Текст книги "Будни детектива Нахрапова"

– Пойдём, – согласился мужчина.

Семейная пара направилась к двери, у которой стояли Николай и Надежда. Словно сотканные из воздуха, муж и жена прошли сквозь невольных наблюдателей и растворились в ярко освещённой прихожей. В какую секунду это случилось, ни Бобров, ни его спутница не заметили, но чувство страха внезапно исчезло – вместе с растаявшей семьёй Гавриловых. Только теперь Николай смог говорить.

– Родион Романович, быстрее сюда! – прокричал он вглубь дома.

Раздались встревоженные голоса, и Римма с Нахраповым вбежали в комнату. Лоб помощника покрывал холодный пот, Надежду трясло в ознобе.

– Вы ничего не слышали? – едва выговорил Бобров.

– Нет, а что?

Бобров вкратце рассказал о видении.

– Вы уверены, что видели их? – подозрительно покосился на них частный детектив.

– Совершенно уверены. Они собирались в длительную командировку и ссорились. Кстати, Раиса Андреевна оставила сыну дорогой перстень. Вот здесь. Если его не забрал Игнат.

Бобров подошёл к книжному шкафу и открыл дверцу. Поискав на полке взглядом нужную книгу, он засунул руку за том Достоевского. Пальцы нащупали холодный и круглый предмет.

– Есть! – радостно воскликнул Николай и вытащил руку. Разжав кулак, он продемонстрировал окружающим золотой перстень, инкрустированный драгоценными камнями. Надежда радостно захлопала в ладоши. Римма и Нахрапов с удивлением рассматривали находку.

Ну и как теперь не поверить Николаю? Частному детективу стало как-то неуютно. Ему в избытке хватило мистики в деле Умкиной.

Загадки продолжаются

Словно что-то почувствовав, Нахрапов неожиданно склонился к нижней дверце шкафа и достал оттуда пожелтевшую газету. Это был номер «Известий» за ноябрь 1996 года. На первой странице были опубликованы выводы комиссии об авиакатастрофе. Частный детектив молча протянул газету присутствующим. Римма Эдуардовна взяла её у Нахрапова и вслух прочла:

«По предварительным выводам, причиной авиакатастрофы в России, в которой погибли 145 человек, была ошибка экипажа. К такому предварительному заключению пришла комиссия по расследованию причин катастрофы ТУ-154 авиакомпании «Владивосток-авиа», произошедшей двадцатого сентября 1996 года. Как сообщает РИА «Новости», выводы комиссии основываются на показаниях бортовых самописцев самолета – так называемых «черных ящиков». Специалистам удалось частично восстановить картину случившегося. В частности, комиссия установила, что при посадке вместо дальнего привода экипаж пошел на посадку на ближнем приводе. Более того, на высоте 60 метров летчики включили реверс – тормозную систему, которая должна включаться лишь при касании колесами самолета взлетно-посадочной полосы, так как при включении реверса заслонки в соплах закрываются. Когда экипаж понял свою ошибку, он попытался набрать высоту, но необходимых 30 секунд, которые нужны после того, как убирают реверс, у них уже не было. Почти всю полосу самолет прошел на высоте 60 метров, думая, что это начало взлетно-посадочной полосы. В качестве причин назывались ошибка экипажа, перманентная усталость пилотов из-за их чрезмерной эксплуатации авиакомпанией и недостатки технического обеспечения и ремонта самолета.

Наибольшее количество катастроф и происшествий в авиации СССР и России связано с Ту-154. Это самый распространенный гражданский самолет на внутренних авиалиниях России. Он был разработан в конце 1960-х. Всего выпущено около 950 машин этого типа. И около 50 из них разбились».

Присутствующие слушали молча.

– Наверное, Игнат сохранил газету как память о родителях, – первым нарушил тишину Нахрапов.

– А Петру Семёновичу не хотелось лететь… – сказала Надежда.

