Текст книги "Вечная философия"

Глава 6
Самоограничение, непривязанность, правильный образ жизни

Это сокровище Царства Божия, его сокрыли время, и многообразие, и собственные деяния души – словом, ее сотворенность. Но по мере того как душа расстается со всем этим многообразием, открывается в ней Царство Божие.

Экхарт

«Да уйдет царствие наше» – таково необходимое и неизбежное условие, чтобы «пришло царствие Твое». Ибо чем больше себя, тем меньше Бога. Вечной божественной полноты жизни может достичь лишь тот, кто намеренно избавился от несовершенной, отчужденной жизни, полной корысти и эгоистичных мыслей, чувств, желаний и действий. Самоограничение или добровольное умерщвление своего «я» с бескомпромиссной твердостью проповедуется в христианских, индуистских и буддийских канонических текстах и в учениях большинства крупных и малых религий по всему миру. К этому же призывает и каждый святой, проповедующий идеи теоцентризма, и духовный реформатор, исповедующий принципы Вечной философии. Но это самоограничение никогда не рассматривалось – по крайней мере теми, кто знает, о чем говорит, – как самоцель. Оно имеет лишь инструментальную ценность, представляя собой незаменимое средство для достижения иной цели. Цитируя того, на кого нам уже не раз приходилось ссылаться в предыдущих главах, всем нам необходимо «познать истинную природу и ценность самоограничения».

Если рассматривать самоограничение как таковое, в нем самом нет ничего ни благостного, ни святого, оно не играет никакой роли в нашем приобщении к святости, не дает подлинной пищи для Божественной Жизни наших душ, не очищает и не обновляет. Единственная ценность его состоит в том, что оно убирает препоны на пути к святости, разрушает то, что встает между нами и Богом, и освобождает путь очистительному, освящающему божественному Духу, который приводит в действие наши души и который один только может пробудить в душе Божественную Жизнь или даровать ей толику истинной святости и духовности. Вот почему многие люди, предающиеся аскезе, не только ничего не обретают, но даже теряют – все из-за того, что они неправильно понимают природу и ценность этого явления. Они практикуют аскезу ради аскезы, как нечто самоценное, они верят, что самоограничение – это подлинная составляющая святости, и потому упиваются им, не заглядывая дальше, гордясь и хвалясь своими достижениями в этой практике. От этого они становятся самоуверенными и угрюмыми, жестоко осуждая тех, кто не ограничивает себя столь же сурово. А потому аскеза действует на них так же, как на других – разнузданность: они остаются нечувствительны к божественному влиянию на их души, и, вместо того чтобы подлинно отказаться от своего «я», они укрепляют и взращивают в себе царствие своего «я».

Уильям Ло

Усмирение и уничтожение страстей – это хоть и благо, но благо не абсолютное. Постижение Мудрости бесконечно превосходит его. Когда будет познана Мудрость, лишь тогда наступит всеобщее ликование.

Филон

Природа того, кто живет в религии (и я говорю по собственному опыту), но не практикует правильных молитв и других упражнений для приобщения души к Богу, становится хуже, чем если бы он жил в миру. Ибо гордыня и себялюбие, которые коренятся в самом сердце греха, находят в религии способы особенно укрепить себя, если душа не нашла путь, который может наставить ее и раскрыть ее истинное смирение. Ибо вразумления и противоречия воли (которых не избежать, если живешь в религиозном обществе) обращают сердце словно в твердый камень, и ничто не сможет смягчить его, кроме наставления на верный путь молитвы, через которую душа обращается к Богу, получая от него подлинный урок смирения.

Гертруда Мор

Однажды, когда я сетовала о том, что вынуждена есть мясо и не могу подвергнуть себя епитимье, я услышала, что порой такое сожаление вызвано не столько жаждой епитимьи, сколько себялюбием.

