Текст книги "Жизнь заново"

Пусик

Она смотрела на его профиль в самолёте и щипала себя за ухо: это не сон, это действительно с ней происходит. Они вместе едут отдыхать. Вдвоём. В Турцию. Не ахти какое место, но куда можно улететь за один день?

Слава богу, у неё шесть купальников. Три Веркины. У них один размер. Слава богу, она сейчас в лучшей своей форме – пятьдесят кэгэ. Ни больше ни меньше. Он не сводит с её пятидесяти кэгэ влюблённых глаз. Они будут гулять под луной, взявшись за руки. По гостинице сновали полураздетые люди, их поселили в бунгало.

– Успеем на завтрак. – Он посмотрел на часы.

Он все делал по часам.

Так и должны вести себя преуспевающие бизнесмены.

– Я такая голодная! – улыбнулась она.

– Когда женщина голодная – это так сексуально… – Он обнял её за талию. – У нас пятнадцать минут до конца завтрака.

– Бежим!

В ресторан они действительно не зашли, а забежали.

И она действительно хотела есть.

На её тарелку попали яичница, острые сосиски, жареная картошка, печёный помидор и фасоль.

– Достаточно сексуально? – поинтересовалась она.

– Можно ещё. – Он протянул ей вторую тарелку.

Она положила по одному кусочку каждого десерта. И три рахат-лукума.

– Обожаю рахат-лукум! – сказала она, когда тарелки были пусты.

– А я обожаю тебя! – Он протянул ей пачку сигарет. Она отказалась. – Ну, может, одну? – спросил он.

– Нет, даже не уговаривай.

Она курила теперь только после обеда. А через неделю собиралась бросить совсем.

– Уважаю. Но ты уверена, что тебе захочется обедать? После всего вот этого?

– Вряд ли. – Она засмеялась. – Если только для того, чтобы продемонстрировать тебе свою сексуальность!

– Может, найдёшь ещё какие-то способы?

– Может быть…

На пляже он читал книгу, а она позвонила Верке:

– Супер, здесь просто супер!

– А как погода? – Верка торчала в пробке где-то в районе Тверской.

– Погода – супер! Море шикарное!

– А он? Как он себя ведёт?

– Супер. – Она перешла на шёпот. – Просто глаз с меня не сводит.

– Супер! – согласилась Верка.

– Ну, ладно, мы пошли купаться. Я тебе позже позвоню.

Когда они выходили из моря, взявшись за руки и весело хохоча, она заметила печёные турецкие пирожки, которые разносили по пляжу.

– Хочу пирожок! – закричала она и захлопала в ладоши.

Она взяла три. Все с мясом.

– Ничего себе аппетит! – удивился он. – В Москве мне казалось, что ты ешь, как маленькая птичка.

– Я и ем, как маленькая птичка.

– Как маленький птеродактиль.

В три она предложила пойти на обед.

– Скажи мне, что ты шутишь! – потребовал он.

– Нет, я умираю с голоду!

«Не буду ужинать! – подумала она. – А завтра на завтрак съем только яйцо».

Шведский стол был огромный и разнообразный. На удивление себе, она съела пять закусок, шесть горячих, потом два супа, потом ещё два горячих, потом – тарелку рахат-лукума.

Наелась.

Он закурил. Она тоже.

– Отнесу в номер телефон, поставлю на зарядку, – сказал он. – А ты закажи мне кофе.

– О'кей.

Она любовалась им, пока он не скрылся в дверях ресторана.

В районе пупка что-то шевельнулось, ударилось, кольнуло и защекотало. Она даже рассмеялась.

Щекотание перешло на ногу. Смех перешёл в крик. Хорошо, что в ресторане они оказались последними посетителями. У неё на правой ноге, из-под коротких белых шорт (Веркины) вылез маленький, с мизинец, толстенький, с короткую сардельку, улыбающийся человечек.

– Не кури! – потребовал он взрослым басом.

Она потушила сигарету дрожащими руками.

– Ты же не курила с утра? – строго спросил он.

– Я только после обеда курю, – ответила она. – Скоро совсем брошу.

– А! – Человечек, казалось, смягчился. – Понимаешь, я не переношу табачный дым.

Человечек попрыгал у неё на ноге.

– Люблю прыгать, – сказал он. – Но на тебе жёстко. Но это временно. Я – Пусик. Только не надо пытаться пожать мне руку!

– Кто? – переспросила она, не веря своим глазам.