– Да, – поддержал её Бобров. – Он пытался отговорить жену, а она и слышать его не хотела. Я-то думал, что у них всегда первую скрипку играла Раиса Андреевна, а оказывается, он просто чувствовал неладное.

– А когда произошла авиакатастрофа? – неожиданно спросил частный детектив.

Римма Эдуардовна заглянула в газету.

– Двадцатого сентября 1996 года.

– А сегодня у нас…

– Двадцатое сентября 2008 года! – перебив сыщика, закончила Римма. – Двенадцать лет! С того дня прошло ровно двенадцать лет!

– И что это может означать? – спросил, ни к кому не обращаясь, Нахрапов.

– Еще не знаю, – признался помощник. – Но я, кажется, не ошибся. В этой цифре разгадка!

Как тут не согласиться?

– И неудивительно, что сегодня явились именно они – Раиса Андреевна и Пётр Семёнович. Двенадцать лет назад это был последний день их жизни, – голос Надежды был печальным.

– Обычно женщины предчувствуют беду, а мужчинам они часто не верят… – горестно произнесла Римма.

– Продолжим осмотр? – поинтересовался Бобров, – Или на сегодня хватит?

– А сколько мы уже здесь? – спросил Нахрапов и посмотрел на часы. – Ровно десять минут!

– Ничего себе! – воскликнул Николай, – А мне показалось, что прошло часов пять, не меньше.

– И мне тоже, – подтвердила Надежда.

– Тогда у нас еще есть время. Продолжаем искать документы, – распорядился Родион Романович.

И присутствующие вновь разбрелись по комнатам в поисках ключа к тайне дома номер двенадцать.

Андрей Соболяк – воин-интернационалист

Нахрапов и Римма Эдуардовна вошли в комнату, которую не осмотрели до конца. Полированный письменный стол, два кресла с деревянными поручнями, полуторная кровать, шифоньер, бобинная магнитола «Романтика-106»… Обычная по тем временам комната. По-видимому, в ней жил сын Прасковьи Семёновны, Андрей: стены были украшены вырезками из журналов – на них вперемешку красовались портреты полуобнажённых красавиц, фотографии популярных когда-то рок-групп, роскошных импортных автомобилей и военной техники.

Нахрапов подошёл к магнитоле, приоткрыл крышку и с удивлением обнаружил, что магнитная лента вправлена в звукосниматель.

– Сколько же лет этой плёнке? – вслух подумал он.

– Лет тридцать, – предположила Римма.

– Послушаем? – предложил частный детектив.

– Давай, если работает, – согласилась она.

Нахрапов нажал на кнопку, и из динамиков полилась полузабытая мелодия, голос популярного в свое время итальянского певца, лауреата песенного фестиваля «Сан Ремо-82». Частный детектив не смог сразу вспомнить его имя.

– Тото Кутуньо, – подсказала Римма.

– Точно, а я и забыл… – хриплый голос итальянца тревожил и вызывал ностальгию по временам молодости.

– Нравится? – спросила его Римма.

– Нравится! – восторженно ответил частный детектив. – А тебе?

– И мне!

– А знаешь, чего вчера не хватало? – спросил он.

– Знаю, – ответила Римма. – Ностальгии по восьмидесятым!

Они весело переглянулись. Солнечный свет, падающий из окон, ровными лучами ложился на силуэт Риммы, подчёркивая её стройную фигуру. Нахрапову захотелось подойти к женщине и поцеловать её. Римма почувствовала его желание, ее и саму тянуло прижаться к этой сильной груди, но воспитание, но правила приличия… Ощутив неловкость, она присела на край кровати. Нахрапов вздохнул, но не стал испытывать судьбу. В конце концов, они здесь по делу…

