Текст книги "Русский бал XVIII – начала XX века. Танцы, костюмы, символика"

Роль светской львицы в Москве в то время играла Надежда Львовна Нарышкина (урожденная Кнорринг). Она не блистала красотой, но была жива и умна. Светская карьера Нарышкиной весьма скоро закончилась трагедией. Это случилось после того, как был найден труп француженки Луизы Симон-Деманш, бывшей на содержании А. В. Сухово-Кобылина. Семь лет он находился под следствием, дважды был заключен в тюрьму. До этой трагедии писатель ухаживал за Надеждой Львовной, и в Москве говорили, что убийство было «следствием сцены ревности». Нарышкина тотчас же покинула Москву и уехала за границу. Овдовев, она вышла замуж за Александра Дюма-сына.

Сухово-Кобылин написал за время следствия «Свадьбу Кречинского» и стал известным драматургом.

Московское общество тех лет славилось домами Талызиных, Дубовицких, Оболенских, Голицыных, Мещерских и других. Каждый вечер бывали приемные дни то у одних, то у других.

Зимой, кроме балов и вечеров, устраивались катания на тройках, а весной пикники за заставой. 1 мая москвичи спешили в Сокольники, куда на пикник съезжались известные московские модницы. Утренние балы в Дворянском собрании давались на Масленицу, в последний день которой вся Москва танцевала с утра до полуночи.

Н. Н. Чичерин вспоминал впоследствии, что его отец, узнав о светской жизни сына, написал ему в одном из писем: «<…> Общество людей мыслящих не только занимательно, но и полезно для молодого человека, как бы он ни был умен, общество хорошо образованных и умных женщин не только увлекательно, но и полезно также для молодого человека; оно освежает его способность и вообще дает ему некоторое изящество, которого ни в какой другой сфере приобрести нельзя». Далее батюшка предостерегал сына от излишнего увлечения светом, так как это вредит его научной деятельности. К счастью, участие в балах и вечерах не помешали Борису Николаевичу стать блестяще образованной личностью, известным историком, правоведом и философом.

Не следует полагать, что светская жизнь была сосредоточена в Москве и Санкт-Петербурге.

Тифлис, как столица края, стал для многих вторым домом, где, находясь между походами, хотелось вспомнить и приблизиться к тому дорогому, что осталось в России.

25 сентября 1850 года в Тифлис прибыл наследник престола.

На другой день приезда в честь его высочества был дан торжественный обед у князя М. С. Воронцова, а вечером – большой бал у Елизаветы Ксаверьевны. 27-го числа наследник присутствовал на бале грузинского дворянства, состоявшемся за городом, в Ортачалах, в саду Н. Тершмавонова. «В 9 часов вечера губернский предводитель дворянства ген.-м. Кн. Орбелиан, с почетнейшими князьями, встретил Государя Наследника в воротах сада, а хозяин оного, восьмидесятилетний старик Тершмавонов, по древнему грузинскому (восточному) обычаю, подостлал под ноги Августейшему посетителю богатый парчовый ковер (пиандаз). По обе стороны виноградной аллеи, среди яркой зелени листьев коей и золотистых гроздей спелого винограда светились тысячи разноцветных фонарей, стояли в два ряда князья и дворяне всех уездов Тифлисской губернии. По этой аллее Государь Цесаревич был введен в залу, сооруженную в мавританском вкусе, собственно для этого торжественного случая. В зале уже находились: Персидский принц Бехмен-Мирза с сыновьями, дамы в великолепных уборах и почетнейшие лица города».

Бал открылся европейскими танцами, которые вскоре сменились национальными. Блистательный фейерверк прервал танцы.

Огненные декорации на противоположном берегу реки Куры сменяли одна другую. Наконец, вспыхнул щит с вензелевым изображением августейшего гостя. Одновременно небо осветили ряды огромных огненных снопов, рассыпавшихся вверху букетами блестящих и разноцветных звезд. Потом снова начались танцы, продолжавшиеся до полуночи.

В одной из аллей парка был накрыт на возвышении так называемый европейский стол; перед ним, на коврах, разостланных на земле, разместились более двухсот грузинских князей и дворян. Началось пиршество по древним обычаям Грузии.

Наследник престола сначала удостоил вниманием этот пир. Под крики «ура!» его высочество прошел между двух рядов пирующих и затем занял место за столом в беседке с почетными гостями праздника.