Св. Тереза

Аскеты, которые зачастую оказываются хуже тех, кто не ограничивает себя, – обычное явление в истории, литературе и дискриптивной психологии. Так, пуританин может практиковать все основные добродетели – такие, как благоразумие, мужество, умеренность и целомудрие, – и оставаться при этом очень плохим человеком, ибо слишком часто эти добродетели идут бок о бок и напрямую связаны с такими грехами, как гордыня, зависть, постоянный гнев и немилосердие, порой доходящее до активной жестокости. Принимая средства за цель, пуританин почитает себя святым, потому что практикует аскезу. Но такая аскеза – не более чем экзальтация благонравной стороны своего «я» за счет стороны менее благонравной. Святость, напротив, – это полный отказ от своего стремящегося к отчуждению «я» – от благонравных его частей не в меньшей степени, чем от порочных, – и посвящение своей воли Богу. Пока человек привязан к своим «я», «мне» и «мое», не может быть привязанности к божественной Основе и постижения ее в единении. Самоограничение должно быть доведено до полной непривязанности или, как выразился святой Франциск Сальский, до «священного безразличия». В противном случае себялюбие просто сменяет направление, но общая его масса не только не уменьшается, но порой даже возрастает. Как всегда, нет ничего хуже испорченной добродетели. Разница между практикующим самоограничение, но пребывающим в гордыне и эгоцентричным аскетом и разнузданным гедонистом такова: последний – человек слабохарактерный, безвольный и в глубине души стыдится сам себя, а потому ему не хватает энергии и мотивации, чтобы вредить кому-либо, кроме собственного тела, разума и духа. Первый же, обладая всеми вторичными добродетелями и презирая тех, кто не уподобился ему, достаточно морально оснащен, чтобы желать зла и причинять зло в огромных масштабах и со спокойной совестью. Это очевидные факты, и все же в современном религиозном дискурсе слово «безнравственный» применяется почти исключительно к тем, кто потакает своим плотским желаниям. Алчные честолюбцы, почтенные бандиты и те, кто идеалистическими проповедями прикрывает жажду власти и положения, не просто избегают осуждения – они считаются образцом добродетели и святости. Представители организованных церквей сначала причисляют к лику святых людей, которые больше всего повинны в начале войн и революций, а потом сетуют и удивляются, что мир оказался раздроблен.

Самоограничение вопреки убеждению многих людей не сводится к жестокой телесной аскезе. Возможно, определенным людям при определенных обстоятельствах жестокое самоограничение может помочь достичь конечной цели человечества. В большинстве случаев, однако, оно приводит не к освобождению, но к чему-то весьма отличному от него – к обретению «экстрасенсорных» способностей. Способность получить ответ на молитву-просьбу, дар исцеления и сотворение чудес, умение заглядывать в будущее или в чужие мысли – все это, кажется, в той или иной степени связано с голоданием, бдениями и самоистязанием. Большинство великих святых-теоцентриков и духовных наставников признавали факт существования сверхъестественных способностей, однако считали их предосудительными. По мнению индусов, считать, что такие сидхи, как они их называют, имеют какое-то отношение к освобождению, – опасная иллюзия. Такие явления либо не имеют отношения к основной сути жизни, а если ими слишком дорожить и уделять им слишком много внимания, они могут даже стать препятствием на пути духовного развития. И это не единственные доводы против физической аскезы. Доведенная до крайности, она может быть опасна для здоровья, а без здоровья очень сложно стабильно прикладывать усилия, необходимые, чтобы вести духовную жизнь. Кроме того, будучи тяжелыми, болезненными и в целом видимыми, физические самоистязания постоянно искушают отдаться во власть тщеславия и соревновательного духа – кто побьет рекорд? «Когда ты отдавался физическому самоограничению, ты был велик, тобой восхищались». Так пишет Сузо о собственном опыте, который привел его – так же как и Гаутаму Будду много веков назад – к отказу от пути телесной епитимьи. А святая Тереза отмечает, что наложить на себя тяжелую епитимью намного проще, чем терпеливо, милосердно и смиренно переносить повседневные тяготы семейной жизни (что, впрочем, не мешало ей до самой смерти практиковать жесточайшие формы самоистязания. Помогали ли они ей достичь постижения Бога в единении, или же она дорожила ими и упорствовала в них потому, что они помогали ей развить экстрасенсорные способности – остается только гадать).

