Текст книги "Познавая общество. Искусство возможного"

Олег Дмитриевич Агапов
Познавая общество: искусство возможного

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© О. Д. Агапов, 2022

© Казанский инновационный университет имени В. Г. Тимирясова, 2022 9 7 © Издательство «Алетейя» (СПб.), 2022

Вергилий в чистилище социально-гуманитарного знания

Размышления о книге О. Д. Агапова «Познавая общество: искусство возможного»

Мы все погружены в поток работ, стремящихся преумножить знания о Социуме и о Человеке. Это, действительно, очень важное занятие ученых, добавляющих фрагмент за фрагментом в наше общее знание. Но крайне мало работ, которые ставят перед собой задачу обозреть отдельные фрагменты научной мозаики и представить из них целостную картину. Конечно, такая насущная задача громадна по своему объему и требует совместных усилий большого коллектива единомышленников. Будем надеяться, что такая задача хотя бы будет поставлена. Но первым, абсолютно необходимым шагом для ее решения является создание специальной оптики видения требуемой картины социально-гуманитарного знания, методологического подхода, создающего возможности для самого анализа соответствующего поля знаний.

Обсуждаемая монография О. Д. Агапова – смелая и ответственная попытка создания такого методологического подхода. Уже сама такого рода попытка заслуживает одобрения и поддержки, так как работ такого рода почти нет. Но следует отметить, что это вполне успешная попытка.

Прежде всего, следует отметить широту философской эрудиции автора. Для аргументации представленной позиции в анализ вовлечен широкий круг социальных авторитетов. Обращает внимание такая важная ее отличительная особенность, как вовлечение в анализ широкого круга отечественных социальных мыслителей.

Вполне понятна логика обсуждения. Анализ начат с эволюции роли и статуса социально-гуманитарного знания. Вполне аргументированно показывается, что результаты соответствующих концепций и исследований становятся значимым фактором социальных изменений. Можно еще добавить, что складывающиеся эпистемы закладывают определенные стереотипы массового сознания социально озабоченной части общества. Если перефразировать известный тезис К. Маркса, то мы имеем дело с превращением социально-гуманитарного знания в материальную силу.

В книге О. Д. Агапова достаточно структурированно показаны составляющие этого процесса: где и каким образом используются результаты соответствующих исследований. Показаны кардинальные изменения в подходах, которые уже не ограничиваются повседневностью, но заглядывают в эту повседневность из предвидимого будущего. Это уже создает предпосылки для выстраивания «матрицы», в пространстве которой можно строить видение будущей мозаики.

Такое видение эволюции модуса социального знания вполне обоснованно и объяснимо. Но представляется, что эта картина дается из Чистилища, в котором сегодня пребывают социально-гуманитарные науки. Рассматриваемая ограниченность использования результатов социально-гуманитарного знания, как показано в работе, обусловлена не только недостатками государственных и социальных институтов, но и внутренними проблемами в институциональной системе, воспроизводящей само это знание.

В работе совершенно справедливо проведена грань: социальные науки – продукт секуляризации и рационализации. Но совсем не все общество и далеко не везде проделало тот же путь, что и социальные мыслители. И взаимоотношение социального знания и общества будет существенно определять статус социальной науки. Дальнейший путь развития социальной науки в Рай или в Ад зависит от ее понимания не только своей преобразующей роли.

Здесь налицо интенции социального Рая, связываемого автором с расцветом high-hume. В книге дана замечательная картина развития этого направления социальной науки.

Но возросший масштаб воздействия науки на социальные перемены обусловливает и усиление ее совсем непростых отношений с реальным социумом. Идеи социальных мыслителей, прикладных исследователей и социальных инноваторов погружаются в сложный мир, в котором присутствуют акторы с их верованиями, высоко значимыми ценностями и даже фобиями. Без понимания feedback, реакций разнородного социума на социальные инновации велики риски попасть туда, куда ведут благие намерения.

И здесь во весь рост встает социальная ответственность ученого. Совсем недаром эта проблема пронизывает все разделы книги.

В работе анализируются причины игнорирования места и роли социально-гуманитарных наук в современности. В работе систематизируются эти причины, дается классификация соответствующих факторов. Уже сама эта классификация и раскрытие содержания каждого из этих факторов являются вполне прикладным вкладом очень теоретической книги.

