Электронная библиотека » Олег Бахтияров » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Воля над Хаосом"


  • Текст добавлен: 17 июля 2020, 10:01


Автор книги: Олег Бахтияров


Жанр: Прочая образовательная литература, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

1.5. По отношению к будущему России существуют четыре типа проектов, каждый со своей мотивацией: разрушение; сохранение в существующей форме; развитие по одной из наличествующих траекторий; принципиальное преобразование во что-то Иное. Они и предопределяют выбор модели и исторического нарратива. Наш вывод: в силу проектной исчерпанности единственным приемлемым для России классом проектов может быть только класс доктрин Перехода. Причем негарантированного Перехода. Можем ли мы обнаружить в истории России основания, линии, ведущие к такой постановке задачи?

Глава 2
Историопластика

2.1. Повторим: выбор модели – это выбор объекта воздействия, предопределяющий, чем предполагается управлять – линейным процессом, циклами, Переходом или скачком в Иное. Модель в очередной раз восстанавливает целостность моделируемого объекта, но каждый раз это новая целостность: по-новому группируются и трактуются исторические события, выстраивается другая иерархия значимых факторов, дается новая трактовка тех или иных исторических явлений (то, что раньше было плюсом, может стать минусом и наоборот), выявляются иные, чем в других концепциях, зерна, из которых произрастают современные линии развития и т. д. Модель вводит в качестве квази-идеального образца либо чью-то уже состоявшуюся историческую траекторию, либо, наоборот, свою, потенциальную, но еще не развернувшуюся. История может предстать и как цепочка побед, и как серия неудач, и как последовательность заимствований, и как проявление собственной специфики. Модель предопределена проектом и, в свою очередь, предопределяет проект.

Многие авторы указывают на специфику русской истории. С европоцентристских позиций она вызывает недоумение, поскольку многие исследователи не находят в ней ни последовательного непрерывного роста, ни выраженных фаз упадка, но обнаруживают череду политических катастроф. Это служит основанием для ряда работ, описывающих русскую историю в терминах «застой – модернизация», как у С.А. Ахиезера[25]25
  А. С. Ахиезер. Россия: критика исторического опыта (социокультурная динамика России). Новосибирск, Сибирский хронограф, 1998, т. 1. От прошлого к будущему. Т. 2. Теория и методология. Словарь. Ахиезер А., Клямкин И., Яковенко И. История России: конец или новое начало? М., Новое издательство, 2008.


[Закрыть]
, или «историопластика» М. Эпштейна[26]26
  М.Н. Эпштейн. Об исторических путях и беспутье. «Новая газета», 18.02.2015.


[Закрыть]
. Если концепция «застой – модернизация» нам ничего не дает, то концепция «историопластики», использующая тезис Н. Бердяева о «пяти Россиях», действительно отмечает специфику исторического существования России.

Н. БЕРДЯЕВ:

«B истории мы видим пять разных Россий: Россию киевскую, Россию татарского периода, Россию московскую, Россию петровскую, императорскую и, наконец, новую советскую Россию»[27]27
  Н.А. Бердяев Истоки и смысл русского коммунизма. Париж: YMCA-Press, 1955.


[Закрыть]
.

То же у А. АХИЕЗЕРА:

«Анализ истории страны показывает, что для нее характерны периодические резкие глобальные, т. е. охватывающие все общество, повороты в системе ценностей, периодические попытки повернуться спиной к своему вчерашнему опыту, к своим царям и вождям, с тем чтобы то ли прорваться к будущему, то ли вернуться к позавчерашнему дню»[28]28
  А.С. Ахиезер. Модернизация в России и конфликт ценностей. С. 42.


[Закрыть]
.

В. РОЗАНОВ:

«Вся наша (русская) история – особенно в эти два века, и чем дальше, чем хуже – носит характер хаотичности; все в ней «обильно», «широко» – и все «не устроено»; мы как бы живем афоризмами, не пытаясь связать их в систему, и даже не замечая, что все наши афоризмы противоречат друг другу; так что мы собственно, наше духовное я — не определимы, не уловимы для мысли, и вот почему мы – не развиваемся»[29]29
  В.В. Розанов. Литературные изгнанники. М., Аграф, 2000.