Открыв ящик письменного стола, детектив внимательно просмотрел сваленные в нем бумаги. Ничего интересного в нём не было. Во втором ящике тоже. А в третьем, самом нижнем, сыщик наткнулся на пачку пожелтевших писем. Это были письма Андрея из армии, вместо адреса на них был проставлен номер воинской части. Нахрапову стало интересно, и он наугад вытащил одно из них:

«Ребята в роте подобрались хорошие, «дедов» у нас нет, за исключением сержантов. Кормят отлично, как на убой. Со службой справляюсь, получил разряд специалиста третьего класса. Нормы ГТО сдал на второй разряд, так что всё хорошо. Мне ничего не нужно, да и посылки доходят очень долго. Пока её получишь, вся еда пропадёт. Сегодня заступаю в наряд, так что поспешу готовиться – бриться, подшивать воротничок, чистить сапоги. Целую, твой сын Андрей»…

– Об Афганистане ни строчки, – заметила Римма.

– А раньше об этом и не писали – военная цензура запрещала. Все письма проверяли, и если находили описания боевых действий, то адресат письмо не получал. И вообще ребята писали, что служили в Средней Азии. Это потом уже выяснилось, кто где служил, – объяснил Римме Нахрапов. – Смотри, а вот вырезка из газеты.

Частный детектив развернул потрёпанную вырезку. Это была публикация периода «перестройки», времени, когда модно было изобличать всех и всё. Наверное, кто-то из родственников сохранил эту публикацию как память о погибшем Андрее.

«Развязанная в 1979 году, война в Афганистане никак не заканчивалась и требовала все новых свежих вливаний. Советское руководство направляло для участия в боевых действиях молодых парней, только что окончивших школу, неопытных и зеленых, словно это было пушечное мясо, а не люди. Длился второй этап вооруженной компании, начавшийся в марте 1980 года. Велись активные боевые действия, в том числе широкомасштабные, совместно с афганскими соединениями и частями.

Зарубежные аналитики писали, что ввод советских войск в Афганистан не привел к спаду вооруженного сопротивления оппозиции. Наоборот, с весны 1980 г. оно начало разрастаться. В соответствии с решением политического руководства СССР, советские войска в ответ на многочисленные обстрелы их гарнизонов и транспортных колонн отрядами оппозиции начали проводить совместно с афганскими подразделениями боевые действия по поиску и ликвидации наиболее агрессивных вооруженных групп противника. Это еще больше обострило обстановку. Количество беженцев в Пакистан и Иран стало возрастать, и соответственно стало возрастать количество забрасываемых оттуда в Афганистан обученных и хорошо вооруженных отрядов оппозиции. Таким образом, введенные в Афганистан советские войска оказались вовлеченными во внутренний военный конфликт на стороне правительства.

Но кому были нужны такие аналитики в 80-х годах? Никому. Да ещё и в армии. Замполиты, комсорги и парторги на политзанятиях и собраниях талдычили о верности выбранному курсу, о братской помощи дружественному народу, о гордом звании «воин-интернационалист»… В реальности всё было намного трагичней и прозаичней. Парни гибли один за другим, и никому из местных эта интернациональная помощь была не нужна».[4]4
  Полностью см. статью в приложении.


[Закрыть]

– Вот так, – жестко произнес Нахрапов. – Жил парень, мечтал, а отдал свою жизнь неизвестно за кого. Смерть Андрея Соболяка и его ровесников была никому не нужна. И сейчас никому не нужны выжившие в той войне.

Римма беззвучно плакала.

Тяжелое, гнетущее чувство овладело обоими. Ещё свежи были в памяти события тех лет, когда горе коснулось почти каждого в СССР. Жаль было безусых парнишек, сложивших свои головы в ненужной войне.

Нахрапов подошёл к Римме и обнял её за плечи. Женщина зарыдала сильнее. Успокаивая её, Родион Романович поглаживал женщину по волосам, как ребенка. Римма затихла. Так, прижавшись друг к другу, они вновь переживали былую трагедию.

