Текст книги "Абхазия на рубеже веков (опыт понятийного анализа)"

Конструкция или деструкция?

Проведенный нами выше дискурс будет неполным, если мы не скажем о том, как современные эволюционные процессы влияют на структурные основы человеческого бытия. Тем более, что человек – не сторонний наблюдатель происходящих вокруг него событий, а активный их участник. Именно человек меняет социальный облик мира, в котором живет, и при этом меняется сам. Именно человек творит свой социальный мир, который в то же время творит и его самого.

Человек строит свой мир достаточно осознанно, преследуя определенную цель. Однако цель и результаты, достигаемые при этом, далеко не всегда совпадают. Имеется в виду следующее. Человек есть, пожалуй, единственное существо, способное создавать, творить. Но он не может строить, не ломая (не расщепляя) целостность природного вещества или целостность им же созданного социального мира.

Человек – не только творец, но и разрушитель. Разрушение-созидание – это двуединый процесс, имя которому – социальное бытие человека. Амбивалентность в деятельности человека часто делает его заложником своих деяний. Обрушившиеся на него сегодня социальные недуги – продукт и результат как раз таких деяний.

В этом контексте логично предположить, что переживаемый постсовременным миром кризис – это, прежде всего, кризис самого человека, его социальности и неспособность организовать свою жизнь в соответствии с естественными нормами окружающей среды.

Другим следствием происходящих сегодня в мире процессов стало также усложнение социальной дифференциации общества, появление еще более мелких групп вплоть до своего рода «атомарных частиц» – индивидов. Распадаются не только большие социальные общности (системы), но и различные социальные группы (классы, касты, слои и др.) внутри отдельной общности. Сегодня, к примеру, трудно говорить о пролетариате так, как о нем писал К. Маркс в «Манифесте Коммунистической партии» (1848 г.). Рабочий класс уже не выступает как носитель единой идеологии и как выразитель общих интересов – он разделен на многие переходные и маргинальные группы, интересы которых слабо связаны между собой.

Однако и небольшие объединения не могут считаться устойчивыми, поскольку со временем индивидуальные интересы входящих в них лиц все чаще берут верх над интересами групповыми. Индивид предпочитает сегодня быть свободным (независимым) не только от природы, но и от социальных уз (классовых, партийных, семейных и др.), которые чаще всего ограничивают свободу его действий. Он хочет быть самостоятельным, подчеркивая все больше свою индивидуальность, свою уникальность. И не хочет быть носителем лишь коллективной психологии, коллективного менталитета, коллективной воли.

Реальный социальный мир, который индивид застает как бы в «готовом» виде, не отвечает всем его требованиям и пожеланиям. Пытаясь уйти от него, он создает свою социальную нишу – свой микромир, в котором рассчитывает не столько на унаследованный, сколько на формируемый им самим социальный опыт. Это дает основание говорить об индивидуализации постсовременного общества, в котором индивид становится все более автономным существом и все чаще выступает от имени своего «Я».

Как пишет видный российский ученый Г.Г. Дилигенский, индивидуализация ведет к размыванию «традиционной модели группового человека, черпавшего свои мотивы и знания, нравственные нормы и мировоззренческие установки из относительно устойчивых групповых культур». Следствием этих процессов стали «такие тревожные явления, как десоциализация, усиление индивидуализма, уход в замкнутый мир адаптационных, потребительских и гедонистических ориентаций. Социальные нормы и интересы вытесняются из внутреннего мира индивида…» [2].

Однако бегство индивида из преднаходимого им вокруг себя социального мира приводит его к другому миру, в котором его индивидуальность проявляется еще меньше, а стремление к независимости (свободе) приводит к еще большей зависимости. Этот парадокс объясняется тем, что в новой социальной среде человек вынужден постоянно искать себя, самоутверждаться, формировать новые ценности индивидуального существования, приобретать новый опыт. Однако мир меняется быстрее, чем приобретаемый индивидом опыт. Опыт же предыдущих поколений в условиях разлома традиционных систем не исчерпывает всего объема необходимых в новых условиях знаний и навыков, а потому не может служить надежным гарантом успеха в его жизнедеятельности. Остается одно – меняться так же быстро, как меняется окружающий мир.