– Пусик. Я живу у тебя в пузике. Я тебя на завтраке выбрал. Ты ела как раз столько, сколько я люблю. И рахат-лукум.

– Где ты живёшь? – переспросила она, чувствуя себя немного сумасшедшей.

– В пузике. И ты должна об этом помнить. Я всё время хочу есть. Поняла? – Пусик сердито посмотрел на неё. – Поняла, я спрашиваю?

Он появился в дверях, улыбаясь и посылая ей воздушный поцелуи.

– Идёт! – прошептала она.

– Возьми ещё пару рахат-лукума! – крикнул он и по ноге снова защекотало. Потом кольнуло в животе. Она потрогала живот рукой. Все гладко.

– Кофе остыл? – спросил он.

Она молчала.

– Эй?! Спящая королева! Очнись!

– Я хочу ещё два рахат-лукума, – сказала она и подошла к буфету. Съела, не донеся до стола.

– Обжора моя! – улыбнулся он и протянул ей сигареты.

Она взяла одну по инерции, но тут же быстро сломала её в пепельнице. Они решили снова пойти на море.

Потом – на ужин. Она съела столько, сколько обычно съедала за неделю.

Она не могла остановиться. Нечеловеческий голод собирал в её тарелке всю еду, какая попадалась на глаза.

За два дня она поправилась на четыре килограмма.

Вечером, когда он пошёл играть в теннис, она осталась в номере одна.

Она стояла перед зеркалом раздетая и с ужасом разглядывала себя.

Она никогда не весила пятьдесят четыре.

В одной руке у неё была шоколадка.

«Может, мне приснилась эта фигня про Пусика? – подумала она. – Может, это я себе внушила? Или меня кто-то сглазил? Может, это Верка? Она всегда была неравнодушна к чужим женихам».

Она достала из пачки сигарету и закурила. Впервые после того завтрака.

В животе защекотало.

Она с ужасом видела в зеркало, как её маленький, аккуратный пупок провалился внутрь и появился наружу уже вместе с кашляющим Пусиком.

– Капля никотина убивает лошадь! – кричал Пусик концертным басом. – А я не лошадь! И здесь не капля!

От ужаса и неожиданности она смахнула Пусика со своего живота, как надоевшую муху.

Он так кричал, что она зажала уши. Он ударился о дверной косяк, отлетел в сторону и приземлился на белом махровом тапке.

– Последний раз, – предупредил Пусик.

– Кто ты такой? – закричала она, кинувшись к махровому тапку и хватая по дороге второй.

– Давай договоримся! – закричал он в ответ, прячась за ножкой стула.

– Давай. Я не хочу толстеть.

– Почему? – удивился Пусик.

– Тебе не понять. Я просто не могу сейчас. У меня только-только начался роман… Я должна хорошо выглядеть…

– Да ты отлично выглядишь!

Ей захотелось его прихлопнуть ладошкой.

– Ну-ну-ну, – предупредил Пусик. – Без рукоприкладства, а то я кусаться буду!

Он пришёл довольный и уставший. Он, как всегда, выиграл.

Было время ужина, и она, ненавидя себя, ненавидя Пусика, ненавидя Турцию, хотела есть.

– Мне надо поговорить с тобой, – нежно произнёс он, когда она уже нетерпеливо стояла у двери.

– Поговорим в лифте, – предложила она.

Он кивнул.

В лифте они были одни.

– Понимаешь, – начал он неуверенно, – я всё думаю про этот наш разговор…

– Какой? – спросила она, уже видя в своём воображении барашка на вертеле.

– Когда я сказал, что голодная женщина – это очень сексуально. Может, ты восприняла это слишком буквально?

– Ты отказываешься от своих слов? – спросила она, просто не зная, что ответить.

– Нет, что ты! Конечно нет, просто…

Она не дала ему возможности договорить.

Схватив тарелку, она устремилась к барашку.

После ужина её осенила гениальная идея. Пока он проводил время на корте, она отправилась в гостиничный аптечный киоск.

«Как же «рвотное» по-английски?» – пыталась вспомнить она.

Пришлось объяснять на пальцах. И всех остальных частях тела. Хорошо, что продавец попался догадливый.

«Ну и что, что я буду есть пять раз в день, – думала она, поднимаясь к себе в номер. – Зато потом сразу – рвотное. И всё. Может, Пусик тогда уйдёт от меня?»

Она выпила сразу три пакетика и еле успела добежать до унитаза.

Сначала она услышала голос Пусика где-то у себя в горле, а потом и увидела его. На дне унитаза, барахтающимся в непереваренной еде.