В конце ужина губернский предводитель дворянства провозгласил тосты за здравие императора, потом за здравие наследника. Местные и полковые хоры музыкантов исполнили «Боже, царя храни!», а крики «ура!» собравшегося вокруг народа потрясали окрестности. Наследник престола в свою очередь провозгласил тост в честь грузинского дворянства.

На следующий день, в восемь часов вечера, наследник посетил торжественный прием, организованный для него обществом тифлисских граждан – армян в караван-сарае Арцруни (рядом с Сионским собором).

Между группами пирующего народа были разложены разнообразные товары; в других лавках разыгрывались импровизированные комедии.

Из ротонды, куда пригласили высокого гостя, открывался прекрасный вид на двор караван-сарая, иллюминированный китайскими фонариками, светившими сквозь цветы и зелень деревьев, обвитых виноградными лозами. В фонтане плескалась рыба, а на площади играла музыка. Над карнизом крыши блестел транспарант с вензелевым именем наследника.

Посетив так называемые темные ряды, где лавки и стены были увешаны богатыми материями, и провозгласив тост в честь граждан, цесаревич возвратился в караван-сарай, во внутренние залы, убранные с восточной роскошью.

Выйдя на балкон, наследник увидел поистине сказочное зрелище: весь скат Авлабарской горы был очерчен огненными линиями, воды Куры, освещенные заревом, переливались золотым цветом, и на крутящихся водоворотах показывались иллюминированные плоты с танцующими на них лезгинку зрителями праздника.

Поблагодарив граждан Тифлиса за прием, наследник в двенадцать часов ночи отправился в дом главнокомандующего.

По удалении высокого гостя караван-сарай был открыт для всех желающих, и сотня любопытных угощались в нем до трех часов ночи, а на Армянском базаре народ пировал до рассвета.

29 сентября цесаревич выехал из Тифлиса. После отбытия августейшего гостя в воскресенье, 1 октября, в Ванкском армянском соборе была отслужена Божественная литургия. После молебна духовенство отправилось на монастырский двор, где архиепископ Минас освятил столы с пищей для 1500 человек бедных людей, собравшихся у врат храма. Священник Патканов объявил им причину торжества, и тогда радостные крики, благословляющие имя наследника, и громкое «ура!» долго повторялись народом. Почетные граждане разносили нуждающимся вино, хлеб, зелень, мясо.

На молебне присутствовали тифлисский военный губернатор и другие высокие гости.

Наследник русского престола посетил Эчмиадзинский монастырь. За 200 сажен перед северными вратами обители он был встречен многочисленным духовенством монастыря, в полном облачении, с крестом, хоругвями и образами, и при пении священных гимнов и колокольном звоне его высочество, идя рядом с патриархом Нерсесом, вступил по золотой парче в монастырь и в собор.

После краткого молебна цесаревич прикладывался к иконе святого Копия и мощам угодников, затем, пишет Нерсес, «Его Высочеству подали мы приветственную записку на армянском языке, изобразив в ней с искони одушевляющия всех армян заветныя чувства усерднейшей верноподданности к всемилостивейшему Престолу великой державы Российской».

Из церкви наследник отправился в палаты патриарха, где для него были отведены специальные комнаты.

В программе нравственного покорения Кавказа Воронцов умело использовал народные традиции и светские церемониалы. Как отмечал М. П. Щербинин, устраиваемые наместником в Тифлисе еженедельные вечера, балы и концерты имели цель «<…> слияние туземцев с русскими и уничтожение <…> враждебной розни, искони существовавшей между <…> обитателями Кавказа <…>».

Расходы на проведение светских церемониалов осуществлялись не за счет казенных, но личных средств князя[25]25
  В 1845 году доходы Закавказского края достигали 1 649 151 рублей; в 1849 году – примерно 2 000 000 рублей, а в 1852 году – 6 226 492 рубля.


[Закрыть].

С первого года своего пребывания в Тифлисе Воронцов занимался его благоустройством.

Город рос: если в 1835 году он насчитывал 25 тысяч жителей, то в 1847 году население его составило 43 862 человека.

Воронцов – инициатор многих градостроительных преобразований. Тифлис хорошел. Большая часть его покрывается мостовыми. Вдоль северной городской стены (по линии будущей Мухранской улицы) строится крепостной бульвар. Недалеко от последнего в 1867 году будет воздвигнут памятник светлейшему князю М. С. Воронцову. Император Александр Николаевич утвердил ходатайство князя А. И. Барятинского о сборе добровольных пожертвований на памятник М. С. Воронцову. Сам государь внес 3 тысячи рублей. Памятник был открыт как признание заслуг человека, покинувшего в 1854 году Кавказ и о котором как об истинно государственном деятеле можно судить по тем делам, по той пользе, которую он принес своей деятельностью подвластным ему землям.