[Закрыть]
.

У М. ЭПШТЕЙНА это звучит так:

«Россия – самая большая страна не только по территории, но и по исторической вместимости. Она не столько двигалась вперед во времени, сколько испытывала все новые и новые варианты своей исторической участи.

Эту способность цивилизации сохранять свои основные свойства, проходя через многочисленные, диаметрально направленные формации и деформации, можно назвать историопластикой. Прогрессивность и пластичность – разные характеристики исторического движения: первое определяет меру развития, второе – размах колебаний»[30]30
  М.Н. Эпштейн. Об исторических путях и беспутье. «Новая газета», 18.02.2015. Эта статья – вариант более умеренной и не столь политизированной статьи «Экзистенация» в «Русском журнале» за 2001 г. http://old.russ.ru/ist_sovr/20010927_epsht.html


[Закрыть]
.

Из его же «Экзистенации»:

«Ни православие, ни соборность, ни коммунизм, ни космизм, ни евразийство не способны исчерпать, выразить и оформить сущность России, потому что эта сущность ставится как задача и в такой постановке всегда удаляется от ищущего»[31]31
  http://old.russ.ru/ist_sovr/20010927_epsht.html


[Закрыть]
.

Если отвлечься от домонгольского периода, Литвы и Новгорода и рассматривать только Большие Проекты России, то действительно обнаруживаются три большие исторические реализации: Третий Рим (Московское царство), Российская Империя и Советский Союз. Каждый последующий исторический этап отрицает предыдущий и использует принципиально другие способы социокультурной регуляции. Причем отрицание прежнего проекта и переход к новому происходит не после исчерпания (как это обычно осуществляется в Европе), а на пике предыдущего: Раскол знаменовал собой высшую точку в развитии идеи Третьего Рима, революция случилась, когда культура России и планы ее развития находились на взлете, распад Советского Союза произошел на переходе режима в зрелую фазу (а отнюдь не в фазе «загнивания», как принято считать в либеральных кругах). Большие проекты не успевают состариться и умереть своей смертью, они отбрасываются, и их актуальные результаты и перспективы «уходят в фон», формируя все более объемное (и тем не менее не удовлетворяющее русских) понимание фундаментальных задач. Этот момент отмечают многие исследователи:

«Здесь нет постепенного прогресса от успеха к успеху, который должен в конце концов осчастливить мир, а есть лишь внезапное преображение мира»[32]32
  А. Фауст. Философия войны. Сб. «Философия вождизма». М., «Белые альвы», 2006.


[Закрыть]
.

Более того, историопластика распространяется и на трактовку прошлого России, формируя альтернативные образы настоящего. Так, евразийская концепция от Савицкого и Трубецкого до Льва Гумилева дает совершенно иную трактовку монгольского периода, нежели «нормативная история», не говоря уже о совершенно фантастической виртуальной истории Фоменко и Носовского.

2.2. Но что означает столь резкая и регулярная смена проектов? Именно та историческая линия, которую выделил Эпштейн как враждебную и бессмысленную по отношению к «нормальной истории», и представляется наиболее перспективной и проясняющей возможную вариативность дальнейшего развития. Не он один останавливается на этой теме. От «пяти Россий» Бердяева до А. Проханова («мы развиваемся, достигаем вершины, а потом падаем вниз и исчезаем, как будто навсегда») русские мыслители отмечают особенность России: казалось бы, несоединимые куски истории образуют тем не менее некоторое сверхрациональное единство. Обычные исторические организмы развиваются последовательно: зародыш – младенец – подросток – юноша – зрелый мужчина – старик – труп.

При всем отличии старика от зародыша есть последовательность стадиальных преобразований, в основе которой и лежит «культурная ДНК». Если в истории российской цивилизации последовательно реализуются разные и несовместимые друг с другом «культурные ДНК», не означает ли это, что ее существование и вариативность определяются некоей «супер-ДНК»?

При этом речь идет не о вариативности одного культурного организма, а вариативности, порождающей разные организмы – разные типы культур. Можно, конечно, вычленить передающиеся культурные стереотипы, они есть и легко выявляются (см. трехтомник Б. Миронова «Российская империя: от традиции к модерну»[33]33
  Б.Н. Миронов. Российская империя: от традиции к модерну. В 3-х томах. – СПб., «Дмитрий Буланин», 2015.