В этом контексте речь идет по существу о формировании нового человека. Но каким он будет, пока трудно сказать. Можно говорить лишь о том, каким он должен быть. И хотя это будет лишь нашим субъективным пониманием, оно все же способно внести свою лепту в процесс антропосоциогенеза – процесс, который не завершился и все еще продолжается. Протекая не без нашего участия, этот процесс все же нами не управляется, но мы можем влиять на него.

Самоопределение или самоидентификация!

Культурно-историческое время, современниками которого мы являемся, перешло не только в новое тысячелетие; судя по всему, время трансформируется в какую-то другую форму бытия с неясными пока социальными очертаниями и системой ценностных ориентаций. В таких условиях, когда старая форма жизни уже разрушена, а новая еще не сложилась, человек оказывается вне системы координат. Достойно жить и выживать в такой ситуации человеку не так-то просто – сделать это можно лишь в социуме достаточно определенном и упорядоченном. Поэтому ему приходится самоопределяться, т. е. конструировать свое социальное настоящее и будущее и проецировать его черты на себя.

Решение такой задачи требует от человека определения своих социальных (мировоззренческих, ценностных и др.) предпочтений: по-новому оценивать внешний мир и самого себя, по-новому отвечать на фундаментальные вопросы бытия: Кто Я? Каков смысл и ценность моего бытия? Какое место Я занимаю в системе мироздания? Какова моя миссия в жизни Универсума? Какую роль Я могу и должен играть в формировании своего жизнеустройства!

Казавшиеся туманными, подчас праздными, эти извечные философские вопросы сегодня вновь обрели вполне определенный, актуальный земной смысл и звучание. Более того, критическое переосмысление человеком своей культурно-цивилизационной идентичности становится сегодня одним из гарантов его выживания в современном социуме. Сохранение исторических перспектив этого выживания возможно лишь на базе нового мировоззрения, новой системы ценностных ориентаций и новой технологии жизнеобеспечения, а также на новых, адекватных текущим реалиям, адаптационных механизмах. Глубинное самопознание, включающее в себя понимание предельных основ бытия, должно стать доминантой социальной политики постсовременного общества.

Очевидно, что необходимость решения такой задачи вызвана спецификой текущего времени, когда находиться в стороне от магистральной линии исторического развития так называемым периферийным странам будет все труднее. Абхазии также предстоит войти в русло развития мировой цивилизации, по-новому осознать себя, найти свое место в новом формирующемся мироустройстве, свой путь в будущее. В контексте разворачивающихся в стране и вокруг нее геополитических и социокультурных процессов народ Абхазии может рассчитывать на историческую перспективу – социокультурное выживание – в том случае, если он глубоко осознал: Кто он есть на самом деле? Как он собирается жить в будущем?

Духовно самоопределиться нам, абхазам, возможно только в контексте происходящих вокруг нас, особенно на Кавказе, процессов. На исходе XX в. наш регион, как видно, вновь становится ареной выяснения геополитических притязаний ведущих стран мира. Следствием разыгрывающихся здесь этими странами «сценариев» стало начало процесса политико-правового разделения единого в экокультурном плане Кавказа на различные по своему политико-правовому статусу государства.

Можно было бы рассматривать этот процесс как повышение роли Кавказа в геополитике, как результат роста политического сознания народов кавказского сообщества, но, вероятнее всего, речь идет о разделении региона на сферы влияния внешних «игроков». И здесь могут быть предложены самые разнообразные формы будущего политического устройства Кавказа. Какая из них будет реализована и насколько будет выражать жизненные интересы коренных народов – задача, на решение которой должен быть нацелен весь наличный интеллектуальный потенциал сообщества.

Из многообразия возможных форм (моделей) политического устройства региона наиболее вероятными можно считать две: Кавказ становится суверенным субъектом культурно-исторической жизни и в качестве такового участвует в формировании своего социокультурного будущего [1]; Кавказ остается инертным материалом истории, провинцией какой-либо сверхдержавы с ее (а значит, не своим) будущим [2].