Наш дорогой Святой (Франциск Сальский) не одобрял неумеренных постов. Он говаривал, что дух не пребывает в пресыщенном теле, но и в голодающем теле дух не удержать.

Жан-Пьер Камю

Когда воля, испытав радость от чувственных вещей, возносит эту радость Богу и когда чувственные вещи побуждают его к молитве, не следует пренебрегать ими, а следует использовать их, чтобы восславить жизнь, ибо чувственные вещи в этих условиях служат той цели, для которой их создал Бог, а именно – чтобы Его познавали и любили.

Св. Хуан де ла Крус

Тот, кто не осознает свободу духа в чувственных вещах и наслаждениях, которые должны служить поводом к молитве, тот, чья воля на них отдыхает и питается ими, должен воздерживаться от них, ибо для него они суть препятствие на пути к Богу.

Св. Хуан де ла Крус

Кто-то может провозгласить, что не в состоянии поститься, но может ли он провозгласить, что не в состоянии любить Бога? Другой утверждает, что не может сохранить целомудрие или продать все свое имущество, чтобы выручку отдать бедным, но может ли он сказать, что ему не под силу возлюбить своих врагов? Все, что нужно, – это заглянуть в свое сердце, ибо то, чего Бог хочет от нас, таится недалеко.

Св. Иероним

Любой, кто пожелает, может получить все и даже больше, чем все, самоограничения из происшествий обычной повседневной жизни, не прибегая к жестоким телесным самоистязаниям. Вот правила, изложенные автором «Святой Мудрости» для Дамы Гертруды Мор.

Во-первых, выполнять все, что предписывается выполнять по закону, мирскому или Божьему. Во-вторых, воздержаться от свершения того, что запрещено законом, мирским или Божьим, или же боговдохновением. В-третьих, переносить со всем возможным терпением и смирением все то, что противоречит ее воле, если на то была воля Божья, – скуку, соблазны, волнения, телесную боль, болезни и слабости или же потерю друзей и нужду и нехватку удобств. Все это полагалось сносить терпеливо, исходили эти беды от Бога или же от тварей Его. И этих самоограничений и впрямь хватало Даме Гертруде, как и любой другой душе, а потому не было никакой необходимости самой создавать их себе.

Августин Бейкер

Подводя итог, лучшее самоограничение – это самоограничение, приводящее к отказу от своеволия, корысти, эгоцентричных мыслей, желаний и фантазий. Крайняя степень телесной аскезы вряд ли поспособствует этому отказу. Но принятие того, что выпадает на нашу долю (за исключением, конечно, наших собственных грехов) в повседневной жизни, скорее всего приведет к такому результату. Если и выполнять какие-то специальные самоограничительные практики, они должны быть неприметными, лишенными духа соперничества и безвредными для здоровья. Так, в вопросах питания для большинства людей достаточным самоограничением будет отказаться от всего, что диетологи считают вредным. А когда дело касается социальных отношений, самоограничение должно выражаться не в показательных актах ложного смирения, но в том, чтобы следить за своим языком и норовом, не говорить ничего недоброго или просто фривольного (на практике так придется отказаться от доброй половины всего того, что мы говорим), и в том, чтобы сохранять спокойную тихую жизнерадостность, когда внешние обстоятельства или состояние нашего организма толкают нас к беспокойству, унынию или чрезмерному восторгу.

Когда человек практикует милосердие, дабы возродиться на небесах, или ради славы или награды, или из страха – такое милосердие не может дать чистого результата.

Сутра Различения и Охранения Дхармы

В местечке Цзан царь Вэнь-ван повстречал необычного рыбака, который удил рыбу, не имея крючка. Иметь крючок, не имея крючка, – значит, обладать «вечным крючком». Вэнь-ван хотел взять его к себе и вручить ему бразды правления, но, опасаясь неудовольствия своих главных советников и старших родичей, в конце концов отказался от этого намерения. Все же, страшась, что народ лишится покровительства Неба, он наутро собрал своих сановников и объявил им:

– Ночью я, единственный, увидел доброго человека с черным лицом и бородой, верхом на пегом коне с жемчужным копытом. Человек этот крикнул мне: «Поручите управление мужу из Цзан. Народ возрадуется этому!»