– Я не умею плавать! – басил Пусик. – Это издевательство! Давай договоримся!

Минуту она с отвращением разглядывала его.

Потом медленно, но решительно нажала на спуск унитаза.

– Прощай, Пусик, обжора недоделанная, – сказала она и удовлетворённо легла на кровать.

Кровать скрипнула под её шестьюдесятью килограммами.

«Начинаю худеть. Пока не поздно», – подумала она и сделала три приседания.

Ненавистный бас раздался где-то в районе коридора.

– Нет! – закричала она. – Нет!

– Да, – сказал Пусик очень печально. – Ты действительно сделала это.

И теперь я не знаю, как ты будешь заглаживать свою вину передо мной.

Она быстро схватила сигарету и закурила.

– Ты чего это? – не понял Пусик.

– Ты больше не залезешь ко мне в живот! – угрожающе сказала она. – Мой жених и так уже перестал обнимать меня!

– Если бы у меня был братик, – вздохнул Пусик, – или даже сестричка… Мы бы поселили её у твоего жениха. Он бы стал мощным, как я. И обнимал бы тебя. Туши сигарету. Я хочу поспать.

Открылась входная дверь. Сумка, ракетка, улыбка, вздох.

– Что-нибудь ешь? – спросил он.

Она быстро задвинула Пусика ногой под кровать.

– Курю.

– А что по телевизору?

Он лёг на кровать рядом с ней. Она прикурила вторую сигарету от первой. Он смотрел российский канал.

– Спать хочу! – раздался басистый шёпот Пусика из-под кровати.

– Клёвая передача! – воскликнула она неожиданно громко.

– А кто это что-то сказал? – спросил он, прислушиваясь.

– Я сказала: так спать хочется! – Она зевнула, прикурив третью сигарету.

– Что же ты куришь, а не спишь? – спросил он.

– Из вредности, – пробурчал Пусик снизу.

Он вскочил.

– Кто это?

– Никого. – Она пожала плечами.

Он заглянул под кровать. Потом в шкаф.

– Ты что, делаешь из меня идиота?! – закричал он. – Мало того, что ты постоянно жрёшь и растолстела, как корова, так ты ещё прячешь здесь мужика?

У неё на глазах появились слёзы. Она потушила сигарету.

– Никого я не прячу, – сказала она, всхлипнув. – Я спать хочу. Спокойной ночи.

Утром, после обильного завтрака, они пришли на пляж.

Она решила утопить Пусика.

Она готовилась к этому целый час.

Она купила надувной матрас. Фотоаппарат, которым можно фотографировать в воде. Она купила непромокаемую сумочку, куда положила сигареты и зажигалку.

– Буду фотографировать рыб, – сказала она.

– Не отплывай далеко. Ты же не умеешь плавать, – сказал он.

Она кивнула.

Лёжа на надувном матрасе, она закурила, когда и люди, и буйки были уже далеко.

Пусик появился после первой же затяжки.

– Ты думаешь, меня не будет укачивать? – поинтересовался Пусик, с опаской оглядываясь по сторонам.

Она ловко сгребла его в кулак и размахнулась, чтобы бросить подальше в море.

– Ах! – воскликнула она, когда Пусик больно укусил её за палец.

Матрас качнулся на волне, и она быстро соскользнула в воду.

Следующая волна унесла матрас на несколько метров.

– А! А! – закричала она, барахтаясь в воде.

Пусик цепко держался за её палец и, стараясь изо всех сил, постепенно перебирался вверх по руке.

Когда спасатели втаскивали её в лодку, она почувствовала привычный укол в районе пупка. Пусик был дома.

Она плакала, свернувшись калачиком на лежаке. Пальмовые ветви застыли над её головой, и ей казалось, что вся её жизнь тоже застыла на этом шумном турецком пляже. И только жизнь неугомонного Пусика имела здесь смысл.

– Я очень устал, – сказал он. – Ты совсем не такая, какой казалась мне в Москве.

– А какой я тебе казалась?

– Ты казалась мне умной, красивой и весёлой.

– А теперь?

– Ты ужасно растолстела.

– И от этого погрустнела, пострашнела и поглупела?

– От этого или нет, я не знаю.

– Что же нам делать?

– Уж точно не шантажировать меня этими театральными попытками к суициду!

– Чем?

– Ты же делала вид, что решила утопиться! – Он был так рассержен, что не мог сидеть на месте. Он бегал вокруг лежаков, не обращая внимания на взгляды окружающих. – Ты думала, я начну тебя жалеть? Да, скажи! Вот только я не понял, что ты собиралась фотографировать?