Неожиданно через комнату прошёл чернявый парнишка с полудетским пушком над верхней губой. Шелковистые волосы непослушно торчали в разные стороны, на нем был растянутый вязаный свитер и перешитые, чуть великоватые ему брюки. Парень подошел к письменному столу, мурлыча под нос только что услышанную мелодию. Выдвинув ящик стола, он достал общую тетрадь в дерматиновом переплёте, раскрыл её посередине и принялся старательно что-то записывать.

– Кто это? – спросила Римма.

– Не знаю, – пожал плечами Нахрапов.

– Он нас не видит?

– Наверное, нет.

– Он реальный?

– Не знаю.

– Это Андрей? Парень, погибший в Афганистане?

– Похоже.

– Ну, вот и мы встретились с призраком. А ты еще не верил Николаю… – в голосе Риммы звучала укоризна.

– Но что случилось? – не понимал Нахрапов. – Почему ни с того, ни с сего дом заговорил и стал показывать нам картины из прошлого?

Сыщику казалось, что он говорил вслух, однако губ он не разжимал. Римма тоже отвечала ему мысленно.

«Что пишет Андрей?», – лишь успела подумать она, и уже услышала ответную мысль Нахрапова:

«Наверное, дневник. Раньше многие подростки записывали свои мысли и впечатления в отдельную тетрадь».

«Я помню, – откликнулась женщина. – Сама когда-то вела дневник…».

Парень писал, не обращая на живых никакого внимания. Проведя за этим занятием, как показалось присутствующим, минут двадцать, Андрей поставил точку и захлопнул тетрадь.

– Куда бы тебя спрятать? – вслух размышлял он. – Интересно будет почитать, когда вернусь из армии. А брать с собой нет смысла. Мало ли кто может найти и прочитать? В лучшем случае будут смеяться. Нет уж, дорогой дневничок, жди меня дома!..

Андрей внимательно посмотрел на шифоньер и решительно направился к нему. Потом передумал и подошёл к магнитоле. Отогнув радиоткань на динамиках, юноша спрятал тетрадь между ними.

– Вот так-то будет безопасней, – произнёс он, любуясь свой работой.

Прикрепив обшивку на место, парень удовлетворённо потёр руки и неожиданно растворился в воздухе. Как пришёл, так и ушёл. Родион и Римма удивлённо переглянулись.

– Вот это да! – поразилась женщина. – Как им это удаётся?

– Он что-то хотел нам сказать! – вместо ответа произнёс Нахрапов. – Что-то важное! Ведь и призраки семьи Гавриловых появились не просто так – они показали нам, где хранится перстень, наследство Игната.

Нахрапов достал перочинный ножик и подошёл к магнитоле.

– Посмотрим? – спросил он спутницу.

Римма согласилась.

Частный детектив вскрыл декоративные винты и снял обшивку. Между динамиков лежала запылённая тетрадь. Открыв ее, Нахрапов удивился. Это были стихи. Стихи молодого и талантливого юноши, обреченные на забвение. Наивные детские строчки о школе, бунтарские юношеские поэмы и философские размышления восемнадцатилетнего парня, – вся жизнь Андрея была в них! Сколько юношеских мечтаний – о вечной бескорыстной любви, о том, что хотелось бы сделать в жизни… А жизнь эту безжалостно оборвала пуля моджахедского снайпера.

Римма вновь расплакалась, в ее глазах были боль и отчаяние.

Слезы Риммы растрогали частного детектива. Он склонил голову и молча, шевеля губами, перечитывал исписанные страницы. Вживаться в них было невыносимо.

– Я понял, – неожиданно произнёс Нахрапов, – Андрей не хотел, чтобы его стихи навсегда исчезли. Новый хозяин дома выбросит все старье на помойку, и тетрадь пропадет. И Андрей показал нам, где он ее спрятал! Это ведь всё, что он успел создать за свою недолгую жизнь. Его дневник надо отнести в какую-нибудь редакцию или в Совет воинов-афганцев.