Чжуан-цзы

Господи, если я поклоняюсь Тебе из страха перед адом, то гореть мне в аду. А если я поклоняюсь Тебе в надежде попасть в Рай, то откажи мне в Рае. Но если я поклоняюсь Тебе ради Тебя самого, то не откажи мне в Своей вечной Красоте.

Рабия

Рабия, суфийская святая, говорит, мыслит и чувствует в системе теизма, буддийский богослов – в системе безличного морального Закона, китайский философ со свойственным ему юмором – в политических понятиях, но все трое настаивают на необходимости непривязанности к личной выгоде, настаивают так же истово, как Христос, когда порицал фарисеев за их эгоцентричную набожность, как Кришна в Бхагавад-Гите, когда призывает Арджуну выполнять предписанный ему свыше долг, не испытывая по отношению к результату своих действий ни страха, ни желания. Святого Игнатия Лойолу однажды спросили, что бы он чувствовал, если бы папа римский запретил деятельность Ордена иезуитов. «Помолился бы полчаса, – отвечал он. – И больше не думал бы об этом». Вероятно, самое тяжелое из всех самоограничений – это достичь «священного безразличия» к временным победам и неудачам в деле, которому человек посвятил все свои силы. Если это дело успешно – это хорошо, если потерпело крах – это тоже хорошо, пусть и в том аспекте, который здесь и сейчас недоступен пониманию ограниченного, связанного путами времени разума.

Я называю человеком без человеческих наклонностей того, кто не позволяет утверждением и отрицанием ущемлять себя внутри, следует тому, что само по себе таково, и не пытается улучшить то, что дано жизнью.

Чжуан-цзы

Правильное состояние для единения с Богом заключается не в том, чтобы душа понимала, чувствовала, ощущала на вкус или воображала что-либо связанное с природой Бога или с чем-либо еще. Оно в том, чтобы душа оставалась в той чистоте и любви, суть которых в совершенной безучастности и полной отстраненности от всего, кроме самого Бога.

Св. Хуан де ла Крус

Беспокойство – это всегда тщеславие, ибо оно не служит никакому благу. Да, даже если весь мир и все в нем погрязли в смятении, беспокойство в этих обстоятельствах все равно будет тщеславием.

Св. Хуан де ла Крус

Для каждого дня, как и для каждого места, довольно того зла, что происходит здесь и сейчас. Волнение по поводу того, что мы бессильны изменить – будь то потому, что оно еще не произошло, или потому, что оно происходит на недоступном нам расстоянии, – приводит лишь к тому, что мы переплетаем настоящее с тем отдаленным или предсказанным злом, которое вызвало наше беспокойство. Слушать выпуски новостей и аналитиков по четыре-пять раз на дню, регулярно читать утренние газеты, еженедельные и ежемесячные журналы – в наши дни это называется «проявлять здравый интерес к политике». Святой Хуан де ла Крус назвал бы это потаканием праздному любопытству и беспокойством ради беспокойства.

Я хочу очень малого, а к тому, чего хочу, я почти не стремлюсь. У меня почти нет желаний, но переродись я – их не было бы вовсе. Мы должны ни о чем не просить и ни от чего не отказываться, но оставлять себя в руках божественного Провидения, не растрачивая попусту время на желания, кроме воли, которой наделяет нас Господь.

Св. Франциск Сальский

Нужно сделать [свое сердце] предельно беспристрастным, твердо сохранять покой, и тогда все вещи будут изменяться сами собой, а нам останется лишь созерцать их возвращение. [В мире] – большое разнообразие вещей, но [все они] возвращаются к своему началу. Возвращение к началу называется покоем, а покой называется возвращением к сущности. Возвращение к сущности называется постоянством. Знание постоянства называется [достижением] ясности, а незнание постоянства приводит к беспорядку и [в результате] к злу. Знающий постоянство становится совершенным; тот, кто достиг совершенства, становится справедливым; тот, кто обрел справедливость, становится государем. Тот, кто становится государем, следует небу. Тот, кто следует небу, следует Дао. Тот, кто следует дао, вечен, и до конца жизни такой государь не будет подвергаться опасности.