Она горько плакала.

Ей ничего не оставалось, как признаться ему во всём.

– У меня поселился Пусик, – твёрдо сказала она.

– Что? – Он замер на месте.

– Пусик.

– Какой на хрен Пусик?! Ты же клялась, что у тебя никого нет?!

– Да у меня никого нет.

– Кроме Пусика?

Ей надо было всё объяснить ему.

– Пусик живёт у меня в животе.

– Ты сумасшедшая?

– Так получилось, понимаешь: я люблю рахат-лукум, и он тоже. Я тогда много съела на завтраке, помнишь?

– Я не желаю слушать весь этот бред!

Он взял свои шорты, надел рубашку.

Она снова расплакалась.

– Не веришь? Он появляется, когда я закурю. Вот, хочешь посмотреть?

Она начала судорожно доставать сигарету из пачки. Сейчас он увидит Пусика и прихлопнет его. Как же она сразу не догадалась все ему рассказать?!

– Я пошёл. Я снял себе другой номер. Я больше не желаю отдыхать с тобой вместе. Приятного аппетита, привет Пусику!

Она курила, и слезы капали прямо на сигарету.

Пусик прыгал у неё на ноге и вздыхал.

– Ну, не плачь, – попросил Пусик.

– Все из-за тебя, – всхлипнула она.

– Ничего не из-за меня.

– Из-за тебя. Это из-за тебя я растолстела.

– Ну и что? Я всё слышал. Он не сказал, что бросает тебя из-за того, что ты растолстела. Он бросает тебя потому, что ты не умная, не красивая и не весёлая. А я в этом уж точно не виноват. Свои мозги никому не приделаешь.

– Но раньше он так не считал! – воскликнула она, вспомнив его обжигающие глаза.

– Все. Хватит рыдать. Скоро обед. После физкультуры я голоден вдвойне.

В ресторане они сидели за разными столами. На следующий день она улетела.

Она решила не брать свои вещи. Всё равно она в них уже давно не вмещалась.

К тому же большая часть была Веркина. И половина купальников тоже её.

Верка так ей и сказала, когда позвонила.

– Слушай, ты мне и свои вещи оставь, – сказала она. – Я ведь тебя выручала! А то он так неожиданно позвонил, я и купить-то ничего не успею. А тебе все равно все мало.

– Ладно, – сказала она. – Оставлю. Только знаешь что, Вер?

– Что?

– Ты мне не звони больше, ладно?

– Ты что, обиделась? Он мне всегда нравился, помнишь? Он вообще ко мне первой тогда подошёл!

Она положила трубку.

Зато без чемодана лететь удобно. Не надо потом ждать его полчаса.

Она пришла на завтрак, как всегда, первая.

Нет, не первая.

У стола с десертами стояла Верка, которая прилетела тем же рейсом, что прилетели они. Ранним.

Он сидел за столом и читал газету. На английском языке. Он не смотрел на неё. Он не сводил глаз с Верки.

Конечно, она хотела рахат-лукума. Очень.

Она хотела рахат-лукума так, что у неё даже голова кружилась.

Но она не могла подойти к Верке.

Она взяла самый большой персик и вышла из ресторана.

Ей надо было спешить в аэропорт. Лететь в Москву. Тогда ещё она не знала о том, что Пусик не переносит другой климат, кроме турецкого. И о том, что в пустынном утреннем ресторане был только один человек, в пузик к которому он мог перебраться. Этим человеком была Верка.

Потому что Пусик неважно относился к её бойфренду.

Часть 3. Безымянная звезда (по мотивам пьесы Михаила Себастиану)

I

Ты можешь заигрывать с кем угодно. Когда угодно. При мне. Или без меня. Но! Если я – рядом и прошу принести мне бокал шампанского, ты обязан встать и принести мне его! И пусть все эти девицы видят, что ты встал и пошёл за шампанским для меня!

Машину обдало грязью.

Отлично! Пусть её ещё бетоном зальёт и ещё… И… И ветки поцарапают.

Или лучше я сама расцарапаю эту твою ненаглядную новенькую «Феррари».

Представляю твоё лицо, если бы мог видеть сейчас эту дорогу, эти ямы и колдобины, по которым твоя «Феррари» прыгает, как взбесившийся мустанг. Представляю! Ты бы подавился собственной сигарой.

Машина снова подскочила и снова грохнулась на разбитую, узенькую дорогу.