Многое изменилось в крае после Воронцова. Граф В. А. Соллогуб, будучи на Кавказе во время наместничества великого князя Михаила Николаевича, отмечал, что в эти годы уже не было в крае «<…> той задушевности, того простодушия, того яркого восточного колорита, что было при Воронцове <…>».

В 1871 году граф Соллогуб занимался подготовкой праздника по случаю приезда на Кавказ наследника цесаревича.

В. А. Соллогуб решил возобновить в Кутаисе торжество, которое он видел в Каире в 1869 году по случаю открытия Суэцкого канала в честь императрицы Евгении и императора Франца-Иосифа. При этом Соллогуб решил придать празднику местный колорит, включив в него джигитовку, русские хороводы и т. д.

Бальный церемониал на подобном торжестве имел особый политический смысл. В одной из примыкавших к танцевальной зале гостиных Соллогуб читал наследнику и его приближенным стихи собственного сочинения:

С времен, давным-давно отжитых,

 
Преданьям Иверской земли,
От наших предков знаменитых,
Одно мы слово сберегли;
В нем нашей удали начало,
Преданье счастья и беды,
Оно всегда у нас звучало:
Аллаверды!..
 
 
Аллаверды – «господь с тобою»,
Вот слову смысл, и с ним не раз
Готовился отважно к бою
Войной взволнованный Кавказ;
Ходили все мы к схваткам новым,
Не дожидаясь череды.
Хвала умершим… а здоровым —
Аллаверды!
 
 
Но если гость – отец державный, —
Земному солнцу кто не рад! —
Подымутся на пир заздравный
Эльбрус, Казбек и Арарат,
И грохнет дружно всем Кавказом
На все наречья, все лады
Одной душой, единым разом —
Аллаверды!
 

В XIX веке все большую популярность в Европе приобретают балы в пользу нуждающихся. Светская благотворительность – исключительная принадлежность аристократии. Если женщина становилась дамой-патронессой, это подтверждало ее принадлежность к высшему свету.

Согласно указу императора от 29 января 1854 года, в течение года следовало ограничиваться одним спектаклем, концертом и маскарадом от всех Императорских театров в пользу военных инвалидов.

Публичные балы с лотереями, базарами, аукционами давались благотворительными обществами и заведениями с разрешения правительства и допускались в дни, согласованные с дирекцией Императорских театров; на Святой неделе (в те дни, когда нет спектаклей), с Фоминой недели, за исключением постов, до последних шести недель перед Великим постом. Каждое благотворительное общество могло дать только один публичный бал в год. Публичные балы для детей и публичные праздники с благотворительной продажей допускались с разрешения правительства в те же самые периоды, как и балы с лотереями, и не более одного раза в год.

Среди многочисленных праздников зимнего сезона 1858 года современники особо выделили бал, данный в училище глухонемых, состоявшем в ведении Опекунского совета, основанного императрицей Марией Федоровной. На этом бале были все воспитанники училища, все служащие, их родственники и знакомые. Гости этого удивительного бала отмечали, что дети, не слыша музыки, танцевали в такт, грациозно, с соблюдением всех правил хореографии. Но главное – лица маленьких танцоров светились счастьем. Особую их радость вызвали обильные угощения в конце праздника.

17 и 18 декабря 1878 года в трех залах Мариинского дворца был открыт благотворительный базар в пользу Николаевской детской больницы. В одной из гостиных продавалась теплая одежда для солдат и офицеров, в другой – предлагался богатый выбор елочных украшений, детских книг, игр, предметов дамского и детского туалета. Девочки продавали букеты цветов. Всего за два дня было распродано вещей на 5 тысяч рублей. Первой покупательницей стала императрица, купившая несколько вещей для раненых военных.

Николаевская детская больница в Санкт-Петербурге была основана в 1834 году. Это второе в Европе филантропическое заведение подобного рода, первая детская больница открылась в Париже в 1802 году. Николаевская больница ежегодно принимала 1000 бедных детей, и 28 тысяч детей лечились здесь амбулаторно. Двери больницы были круглосуточно открыты для детей, и за 34 года ее существования ни одному ребенку не было отказано в медицинской помощи.