[Закрыть]
), но среди них всё равно будет присутствовать способность начинать свое существование заново, пройдя сквозь историческую катастрофу.

Единство истории при этом обеспечивается позицией, находящейся Над текущими событиями, позицией, позволяющей «смотреть на» разворачивающиеся линии развития и катастрофы. Россия в своей истории время от времени достаточно резко переходит от одной формы к другой, изменяя свою «культурную ДНК», но сохраняя при этом себя как Россию. Это свидетельствует о наличии более высокой управляющей инстанции, стоящей над организмической автоматикой. «Всемирная отзывчивость», о которой часто пишут, коренится в этой особой позиции-Над[34]34
  Позицию-Над хорошо иллюстрирует известная история о русском солдате Первой мировой войны, который после перестрелки прополз к боевой позиции раненного им вражеского солдата, перевязал его и дал возможность уйти к своим.


[Закрыть]
– если внятны собственные радикальные преобразования, порождающие столь различающиеся культурные проекты, то столь же внятными становятся и чужие. Другие цивилизации реализуют свой единственный проект, порождая предзаданность собственной исторической траектории. То, что называется прогрессивным развитием, представляет собой последовательное развертывание вполне определенных потенций. Собственно, к цивилизациям такого типа и применимы шпенглеровские модели, но не к России с ее резкими переходами. Позиция-Над обеспечивает потенциальное разнообразие различных исторических решений и, более того, их сочетание, иногда даже – сочетание несочетаемого.


2.3. Воля и Хаос. Цивилизация есть заклятие Хаоса, превращение его в организованные и управляемые формы. Хаос непереносим для Сознания в той мере, в которой он обусловливает Сознание и управляет им. Социокультурную же форму удерживает внутренняя идея:

«Форма есть деспотизм внутренней идеи, не дающий материи разбегаться»[35]35
  К. Леонтьев. Византизм и славянство. М., АСТ, 2007.


[Закрыть]
.

Цивилизации – и прежние, и существующие – заклинают Хаос правилами и нормативами, и, создавая стабильные институты, превращают социокультурную магму в организованную целостность. Но правила, нормативы, институты порождаются мыслительными конструкциями, а мышление – лишь один из огромного множества аспектов жизни сознающих себя существ. Мышление дает понимание многих процессов, но как конструирующая и созидающая инстанция оно стоит ниже жизни. Не будучи способным управлять течением жизни, создавая равноценные ей формы, оно регулирует жизнь цивилизации лишь введением многочисленных ограничений.

Нам известна только одна доступная нам инстанция, стоящая выше жизни. Это Воля в ее творящем аспекте, не обусловленная никакими нижележащими – ни механическими, ни организмическими – факторами. Воля, «заклинающая» Хаос не приданием ему стабильных форм, а управлением его изменчивой стороной.

Борьба трех начал – Воли, Стабильности и Хаоса – хорошо заметна в русской истории. Воля творит новые формы – и, творя их, тем создает Стабильность, пока не «засыпает». Но, когда она «засыпает», тогда и начинается Смутное время: не ограниченный правилами Хаос, выйдя из-под контроля Воли, ломает ранее созданные формы Стабильности. Преодоление Смутного времени означает, что Воля вновь начинает создавать организованные формы над Хаосом. Но это именно новые формы, а не продолжение прежних (для продолжения предыдущего не требуется Воли, достаточно инерции). Это и есть циклы историопластики.

Такое существование рискованно (катастроф в русской истории хватает), но оно выводит из ситуации жесткой предопределенности и скованности нормативами. В дилемме «риск катастрофы или гарантии обусловленности» Россия регулярно выбирала риск катастрофы. Вопрос в том, как придать такой форме исторического существования осознанный и управляемый характер, как надстроиться над историопластикой.

Концепция сверхобщества Александра Зиновьева и есть проект такой сложной системы, где над обычным государством надстраивается особая структура, управляющая историческим процессом. По отношению к тому, что сохраняется в условиях историопластики уместно говорить не о социокультурных формах, которые как раз и подвержены радикальному преобразованию, а о позиции, из которой рождаются новые формы.