Лао-цзы

Я бы хотел присоединиться к Отшельникам (на острове Кэлди), вместо того чтобы быть настоятелем и писать книги. Однако, конечно, я не желаю обрести то, чего желаю.

Аббат Джон Чэпмен

Мы не должны желать ничего, кроме того, что происходит от мгновения к мгновению, но все время должны практиковать добродетель.

Св. Екатерина Генуэзская

В большинстве сфер, практикуя самоограничение, мы словно движемся по лезвию бритвы. По одну сторону притаилась Сцилла эгоцентричного аскетизма, по другую – Харибда пассивного равнодушия. Священное безразличие, которое исповедуют адепты Вечной философии, – это не стоицизм и не простое бездействие. Это скорее активная отрешенность. Отказ от своеволия означает не полное избавление от желаний – но то, что божественная воля может использовать усмиренный разум и тело как средство достижения большего блага. Или, как мы можем повторить вслед за Кабиром, что «истовый искатель – это тот, в чьем сердце сливаются потоки любви и отрешенности, подобно тому как сливаются течения Ганга и Джамны». Пока мы не положим конец отдельным привязанностям, мы не сможем любить Бога всем сердцем, всем разумом, со всей силой и не сможем быть милосердными ко всем тварям во имя Господа.

Отсюда и бескомпромиссное требование в Евангелии отречься от личных семейных уз. И если Сыну Человеческому негде голову преклонить, если Татхагата и Бодхисаттва «пробуждают свои мысли о природе реальности, не придерживаясь чего бы то ни было», то это потому, что подлинно богоподобная любовь, которая, подобно солнцу, одинаково озаряет и справедливое, и несправедливое, недоступна разуму, плененному личными привязанностями и неприязнями.

Душа, привязанная к чему-либо, пусть даже к чему-то чрезвычайно благому, не достигнет освобождения в божественном союзе. Ибо не важно, мощный канат или тонкая легкая нить держит птицу, если держит крепко, – пока не разорваны путы, птица не сможет лететь. Так и душа, удерживаемая путами человеческих привязанностей, как бы легки они ни были, не может, пока есть эти путы, достичь Господа.

Св. Хуан де ла Крус

Есть те, кто недавно искупил свои грехи и посему решил любить Бога, – они еще новички и послушники, мягкие и слабые. Они любят множество поверхностных, тщеславных и опасных вещей, а не только Господа Нашего. Хоть они и любят Бога превыше всего, но продолжают наслаждаться многими вещами, которые они любят не в согласии с Богом, но помимо него, – такие вещи, как легкие вольности в словах, жестах, одеяниях, времяпрепровождении и другие фривольности.

Св. Франциск Сальский

Есть души, которые достигли успехов в божественной любви и отринули всю любовь к опасным вещам, но даже они все еще испытывают опасную и поверхностную любовь, ибо они любят то, что Бог повелел им любить, но с излишней нежностью и страстностью. Любовь к семье, друзьям и нашим благодетелям сама по себе согласна Богу, однако мы не должны любить излишне пылко, как не должны слишком отдаваться своему делу, каким бы духовным оно ни было. И наши духовные практики (хотя мы должны относиться к ним с величайшей любовью) могут стать предметом неправедной любви, когда мы ставим их превыше послушания и большего блага или любим их как самоцель, тогда как в действительности они – лишь средство.

Св. Франциск Сальский

Блага Господни, коих не счесть, найдутся лишь в пустом и отрешенном сердце.

Св. Хуан де ла Крус

Представь себе лодку, пересекающую реку, и еще одну лодку, пустую, которая вот-вот столкнется с первой. Даже раздражительный человек не выйдет из себя. Но представь, что во второй лодке кто-то есть. Тогда тот, кто плывет в первой лодке, крикнет, требуя уступить дорогу. И если тот не расслышит с первого раза, не расслышит даже с третьего, непременно посыплются ругательства. В первом случае гнева не было, во втором же был, потому что в первом случае лодка была пустой, а во втором – нет. Так и с человеком. Если бы только он мог идти по жизни налегке, смог бы кто обидеть его?