Римма молча кивнула. Частный детектив правильно разгадал ребус. Найденные стихи требовали публикации, сомнений не было. Это успокоило бы душу погибшего парня, и он смог бы завершить свои земные дела.

Транс

– Я не могу здесь больше оставаться, мне нужно выйти!

– Что случилось? – переполошился Бобров.

– Не знаю, ничего не знаю! Мне плохо, мне нужно на воздух! – в голосе Надежды звучала паника.

Помощник детектива взял её за руку и увлёк за собой к выходу. Только во дворе он обратил внимание, как встревожена его спутница. Широко раскрытые глаза казались на побледневшем лице глубокими озёрами. Надежда вдохнула полной грудью.

– Как у Диккенса, «Дом с привидениями», – словно оправдываясь, произнесла она.

– Да уж… – поддержал её Бобров. – А за этим домом раньше ничего подозрительного не замечалось?

– Я же тебе уже говорила – замечалось. Бабушка рассказывала, что не люди управляют домом, а наоборот, – ответила Надежда.

– Как это? – не понял Николай.

– Не в буквальном смысле, конечно, – поправила себя Надежда, – Но с теми, кто в нем жил, произошло столько трагедий… Вот и с мужем бабы Прасковьи так же вышло. А ты что, не знаешь?

Бобров почувствовал, что его в чём-то подозревают. Ах да, как он мог забыть? Он же представился дальним родственником этой семьи и должен быть в курсе всех дел… А теперь задаёт такие глупые вопросы… Нужно было спасать ситуацию, и помощник детектива спросил:

– Надя, а ты никаких подробностей не вспомнила?

– Нет, никаких, вот только…

– Что только? – встревожился Бобров.

– Странно, вчера ещё ничего не помнила, а вот сейчас… Сейчас явно вижу себя маленькой перед бабушкой, а она мне рассказывает об истории этого дома. Всё как много лет назад… – Надежда замолчала, окунувшись в нахлынувшие воспоминания. Закрыв глаза, она собиралась с мыслями, чтобы сказать Боброву что-то важное, но никак не решалась. Николай не стал торопить её. Так продолжалось минут пять, и Николай почувствовал неладное.

– Надя, – тихо окликнул он её.

Она молчала.

– Надежда! – громче окликнул Бобров.

Молчание.

Николай потеребил её за руку, но женщина словно уснула стоя.

Помощник детектива не на шутку испугался. Как вернуть её к реальности? Лицо молодой женщины стало безмятежным, его мышцы расслабились, дыхание оставалось спокойным.

Бобров бросился в дом за помощью. Почувствовав неладное, Римма и Нахрапов уже спешили во двор. Увидев Надежду в бессознательном состоянии, частный детектив строго посмотрел на помощника.

– Что с ней? – Нахрапов пощупал пульс молодой женщины.

– Не знаю, – честно признался Николай. – Мы вышли во двор, Надя вся побелела, пытаясь что-то вспомнить – и вот…

– Странно… Дыхание ровное, спокойное, – констатировал сыщик, – не похоже на обморок… А что вспомнить?

– Какую-то подробность из истории этого дома. О смерти мужа Прасковьи Соболяк, – ответил Бобров.

– Похоже на гипнотический сон, – Римма Эдуардовна обошла вокруг Надежды, внимательно присматриваясь к ней.

– Да, она как будто в трансе, – согласился Нахрапов. – И что теперь делать?

Голова девушки склонилась на грудь, по телу пробегала редкая дрожь. Над закрытыми глазами слегка подрагивали ресницы.

Неожиданно Надежда встрепенулась, открыла глаза, обвела окружающих отсутствующим взглядом и заговорила – но не своим мягким, мелодичным голосом, голосом, а чужим – грубым, старческим:

– То, что я расскажу, Наденька, запомни на всю свою жизнь!..

