указание:

– Иди выбрасывай, я здесь приберусь. Ишь сколько натекло…

Выходя из квартиры, я увидела Ренату. Со странным выражением лица девушка смотрела на ворох ключей на тумбе и шевелила губами. До мусоропровода не более пяти шагов и, захлопывая железный приемник, я услышала резкое восклицание дочери Кутепова:

– Бьянка! Иди сюда!

Я и Бьянка подошли одновременно и встали за спиной девушки.

– Что это? – вытянув палец и касаясь одной из связок ключей, спросила Рената. – Это же от нашей черной лестницы. Бьянка, у них был ключ от нашей квартиры! Это ты им дала?!

– Нет, – тихо произнесла женщина. – Я им ничего не давала.

Рената круто развернулась и пристально взглянула на мачеху. В упор.

– Тогда откуда?

Бьянка закусила губу и помотала головой.

– Ничего здесь не трогать. – От гостиной к нашей троице подходил Виталий. Видимо, стоя в комнате, он слышал весь наш разговор. – Я вызываю группу.

Вот так, случайно, был найден один из связующих узлов этой истории.

А может быть, и не случайно…

Понятых пригласили из сто двенадцатой квартиры. Нас выгнали, и мы, тепло одетые, торчали на террасе и пытались подслушать.