Здесь хотелось бы добавить, что еще одним фактором в этой связи является научная критика, почти исчезнувшая в нашей социальной науке. Речь, конечно, идет не о нападках, их предостаточно, но о «понимающей критике», когда критик дает себе труд вникнуть в интенции и аргументы оппонента, представить себе ту теоретическую картину, из которой он исходит. Но вряд ли обоснованно требовать этого от сообщества, пребывающего в Чистилище. Это задача уже для сообщества, которое хочет очищения.

Достаточно редкий сюжет затронут в третьем разделе книги, посвященном науке как пространству развертывания Личности. Эти проблемы были актуальны в эпоху становления Модерна, в период, когда наука воспринималась в качестве мощного инструмента Прогресса. Романтический образ ученого становился метафорой героя, прокладывающего путь к процветанию. Затем, по мере роста социального скепсиса относительно роли науки эти проблемы были задвинуты.

В этой связи совершенно обоснованным и замечательным является возвращение к проблеме участия в научной деятельности как самореализации, личностного становления. В работе замечательно показано, что занятие наукой всегда было связано с формированием высокого стандарта этоса Ученого. Развернуто показаны компоненты этого этоса. Можно было бы издать этот раздел и требовать, чтобы перед поступлением в магистратуру и аспирантуру у будущих ученых был принят зачет по этому материалу.

Но в разделе есть и лакуна. Она вполне объяснима – это взгляд глубокого и эрудированного философа. Но логика самой книги ее обнаруживает. Вся книга про социальную погруженность ученого. Но есть еще одно измерение социальной жизни ученого. Личный его этос обусловливал формирование достаточно специфического этоса научных коллективов – среды, в которой культивировалось стремление к Истине, к нормам и принципам Науки. Конечно, это во многом «потерянный Рай», описанный в замечательных советских романах, посвященных нашим ученым (см. Д. Гранин «Иду на грозу» и т. д.). Но, как показал Р. Коллинз, в достижениях великих философов был значим вклад их окружения[1]1
  Коллинз Р. Социология философий: Глобальная теория интеллектуального изменения / пер. с англ. Н. С. Розова и Ю. Б. Вертгейм. Новосибирск: Сибирский Хронограф, 2002. 1284 с.


[Закрыть].

Но очищение от грехов, выход социальной науки из Чистилища мало реален без восстановления нравственного стандарта научных коллективов.

Вся выстроенная логика книги подводит к ее последнему разделу, посвященному стратегии ученого, диспозиции взаимоотношения ученого с окружающим его социумом. Здесь, как и во всем предшествующем дискурсе, проведен обширный и взыскательный обзор методологических позиций видных мыслителей, прослежена эволюция исследовательских диспозиций. На этой основе представлена вполне обоснованная и тщательная классификация этих диспозиций.

В целом хочется поздравить О. Д. Агапова с успехом. Он взял на себя сложную роль Вергилия в Чистилище социально-гуманитарного знания и тем самым наметил топографию путей, по которым можно из него выбраться. По поводу как выбираться. Это как у Шопенгауэра: воля и представление. Представления во многом даны в рассматриваемой книге. Дело за волей и ответственностью сообщества.

Отметим, что в обсуждаемой работе О. Д. Агапов взял на себя роль доброго Вергилия и показал читателю преимущественно позитивные стороны развития социального знания. Но потому это и Вергилий в Чистилище, где все еще есть шансы на Спасение, а не в Аду, где уже нет упований. Шансы на выход из Чистилища растут еще и потому, что сам текст книги – пример искреннего гражданского служения ценностям Истины и Ответственности.

И. Е. Дискин, д-р экон. наук, профессор Высшей школы экономики, член Общественной палаты Московской области

Введение

Размышляя о науке, философия размышляет о человеке [2]2
  Порус В. Н. Философия науки: изменение контуров // язык, знание, социум: проблемы социальной эпистемологии. – М.: Изд-во ИФ РАН, 2007. – С. 18.


[Закрыть].