Чжуан-цзы

Когда сердце оплакивает утраченное, дух радуется обретенному.

Суфийский афоризм

Отвергая эгоцентричную жизнь, мы тем самым оберегаем доселе дремлющую и неоткрытую жизнь, которую мы в духовном аспекте бытия разделяем с божественной Основой. Эта новообретенная жизнь – более «насыщенная», она иного, более возвышенного свойства. Обретение ее – это спасительный переход в вечность, и это спасение – блаженство. Это неизбежно, ибо Брахман, что един с Атманом, – это не только Сущее и Знание, но также и Блаженство, Любовь, Покой – и, наконец, совершенный плод Духа Радости. Самоограничение болезненно, но боль – одно из необходимых условий обретения блаженства. Этот аспект духовного опыта иногда скрыт языком, на котором о нем говорят. Так, когда Христос говорит, что в Царствие Небесное вход открыт лишь тем, кто подобен младенцу, мы легко забываем (так трогательны оказываются образы, пробужденные этим простым высказыванием), что человек может стать подобен младенцу, лишь избрав суровый и изматывающий путь самоограничения. На практике уподобиться младенцу значит отказаться от своей жизни. И как Трахерн ясно объясняет в прекрасном отрывке, процитированном нами в главе «Бог в мире», нельзя познать сотворенную Природу во всей ее первобытно священной красоте, пока не позабудешь нечистые умыслы взрослого человечества. Если смотреть на вселенную через окрашенные нечистотами стекла очков корысти, вселенная будет казаться лишь навозной кучей, и так как после долгого ношения эти очки врастают в глаза, очищение «дверей восприятия» зачастую – всегда на ранних стадиях духовной жизни – подобно болезненной хирургической операции. На более поздних этапах самоотречение и впрямь может приносить радость Духу. Эту мысль ясно иллюстрирует следующий отрывок из написанного в четырнадцатом веке трактата «Ступени совершенства».

Многие люди наделены добродетелями смирения, терпения и любви к ближнему только по разуму и собственной воле, но не находят в них духовного наслаждения и не питают к ним духовной любви, ибо зачастую испытывают недовольство, тяжесть и горечь, практикуя их, и все же практикуют их, но только по поведению разума или из страха Божьего. У таких людей эти добродетели есть по разуму и воле, но не из любви к ним. Но когда, по милости Иисуса, через духовные и телесные практики разум обращается в свет, а воля – в любовь, тогда обретают они эти добродетели по любви, ибо они так усердно вгрызались в горькую скорлупу ореха, что теперь могут вкусить его ядро. Таким образом, добродетели, которые поначалу было тяжело практиковать, обращаются в сладкое лакомство.

Уолтер Хилтон

До тех пор, пока я есмь «это» или «то», пока я обладаю «этим» или «тем», я не есмь все и не обладаю всем. Очиститесь, пока не перестанете быть «этим» или «тем», не будете обладать ни «этим», ни «тем», – и тогда вы станете вездесущи, и, будучи ни этим, ни тем, станете всем.