Римма, Бобров и Нахрапов удивлённо переглянулись.

– Не ходи играть в соседский дом, деточка. Не потому, что я так хочу, а потому что зло есть в нём. Люди рассказывали, что с того времени, как его построили, каждый, кто в нем жил, соприкасался с бедой. Вот и снова несчастье случилось – сосед наш, Лаврентий Анисимович, помер…

Надежда замолчала.

Римма, Нахрапов и Бобров боялись пошевелиться. И вдруг молодая женщина очнулась.

– Где я? – чуть слышно произнесла она.

– Всё в порядке, Наденька, – обрадовался Бобров. – Как ты себя чувствуешь?

– Что со мной случилось? Я как будто спала… – повторяла Надежда.

– Кажется, это был не сон, а транс, – переглянувшись с Риммой, произнёс Нахрапов.

Надежда непонимающе обвела взглядом встревоженные лица окружающих.

– Да, Наденька, – поддержал шефа Бобров и, не сдержавшись, выпалил: – Ты только что голосом своей бабушки запрещала сама себе ходить в этот дом!

– Как это? – вяло переспросила женщина.

– Не торопитесь, Николай, – остановила сыщика Римма и, обратившись к Надежде, поинтересовалась: – Кстати, как вы себя чувствуете?

– Очень болит голова, – поморщилась Надежда. – И устала очень.

– Да, после транса так и должно быть, – подтвердила Римма. – Человек всегда чувствует себя разбитым и подавленным.

Нахрапов восхищенно посмотрел на свою однокурсницу. Бобров перехватил его взгляд и деликатно опустил глаза. Ага, шефу тоже не чуждо ничто человеческое! Николай мысленно улыбнулся.

– Так что я говорила? – спросила Надежда.

– Ты рассказала самой себе о смерти Лаврентия Анисимовича Соболяка, – ответил Николай уже спокойнее. – То есть ты рассказывала об этом голосом своей бабушки, как будто перед тобой ты – маленькая девочка!

– Чьей смерти?… – переспросил Нахрапов.

– Соболяка Лаврентия Анисимовича, – повторил помощник. – А что?

– Да фамилия знакомая, где-то я её слышал, – пытался вспомнить частный детектив. – И совсем недавно. Точно, в архиве! И как раз сегодня!

Нахрапов достал из кармана плаща пухлый блокнот и, найдя нужную запись, бегло зачитал:

«Лаврентий Анисимович Соболяк, с 1961 года проживал в этом доме, до своей смерти трудился на заводе «Оргсталь» в должности главного инженера. Причины самоубийства неизвестны, однако в последнее время имел ряд неприятностей по партийной линии и со стороны органов КГБ. Подозревался в диссидентстве, пытался выехать в Израиль».

– Когда он погиб и как? – перебила сыщика Римма Эдуардовна.

– Покончил с собой в 1972 году, – ответил Нахрапов.

– Семьдесят второй, – призадумалась однокурсница, – Что было в стране в 1972 году?

– Хоккейная Суперсерия СССР – Канада 1972 года, 8 игр между сборными Советского Союза и Канады, – с готовностью ответил частный детектив. – Перед началом сезона 1972-73 годов впервые в истории хоккея была организована серия матчей между лучшими профессионалами Канады и сборной Советского Союза. Первые четыре игры прошли в Канаде, остальные в Москве.

– Ты, конечно, эрудит, но какое это имеет отношение к самоубийству? – недоуменно пожала плечами Римма.

– Дебют Блохина в сборной СССР по футболу! – в тон Нахрапову воскликнул Бобров.

– Да ну вас обоих, я о других событиях спрашиваю, – разгневалась Римма. – Болельщики… В стране что происходило?