В. Н. Порус, российский философ

Общеизвестно, что развитие любого социального института связано с процессом преемственности, с передачей «эстафеты» от одного поколения к другому определенного типа профессиональной деятельности, формы рациональности и ценностей, образа жизни, социального статуса от поколения к поколению. Развитие науки как социальной институции не является исключением, поскольку учеными не рождаются, а становятся в рамках различных практик и процессов профессиональной и мировоззренческой социализации, имеющих как формальные (от бакалавриата до аспирантуры), так и неформальные (инициация в научные коллективы, признание «своим» в научной школе, накопление социального капитала и т. д.) сценарии.

Социализация ученых идет в течение всей профессиональной деятельности, это открытый и богатый рисками процесс, социально-личностное предприятие без гарантий на воплощение, на успех. Например, Александр Аузан показывает, что «процесс созревания» экономистов составляет более 20–25 лет после получения первого высшего образования. Не менее значительные сроки первичной социализации у представителей естественных, социальных и гуманитарных наук.

Вместе с тем все развитые и развивающиеся государства активно разрабатывают программы подготовки и поддержки научно-исследовательских кадров всех направлений, поскольку сегодня политическая элита стран «Большой двадцатки» прекрасно осознает «практический потенциал социогуманитарных наук и его умеют использовать для увеличения собственной политической и экономической мощи» [3]3
  Аргамакова А. А. Насколько гуманитаристика может быть социально полезной // Философские науки. – 2016. – № 8. – С. 93.


[Закрыть]. Поэтому объявленный в конце 2020 г. в Российской Федерации Год науки и технологий – 2021 г. – направлен на решение трех стратегических задач [4]4
  Год науки и технологий 2021. – URL: https://годнауки. рф/about/ (дата обращения: 29.09.2021).


[Закрыть], а именно: 1) привлечение талантливой молодежи в сферу науки и технологий путем раскрытия для них возможностей для личной и общественной самореализации в науке); 2) повышение вовлеченности профессионального сообщества в реализацию Стратегии научно-технологического развития России; 3) формирование у российских граждан представления о реализуемых сегодня государством и бизнесом инициативах и достижениях в области науки и технологий.

На наш взгляд, провозглашенные цели требуют своего осмысления и выработки практик воплощения. Иначе задуманный процесс активного вовлечения талантливой молодежи и академического сообщества в сферу науки и технологий может остаться благим пожеланием, декларацией о намерениях.

Сложность ситуации связана еще и с тем, что в современной России ни государство, ни само социально-гуманитарное научное сообщество не представляют, каким образом возможно активное участие гуманитариев в инновационном преобразовании России. К сожалению, не только публицисты, но и государственные чиновники, и бизнес-сообщество, и массовое сознание представляют инновации как прорыв в эксклюзивных образцах техники, открытиях естественно-экспериментальных наук. Тогда как «отсутствуют четко артикулированные оценки, какой вклад в будущее страны должны сделать социогуманитарные науки, на какие вызовы без их помощи невозможно ответить, какая роль отведена гуманитариям в развитии человеческого ресурса, являющегося ключевым для общества и экономики знаний» [5]5
  Аргамакова А. А. Насколько гуманитаристика может быть социально полезной // Философские науки. 2016. № 8. С. 92.


[Закрыть].

Более того, конкуренция национальных государств современности в области высоких технологий (хай-тек) дополняется соревнованием в наращивании «гуманитарной мощи» [6]6
  На заре Нового времени государства соревновались в устройстве регулярной армии, сегодня соревнуются в устройстве системы спорта. Наука в духе science тоже была предметом конкуренции, особенно в ХХ в., что проявилось, по С. Фуллеру, в «военно-промышленной воле к знанию». технические – «техно-, цифрозависимость» = ревизия надежности; политические – «отстать навсегда» = ревизия власти; экономические – «чемпионская экономика» = ревизия эффективности; коммерческие – «второй попытки» не будет = ревизия возможностей; юридические – «вы чьих будете?» = ревизия статусов; социальные – «структурная безработица» = ревизия перспектив; когнитивные – «ИИ наступает» = ревизия креативности; ментальные – «безвозвратная виртуальность» = ревизия гуманности; биологические – «грядет И-эволюция» = ревизия натуральности». См.: Вопросы географии. Сб. 148. Россия в формирующейся Большой евразии / В. М. Котляков, В. А. Шупер. М.: ИД «Кодекс», 2019. С. 184.