Основой такого управления не может стать система новых нормативов, ибо это особая позиция творящей новые реальности Воли. Свободная творящая Воля требует особого качества управления – не набора правил и нормативов, а постоянного создания новых форм. С этого и начинается сверхобщество/гиперцивилизация, а то, что было сложной и труднообъяснимой «историопластикой», становится предысторией осознанного волевого управления.


2.4. В истории России есть еще одна специфическая черта, которая дает основания для концепций догоняющего развития, заимствований и т. д., – постоянное использование чужого культурного материала, форм, выработанных другими цивилизациями. Это порождает концепции псевдоморфоза.

2.4.1. Псевдоморфоз. А. Шпенглер ввел в культурологию термин «псевдоморфоз», понимая под этим принятие молодой культурой развернутых форм более зрелой:

«…чуждая древняя культура довлеет над краем с такой силой, что культура юная, для которой край этот – ее родной, не в состоянии задышать полной грудью и не только что не доходит до складывания чистых, собственных форм, но не достигает даже полного развития своего самосознания. Все, что поднимается из глубин этой ранней душевности, изливается в пустотную форму чуждой жизни»[36]36
  О. Шпенглер. Закат Европы. Т. 2. М., «Мысль», 1998, с. 193.


[Закрыть]
.

Шпенглер достаточно подробно рассматривает в качестве одного из примеров псевдоморфоза Россию после Петра I, противопоставляя исконные русские формы жизни послепетровским европеизированным формам. Псевдоморфоз воспринимается как нечто явно отрицательное. Хотя существуют и противоположные трактовки. Так, В. Суриков рассматривает псевдоморфоз в качестве сильной стороны русской истории, как потенциал ассимиляции и уподобления себе чужеродных форм, ссылаясь при этом на заметки В. Розанова «Возле «Русской идеи»:

«И Восток, и Запад являются лишь исходным материалом России…

…розановская трактовка точнее отражает взаимодействие культур – прежде всего, как взаимодействие их содержаний. У Шпенглера же это «взаимодействие» формы и содержания»[37]37
  В. Суриков. Розанов, Шпенглер, «Идеогендер».
  http://old.russ.ru/ politics/20020425-sur.html


[Закрыть]
.

Действительно, у Розанова (если отбросить странную идею русской женственности) есть своя трактовка взаимоотношений инородных культурных форм и русского содержания:

«Русские принимают тело, но духа не принимают. Чужие, соединяясь с нами, принимают именно дух»[38]38
  В. Розанов. Возле русской идеи. «Русское слово», 1911, 19 июля, № 165.


[Закрыть]
.

Говоря современным языком, русские рассматривают чужие культурные и организационные формы как сырье, из которого изготавливается собственный продукт. Европейские художественные формы превратились в русскую литературу, европейские тенденции в живописи были преобразованы в русский авангард и т. д. Однако, чтобы отнестись к развитым формам культуры как к сырью, из которого создаются новые смыслы и новые формы, нужно достичь той точки, из которой порождаются формы и которая не обусловлена никакими законами и правилами.

Шпенглер вводит понятие «чистых собственных форм культуры», пра-феноменов, из которых рождаются культурные и политические феномены. Но когда эти проявленные феномены попадают на территорию, управляемую другими «чистыми формами культуры», они либо подчиняют эту территорию себе, либо трансформируются, подчиняясь новым «чистым формам». Процесс этот редко рефлексируется, однако из его признания и понимания проистекает и стратегия – не только ассимиляция, подчинение чужих проявленных форм собственному духу, но и активизация той позиции, из которой порождаются «чистые формы». Это и есть «позиция-Над»: как управлять и процессами естественного развертывания собственных «чистых форм» («культурной ДНК»), и процессами использования инокультурных форм в качестве сырья, и порождением из них новых «чистых форм».