Более вероятным представляется сохранение геополитической и культурно-цивилизационной зависимости Кавказа. Правда, эта зависимость может быть выражена на другом уровне и в другой форме. Но при этом не следует недооценивать того, что процесс осознания себя народами кавказского сообщества уже идет.

Каковы будут последствия этих судьбоносных процессов – пока трудно предсказать. Они могут быть самыми неожиданными, в том числе драматичными, поскольку преследуемые коллективным социальным субъектом цели и достигаемые при этом результаты для отдельных участников, как свидетельствует историческая практика, не всегда совпадают, а порой, исключают друг друга.

Вместе с тем нарастающая динамика процессов социально-политического развития в регионе показывает, что самоосознание народами Кавказа своего сообщества лишь на политическом уровне (политическое самоопределение) оказалось недостаточным. Процесс самоопределения обретает исторические перспективы только в том случае, если он проходит на базе определенных социокультурных реалий. Потому столь важно формирование концептуального объяснения и постижения той культурно-исторической реальности, в которой находится сегодня Кавказ. Без общих, теоретически выверенных представлений о мире в целом и Кавказе в частности трудно понять суть региональной культурно-исторической конкретики, решать стоящие перед народами сообщества задачи, предвидеть направление развития и возможные последствия принимаемых решений, осмысленно ориентироваться во все более усложняющемся мире и конструктивно участвовать в формировании его (а значит, и своего) будущего.

Перед лицом этих сложных проблем мы пока мало в чем меняемся. Взять хотя бы наше собственное, исторически выработанное клише мышления, те интеллектуальные навыки и стиль рефлексирования, которые давно стали для нас традиционными, привычными и по отношению к которым нам так трудно перейти в оппозицию.

Готовы ли народы кавказского сообщества к таким поворотам судьбы, в частности к фундаментальному переосмыслению своего социокультурного «Я», как того требует время? Обладает ли вообще Кавказ своей социокультурной идентичностью или же его культурно-историческая самостийность исчерпывается биоэтноразнообразием, неким, если можно так выразиться, «экзотическим эффектом», с которым регион обычно и воспринимается внешним миром?

Такая задача, задача самоидентификации, со всей остротой встала сегодня и перед нами, абхазами, но готовы ли мы к ее решению? Готовы ли мы перед внешним миром со всей ответственностью сказать, кто мы есть на самом деле?

Рациональное осмысление абхазским этносом своей духовной субстанции как определенной культурно-исторической реальности (в форме логически выстроенных понятий, суждений, умозаключений) не стало еще привычным делом, новой традицией в развитии нашего национального самосознания. Для нас созерцательное отношение к внешнему миру и к самим себе предпочтительнее и удобнее, чем активно преобразующая познавательная деятельность.

Нам удобнее и привычнее изображать и объяснять объективную реальность, в том числе и себя, в категориях этики и эстетики, чем сухими и лаконичными понятиями теории познания, которая, выражаясь словами М. Бахтина, не стала еще «жанром» абхазской культуры.

По существу, наше национальное самосознание живет еще в своей собственной традиционной стихии, осуществляет свою деятельность в клише архаических форм и норм, находится как бы в себе; ему трудно абстрагироваться, дистанцироваться от самого себя, посмотреть на себя со стороны, стать объектом собственных познавательных интересов, анализа и критической оценки. Мы используем опыт ассоциативного мышления, нам чуждо мышление дискурсивное, саморефлексирование в европейском стиле (хотя элементы последнего в нашем самосознании, несомненно, имеются).

Иначе говоря, дух наш не привык погружаться в дебри бытия, осмысливать возможные пути и формы его самосовершенствования или заниматься культурно-историческим оформлением своего мироустройства. Удобным было для него оберегать и соблюдать вековые предписания «своего» мира, рассматривать его как нечто раз и навсегда данное. Переделывать, преобразовывать, совершенствовать его, тем более разрушать до основания и воссоздавать заново, как это происходит со многими народами других государств, в частности, России, абхазам еще не приходилось. Впрочем, в условиях традиционного общества, когда социальное будущее было в основном предопределено единообразием предшествующего развития, это и не было особенно нужно.