[Закрыть], поэтому российское гуманитарное сообщество не может и не должно оставаться в стороне от формирования будущего облика России. Действительно, социо-гуманитарные практики и технологии сегодня утвердились в прикладной экономике, социальной работе, менеджменте, «полевых» исследованиях социологов, политологов и историков, педагогике и психологии, сфере PR, GR, IR, HR. Будущее социогуманитаристики связано с продвижением в инженерно-технологические сферы. Цифровая трансформация актуализирует такие социальные технологии, как эффективный менеджмент, социальная экспертиза, практики гуманитарного сопровождения изменений [7]7
  Исследователи выделяют «минимум девять типов рисков неадекватной адаптации к темпам и масштабам цифровой трансформации (на фоне прочих глобальных изменений):


[Закрыть].

Будущее Российской Федерации, как и будущее российской науки, напрямую связано с тем, сможет ли она стать новым коллективным стратегическим субъектом в геополитической и геоэкономической ситуации XXI в. Не только политикам, но и ученым важно помнить, как показал А. И. Неклесса, что «будущее – коллективное предприятие с неравномерным распределением капитала, всерьез же за власть над эволюцией конкурируют цели и ценности, «знаки и символы»» [8]8
  Неклесса А. И. Мускулы войны и нервы мира: гибридная метаморфоза // Полис. Политические исследования. – 2019. – № 4. – С. 163.


[Закрыть].

Известный футуролог С. Б. Переслегин отмечает, что в условиях развития цифровых технологий формируется когнитивная цивилизация, где к уже ставшим классическими научным типам управления: 1) через проектную деятельность; 2) рекомендацию; 3) влияние; 4) информационное регулирование; 5) воздействие на юридическое производство; 6) воздействие на финансовые потоки – добавляются новые, основанные на новейших достижениях социально-гуманитарных наук [9]9
  См.: Пруденко я. Д., Кузьмина Д. Ю. Гуманитарные науки в цифровой век // Международный журнал исследований культуры. – 2012. – № 3. – С. 17–23.


[Закрыть]. Речь идет о следующих новых управленческих стратегиях:

– управление наукой / познанием;

– управление идентичностями;

– управление балансом между инновационной и сырьевой моделями экономики;

– управление соразмерностью между инновационными и социокультурными процессами;

– управление балансом между геоэкономическим, геополитическим и геокультурным развитием [10]10
  Переслегин С. Б. Самоучитель игры на мировой шахматной доске. – М.: АСТ, 2005. – С. 565.


[Закрыть].

Таким образом, наше исследование «Познавать общество: искусство возможного» направлено на изучение проблем производства, воспроизводства, распределения, обмена и потребления социального знания. Теоретико-методологическая специфика данной работы, определяющая не только актуальность, но и ее новизну состоит в применении экзистенциально-антропологического подхода к феномену науки, к научно-исследовательской деятельности.

Основу нашего исследования составляют интенции, принципы и методология ряда российских (М. А. Мамардашвили, В. С. Степин, А. П. Огурцов, И. Т. Касавин, л. А. Микешина, В. Г. Порус, А. В. Ахутин, В. М. Розин) и зарубежных философов науки (М. Полани, Б. латур, Дж. ло, П. Бурдье, С. Фуллер), которые обозначили антропологический поворот в науковедческих, историко-научных трудах.

Также в нашем исследовании мы опираемся на концепцию синергийной антропологии, обладающей большим эвристическим значением для философии науки, поскольку, реконструируя процесс духовного генезиса мира Модерна / Современности, С. С. Хоружий (1941–2020) показал, что наука – это секуляризированная форма духовной практики, которая воплощается в современности с помощью определенных стратегий, тактик, речевых и ролевых игр, моделей коммуникации, линий воплощения (гражданская и «военно-промышленная» науки) [11]11
  См.: Хоружий, С. С. Очерки синергийной антропологии. – М.: Ин-т философии, теологии и истории Св. Фомы, 2005. 408 с.


[Закрыть].

Исследование состоит из четырех философско-гуманитарных эссе, рассматривающих одну из проблем, относящихся к кругу вопросов философии науки, социальной эпистемологии.