Экхарт

Идея, на которой так настаивает Экхарт в этих строках, – это одна из мыслей, которую часто озвучивали моралисты и психологи, занимающиеся духовной жизнью. Только отринув поглощенность своими «я», «мне» и «мое», мы можем подлинно овладеть миром, в котором живем. Все принадлежит нам при условии, что мы ничто не считаем своей собственностью. «Любовь тем отлична от злата и глины, что разделить – не значит лишиться». Совершенный коммунизм может существовать лишь в благах духовных и в некоторой степени интеллектуальных, и только тогда, когда владеют этими благами люди, практикующие непривязанность и самоограничение. Определенная степень самоограничения, стоит заметить, является обязательным условием для создания и вкушения даже просто интеллектуальных или эстетических благ. Часто те, кто избирает для себя профессию художника, философа или ученого, живут в бедности, не получая награды за свои тяжелые труды. Но это ни в коем случае не единственные самоограничения, которые они должны практиковать. Глядя на мир, художник должен отринуть обычную человеческую привычку рассматривать вещи как нечто утилитарное и самоценное. Также и философ-критик должен усмирить свой здравый смысл, в то время как исследователь должен упорно сопротивляться соблазну излишне упрощать и мыслить в привычных рамках и должен сделаться восприимчив к загадочным свойствам Факта. А то, что верно для создателей эстетических и интеллектуальных благ, верно и для тех, кто вкушает эти блага. Что эти самоограничения ни в коем случае нельзя считать пустяками, раз за разом доказывалось на протяжении истории. Вспомните, например, о Сократе, практиковавшем интеллектуальное самоограничение, – и яд цикуты, которым его наградили невоздержанные соотечественники. Вспомните о героических усилиях, которые пришлось приложить Галилею и его современникам, чтобы разрушить устоявшуюся аристотелевскую систему мышления, и не менее героические усилия, которые должен прикладывать сегодня ученый, верящий, что во вселенной можно обнаружить больше, чем то, что открывается устаревшими декартовскими методами. Наградой за эти самоограничения служит состояние сознания, которое соответствует низкому уровню духовной благодати. Художникам, философам и ученым, которые тоже в своем роде художники, знакомо блаженство эстетического созерцания, открытия и непривязанного обладания. Интеллектуальные, эмоциональные блага и плоды воображения – это реальные блага, но они – не конечное благо, и когда мы рассматриваем их как самоцель, то впадаем в идолопоклонничество. Усмирения воли, желаний и действий недостаточно, должно также быть и усмирение областей знания, мыслей, чувств и привязанностей.

Из-за грехопадения мыслительные способности человека находятся в состоянии куда худшем, чем его животные потребности, и требуют куда большего самоограничения. И питать и поддерживать собственную волю, собственное понимание и собственное воображение изучением изящной словесности, дабы они казались богатыми и достойными, – не полезнее для приближения своего разума к Христу, чем исповедующему Евангелие кропотливо изучать кулинарное искусство, чтобы научиться христианскому воздержанию.

Уильям Ло

Поскольку слово «культура» пришло из немецкого языка, во времена Первой мировой войны к ней относились с презрением. Теперь все переменилось. В России Литература, Искусство и Наука стали тремя ликами новой гуманистической Троицы. И Советский Союз – не единственное место, где процветает культ Культуры. Он практикуется большинством интеллектуалов в странах капиталистической демократии. Умные, матерые журналисты, которые пишут обо всем с циничным снисхождением людей, знающих все о Боге, Человеке и Вселенной и видящих всю эту абсурдную компанию насквозь, нередко из кожи вон лезут, расписывая все добродетели Культуры. С восторгом и воодушевлением, которые в этих обстоятельствах непередаваемо нелепы, они призывают нас разделить их совершенно религиозные эмоции перед лицом Высокого искусства, которое можно найти на новеньких фресках муниципальных центров. Они уверяют, будто, что бы нам ни казалось, мир утратит всякий смысл, если только госпожа Икс прекратит писать свои несравненные романы, а господин Игрек больше не будет выдавать критические лекции, рядом с которыми меркнут труды Кольриджа. То же неуместное восхваление Культуры, та же вера в то, что Искусство и Литература самоценны и могут процветать независимо от разумной и реалистичной жизненной философии, проникли и в учебные заведения. Среди «продвинутых» педагогов немало тех, кто, кажется, верит: все будет хорошо, пока подросткам дозволено «самовыражаться», а малышей побуждают к «творчеству» в художественных кружках. Но увы, пластилин и самовыражение не решат всех проблем образования. Как не решат их технологии и курсы профориентации, классики и списки «Сто лучших книг». Следующие критические замечания в адрес образования были сделаны более двух с половиной веков назад, но сегодня они актуальны не меньше, чем в семнадцатом веке.

Кто мнит, будто знает что-то, не видя связи между своим знанием и Богом, ангелами, человеком и всеми тварями на земле, небесах и в аду, временем и вечностью, – тот не знает ничего.

Томас Трахерн

Тем не менее и там все было не без изъяна (в Оксфорде под властью Содружества). Ни один учитель не учил Священному дару, хотя он есть мать всех наук. И все мы изучали эти науки как нечто чуждое, в то время как должны были упиваться ими. Мы учились, чтобы пополнить знания, но не знали, ради какой цели учимся. И, не имея определенной цели, неверно избирали средства.