Теперь же ситуация радикально изменилась. Пожалуй, мы впервые столь остро начинаем осознавать потребность в духовном самоопределении, фундаментальном самопознании, обосновании исторической целесообразности нашего национального существования, в определении своей ценностной ориентации и новой мировоззренческой парадигмы.

Выполнение такой работы тем более важно, поскольку мы сегодня предстали перед международным сообществом в иной ипостаси, а инерция восприятия им нашего мира остается прежней. Мы должны переломить ситуацию, ибо нам небезразлично, что и как думает внешний мир о нас. Впрочем, не меньшее значение имеет для нас и то, что мы сами думаем о себе и мире, окружающем нас.

Примечания

1. Huntington P.S. The ungovernability of democracy? 11 Democracy in the 1990s. Vienna, 1994. N 6. January. P. 34.

2. Дилигенский Г.Г. В защиту человеческой индивидуальности // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 43.

Глава I
Абхазия в контексте постсовременных культурно-цивилизационных коллизий

§ 1. Внешний мир и особенности его трансформации

Ключевые понятия: Абхазия, мир, геополитика, противоречие, процесс, столкновение

Такие небольшие страны, как Абхазия, более зависимы от внешнего мира и менее способны влиять на него. Поэтому наш успех, равно как и неуспех, в достижении своей стратегической цели – сохранения национальной идентичности – во многом зависит от того, насколько мы адекватно осознаем свое место и роль в жизни целого мира, частью которого являемся; насколько объективно оцениваем происходящие вокруг нас процессы и основные тенденции в их развитии; насколько адекватны обстоятельствам времени наши действия. Важно не ошибиться в понимании основного вектора развития современного мира, в котором нам приходится обустраиваться.

Чтобы приобщиться к мировому сообществу в качестве равноправного субъекта, необходимо, в первую очередь, не только осознать себя (кто мы есть на самом деле), но и понять, что собой представляет внешний мир, с которым мы собираемся интегрироваться.

Формировать свое новое жизнеустройство, наполнять его смысловым и ценностным содержанием можно на основе собственного культурно-исторического опыта, но с учетом тех базовых принципов и правовых норм, по которым организован и развивается остальной мир. Другого пути национального выживания нам просто не дано.

Коль скоро безопасность Абхазии во многом зависит от внешнего мира, то нам следует заинтересовать его в нашем национальном существовании. Думается, добиться этого возможно в том случае, если существование Абхазии как суверенного государства будет иметь достаточно позитивный смысл и для них.

Это значит, что мы должны преподнести себя внешнему миру так, чтобы ему было выгоднее строить отношения с Абхазией как с равноправным партнером, нежели как с пассивным объектом своего воздействия. Важно продемонстрировать, что стать таким партнером нам вполне по силам. Для этого необходимо, прежде всего, так организовать свою жизнь, чтобы быть в состоянии самим на правовой основе строить и поддерживать социальный порядок, эффективно управлять процессами своего внутреннего развития. Не решив задач внутрисоциального обустройства, вряд ли можно предстать перед внешним миром серьезным партнером.

Партнерские отношения с Россией, Грузией, Турцией и со странами Запада возможны на основе четкого понимания того, что представляет собой каждый из них и что представляем собой мы сами. Путь достойного взаимодействия с более сильными партнерами в условиях, когда правовые основы сосуществования стран и народов серьезно расшатаны [1], для нас непривычный, поэтому и нелегкий. Тем не менее другого пути самосохранения у нас нет.

В последнее время в мире произошли разительные перемены. Общий мировой порядок, сложившийся после Второй мировой войны и казавшийся долгие годы незыблемым и окончательным, на рубеже столетий претерпел неожиданные изменения. Одни государства (СССР, Югославия, Чехословакия и др.) распались, прекратив свое существование, а на их прежних территориях образовались новые государства (Россия, Украина, Казахстан, Черногория, Сербия, Чехия, Словакия и др.). Другие же государства, ранее расколотые, напротив, объединились (например, Германия). Изменились межгосударственные границы, территория и численный состав населения многих стран. И все это вопреки требованиям правовых норм и конвенций [2], принятых, в частности, ООН и европейским сообществом.