Первый очерк посвящен феномену социальных и гуманитарных технологий, его структура и содержание – это своеобразный ответ на вопрос А. Аргамаковой о востребованных обществом результатах труда социогуманитариев в виде «интеллектуальных продуктов» [12]12
  Аргамакова А. А. Насколько гуманитаристика… Указ. соч. С. 96.


[Закрыть]. Предметом второго очерка выступает феномен слабой легитимности социально-гуманитарного знания «рейтингов» ведущих субъектов современности. Мы обозначили данное явление метафорой «великая невидимка». Следующий, третий сюжет в исследовании – это рассмотрение научного познания как формы личностной практики ученых, которые, по М. Мамардашвили [13]13
  См.: Мамардашвили М. К. Стрела познания. Набросок естественноисторической гносеологии. – М.: Школа «языки русской культуры», 1997. – С. 22.


[Закрыть], реализуют «бытийно-личный эксперимент» своей жизни, содействуя процессу со-творения современного типа социальности/культуры/цивилизации. четвертая часть исследования направлена на анализ динамики эпистемологических матриц социально-гуманитарного познания в XIX–XXI вв. Обращение к этой теме вызвано пионерскими работами В. И. Дудиной, позволившими показать трансформацию, расширение и обогащение онтологических и эпистемологических практик социогуманитарных дисциплин, а также процесс становления собственной теоретико-методологической зрелости социальных и гуманитарных наук, освобождающихся от диктатуры натуралистических программ и обретающих собственную идентичность. Мы надеемся, что дистанцирование от методов естествознания, выработка собственного спектра методов откроют путь к полноправной партнерской взаимнообогащающей научной коммуникации, сменяющей практики кураторства и менторства естественников над гуманитариями.

Работа над монографией, от замысла до корректуры текста, невозможна без поддержки коллег, членов семьи, без активного поиска идей, методов, рекомендаций. Фактически каждая монография – это процесс рождения смыслов и значений в дискуссиях с коллегами. Это философы и ученые Казанского инновационного университета имени В. Г. Тимирясова (профессора А. В. Тимирясова, И. И. Бикеев, Т. В. Крамин, Е. Л. Яковлева, И. И. Антонова, доценты М. А. зайченко, С. А. Антонов, л. Ф. Гайнуллина); Казанского (Приволжского) федерального университета (профессора М. Д. щелкунов, Н. А. Терещенко, Г. В. Мелихов, А. Р. Каримов), Саратовской философской школы (профессора В. Н. Гасилин (1949–2020), М. А. Богатов), АНО «Институт синергийной антропологии» (С. С. Хоружий (1941–2020), О. И. Генисаретский, В. В. Малявин), Российского государственного гуманитарного университета (А. В. Михайловский), Высшей школы экономики (И. е. Дискин), Российского государственного педагогического университета имени А. И. Герцена (профессор А. М. Прилуцкий), Балтийского федерального университета имени И. Канта (В. Повилайтес, А. Тесля); директор ИА «Regnum» М. А. Колеров и др.

Моя благодарность адресована и рецензентам. В первую очередь профессору Татьяне Михайловне Шатуновой (Казанский (Приволжский) федеральный университет), выступающей как для меня, так и для многих казанских философов признанным лидером, примером высокой теоретико-методологической культуры, открытого и у-частного отношения к процессам современности.

Отдельное спасибо профессору Алексею евгеньевичу Смирнову (Иркутский государственный университет), знакомство с которым на Российском философском конгрессе в Москве в 2005 г. переросло в многогранную дружбу. Многие статьи и монографии, написанные в 2005–2021 гг., были иницированы им, созданы благодаря его открытому сознанию, приглашению к участию в научно-практических конференциях в екатеринбурге, Иркутске, чите и т. д.

Настоящей школой научно-практического мышления стали для меня годы работы в команде профессора, д-ра экон. наук Иосифа Евгеньевича Дискина, который возглавлял Комиссию по гармонизации межнациональных и межрелигиозных отношений Общественной палаты Российской Федерации. Настоящими проводниками в мир институтов гражданского общества для меня стали Н. И. Григорьев, А. А. Топорков, о. Александр (Пелин).