Куда меня занесло? Я еду часа три. Ужас, уже час ночи. Значит, я за рулём около шести часов.

Интересно, он уже хватился меня?

И где я нахожусь?

Деревня Кошки. Боже, где я?! Фонарей нет вообще. Это не опасно? Я в красном платье, оно стоит дороже, чем вся эта деревня. Ох! Ничего себе яма!

Да что с этой машиной? Эй, машина! Ты будешь заводиться или нет? Эй! Ну пожалуйста, ну хорошенькая, ну заводись! Я отдам тебя твоему хозяину! Когда-нибудь.

Не заводится. Как страшно. Люди! Нет, лучше не надо. Люди! Нет. Телефон.

– Алло, Серёжа, это я…

– Элла, плохо слышно, музыка! Что ты хочешь? Подойди ко мне и скажи! Почему я должен орать в этот телефон?

– Я в деревне Кошки, Серёжа…

– Что? Элла?

Значит, он меня не хватился. Значит, все эти шесть часов, что я колешу по дороге Питер-Москва, он просто спокойно пил виски с девками?

Я бросила телефон в кусты со всей силы.

Вышла из машины.

Оглянулась. Никого. Добежала до кустов, нашла на земле телефон. Ушибла палец. Какой ужас! Набрала номер.

– Элла, я не понял…

– Забудь обо мне! И не звони мне больше никогда! Теперь ты понял?! Ты понял?! Не звони мне больше никогда!

Я бросила телефон ещё дальше.

Бегом вернулась в машину. Закрылась на кнопки. Какой смысл закрываться на кнопки в кабриолете?

Боже, кто-то идёт. Я вижу фигуру, приближающуюся ко мне по дороге.

Он совсем близко. Неужели тяжело повесить фонари?

– А-а-а-а-а-а-а! – Я закричала очень громко. – А-а-а!

Тот, кто шёл, побежал.

Я выхватила из сумочки небольшой флакончик с термальной водой. У меня сухая кожа. Я постоянно ношу с собой увлажняющие средства.

Когда он подбежал ко мне, я выставила вперёд руку, в которой был зажат флакончик. Я видела это в кино. Преступник подумает, что у меня газовый баллон. И продолжала кричать.

– Пожалуйста, не кричите, – попросил он. На нём был чёрный костюм и очень странный галстук.

Похож на небогатого гомосексуалиста. Я перестала кричать.

– Вы так меня напугали! – сказал он. И улыбнулся.

– Вы меня тоже, – сказала я и тоже улыбнулась. Вежливо.

– Вы заблудились? – спросил он.

– Я что, похожа на человека, который заблудился? – переспросила я немного высокомерно.

– Если честно, то да. Но я не хотел вас обидеть.

Самое время обидеться. Я надула губы и отвернулась.

– Вам нужна помощь?

Я молчала.

– Вы здесь совсем одна?

– Ну, если вы – пустое место, то я здесь совсем одна.

– Я просто думал, что что-то случилось, но если все нормально – извините. Я тогда пойду.

Он действительно развернулся и собрался уйти.

Надо его остановить. Какая-нибудь веская причина.

– Я хочу кофе! И мне нужен телефон, чтобы вызвать свою службу безопасности.

– Но у меня нет телефона…

Он всегда улыбался, когда, казалось бы, повода для улыбки не было вообще. Даже наоборот.

– А у вас есть своя служба безопасности? Ничего себе. Вы, наверное, из правительства?

Я посмотрела на своё платье. Разве в правительстве на кого-нибудь может налезть моё платье?

– Хотя, действительно, – он улыбнулся, – я сказал какую-то чушь. Вы, наверное, актриса?

Представляю, каково это: быть актрисой и тебя при этом спрашивают: «Вы актриса?» Не кричат восторженно: «Вы – актриса! Я вас знаю!» А спрашивают: «Вы, наверное…» Ужас.

– Кофе в вашей деревне только актрисам дают?

– Что вы? Извините. Я просто растерялся. Если вы хотите кофе…

– Хочу. И, честно говоря, ещё шампанского.

Он, видимо, растерялся ещё больше.

– Шампанского? Но наш ларёк закрывается в восемь вечера. А сейчас уже ночь…

– Разве? Тогда, действительно, какое шампанское… Ну а кофе?

– Кафе тоже уже закрыто…

– Боже! Да вам наплевать на меня!

– Извините…

– Не извиню!

– Да, я понимаю. Кофе есть у меня дома, это здесь рядом, но разве это удобно?..