Томас Трахерн

Священный дар», о котором говорит Трахерн, – это синоним благодати, которая на практике есть освобождение, а оно, в свою очередь, – постижение Бога в единении на высотах внутри себя и в полноте как внутри, так и снаружи.

Далее приведен рассказ об интеллектуальном самоограничении, которое должны практиковать те, кто в первую очередь заботится о познании Божественного на высотах внутри собственной души.

Счастлив тот, кто постоянно изгоняет все образы, обращаясь внутрь себя и вознося свой разум к Господу, и наконец оставляет позади все подобные препоны. Ибо только такими средствами он внутри самого себя, своими обнаженными, искренними разумом и чувствами познает самый чистый и простой предмет – Бога. А потому узри, что все твои размышления о Боге внутри тебя полностью подвластны только этому обнаженному разуму, чувству и воле. Ибо воистину эта практика не под силу ни одному телесному органу или внешнему чувству, а лишь тому, что составляет самую сущность человеческого понимания и любви. А потому если хочешь найти краткий и верный путь к благодати, то истово желай и ищи постоянной чистоты сердца и ясности разума. Добавь к тому постоянное спокойствие и безмятежность чувств и обуздай сердечные движения, непрестанно удерживая их на предметах горних. Трудись над тем, чтобы облегчить свое сердце, чтобы его не трогали волнения и тщеславные иллюзии. Ты всегда можешь предстать перед Господом внутри тебя, если только твоя душа уже вошла в неизбывное «сейчас» вечности, которая есть состояние божественности. Вознестись к Богу значит погрузиться в себя. Ибо тот, кто возвышается так и погружается так, что поднимается над собой и выходит за пределы себя, – тот истинно возносится к Богу. И разум должен вознести себя над собой и молвить: «Тот, кто превыше всего, в чем я нуждаюсь, – тот превыше всего, что я знаю». И, погрузившись так в пучину разума, собрав себя во вседостаточное благо, он научится пребывать в мире и со всей любовью льнуть и привыкать к высшему благу внутри себя. Продолжай так, пока не станешь вездесущим и не обретешь ту истинную жизнь, которая есть Сам Бог, неизбывную, неподвластную превратностям времени и пространства, и не почишь во внутренних тихих и сокровенных покоях божественности.

Альберт Магнус

Есть люди, которые любят знание и рассуждения, почитая их лучшим и самым совершенным, что есть в мире. Опасайся любить знание и рассуждение больше, нежели предмет рассуждения, – ибо ложный отблеск любит свое знание и власть, коими и является, больше, чем предмет знания. И будь то возможно, что этот ложный отблеск понял бы простую Истину, таящуюся в Боге и в истине, он бы не утратил своих свойств, ибо не смог бы отделиться от себя и от своего.

Theologia Germanica

Связь между бренными действиями и духовным знанием – это связь цикличная и двусторонняя. Бескорыстные действия дают возможность обрести знание, а обретение знания позволяет совершать еще более искренне бескорыстные действия, которые, в свою очередь, повышают способность деятеля к познанию. И если все идет правильно, с понятливостью и покорностью, то так будет продолжаться бесконечно. Суть этого процесса изложена в нескольких строках Майтри-упанишады. Человек совершает правильный поступок (который, конечно, включает в себя правильное состояние умиротворения и правильную медитацию), и это позволяет ему уловить отголосок того «Я», которое лежит в основе его индивидуальности. Узрев свое собственное «я» как великое «Я», он становится бескорыстным (и потому действует бескорыстно), и в этой добродетели бескорыстия он воспринимается как абсолют. Это высочайшее таинство, предваряющее освобождение. Благодаря бескорыстию он становится безразличен к боли и удовольствию (иными словами, входит в состояние непривязанности или священного безразличия) и достигает абсолютной полноты (или, как называл это Альберт Магнус, «становится вездесущим и обретает ту истинную жизнь, которая есть Сам Бог»). Когда самоограничение достигает совершенства, самой характерной его чертой становится простота.