Разумеется, монография едва ли была подготовлена, если бы не поддержка членов моей семьи – Элеоноры и Игоря Агаповых, которые словом и делом помогали мне в ее написании.

Все возможные ошибки и заблуждения, которые есть в данной монографии, – это сфера моей личной ответственности, поэтому буду признателен всем представителям российского философско-гуманитарного сообщества за конструктивную критику и предложения.

Очерк 1
High-hume – современный формат развития социально-гуманитарных наук

Разработка спектра социальных и гуманитарных технологий – это сфера прямой ответственности социогуманитариев: «гуманитарии должны уметь не только производить гуманитарный продукт, но и продвигать его известными методами, а также лоббировать собственные интересы в государственных структурах для получения большего признания, финансовой и прочей поддержки, ведь практика показывает: наука не в состоянии существовать исключительно на самообеспечении» [14]14
  Аргамакова А. А. Насколько гуманитаристика… Указ. соч. – С. 94.


[Закрыть].

К сожалению, следует согласиться с Михаилом Эпштейном, что «академическому гуманитарию положено знать, а не изобретать и не придумывать. Университетская философия – это по сути философоведение, которое изучает чужую философию (как литературоведение – литературу), но не ставит задачу создать свою. «Гуманитарные науки много знают, но мало мыслят, производят мало идей, которые могли бы определять развитие цивилизации» [15]15
  Эпштейн М. Н. Конструктивный потенциал гуманитарных наук: могут ли они изменять то, что изучают? // Философские науки. – 2008 – № 12. – С. 41.


[Закрыть].

Вместе с тем «гуманитарные науки не меньше нуждаются в изобретениях и изобретателях, чем естественные. Мы спрашиваем у естественных наук, каков технический потенциал того или иного открытия, какими изобретениями оно чревато. Так и про гуманитарную идею или теорию можно спросить: способна ли она породить новое культурное движение, художественный стиль, трансформацию языка? Можно ли на основе данной идеи создать новое интеллектуальное сообщество, творческую среду?» [16]16
  Там же. – С. 44.


[Закрыть].

Исследователи Ю. В. Вертакова и О. В. Согачева отмечают, что цель изучения социально-экономических и политических процессов заключается именно в построении управляемой социально-экономической и политической системы. Результаты научного познания могут носить прямой (научная статья, обзор, рекомендация и т. д.) и опосредованный (повышение уровня осознанности, привлечение внимания общественности, изменение практик поведения) характер (Прил. 1, 2) [17]17
  Вертакова Ю. В., Согачева О. В. Исследование социально-экономических и политических процессов. – М.: КНОРУС, 2009. – С. 53.


[Закрыть].

Таким образом, ученые выступают активными субъектами социальных изменений, имеющими не только профессиональную, но и гражданскую позицию, само участие в научной деятельности – это форма гражданского служения [18]18
  См.: Агапов О. Д. Сообщество граждан: искусство возможного. – Казань: Познание, 2018. – 96 с.; Ротмистров А. Н. Общественные движения: опыт классификации социологических концепций // СОЦИС. – 2010. – № 8. – С. 46–54.; Фадеева л. А. Кто мы? Интеллигенция в борьбе за идентичность. – М.: Новый хронограф, 2012. – 320 с.


[Закрыть].

Достаточно вспомнить, что формирование социально-гуманитарных наук происходило как широкое и мощное социальное движение по построению более справедливого и демократического общества.

Производство социального шло сразу по ряду направлений, а именно:

– конституирование самого социального как территории вне религии, топос светскости (Дж. Милбанк);

– формирование новой науки – социологии;

– разработка нового мировоззрения или идеологии социализма;

– развитие социальных движений;

– особое будирование социального вопроса как проблемы социального равенства и справедливого устройства общества;

– формирование большого социального романа (реализма) [19]19
  Тесля А. А. Детективы, шпионские романы и национальное государство (Болтански Л. Тайны и заговоры: По следам расследований). СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2019. – 501 с.


[Закрыть].

Все указанные интенции и формы удостоверяли друг друга [20]20
  См.: Смит Р. История гуманитарных наук. – М.: ИД ВШЭ, 2008. – 392 с.


[Закрыть], создавая поле социальности/ современности. Можно также смело утверждать, что в промежутке 1750–1920 гг. социальное активно социализировало (опредмечивало – распредмечивало) себя, создавая, по теории Н. лумана, пространство самореференции и автопоэзиса.

Например, идея науки социологии и идеология социализма (как, впрочем, и иные идеологии XIX в. – либерализм, консерватизм, анархизм, коммунизм, национализм, расизм и т. д.) выступили формами удостоверения социального, где в социологических знаниях и социалистических идеалах / утопиях утверждалось социальное / социальность как онтологическая реальность, как нечто аутентичное, естественное, на котором могут произрастать политические, религиозные, экономические феномены и т. д. В свою очередь новые социальные движения с их проблемами постоянно давали «пищу» для познания или праведного гнева, для желания создать новый, более справедливый и демократический социальный мир. Для поколений ХХ в. уже XIX в. стал своего рода каноном для самореференции.

Вместе с социализацией социального существование человеческого рода обогащалось практиками конституирования экономического (П. Бурдье, К. лаваль, В. Федотова, В. Колпаков), политического (М. Фуко, П. Бурдье), культурного (А. Б. Гофман), антропологического (К. леви-Стросс, К. Гирц), ориенталистского (Э. Саид, И. Валлер-стайн), исторического (Г. Гегель, К. Маркс, Ф. Ницше, В. Дильтей), психологического (Ф. е. Василюк).

В. М. Розин в своих исследованиях отметил, что за 1750–1850 гг. сложилась новая модель социальности, ценностно и институционально отличающаяся от античной и средневековой. Он отмечает четыре параметра (аксиологические ориентиры, структура социального порядка и массового поведения людей, концептуальное отношение к феномену социальности и практическое отношение к социальному (изменямое – неизменяемое)), по которым можно наглядно представить различия между прежней и модерновой формами социальности. Правда, наличие постмодернистской парадигмы мышления показывает, что период гегемонии модерновой модели социального завершился, это делает актуальным вопрос не только об изучении социальной реальности начала XXI в. [21]21
  Розин В. М. Становление и этапы развития европейской социальности // Идеи и идеалы. – 2019. – Т. 11, № 1, ч. 1. – С. 11–33.


[Закрыть], но и о выстраивании всей «линейки» социальности: институализации новых ценностей и смыслов, выстраивании новой конфигурации социального порядка, применении новых социально-гуманитарных технологий (цифровизация и т. д.).

Среди важных методологических стратегий по встраиванию новой социальности В. М. Розин выделяет «проблематизацию, ситуационный анализ, распредмечивание понятий, рефлексию собственной работы, использование схем и понятий методологии, наконец, отклик и реагирование на критику различных оппонентов»[22]22
  Розин В. М. Основные идеи построения методологической концепции социальности // Эпистемология и философия науки. – 2020. – Т. 57, № 1. – С. 99.


[Закрыть].

М. Эпштейн также отмечает, что если естествознание и построенные по его алгоритму социальные науки нашли свое приложение через сферы техники и политики, то гуманитарным наукам еще предстоит найти свою форму, обрести методологические стратегии и технологии управления[23]23
  Эпштейн М. Н. Конструктивный потенциал гуманитарных наук: могут ли они изменять то, что изучают? // Философские науки. – 2008. – № 12. – С. 41.


[Закрыть].

В каждой из стран европейской культуры процесс производства социального имел свою специфику, но это не меняло интенции и общий ход движения. В «старой» европе – это был путь революций и реформ, в США – путь социальных инноваций. Неслучайно приехавший в Америку Алексис де Токвиль писал, что в ней сочетается то, что не сочетается в европе – дух свободы и приверженность религии.

Классический реестр социальных наук (история, экономика, политология, социология, антропология, востоковедение) сложился в XIX в. и несет на себе отпечаток столетия. И. Валлерстайн отмечает три таких «следа»:

– разделение в познании западного / цивилизованного и незападного миров;

– в западной истории разделение между прошлым / традицией и настоящим («водораздел» – Великая Французская революция, 1789 г.);

– обязательное выделение в социуме трех сфер: рынка, государства и общества.