2.4.2. Археомодерн. Близка к представлениям псевдоморфоза и концепция археомодерна А. Дугина. Здесь заимствование и подчинение чужим культурным формам рассматривается не в контексте циклических моделей, а в схеме «Традиция (Премодерн) – Модерн – Постмодерн». Это одновременно и картина общечеловеческой эволюции, и тот же европейский цикл, но абсолютизированный и единичный. Современная фаза рассматривается с позиции представлений о Постмодерне. Сама концепция Постмодерна представляется несколько искусственным образованием, объединяющим в себе практически все новые и часто несовместимые линии культуры, возникшие после исторического спазма 1914–1945 годов и включающие в себя как тенденцию релятивизации и смешения культурных ценностей и форм, своего рода «эгалитаризацию» культуры, так и вполне конструктивные моменты, использующие постмодернистские наработки как сырье для конструктивных построений (примером может служить концепция постнеклассики Степина). Схема «премодерн – модерн – постмодерн» до недавнего времени была преобладающей при истолковании новых явлений современности, позволяя провести систематизацию культурогенеза Запада и сделать ряд неутешительных выводов в отношении его судьбы. Однако применительно к России эта схема оказывается неадекватной, и реакция на эту неадекватность приводит к появлению конструкции археомодерна.

Под археомодерном понимается имитация традиционным обществом социальных и культурных форм модерна. С одной стороны, это неорганично, с другой – условные формы не включаются в деградационный процесс, ведущий к постмодерну. Вот как эту имитацию описывает А. ДУГИН:

«Это не какая-то новая парадигма, это особая ситуация, когда вместо диахронического перехода от парадигмы премодерна к модерну мы имеем дело с синхроническим наложением (с суперпозицией) парадигмы модерна на парадигму премодерна…

… Археомодерн – это такое состояние, когда архаика и модерн берут друг друга в плен… Как правило, явление археомодерна возникает в тех обществах, которые модерн из себя не вырастили, к которым он пришел извне, как колонизация»[39]39
  А. Дугин. Радикальный субъект и его дубль. М., «Евразийское движение», 2009, с. 294, 322.


[Закрыть]
.

Из такой концепции следует принципиальное преувеличение роли бессознательных и нерефлектируемых сторон русской жизни. Выход из археомодерна видится Дугину на пути обращения к Хаосу, как базовой категории мышления.

«Мы живем с вами в удивительное время, когда перед нами открывается совершенно неожиданная ранее возможность познакомиться с хаосом напрямую. Опыт не для слабых духом. Ведь наша задача – построение философии хаоса»[40]40
  А. Дугин. Мыслящий хаос и «другое начало» философии.
  http://against-postmodern.org/dugin-ag-myslyashchii-khaos-i-drugoe-nachalo-filosofii


[Закрыть]
.

Русский Хаос понимается А. Дугиным как более глубинная основа, нежели Логос любой культуры. Действительно, Хаос – порождающее начало, но это внешнее порождающее начало, подчиняющее себе Сознание. Овладение историческим процессом – не отмена правил и подчинение Хаосу, а Воля над Хаосом. Хаос либо укрощается правилами, либо управляется Волей.

Но пробужденная Воля – это пока удел немногих людей. Движение к Воле чаще понимается как реакция на искажения жизни, на «все не так, ребята». «Не так» становится мотивацией для прыжка в Иное, привнося в движение к Свободе привкус обусловленности. Эта обусловленность и есть зародыш возможного искажения волюнтаристского проекта.

Уверенная позиция-Над позволяет рассматривать чужие цивилизационные и культурные формы как исходное сырье для собственного творчества, но если эта позиция недостаточно сильна, то и трактовка культурного состояния России в духе шпенглеровского псевдоморфоза или дугинского археомодерна становится точкой опоры, от которой нужно оттолкнуться, использованием энергии искажения для выхода из этого искажения.


С. КОРНЕВ тоже начинает с принятия концепции псевдоморфоза: «С наследием чужой культуры возможны два типа отношений: когда мы владеем им, и когда оно владеет нами. Проблема России, проблема псевдоморфоза, в том и состоит, что пока не мы владеем западной культурой, а она владеет нами».

«Иногда Россию называют «мостом между Западом и Востоком», промежуточной синкретической цивилизацией. На самом деле Россия – это самостоятельная культура, со своей собственной уникальной логикой. Если сегодня русская культура выглядит как синкретическое смешение элементов других культур, то это, во-первых, следствие псевдоморфоза, исказившего ее природные черты, а во-вторых – следствие молодости русской культуры. Она находится в одной из ранних фаз культурного развития и просто еще не успела обрести свои природные черты»[41]41
  С. Корнев. Трансгрессивная революция. http://kitezh.onego.ru/trans_fq.htm


[Закрыть]
.