– Дома? Спасибо! Вы хотите, чтобы я бросила машину прямо здесь? Посреди дороги? И отправилась к вам домой пить кофе? И отбиваться от вашей ревнивой жены?

– Я не женат…

– Вы предпочитаете мужчин?

– Какая чушь! Просто я не женат… Но бросить здесь вашу машину действительно неосмотрительно. У нас в деревне люди разные…

– Это не только в вашей деревне.

– Да, да, конечно.

– Ну, так вы принесёте мне кофе?

– Сюда? Конечно! Вы сможете подождать минут десять?

– А вы думаете, за эти десять минут у меня будут ещё какие-то предложения?

Он ушёл.

Кофе мне необходим. Раз уж нет шампанского.

Найти, может быть, телефон?

Ни за что! Пусть Сергей названивает! И сходит с ума от беспокойства за меня!

Наверное, он уже отправил кого-нибудь в гостиницу проверить, нет ли меня там. И ездит по всем клубам ночного Питера в поисках своей пропавшей возлюбленной. Надо было ему туфельку оставить.

Ну где же мой кофе?

Такой смешной человек.

Он принёс кофе в термосе.

– Вы не захватили чашку?

– Я вам налью в крышку.

– Куда?! В крышку?! Я же не кошечка, чтобы лакать из крышки! Хоть ваша деревня и называется… Как там? Кошки!

– Я вам оставлю термос.

Ох, какие мы гордые!

– Предлагаете пить из горла? Боже! Я оказалась здесь, в этом платье, и даже не могу кофе выпить.

– Я должен идти. Меня ждёт друг, он у меня дома уже полчаса. Это неудобно.

– Неудобно?! А бросить меня здесь? С этой крышечкой? На этой дороге?

– До свидания.

– Подождите.

– Да?

– Я не хочу кофе.

– Отлично. А я как раз хочу.

– Возьмите!

Я протянула ему термос.

– Я хочу попить кофе у себя дома.

– Вот видите! А меня заставляете делать это в машине! Да ещё становится холодно!

Он вздохнул.

– Вы вздыхаете для того, чтобы посмотреть, не идёт ли пар?

– Скорее, для того, чтобы выпустить собственный.

– А свисток у вас есть?

– Какой свисток?

– Как на чайнике.

– Разрешите мне уйти, меня ждут.

– Разрешите мне пойти с вами!

– А машина?

– Что машина? Это вообще не моя машина.

– Если честно, я думаю, что с ней ничего не случится. Здесь мало кто ездит.

– И не ходит?

– По ночам? Нет.

– Только вы?

– Только я.

– Может, вы серийный убийца? А я собираюсь выпить с вами чашечку кофе.

– Нет, я директор музея.

– Боже! Здесь есть музей? Надеюсь, это музей кошек?

– Это музей современного искусства. В нашем городе останавливались величайшие художники серебряного века, вы даже не представляете, какие это имена!

– Поверю на слово. Пойдёмте.

Дорога не предназначена для каблуков. Или мои каблуки не предназначены для этой дороги.

Сняла туфли.

Выбросила их в сторону телефона.

Через минуту пришлось остановиться.

– Слишком грязно, – сказала я. – Идти босиком невозможно.

– Но зачем вы выбросили туфли?

– А зачем вы не чините дороги?

– Я пойду поищу их.

Он скрылся в кустах.

Я переминалась с ноги на ногу, мне казалось, что по ногам кто-то ползает.

Он принёс туфли с грустным видом:

– Они попали в лужу. Вряд ли вы сможете их теперь надеть.

Наверное, надо расплакаться.

– Хотите, я принесу вам из дома какую-то обувь?

– Я не могу больше здесь стоять! По мне кто-то ползает!

– Может, мне вас донести?

– Хорошо. Только аккуратно, я бы не хотела помять платье.

Он взял меня на руки. Очень заботливо. Как же я устала сегодня! У него зелёные глаза. Он смущается.

– Вы давно не носили девушек на руках?

– Не помню. Давно. Или никогда.

– Видите, какое разнообразие я внесла в вашу жизнь!

– Пока что внёс вас я. В свой дом.

– Боже! Столько картин! Вы – коллекционер?

– Нет, я вам говорил. Это – музей. А я живу в небольшой комнате при музее. Пойдёмте.

Он принёс мне странные тапочки. На слона.

– Это специальные музейные тапочки, – объяснил он. – Обычно они надеваются прямо на обувь, но раз у вас нет обуви…

Надо было надеть серое платье. К серым тапочкам.

Его друг был похож на Гарри Поттера. В старости. Ему было около тридцати. Его звали Владимир.

Увидев меня, он резко встал и ударился головой о потолок.

– Познакомьтесь. Это – Элла.

Владимир покраснел и заморгал.

– Федор, я не знал, что у тебя гостья…

Оказывается, он – Федор. Дядя Федор.

– Элла, может быть, я предложу вам кофе внизу, в выставочном зале? – спросил Федор.

– А что будете делать вы? – Я снова покосилась на его странный галстук.

– Нет, нет! – закричал Владимир. – Наоборот, если Элла согласится и тоже послушает…

– Ну, как хочешь, – кивнул Федор.

– Послушает что? – поинтересовалась я.

– Мою новую песню.

– Наверное, я попью кофе внизу.

– Да, пойдёмте, я вас провожу, – кивнул Федор.

Неожиданно Владимир взмахнул рукой, топнул ногой и запел пронзительным фальцетом что-то яростно грустное. Про любовь.

– Ничего себе! – похвалила я.

– Хотите ещё? – воодушевился Владимир.

– Пойдёмте вниз, – сказал Федор.

– Нет, хочу. Мне понравились слова.

Он снова взмахнул рукой, топнул ногой. И запел:

 
Ты – есть. Меня – нет.
Я ищу под ногами солнечный свет.
А нашу любовь я ищу в облаках.
Я страдаю за всех. Я – Иисус! Я – Аллах!
 

Я захлопала в ладоши. Он кинулся ко мне, рухнул на колени и поцеловал подол моего платья. Я кивнула.

– Вы не представляете, какая сегодня ночь! – закричал Владимир, не поднимаясь с колен. – У меня наконец-то появилась аудитория!

– Спасибо.

– Я бегу домой, у меня есть бутылка шипучего вина!

– Шипучего вина? Вы имеете в виду шампанское? Тогда у вас даже есть фанатка.

– Зачем вы смеётесь над ним? – спросил Федор, когда Владимир убежал.

– Я не смеюсь. Когда я буду смеяться, вы это услышите.

– Вам что, действительно?..

– Да, мне понравилось. Когда он пел, мне хотелось плакать. Знаете, так редко хочется плакать.

– Вы счастливый человек.

– А вы? Нет?

– Я? Не знаю. Иногда. Когда кто-то заходит ко мне сюда и я показываю ему картины, я дарю ему целый огромный прекрасный мир! И я вижу восторг в глазах и благодарность. И тогда я счастлив. А иногда, тёмными серыми вечерами, я брожу здесь один, и меня так же не существует, как и всех тех, кто написал эти шедевры.

– Вас легко сделать счастливым.

– Вы думаете?

– Конечно! Пойдёмте вниз, я хочу, чтобы вы все-все мне хорошенько показали.

Щёлкнул свет, и я, в своём красном платье и серых тапочках, в два часа ночи, в деревне Кошки, со сломанным «Феррари», оказалась в музее.

– В нашем городе творили такие великие художники, как Альтман, Кульбин, Лебедев…

Федор передвигался по залу, его глаза горели, он словно забыл о моём существовании.

– …великий Малевич…

– Малевич? – переспросила я. – Я, конечно же, знаю Малевича.

– Посмотрите, здесь эскизы, которые художник создал в тысяча девятьсот тринадцатом году к постановке оперы «Победа над солнцем». Вы видите эти декорации? Эти костюмы? Обратите внимание, какие простые формы! Как это не похоже на всё, что создавалось раньше! Какая геометрия! Вы видите?

Я улыбнулась. Вот такой вот Федор в странном галстуке показывает мне эскизы Малевича. У них вообще охрана есть?

– Вы знаете, ведь именно эти эскизы послужили толчком к открытию нового художественного направления – супрематизма!

– Супре?..

– Супрематизма!

– Это подлинники?

– Да. Два эти рисунка – подлинники. У нас небольшой музей и, конечно, много копий, но эти – подлинники.

Он гордо кивнул и остановился напротив эскизов. Двух небольших листков тетрадного формата.

– А сколько они стоят? – спросила я.

– Не знаю. В том смысле, что они – бесценны, понимаете?

Прибежал Владимир.

Мы поднялись наверх и громко открыли шампанское.

– За вас! За самое очаровательное явление в нашем городе! – провозгласил Владимир.

– Не только в вашем, – поправила я.

Шампанское было ужасным. Просто оно не было шампанским. Оно было газированным вином. Неплохим.