Вследствие этих изменений не стало Восточного военно-политического блока («Варшавский договор») – одного из двух, наряду с Западным блоком (НАТО). Противостояние между ними, несомненно, несло в себе угрозу человечеству, но в то же время поддерживало баланс сил в мире и определенный порядок в нем.

С прекращением существования Восточного блока мир перестал быть биполярным и теперь воспринимается как однополярный, во главе с США. Можно было бы рассматривать образование однополярного мира как выражение наступившего единства человечества и преодоления им своей былой расколотости, как окончание эпохи «холодной войны» и переход к стабильному и безопасному социальному развитию.

Однако единым мир так и не стал: война не перестала сопутствовать человечеству, она лишь перестала быть «холодной», о чем свидетельствуют события – и не только на Кавказе. Жизнь на планете не стала более стабильной и безопасной. Напротив, борьба за новый передел мира, новые сферы влияния между ведущими странами еще более обострилась, что сделало человеческую жизнь менее стабильной и менее безопасной.

Сразу же после распада Восточного блока началось формирование «нового мирового порядка» по модели США, преследующих главным образом собственные интересы. Проводимый ими сегодня внешнеполитический курс недвусмысленно дает понять, что после распада СССР США рассматривают себя единственной в мире сверхдержавой и носителем глобальных геополитических интересов, считая при этом интересы других держав лишь региональными.

Политика, проводимая сегодня США, оказалась явно не по душе другим ведущим странам мира, в первую очередь Китаю, Японии, Индии, России и др., выступающим за многополярный мир. За исключением, пожалуй, Великобритании и еще нескольких стран, мало кто сегодня разделяет и поддерживает геополитические амбиции США. Даже в Европе им трудно рассчитывать на былую безоговорочную поддержку, что показала война в Ираке. Но реально противостоять США и сдерживать их экспансию на планете могут лишь страны Дальневосточного региона (далее – ДВР), которые, вступив на путь динамичного развития, весьма интенсивно наращивают свой экономический и военно-политический потенциал.

Такой динамизм в развитии не может не беспокоить США, но пока они бессильны помешать росту экономик ДВР. Более того, сегодня США стали явно уступать им в темпах роста и по другим важнейшим показателям.

Для нас важно подчеркнуть специфику развития стран Дальневосточного региона (Япония, Китай, Южная Корея, Сингапур, Малайзия, Гонконг, Тайвань, Таиланд, Индонезия и др.). Модель развития этих стран существенно отличается от западной. Если западная модель основывается на экономических ценностях [3], то модель дальневосточных стран – культурных ценностях.

Разные модели дают разные результаты. Если в развитии стран Запада, особенно США, в последнее время просматривается определенное замедление, а то и спад, то применительно к Дальневосточному региону, напротив, – подъем. Странам Запада, в том числе США, становится все труднее конкурировать со странами ДВР.

Не менее важно здесь и другое: добиться такого экономического эффекта странам ДВР удалось путем ускоренной модернизации с опорой на свою культурную генерацию. Поэтому модернизация в каждой из этих стран не привела к вестернизации, как это происходит в других регионах. Напротив, в контексте такой формы модернизации собственные культурные ценности стали играть в жизни этих обществ еще более важную роль [4] и «работать» на экономический прогресс. В свою очередь именно культурная общность стала здесь той доминантой, на базе которой происходит дальнейшая интеграция Дальневосточного региона. Следует отметить, что интегрирование стран и народов на базе культурно-цивилизационной идентичности наблюдается сегодня и в других регионах мира.

Развитие стран ДВР дает основание говорить о формировании нового блока, который не скрывает своего противопоставления Западу. Это значит, что традиционное противостояние между Востоком и Западом, по существу, сохраняется, меняется лишь состав «фигурантов». Причем характер этого противостояния не столько идеологический, сколько культурно-цивилизационный, что гораздо более фундаментально, чем противостояние в недавнем прошлом между западным либерализмом и восточным коммунизмом.