– Только не смейтесь, – подала голос Надежда, – Но я думаю, что на людей со слабой психикой мог подействовать фильм Тарковского «Солярис». Его и сейчас смотришь – от некоторых сцен дрожь пробирает, а уж тогда… Меня он так поразил, что я прочла не только роман Лема, но и все о фильме, что сумела найти. Тарковский говорил – это фильм о том, что люди оказались не готовы духовно осознать те тайны природы, которые они уже могут открыть, и в невообразимо сложном мире они ведут себя как слоны в посудной лавке, стараясь свести все непонятное к привычному…[5]5
  Дословно слова Тарковского о фильме звучат так: «…Проникновение в сокровенные тайны природы должно находиться в неразрывной связи с прогрессом нравственным. Сделав шаг на новую ступень познания, необходимо другую ногу поставить на новую нравственную ступень…».


[Закрыть]

Все удивлённо посмотрели на неё. Ну и память!..

– Да, в 1972 вышел этот фильм, – подтвердил Нахрапов. – Но я не думаю, что главный инженер завода был настолько впечатлительным, чтобы лезть в петлю, насмотревшись кино. Причина должна быть в другом…

Что же тогда могло случиться? Сорок лет назад Римма и Нахрапов были первоклассниками, Бобров еще агукал в пеленках, а Надежды и вовсе на свете не было. Откуда им было знать, что происходило в стране?…

– Эмиграция в Израиль! – вспомнила Римма.

– А что там было? – удивлённо спросила Надежда.

– А там как раз ничего и не было. В семидесятые годы, чтобы выехать из СССР, нужно было преодолеть такие препятствия, которые вам и не снились, – нравоучительно ответила юрист БТИ Римма Эдуардовна.

– Но почему? – наивно поинтересовалась юная женщина.

– СССР в 1972 году искусственно ограничивал эмиграцию, но запретить ее не мог. Долго рассказывать, но если хотите… – произнесла Римма.

– Конечно, хочу, – согласилась Надежда.

– Когда я училась в институте, я интересовалась вопросами внешней политики СССР и их влиянием на законодательство. Так вот, в 1972 году было подписано соглашение, по которому СССР получал от США статус страны с наибольшим благоприятствованием в торговле в обмен на выплату остатка долга по военным поставкам по ленд-лизу. На деле это означало, что в отношении определенной страны с нерыночной экономикой не чинилось никаких препятствий в торговле. А сенатор Джексон предложил поправку, запрещавшую предоставление этого статуса любой из стран, искусственно ограничивающей эмиграцию.[6]6
  Поправкой Джексона-Вэника запрещалось предоставлять режим наибольшего благоприятствования в торговле, предоставлять государственные кредиты и кредитные гарантии странам, которые нарушают или серьёзно ограничивают права своих граждан на эмиграцию. Поправкой также предусматривалось применение в отношении товаров, импортируемых в США из стран с нерыночной экономикой, дискриминационных тарифов и сборов.
  Формально эта норма была введена из-за ограничений на эмиграцию советских граждан, однако действовала она и в отношении других стран – КНР, Вьетнама, Албании.
  В 1972 году, на фоне продолжающейся холодной войны и арабо-израильского конфликта, советскими властями было введено положение, согласно которому потенциальные эмигранты, имеющие высшее образование, были обязаны оплатить затраты государства на их бесплатное обучение в вузах. Данная мера была, в частности, призвана остановить или затруднить так называемую «утечку мозгов» – эмиграцию интеллектуальной элиты, в основном еврейской национальности, из Советского Союза в страны Запада.
  Это решение советских властей вызвало волну протестов на Западе. 21 лауреат Нобелевской премии выступил с публичным заявлением, обвинив советское руководство в «массовых нарушениях прав человека». Вскоре денежный сбор был отменён, однако его сменили дополнительные ограничения, практически означавшие запрет на эмиграцию, даже для воссоединения семей. Отделения виз и регистраций МВД (ОВиРы) могли годами рассматривать заявления на выезд – самой распространённой причиной отказов в выдаче выездных виз так называемым «отказникам» был «доступ к государственным тайнам».
  После 1985 года, с введением в СССР свободы эмиграции, поправка утратила своё первоначальное значение. В связи с этим, начиная с 1989 года, в США ежегодно накладывался мораторий на действие поправки в отношении СССР, а затем и стран СНГ, однако официально поправка не была отменена.
  В 1994 году, при президенте Клинтоне, Россия получила гарантии автоматического продления режима благоприятствования в торговле, в связи с чем была устранена необходимость ежегодного подтверждения моратория на действие поправки.