16 февраля 1878 года в залах Дворянского собрания Санкт-Петербурга состоялся благотворительный бал в пользу семейств убитых и раненых на войне, устроенный французской колонией. Несмотря на довольно высокую стоимость билетов, не все желающие смогли попасть на бал, собравший около 5 тысяч человек. В одиннадцать часов вечера бал начался гимном «Боже, царя храни!». Оркестр исполнял гимн при радостных восклицаниях присутствующих, причем по настоянию публики дважды.

Длинный ряд торжеств в честь возвратившихся в столицу русских войск завершился балом, данным 21 января 1879 года. Над главным входом в обрамлении венка из цветов блестела газовая надпись: «Переход через Дунай»; по обеим ее сторонам находились эмблемы войсковых частей, принимавших участие в этом событии. На противоположной стене – большой Георгиевский крест с изображением на красном поле святого Георгия Победоносца. В пространствах между колоннами блистали огненные изображения местностей, где наши войска покрыли себя боевой славой: «Шипка», «Карс», «Плевна», «Ардаган» и др. Названия были составлены из газовых рожков.

К одиннадцати часам вечера были уже в полном сборе все почетные гости – представители гвардии, а также лица, принявшие участие в подписке на устройство бала. На бале присутствовало 2500 человек. В Главный штаб было послано 1200 билетов для офицеров и 200 – для полковых дам, около 1000 билетов разошлось по подписке. Слева от императорской ложи разместилась большая группа раненых офицеров. В двенадцатом часу в ложе появился император в сопровождении всех членов императорской фамилии и высоких иностранных гостей. Вдруг говор в зале мгновенно смолк. Был исполнен гимн, по окончании которого под звуки полонеза высочайшие особы попарно спустились в зал. Во время танца, длившегося не более четверти часа, кавалеры поочередно шествовали со всеми августейшими дамами. Следовавшая затем кадриль могла быть названа царской, так как высочайшие особы были главными ее участниками. В исходе третьего часа ночи бал завершился.

На страницах периодической печати второй половины XIX века нередко появлялись подробные описания благотворительных балов, особое внимание уделялось праздникам французской колонии. 26 января 1888 года в Петербурге, в театре Панаева, был устроен традиционный бал французской колонии. На этот раз убранство зала было довольно критически воспринято очевидцами: «На сцене, затянутой пестрым шатром, с фоном из целого ряда зеркал, немилосердно откуда-то дуло, колыхая в разные стороны ткани шатра. Зато совсем не было душно, в особенности в начале. Декоративная часть также не представляла ничего выдающегося. Красные щиты, заслонявшие окна, и на них арматуры из неудачно размалеванных гербов городов и флагов – вот общий характер убранства кабинетов, театрального фойе и обширного вестибюля, где на белых сахарных подставках была импровизирована выставка кулинарного искусства фирмы Понсэ», – сообщал читателям обозреватель журнала «Всемирная иллюстрация».

Задняя стенка партера была обклеена белыми и золотыми обоями, а над сценой раскинут своеобразный шатер из красной и голубой ткани. С потолка шатра свешивалась электрическая люстра, драпированная такими же цветами. Заднюю сторону шатра составляли зеркала, зрительно увеличивающие размеры интерьера. В том месте, где сцена соединялась с партером, находилась красная японская зонтообразная беседка, в которой размещался буфет с шампанским, лотерея и продажа цветов. Кроме того, на сцене были устроены три выставки, из которых одна, в середине, была украшена двумя колоннами из леденцов, а другие предназначались для продажи билетов лотереи.

Французы, будучи законодателями мод в различных искусствах, не боялись экспериментировать в поиске художественных средств для выражения основной идеи праздника, каждый из которых имел конкретную направленность, цель и художественную ценность.

7 февраля 1898 года в Мариинском театре был дан благотворительный бал французской колонии, носивший название «Ночной праздник в Булонском лесу». Сцена театра, превращенного декорациями в Булонский лес, не оставляла, по мнению очевидцев, «желать ничего лучшего в художественном отношении; обилие света, масса зелени, умело распланированной, каскады фонтанов, павильоны, все это вместе хотя и весьма мало походило на Булонский лес, но было очень мило, сказочно, привлекательно». Сотнями разноцветных электрических огней светились перетянутые через весь зрительный зал красивые гирлянды. На этом бале присутствовало не только все высшее общество, но и цвет интеллигенции, военные, именитое купечество, высокопоставленные чиновники.

«Пора очнуться. И куда я забрел? Эрмитажный Павильон! Бал! Что это за сказочный сад? Откуда этот яркий свет в воздухе и даже в раковинах под водою фонтанов? Греческий зал с белоснежной мраморной колоннадой, кокетливыми хорами и с фонтанами «слез»… Какая прелесть!

Высочайшие пальмы, цветущие тюльпаны, ландыши, азалии, орхидеи, – целые кущи сирени и роз в цвету. Фонтан Заремы и Фатимы! Музыка, захватывающая душу, – плавно-унылые звуки вальса «My Queen»… Да, да, – ведь сегодня 20 февраля 1886 года, «прощеный день» и – танцуют! – Описывать бал, да разве это возможно?!» – писал камердинер императрицы Марии Федоровны А. Степанов.

Громадные залы Зимнего дворца, украшенные зеркалами в золотых рамах, бесчисленными пальмами и тропическими растениями, были переполнены сановниками, иностранными дипломатами, офицерами гвардейских полков. Их блестящие мундиры, шитые золотом и серебром, являлись великолепным фоном для придворных нарядов дам. Когда в большую залу входили хозяева празднества, искра беглого огня пробегала по нитям, протянутым между светильниками. Мерцающее пламя нескольких тысяч свечей отражалось в зеркалах, наполняя дворец волшебным сиянием. По отзывам современников, русский бал представлял феерическое зрелище.

Важную роль в оформлении интерьеров играло растительное убранство. Вне зависимости от времени года дворцовые гостиные превращались в день праздника в цветущие сады, мир гармонии, некую идеальную модель общества, в котором высокий эстетический вкус подчинялся определенным этическим нормам.

Благотворительные базары, которые устраивали великая княгиня Елизавета Федоровна и великая княгиня Мария Павловна, пользовались у современников наибольшим успехом. «Во время устройства благотворительных базаров Елизавета Федоровна до поздней ночи рисовала деревянные закладки для книг со своим вензелем «S. K.». Эти предметы продавались лучше всего, все хотели получить сувенир «из рук Великой Княгини». <…> Великая княгиня Мария Павловна умела привлекать на свои приемы тех, кто обладал тугим кошельком, но не имел благородного происхождения. В благодарность за гостеприимство богатые люди «охотно открывали свои кошельки».

Одно из тяжких последствий любой войны – обездоленные дети, дети-калеки, дети-сироты, которым общество обязано не только дать кров, еду и одежду, но и позаботиться об их воспитании и образовании. Общество доставления дешевых квартир, основанное в Петербурге в 1859 году, предоставляло бедному населению столицы приют, работу, питание, бесплатное медицинское пособие.

В школе общества получали начальное образование ежегодно до 50 детей; после этого дети, в зависимости от способностей, определялись на средства общества в средние учебные заведения или мастерские. В 1872 году общество приобрело в собственность дом Реймерса. Впоследствии для него был выстроен новый дом, где в комнатах и отдельных квартирах (с отоплением, освещением, водой) проживало примерно 350 человек. В 24 комнатах размещались мастерские, столовая, прачечная, кухня, булочная.

При доме общества имелся специальный зал, приспособленный для сценических представлений. В нем устраивались также благотворительные спектакли, концерты, танцевальные вечера, а по воскресеньям зал бесплатно предоставлялся для народных чтений.

Четыре дня (с 19 по 22 декабря 1882 года) продолжался базар и елка в Петербургской городской думе в пользу нуждающихся учащихся народных училищ столицы. Бесплатный вход в залы думы был открыт с часа дня до девяти часов вечера. Недалеко от огромной елки находились бочки с сюрпризами беспроигрышной дешевой лотереи.

Среди так называемых профессиональных балов наибольшей популярностью пользовались у современников балы архитекторов и художников.

10 января 1875 года в клубе художников в Петербурге состоялся костюмированный бал. Большой зал украшали виды Ташкента, Южного берега Крыма, Урала и других местностей империи. На стенах столовой висели гнутые из проволоки геометрические фигуры, другие залы освещались разноцветными огнями.

Костюмы гостей отличались разнообразием: здесь были пажи, испанцы, крестьянки, цыганки, маркитантки, китайцы, евреи, «восточные человеки» и т. д.

Один господин ходил с «подвижною картонного головою, возвышавшеюся сажени на полторы от полу», а другой представлял чиновника, возвращавшегося из бани: он явился в «халате, на который была наброшена шинель, в поношенной шапке и с веником в руках». Самыми удачными, по мнению очевидцев, были малороссийские костюмы.

В это время на сцене шли украинские «коляды» и русские святки, с песнями и гаданиями. По завершении танцевальной программы хор исполнил «Славься» из «Жизни за царя».

Ученики Императорской академии художеств старались ни в чем не уступать старшим товарищам, в том числе и в проведении костюмированных балов, которые отличались непринужденной атмосферой и оригинальностью костюмов. Один из таких благотворительных праздников состоялся 5 февраля 1890 года в залах Петербургского дворянского собрания. Около полуночи по залу несколько раз прошло аллегорическое шествие «Русская масленица»: икра, горшок с тестом, блины, лягушки, петух и свинья.

После шествия начались танцы, которые прерывались живыми картинами: первая представляла «Лесную фею», вторая – «Спящую царевну». В антрактах сцену закрывал от публики живой занавес из хвойной зелени.

Изящных костюмов было немало: рыцари Средних веков, тореадоры, боярыни и т. д. Один господин привлекал к себе внимание тем, что был одет в костюм, склеенный из заголовков газет и журналов со свиной мордой вместо маски и увешанный апельсинами. Но мнению присутствующих, образ получился пошлым, но остроумным. Первые два приза, статуэтки работы Лаврецкого, получили костюмы «Лампа» и «Индианка». Разъезд гостей начался в третьем часу ночи.

Архитекторы Петербурга ежегодно устраивали благотворительные праздники, считавшиеся одними из лучших в столице.

Бал в пользу вдов и сирот, который состоялся 15 января 1894 года, не стал исключением. Первое, что бросалось в глаза при входе в зал, это большое количество молодых людей в разнообразных туалетах. Не менее удивительным было и то, что, несмотря на почти тысячу приглашенных, на вечере царила семейная, уютная обстановка.

И все же главный успех этих балов заключался в умело составленной танцевальной программе, кульминацией которой был костюмированный котильон.

В этот раз он начался около часа ночи и превратился в «бал пьеро и пьеретт».

По очереди сорок пар танцующих уходили за кулисы. Пока остальные кружились в вальсе, поднимался занавес, и на сцене, вокруг декоративной камелии, зрители видели живую пирамиду из пьеро и пьеретт, освещенную «электрическим солнцем». Мужчины были в высоких белых колпаках и воротниках пьеро, дамы – в треуголках. В то время как эта группа спускалась со сцены, еще сорок пар спешили за кулисы и появлялись уже в розовых уборах, затем зеленых, красных, желтых.

Когда все танцующие вернулись в зал, туда вывезли повозки с бумажными цветами, дамам раздавались веера с хромолитографиями. В мазурке танцующие прыгали сквозь бумажные обручи, обтянутые тонкой бумагой с нарисованными клоунами.

В разгар танцев посыпались снежинки со сцены и серпантин, который в результате опутал всех присутствующих. Этой шуткой и закончился бал архитекторов, который не только доставил радость собравшимся, но и позволил собрать необходимые средства нуждающимся.

Бал 31 января 1894 года по праву можно назвать художественным. «Сон минувшего» – такое название присвоили ученики Академии художеств своему вечеру, который полностью оправдал данное ему имя. Академисты во всех деталях выдержали характер древнего славянского эпоса как в убранстве, так и в процессии «Радоница». Зал Дворянского собрания превратился в настоящее волшебное царство.

Одну из стен украшало полотно, изображавшее витязя в дремучем лесу. С правой стороны от картины древняя мельница, внизу жернов, поросший мхом, на жернове огромный жук. Билетики беспроигрышной лотереи девушки раздавали в киосках, исполненных в виде богатырского шлема, ладьи и дома царя Берендея.

Колонны зала задрапировали полотном кирпичного цвета и убрали «целым хвойным лесом, приятно щекотавшим обоняние запахом хвои, где расставлены были чучела диких коз, медведей, оленей и проч.».

Из дамских костюмов наиболее изысканными были признаны костюмы египтянки и филистимлянки, а из мужских – лучший костюм галла.

«В час ночи началось шествие: весна, ведьмы, русалки <…>. Это была целая поэма в лицах из древнеславянского языческого мира. Это была сказка, рассказанная мастерски».

На протяжении десятилетий костюмированный бал художников являлся «гвоздем» всего бального сезона. Бал, данный в Дворянском собрании 12 февраля 1898 года, не стал исключением.

Первое фойе, прилегающее к залу, было превращено в роскошную гостиную, в которой находились лотереи с выигрышами. В центре бросалась в глаза картина профессора Дубовского «Кавказ», пожертвованная им в пользу академистов.

Коридор, ведущий к главному входу в зал, был декорирован материей и цветами. Главный вход в зал представлял «квартал самаркандской мечети» (по эскизам А. В. Щусева).

Сцену замаскировали тремя громадными панно. В центре живопись, справа – танцы, слева – музыка (художник В. И. Быстренин). Между колоннами – панно в «японском и декадентском стиле». Помимо архитектурно-художественной отделки зал украшали искусственные цветы, сделанные ученицами Академии художеств, и удачно размещенная электрическая иллюминация.

В десять часов вечера заиграл военный оркестр, и публика стала съезжаться на бал.

«Жрицы храма Мельпомены» – М. Ф. Кшесинская, М. М. Петипа – продавали билетики лотереи (в список розыгрышей входило полотно Айвазовского). В антрактах между танцами демонстрировались живые картины и был дан концерт.

Первый приз за костюм получила М. М. Петипа (образ Прекрасной Елены), второй – госпожа Мареке за костюм времен Людовика XVI.

Специальное жюри художников присудило первый приз госпоже Скорсюк за роскошный наряд «дочери негритянского властителя». На голове артистки сияла золотая каска с черным плюмажем из страусовых перьев, талию обхватывал корсаж из красной материи с драгоценными камнями, юбка была убрана жемчугом и страусовыми перьями. Второй приз получил костюм, строго выдержанный в стиле ампир.

Из мужских исторических образов был отмечен костюм древнеперсидского характера: туника из желтого шелка с изображениями фантастических животных, пояс из тяжелой материи с золотом и драгоценными камнями и на голове красный шишак с золотой фигурой. Второй приз получил «корсар», третий – «китаец». Внимание привлекал костюм «английской прессы» – фигурка напудренной англичанки в белом, с тысячами заголовков из английских газет и журналов, особенно ярко выделялась на фоне пестрого моря других нарядов пастушек, фигаро, вакханок и разноцветных домино.

Уникальность описанных выше праздников заключается в том, что в России, в отличие от Европы, нам неизвестны примеры регулярного проведения балов отдельных профессиональных сообществ.

И это притом, что танцы преподавались во всех частных и казенных учебных заведениях Российской империи. В то же время каждое сословие имело свою грамматику поведения и свой язык общения.

В зависимости от социального положения вы посещали бал или в Купеческом, или в Дворянском собраниях. Приглашенные в Дворянское собрание купцы или мещане чаще всего наблюдали за танцующими с балкона. Говоря современным языком, в конце XIX – начале XX столетия в России не произошло слияния элит.

При этом балы в Дворянском собрании считались эталоном. Вероятно, именно такой подход позволил русским балам сохранить вплоть до начала XX столетия ярко выраженный церемониальный характер и задавать тон в европейской бальной культуре.

Как известно, император Александр III балы недолюбливал. Одна из причин подобного отношения, вероятно, кроется в том, что светские приемы последних лет царствования его отца, императора Александра II, имели весьма неприятную для цесаревича особенность.

Весной 1877 года на балу в Петергофе, по случаю прибытия к Александру II германских владетельных принцев, император находился в зале рядом с молодой и красивой дамой, которая вызывала нескрываемый интерес всех присутствующих. Когда после ужина был объявлен котильон, государь уехал, провожаемый до экипажа наследником. Вернувшись в зал, цесаревич подошел к оркестру лейб-гвардии Преображенского полка и, несмотря на то что среди танцующих была его супруга, цесаревна Мария Федоровна, громким голосом крикнул: «Спасибо, преображенцы! Домой!» Танцы прекратились, смущенные гости поспешно разъехались.

Таинственной незнакомкой, из-за которой произошел этот инцидент, была княжна Долгорукая, ставшая после смерти императрицы Марии Александровны супругой Александра II (ей был пожалован титул светлейшей княгини Юрьевской).

Бал, как и всякий церемониал, демонстрирует единство его участников, в данном случае общество стало свидетелем разлада в царской семье, и это, в свою очередь, сказалось на репутации всей правящей династии.