– Можно, я спою вам ещё раз? – спросил Владимир.

– Можно. – С каким же удовольствием я допила бокал до дна! У меня был очень тяжёлый день.

Владимир снова спел. Мне снова захотелось плакать.

– А что это значит? – спросила я. – «Я ищу под ногами солнечный свет. А нашу любовь я ищу в облаках». Вы пережили несчастную любовь?

– Нет, нет и нет! – закричал Владимир. – В том-то и дело, что нет! Потому что все в мире перемешалось, понимаете, Элла? Люди не находят свою любовь, потому что ищут её в облаках. И любовь, и счастье, все! А ведь все это рядом, это окружает нас, это наш мир! Он у нас под ногами!

– А в облаках только солнечный свет?

– Конечно! И ничего не надо менять местами!

Федор довольно улыбался. Он шепнул мне в ухо:

– Я давно не видел своего друга таким счастливым. Спасибо вам.

– Наверное, уже поздно, – спохватился Владимир, – наверное, мне пора.

– Наверное, вы хотите спать? – спросил Федор. – Ведь вашу машину всё равно не починить до утра.

– Спать? – Как раз спать мне не хотелось совсем. Как будто я и не проехала шесть часов по дороге Питер-Москва.

– Я останусь у Владимира. А вы устроитесь здесь, хорошо?

– Да, да, конечно, ты можешь остаться у меня. Спокойной ночи, Элла.

Они развернулись и как-то очень быстро оказались у двери.

– Постойте! Вы ведь ещё не показали мне остальные картины…

– Вы хотите, чтобы я показал их вам? Сейчас?

– Да, а что, ваши картины, как и ваш ларёк, на ночь закрываются?

– Нет. Конечно, если вы хотите…

– Федор, я все равно пойду, мне с утра на работу, но ты приходи. Я оставлю дверь открытой.

– Спасибо.

Я улыбнулась.

– Пойдёмте!

Я взяла с собой подушку и бокал шипучего. Устроилась посередине зала на подушке прямо с ногами. Мой педикюр был идеален.

– Петров-Водкин. Вам знакомо это имя?

Я промолчала. Сделала глоток.

– К сожалению, копия. Но отличная! Обратите внимание на организацию пространства! Вы знаете, для него пространство – один из главных рассказчиков картины! Вам нравится?

Мне нравилось. Такие яркие краски, как здорово видеть жизнь в таких ярких красках!

– Петров-Водкин считал живопись орудием усовершенствования человеческой природы.

– Вы думаете, человеческую природу надо усовершенствовать?

– А вы думаете, нет?

– Нет. Все просто, но удобно. Побеждает сильнейший. Зачем что-то усложнять, усовершенствовать?

– Элла, он умел читать судьбу по лицам.

– И что бы он прочитал на моём лице?

– Что не всё, что удобно, делает человека счастливым. Иногда это бывают абсолютно неудобные вещи.

– К счастью, редко.

– Совсем не редко. И побеждать нужно не слабейших…

– Сильнейших! Чтобы стать самой сильной!

– Чтобы стать самой сильной, надо победить себя.

Я смотрела на небольшую картину прямо передо мной. Бакст. Такие странные цвета. От них невозможно оторвать взгляд. Странная картина. Как будто я её уже где-то видела.

– Это похоже на сон, – сказала я, протянув руку в сторону Бакста.

Федор кивнул.

– Вы чувствуете живопись, Элла.

– Значит, я могу усовершенствоваться?

Он улыбнулся.

– Мне кажется, вы и есть совершенство.

– Спасибо.

– Посмотрите сюда. Мой любимый художник. Филонов. Он считал, что кубизм, посредством геометризации форм, навязывает миру свою волю. А художник-аналитик должен подражать природе. Тщательно прописывать каждый атом. Каждый атом, созданный природой, имеет право на своё место в жизни.

– Красиво.

– Очень.

– Каждый атом имеет право на своё место в жизни, – повторила я.

– И каждый красив по-своему. Но главное – не красота формы. Филонов учил изображать не внешний вид дерева, а его рост. Не лицо человека, а процесс его мышления. Понимаете?

– Понимаю. Какая необычная ночь!

– Необычная? – Он улыбнулся. – Честно сказать, да. Такая необычная ночь.

– И мне так хорошо здесь.

– И мне. Мне кажется, я всегда ждал именно вас, чтобы рассказать все это. И показать.

– Я не любила раньше музеи. Я, конечно, была в Лувре, и в д'Орсе, и в Прадо…