Но это положение является основанием для акта трансгрессии: «Трансгрессия – это выход за пределы, переступание границ. Это переступание границ привычной западной рациональности, которая исказила и придавила природный здравый смысл русского народа множеством ненужных перегородок, дихотомий, концептуальных схем, запутала и замусорила его искусственными проблемами. Это нарушение принятых форм поведения, отбрасывание условностей и правил вежливости, когда они становятся слишком навязчивыми; отказ от проверенных алгоритмов, методов и процедур, которые теряют свой смысл и заставляют человека отречься от себя самого»[42]42
  С. Корнев. Там же.


[Закрыть]
.


Термин «трансгрессия», означающий выход за пределы, переход непроходимой границы между возможным и невозможным, здесь вполне уместен. О трансгрессии размышляли многие современные философы. Вот как это звучит у ФУКО:

«…Трансгрессия – это жест, который обращен на предел; там, на тончайшем изломе линии, мелькает отблеск ее прохождения, возможно, также вся тотальность ее траектории, даже сам ее исток… Предел и трансгрессия обязаны друг другу плотностью своего бытия: не существует предела, через который абсолютно невозможно переступить; с другой стороны, тщетной будет всякая трансгрессия иллюзорного или призрачного предела.

…Трансгрессия доводит предел до предела его бытия; она будит в нем сознание неминуемого исчезновения, необходимости найти себя в том, что исключается им…

…Трансгрессия ничего ничему не противопоставляет, ничего не осмеивает, не стремится потрясти основы; ей не надо, чтобы заблистала обратная сторона зеркала по ту сторону незримой и непреодолимой линии»[43]43
  М. Фуко. О трансгрессии // Танатография эроса: Жорж Батай и французская мысль середины XX века. СПб., Мифрил, 1994.


[Закрыть]
.

Историопластика и есть спонтанная трансгрессия. Задача – сделать трансгрессию осознанной, создать технологии трансгрессии. Но, повторим еще раз, для этого нужна позиция-Над.

2.5. Понятно, что историопластика – один из срезов русской истории. Не менее обоснованными выглядят тезисы и о нормальном ходе развития России, по крайней мере в имперский период. Но для Перехода важно выявление не механизмов поддержания стабильного развития, а именно основ радикальных изменений. Вопрос здесь не в констатации применимости к истории России моделей историопластики, а в выявлении позитивного потенциала концепции и осознании той точки, из которой могут производиться подобные скачки. Выявление историопластики как одной из характеристик русской истории ведет к конструктивной постановке задачи: как научиться целенаправленно управлять этим феноменом. Управление радикальными переходами возможно лишь из позиции-Над катастрофами. Без этой позиции идея историопластики разрушительна (собственно, именно ради этого разрушительного эффекта тема историопластики и была введена М. Эпштейном). Осознание историопластики и ее позитивного потенциала как раз и ведет к позиции-Над. Так же, как накапливается опыт последовательного развития, когда каждая новая фаза является развитием и дифференцировкой предыдущей, так же накапливается (хотя и редко фиксируется) и опыт освоения радикально различных проектных областей. А это, в свою очередь, проявляет и укрепляет позицию-Над.

2.6. Тень историопластики: русофобия русских и русский нигилизм. У всякого явления есть своя тень. Способность к резким переходам при сохранении исторического единства, предполагающая позицию над различием Больших Проектов, отбрасывает свою тень – русофобию. Нахождение в позиции-Над позволяет выделить конструктивные стороны враждебных друг другу проектов, но если эта позиция-Над недоступна, то наличие в культуре несовместимых между собой компонентов провоцирует отрицание не только враждебных установок, но всего культурного фона, в котором эти установки присутствуют в неявном виде.