В эпистемологическом плане указанные социальные науки располагались между естественно-научной и гуманитарной методологией. В реальности экономика, политология и социология примкнули к сциентизму, а история, антропология, востоковедение – к гуманитаристике – герменевтике. Соответственно, в первой группе стали доминировать номотетические, а во второй – идиографические методы познания [24]24
  Валлерстайн И. Миросистемный анализ. Введение. – М.: ИД «Территория будущего», 2006. – С. 173.


[Закрыть].

В словосочетании «социальная наука» И. Валлерстайн предлагает увидеть два важнейших значения. Во-первых, для XIX в. понятие «наука» есть эвфемизм концепта «прогресс» философии Просвещения. Во-вторых, «социальная наука появилась в XIX веке и сразу же стала ареной для политических конфронтаций и борьбы гуманитарных наук с естественными, каждый лагерь пытался навязать социальной науке свой метод познания. Для государственной власти и капиталистических предприятий контроль над социальной наукой означал бы в каком-то смысле контроль над будущим. Представители структур знания, то есть гуманитарии и ученые, желали перетянуть социальную науку на свою сторону с целью получить союзника не в очень-то братской борьбе за власть и интеллектуальное превосходство в университетах» [25]25
  Там же.


[Закрыть].

Действительно, за каждым проектом социального / социальных наук явно или неявно стояло определенное сообщество (клуб, партия, движение, класс, страта), которое экзистенциальными, политическими, социокультурными, экономическими, сознательными или бессознательными (хотя многое появлялось исподволь, «по ходу» или эмерджентно, творчески, инновационно) моментами было заинтересовано в утверждении пространства социального.

Более того, каждое последующее поколение вносило в развитие социально-гуманитарных наук проблемы своего времени, свое видение, находило свои стратегии и тактики реализации научного обществоведения, поэтому наука сегодня «представляет собой скорее неоднородный конгломерат, нежели стройную и упорядоченную систему научных знаний. Данное утверждение верно и с точки зрения эпистемологического анализа науки, – ибо современная наука распадается на различные и при этом в значительной степени автономные типы или уровни знания (фундаментальное, прикладное, дисциплинарное, экспертное, популярное). Верно оно и с социокультурной точки зрения, – ибо на современном этапе наука представляет собой набор весьма разнородных практик, принимающих многообразные организационные формы» [26]26
  Кошовец О. Б. Дисциплинарное воспроизводство экономического знания – М.: Институт экономики РАН, 2010. – С. 4; См.: Кошовец О. Б. Эксперт и воспроизводство научного знания // Экономика как искусство: методологические вопросы. – М.: Наука, 2008. – С. 210–249.


[Закрыть].

Например, американский социологи Майкл Буравой писал в начале XXI в. о том, что социальное бытие социологии сегодня может рассматриваться в четырех основных взаимосвязанных, но вместе с тем относительно автономных модусах:

– профессиональном (социология для социологов, где первичны вопросы теоретико-методологического, эпистемологического характера);

– прикладном (социология для доминирующих субъектов политики, экономики, культуры);

– критическом (социология для системной критики сложившейся социальной конфигурации власти и капитала);

– публичном (социология для субъектов гражданского общества). Предложенная М. Буравым классификация модусов социологического познания в целом, с известными оговорками может быть экстраполирована на всю сферу социально-гуманитарных дисциплин. Особенно ясно мы можем увидеть это в экономической и исторической науках, политологии, религиоведении, культурологии.

Другую, не менее значимую классификацию модусов социально-гуманитарного познания дал Стив Фуллер, который в истории научного познания выделял периоды, когда ученые не просто вовлекались в процессы нациестроительства, колониализма, построения военно-промышленного комплекса, в процессы коммерциализации и кастомизации, но и составляли программы довольно жесткой «пересборки» природы, обществ, культур, человека [27]27
  См: Фуллер С. Постправда. знание как борьба за власть. – М.: ИД Высшей школы экономики, 2021. – 368 с.


[Закрыть].

Указанное различие производства, распределения и потребления социологического знания не означает, что социология отказывается от поиска истины, реализации принципов объективности и т. д., это означает, что развитие социологического познания не идет вне социально-исторического контекста, вне весьма активной борьбы за доминирование в экономических, политических или социокультурных полях (по П. Бурдье).