[Закрыть] СССР деваться было некуда, и он согласился на первую волну эмиграции евреев. Но шума было вокруг этого!.. Так может быть, Соболяка не выпускали из Союза, вот он и свёл счёты с жизнью?

– Вполне вероятно, – поддержал однокурсницу Нахрапов. – Главный инженер крупного завода, могли и отказать. Или давать уклончивые обещания и годами мотать нервы.

– Коля, а ты что, ничего не знаешь? – неожиданно поинтересовалась Надежда у помощника детектива. – Ведь это же твои родственники! Неужели вы были настолько далеки, что не интересовались судьбой друг друга?

Удар пришёлся ниже пояса. Объясняться пришлось Нахрапову, и правда не очень-то понравилась Надежде. К тому же она опять почувствовала себя плохо, и нужно было помочь ей добраться домой. На сегодня дальнейшие поиски пришлось прекратить.

Покидая двор, частный детектив почувствовал на себе чей-то пристальный, жгущий взгляд, но, оглянувшись, он никого не заметил. Судя по всему, чужой взгляд почувствовали и остальные.

С непонятным, тревожным чувством покидали незваные гости дом № 12 по ул. Щедринской, словно над ними витало смутное предчувствие беды. Слишком много трагедий произошло здесь…

С гнетущим чувством Нахрапов захлопнул калитку.

Вечером Нахрапов позвонил заказчику и отчитался о проделанной работе.

– Раскопали мы некоторые подробности, дошли до 1961 года: установили хозяев и остальных, – докладывал он. – Но впечатление складывается самое негативное.

– Как это? – насторожился Харатишвили.

– Не переживайте, претендовать на этот дом никто не может, наследников никаких, единственный собственник – Игнат Гаврилов, с ним Вы и имеете дело. Проблема в другом – в ауре или, если можно так сказать, в энергетике дома, – пустился в объяснения Нахрапов.

– Если можно, поподробней, – попросил Вахтанг Александрович.

– Дело в том, что с 1972 второго года со всеми жителями этого дома по различным причинам происходили несчастные случаи. Мы пока не понимаем, в чем причина, но каждые двенадцать лет кто-то из них умирал…

– Что-то мне это не нравится, – задумчиво протянул Харатишвили.

– Если честно, мне тоже, – согласился Нахрапов. – И я хотел рекомендовать Вам отказаться от этой покупки.

– Ну, это мне решать! – жестко перебил сыщика клиент, но тут же смягчил тон. – Но эти странности настораживают. И всё-таки попрошу Вас помнить о том, что времени осталось совсем немного, и пожалуйста, разузнайте всё!

Заверив клиента, что они сделают всё, что в их силах, Нахрапов положил трубку. «Что ещё можно разузнать об этом загадочном доме и, самое главное, у кого?», – думал частный детектив и понимал, что опять вляпался в дурную историю. Загадочный цикл в двенадцать лет не давал ему покоя. Да ещё это тревожное предчувствие неизбежного несчастья… Такое в его жизни уже случалось, и предчувствия его, к сожалению, не обманывали.

Пытаясь отогнать дурные мысли, Нахрапов решил покончить на сегодня с делами, выключил свет и запер двери офиса. Вечер был свободен, однако идти никуда не хотелось. Римма была занята, у Боброва дел тоже хватало, поэтому сыщик решил отправиться домой и пораньше лечь спать.

Так он и сделал.