Переходы от одного проекта к другому облегчаются распространенным в интеллектуальной среде специфически русским явлением – самоотрицанием. Русофобия русских – это уникальное явление, коррелирующее с историопластикой. Русофобию невозможно изгнать, как нельзя изгнать свою тень. Отрицание русской истории и русской культуры проистекает не из зловредности, это состояние русских интеллигентов в позиции слабости, невозможности (по органическим причинам) совершить скачок вверх, в точку, из которой «все делается», страх перед намеком на необусловленную активность. Слабость тоже бывает агрессивной, и тогда самоотрицание становится абсолютным.

А. СЫТИН:

«На место «антисоветизму» должна прийти «русофобия». Только русофобия – это не просто чувство ненависти или тем более не страх перед Россией, а целостная система историко-политических взглядов. Ее фундаментальная основа – тезис о сквозном единстве русского исторического пути со времен Московского царства до сегодняшнего дня, о тупиковой ветви русской цивилизации, ее неспособности к самостоятельному реформированию и развитию…

Высказывание симпатий к России… должно приравниваться к отрицанию Холокоста или публичному выражению симпатий германскому нацизму.

…единственный путь примирения Запада и России лежит как раз через «историческое беспамятство», разрушение традиционных связей поколений, мультикультурализм и полную национальнокультурную толерантность»[44]44
  https://lb.ua/world/2017/02/27/359802_miru_reagirovat.html


[Закрыть]
.

Русофобия проистекает не из идеологических предпочтений, а из неспособности «переварить» крайне сложный русский исторический организм. Идеологический антагонист Сытина А. ШИРОПАЕВ:

«Россия ПО СУТИ антагонистична Европе.

… Россия садистски убила Новгород и великим насилием сформировала свой, ОСОБЫЙ тип русскости. Московитский тип. Триединый тип служаки, империалиста и раба…

…Да, мы, возможно, не подарили бы миру Достоевского. Зато имели бы правовое общество, конституцию. А она, конституция, куда важнее Достоевского, как показывает исторический опыт. Особенно российский»[45]45
  https://kasparov-ru.appspot.com/material.php?id=57FDC65ACCE64&section id=55791F485840A


[Закрыть]
.

Эти строчки особенно парадоксальны у русского поэта, творчество которого посвящено совершенно иной идее и которого нельзя заподозрить в либеральных симпатиях. Отрицание практически всей русской истории здесь основано не на отрицании России внешними акторами, не на идеологических клише (как у Каспарова и близких ему людях), это отрицание в чистом виде русской реальности как таковой и проекция идеального мира – «града Китежа» – на смежные в пространстве (Европа) и времени (Новгород) территории. Там, в идеальном мире, остались чистые возможности, которые следует осуществить взамен испорченной реальности. А здесь «все не так, ребята».

Внутренняя – русская – русофобия остается тенью готовности к радикальным изменениям. Она проистекает из христианского понимания глубокого и принципиального несовершенства этого мира, в т. ч. и его русского сегмента, потому и указание на русские несовершенства легко принимается, равно как и указания на более удачные фрагменты чужих достижений. В основе русской русофобии лежит неудовлетворенность земным существованием как таковым. Мир искажен, и честный вывод из этого положения гласит: искажены и мы. Вне религиозного контекста отвержение искажения превращается в отвержение отдельных аспектов русской истории. Историопластика помимо потребности создавать все новые и новые проекты содержит в себе, как их условие, отрицание предыдущих. Это фундаментальное свойство русской ментальности порождает в состоянии силы стремление к исправлению искажений, что хорошо проявляется в культуре и достаточно мощно (и иногда катастрофично) в политике, но в состоянии слабости это же свойство ведет к самоотрицанию: что не может быть исправлено, то должно погибнуть. Русофобией страдают в основном люди достаточно умные, но не умеющие созидать новое. Они видят возможность исправления искажений не в собственной активности и собственном творчестве, а в служении чужой активности. Нам не известны примеры творчества русофобов, равно как неизвестна русофобия подлинных русских творцов.

Вывод: из истории России можно вычленить специфическую форму исторической реализации – историопластику, управление которой требует особой позиции-Над. Не следует забывать, что историопластика – это не судьба, а интеллектуальный конструкт, особая операция, которая может служить и инструментом дискредитации русской истории (что и происходит в русофобских доктринах), и средством усиления русской мощи.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации