Текст книги "Абхазия на рубеже веков (опыт понятийного анализа)"

Примечания

1. Хабермас Ю. Спор о прошлом и будущем международного права. Переход от национального к постнациональному контексту И Вопросы философии. 2004. № 3. С. 12–18.

2. Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе от 1 августа 1975 г. Статья IV: Территориальная целостность государств // Международное право в документах. М., 2000. С. 27.

3. В связи с этим профессор Гарвардского университета (США) С. Хантингтон отмечает: «Модернизация, напротив, усиливает эти культуры и сокращает относительное влияние Запада. На фундаментальном уровне мир становится более современным и менее западным» (Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2005. С. 112).

4. Там же.

5. Пригожий И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М., 1986; Моисеев Н.Н. Судьба цивилизации. Путь разума. М., 2000.

6. Дилигенский Г.Г. «Конец истории» или смена цивилизации? И Вопросы философии. 1991. № 3. С. 29.

7. Там же. С. 30.

8. Кулиев Г. Геополитические коллизии Кавказа // Центральная Азия и Кавказ. 1999. № 4. С. 23–29.

9. Тем ботов А. К. Как сохранить биоразнообразие горного Кавказа // Вестник РАН. 1998. Т. 68 (№ 8). С. 741–745.

10. ТемботовА.К, Темботова Ф.А., Тхагапсоев X.Г. Концептуальная модель интеграции фундаментальной науки и образования по горной экологии // Биологическое разнообразие Кавказа. Труды 1-й региональной конференции. Сухум, 2000. С. 14–25.

11. Культурное своеобразие может быть выражено через поведенческую модель человека. Рассмотрение этой модели здесь увело бы нас в сторону от предмета анализа.

12. Тишков В.А. Реквием по этносу. М., 2003.

13. Разумеется, были и такие низшие слои, представители которых не привлекались к важным общественным делам. Речь идет о тех, кто имел право на ношение оружия и обеспечивал безопасность общества от возможных угроз. Они пользовались определенными привилегиями и занимали в обществе примерно такое же положение, какое занимали граждане древнегреческого полиса.

14. В связи с этим уместно вспомнить слова английского разведчика Дж. Ст. Белла, побывавшего на Кавказе в первой половине XIX столетия: «Что же должно быть показателем совершенства системы общественного устройства? – безопасность граждан, степень их благополучия, не так ли? На Кавказе такие порядки, системы управления, какие не встретишь нигде в мире. Население не обременено налогами, у них нет регулярной армии, ни судей, ни прокуроров, ни заключенных. Полиция и тюрьмы тоже отсутствуют. Образ жизни этих людей в общественных местах безупречен, они сами определяют границы своей свободы» (Белл Дж. Cm. Письма о пребывании в Черкесии в 1837, 1838 и 1839 гг. Лондон. Письмо XXXI // Роль неофициальной дипломатии в миротворческом процессе. Ирвайн (США), 1999. С. 74.

15. Подтверждением такой сращенности горного этноса со своей родной землей могут служить многочисленные факты. Так, например, во время и после русско-кавказской войны при насильственном выселении горцев последние брали с собой вместе с уносимым скарбом горсть родной земли, которую сыпали в могилу при захоронении усопшего на новом месте поселения. Или другой пример. У горцев еще сегодня соблюдается обычай захоронения умершего на земле предков, где бы он ни жил в последние годы. Вечный покой здесь мыслится только на родной земле. Этот обычай сохранился и у грузин: проживавшие в Абхазии грузины везли своих покойников на захоронение, как правило, на территорию собственно Грузии. Это является косвенным показателем того, что многие грузины не считают территорию Абхазии своей родной землей.

16. Впрочем, такой социальный опыт не представляет сугубо кавказское явление, он характерен для всех горных цивилизаций.

17. Тшгапсоев Х.Г. О кавказской культурной общности II Вестник РАН. 1999. Т. 69. С. 130–134; Шадже А.Ю. Феномен кавказской идентичности И Научная мысль Кавказа. 2002. № 1. С. 36–45.

18. Дамениа О.Н. Конфликты на Кавказе: проблемы и перспективы их урегулирования // Кавказ, ЕС и Россия: проблемы стабильности. М., 2004. С. 62.

19. Кстати, осознание кавказской идентичности лучше, чем на самом Кавказе, сохранилось в самосознании кавказской диаспоры в странах Ближнего Востока.

Глава II
Абхазия в конфликтном пространстве

§ 1. Из предыстории войны

Ключевые понятия: Абхазия, Грузия, Россия, политика, идеология, безопасность, интересы, конфликт, трансформация.

Слово о том, что «Абхазия есть часть Грузии». Надобность в такой мифологеме, ставшей доминантной в структуре самосознания грузин, возникла в грузинском обществе, особенно среди элиты, еще во второй половине XIX столетия в связи со сложившейся тогда геополитической ситуацией в регионе. В то время, как известно, завершилась одна из самых продолжительных в истории человечества войн – русско-кавказская. Последствия этой войны оказались катастрофическими для многих народов Кавказа, в том числе абхазского. Территория Абхазии, особенно ее прибрежная часть, почти опустела [1].

После решения задачи покорения Кавказа перед Российской империей встала новая задача – освоить его территорию, в том числе и Абхазию, занимавшую важное стратегическое положение. Попытки метрополии заселить опустевшую территорию своими подданными – этническими русскими (казаками) – успеха не возымели из-за неприспособленности последних к горно-климатическим условиям Абхазии.

Грузия не преминула воспользоваться такой ситуацией. Пользуясь лояльностью к ней Российской империи за поддержку военной политики на Кавказе, она решила участвовать в демографическом освоении абхазской территории. Одним из наиболее актуальных вопросов, обсуждавшихся в то время в грузинском обществе, был вопрос о том, кем заселить Абхазию [2]. Ответ не заставил себя долго ждать: вскоре началось массовое переселение грузин, главным образом мегрелов, резко изменивших этнодемографическую ситуацию в Абхазии [3].

Этнонациональный смысл мифологемы «Абхазия есть часть Грузии» достаточно очевиден. Хотя Грузия активно поддерживала российскую политику на Кавказе, ее не переставало серьезно беспокоить стремительное продвижение России на Южный Кавказ.

Чтобы спасти себя от частых и разорительных нашествий со стороны Султанской Турции, Сасанидского Ирана и северокавказских (дагестанских) народов, Грузия долго и настойчиво добивалась российского покровительства. Однако институт российского патроната, которого она, в конце концов, добилась, не избавил ее от коллективного (этнического) страха перед новой угрозой, ассоциировавшейся в грузинском обществе теперь уже с самой Россией. Российская угроза виделась грузинскому обществу не столько в военно-политической, сколько в культурной мощи метрополии, перед которой Грузия ощущала себя весьма уязвимой.

Амбивалентность характера российско-грузинских взаимоотношений явилась основой формирования оппозиции «Грузия – Россия», которая часто давала о себе знать, особенно в переломные моменты российской истории. Именно в контексте этой оппозиции и родилась мифологема: «Абхазия – часть Грузии», которой грузинские власти и по сей день традиционно пользуются в качестве идеологического щита.

Для Грузии эта мифологема имела и геополитический, и гео-ресурсный подтекст. Кавказ, как известно, труднопроходимая естественная крепость на важном участке евразийской территории. Здесь имеются лишь три коммуникационные артерии, соединяющие Север и Юг, Запад и Восток. Одна из них, и, пожалуй, наиболее удобная, проходит через Абхазию. Именно через нее поддерживались активные контакты между Россией, Грузией, Арменией, Турцией и другими странами. К тому же Абхазия как субтропический регион богата природным потенциалом. Поэтому каждая из заинтересованных стран стремилась закрепиться на ее территории.

Определив место Абхазии в своей национальной стратегии, Грузия не только не достигла преследовавшейся при этом цели, но и создала себе новые проблемы. Главная из них – это проблема самой Абхазии, которая из разряда дружественной страны была переведена во враждебную.

На протяжении многих веков Абхазия была лояльна к Грузии, поддерживала с ней добрососедские отношения и играла позитивную роль в ее истории. Да и Грузия не отличалась враждебностью к Абхазии и не вынашивала по отношению к ней каких-то эгоистических планов. Свидетельством таких взаимоотношений является, в частности, положительный образ друг друга, который до недавнего времени (до XX в.) присутствовал в сознании абхазов и грузин. Очевидно, что и Абхазии, и Грузии выгоднее было бы придерживаться исторически сложившейся традиции добрососедства и не враждовать.

Однако история, как известно, не терпит сослагательного наклонения и не всегда следует логике здравого смысла. Мыслящей элите грузинского общества до сих пор так и не удалось понять и убедительно объяснить остальным, почему Абхазия стала враждебной Грузии? Вместо скрупулезного анализа истории и извлечения из нее надлежащих уроков, как того требовалось, элита растрачивала свой интеллектуальный потенциал на разного рода измышления типа: «Абхазия – часть Грузии», «абхазы – агенты Кремля» и т. и., которые по существу ничего не объясняют и служат лишь идеологическим штампом, рассчитанным на потребу массового сознания. Превращаясь в доминантный элемент массового сознания, эти мифологемы стали труднопреодолимым барьером на пути постижения грузинским общественным сознанием истинного феномена Абхазии.

Можно сказать, что «Слово» («Абхазия есть часть Грузии») явилось поворотным пунктом в абхазо-грузинских взаимоотношениях. Оно возымело действие не только в форме массового переселения грузин в Абхазию. Само переселение, как таковое, было частью грузинской политики в Абхазии, политики, цель и задачи которой всегда хорошо просматривались, особенно в переломные моменты истории. Одним из таких моментов стал распад Российской империи в начале прошлого столетия и, вслед за этим, движение за создание своей государственности входившими в ее состав народами. У народов Кавказа этот процесс характеризовался особенной динамичностью и остротой, особенно у абхазов и грузин. Причем это движение в Абхазии началось даже раньше, чем в Грузии [4].

Формировавшиеся государства (Абхазия и Грузия) были независимыми и равноправными партнерами с «добрососедскими отношениями» [5]. Однако вскоре (июнь 1918 г.) Грузия совершает военную оккупацию Абхазии с целью ее аннексирования. Война, которая длилась почти три года, была проиграна Грузией. За это время на территории бывшей империи многое изменилось: Россия стала советской, и по всей стране шло «триумфальное шествие советской власти» (В.И. Ленин).

Учитывая новую политическую ситуацию, Абхазия, изгнав оккупационные войска со своей территории, в марте 1921 г. провозгласила себя независимой республикой (Советская Социалистическая Республика Абхазия; далее – ССР Абхазия). Но уже в конце того же года, под давлением только что сформировавшегося советского союзного центра, Абхазии пришлось заключить с Грузией союзнический договор. По этому договору Абхазия сохраняла равносубъектность в государственно-правовых отношениях, в том числе и в отношениях с Грузией. Однако спустя 10 лет договор был административным путем денонсирован. В 1931 г. ССР Абхазия была преобразована в АССР и включена в состав Грузинской ССР. Изменение административно-территориального статуса превратило Абхазию в объект грузинской политики.

Суть этой политики состояла в «огрузинивании» Абхазии, подтверждением чему могут служить не только две войны (1918–1921 и 1992–1993 гг.), развязанные Грузией против Абхазии, но и те мероприятия, которые проводились грузинскими правящими кругами на протяжении всего советского времени. Это, прежде всего, политические репрессии 30—40-х годов, закрытие абхазских школ и введение обучения на грузинском языке, перевод абхазской письменности на грузинскую графическую основу, организованное переселение грузин в Абхазию, замена абхазских топонимов грузинскими, создание различных квазиисторических «учений» и «теорий», призванных обосновать различные идеи о том, что «Абхазия – часть Грузии», «абхазы – одно из картвельских племен», «абхазский язык – диалект грузинского языка» и т. д. и т. и. [6]

Политика, проводившаяся грузинскими властями в Абхазии, постоянно подпитывала рост протестных настроений в абхазском обществе. Неоднократно (1931, 1956, 1965, 1967, 1978, 1989 гг.) проводились многотысячные митинги абхазского народа с требованием выхода Абхазии из состава Грузинской ССР и присоединения к России. Если нараставшее абхазо-грузинское противостояние и не доходило до столкновений, то только благодаря союзному государству – Центру, являвшемуся для грузинских властей сдерживающим фактором. Но как только государственные устои СССР стали расшатываться, Грузия тут же прибегла к силовым действиям в отношении Абхазии, закончившимся в июле 1989 г. массовым вооруженным столкновением. Прекращение существования Союза ССР и вовсе развязало руки Грузии, которая начала действовать в Абхазии по своему политическому сценарию.

Один из уроков, который можно извлечь из опыта абхазо-грузинских взаимоотношений прошлого столетия, состоит в том, что независимая Грузия – это угроза безопасности Абхазии. Такой вывод лишний раз подтверждают развернувшиеся в начале 90-х годов и в августе 2008 г. трагические события на Южном Кавказе.

Масштабные и глубокие социально-политические потрясения, начавшиеся в конце прошлого столетия, явились своеобразным повторением событий его начала, только на более высоком уровне – на новом витке исторической спирали.

Распад Союза означал не что иное, как избавление входивших в него республик от опеки былой советской системы. Освободившиеся от нее республики оказались вне политического и правового поля, что требовало немедленного восполнения этого вакуума. Началось спешное движение бывших советских республик (союзных, автономных и др.) за создание своих национальных (этнических) государственных образований, но уже на постсоветском пространстве.

Чтобы удерживать разбушевавшуюся стихию «суверенизации» хотя бы в каких-то правовых рамках и не дать ситуации выйти из-под контроля, международное сообщество предпринимало экстренные меры. Пытаясь не отставать от стремительно развивавшихся событий, оно сразу же признало 15 бывших союзных республик, в том числе и Грузию, в качестве суверенных государств. Но на этом движение других советских (автономных) республик за свою независимость не прекратилось. Однако ни международное сообщество, ни сами государства, в которых шло это движение, не могли предложить какой-либо новой формы самоопределения, кроме пресловутой модели советской автономии.

Ситуация усугублялась не только «двойным стандартом», которым руководствовалось международное сообщество, но и остротой и многообразием противоречий, вскрывшихся во взаимоотношениях бывших советских народов. В отсутствие правовой базы инструментом разрешения противоречий, как правило, становятся силовые действия. Именно по такому сценарию стали развиваться события на рубеже 80—90-х годов прошлого века, в том числе и в Грузии.

Образование независимой Грузии происходило на этнической основе как идеологической доминанте. Правовым выражением этой доминанты явилось движение от фактического федерализма к унитаризму, к созданию моноэтничного грузинского государства.

Еще в составе СССР высшим руководством Грузии были предприняты действия, направленные на ликвидацию автономных образований в составе Грузинской ССР. Так, в конце 80-х годов Парламент Грузии в одностороннем порядке принимает решения, которые игнорировали политико-правовые основы взаимоотношений Абхазии и Грузии и по существу вели к упразднению абхазской автономии. Ответной реакцией явились действия Абхазии и Южной Осетии по укреплению своей государственности и обеспечению безопасности. Именно такие цели преследовал Верховный Совет Абхазской АССР, принявший 25 августа 1990 г. Декларацию о государственном суверенитете Абхазии.

После прекращения существования СССР политические действия Грузии по укреплению унитаризма еще более усилились. В начале 1992 г. Военный совет Грузии, пришедший к власти путем вооруженного переворота, отменил действовавшую тогда Конституцию Грузинской ССР 1978 г. и восстановил Конституцию Демократической Республики Грузия 1921 г., в которой Абхазская АССР как субъект государственно-правовых отношений не предусматривалась. Грузинская ССР прекратила свое существование. Новое самопровозглашенное грузинское государство в одностороннем порядке прервало правовые взаимоотношения с Абхазией, лишив ее тем самым государственно-правовой определенности. Конституция Абхазской АССР 1978 г., в связи с отменой Конституций СССР и Грузинской ССР, также утратила свою юридическую силу.

Чтобы разрешить правовую неопределенность, Верховный Совет Абхазской АССР 23 июля 1992 г. восстановил действие Конституции Абхазии 1925 г. и предложил Грузии вступить в переговоры по вопросу о восстановлении государственно-правовых взаимоотношений. Другого пути мирного решения возникших в правовом поле проблем в тех условиях просто не было.

Однако власти Грузии думали иначе; они предпочли силовой вариант решения абхазской проблемы [7]. Впрочем, так думали не только власти Грузии.

§ 2. Военная стадия конфликта и ее политические последствия

Ключевые понятия: Абхазия, Грузия, конфликт, война, последствие

В тот день (14 августа 1992 г.), когда на обсуждение сессии абхазского Парламента был вынесен проект федеративного договора с Грузией, грузинские войска вероломно вторглись в Абхазию и оккупировали значительную и стратегически важную часть ее территории. Правда, вторгшиеся в Абхазию вооруженные силы трудно было назвать войсками в обычном смысле слова. Тогда Грузия еще не располагала сколько-нибудь обученной и подготовленной регулярной армией – ее функции выполняли вооруженные формирования, самочинно созданные в то время различными партиями, политическими движениями. Состояли они, главным образом, из криминальных группировок и маргинальных элементов. Но к началу войны такие формирования были хорошо вооружены: по Ташкентскому соглашению 1992 г. Грузии было передано большое количество военной техники, вооружения, включая и авиацию [8]. Тем не менее уровень военной подготовки в формированиях был слабый, и говорить о ведении «боевых действий» и «решении» серьезных военно-политических задач не приходилось – боевики могли лишь грабить, насиловать и убивать мирное население, разрушать и сжигать объекты хозяйственного и культурного назначения.

Отдавая себе отчет в низкой боеспособности своей армии, грузинские власти приложили немало усилий, чтобы расколоть абхазское общество по этническому признаку и превратить этнополитическую войну в войну гражданскую – и во многом им удалось это сделать. Разделились не только абхазы и грузины, но и остальная часть населения Абхазии. Следствием этих усилий стало то, что воевали между собой не регулярные войска, а гражданское население Абхазии, мирные люди, которые хорошо знали друг друга, были соседями, близкими родственниками, сослуживцами по работе, приятелями по жизни. Это придало войне особо жестокий характер.

Война не была выбором народа Абхазии – она была навязана. Из своих зловещих планов – уничтожение и истребление всего негрузинского в Абхазии – агрессор не делал никаких секретов и действовал решительно. Опираясь на свое многократное превосходство в живой силе и боевой технике, заручившись поддержкой стран Запада и российского руководства, будучи уверенными в успехе, правящие силы Грузии устроили на виду у международного сообщества настоящий геноцид абхазского народа. В связи с этим достаточно вспомнить телеобращение главнокомандующего грузинскими вооруженными силами в Абхазии Г. Каркарашвили, в котором говорилось: «У нас хватит сил, чтобы наказать весь Северный Кавказ. Отдан приказ, пленных не брать… Если из общей численности погибнет сто тысяч грузин, то из ваших погибнут все девяносто семь тысяч, если будут поддерживать решение Ардзинба. Хочу дать совет Ардзинба – пусть он сделает так, чтобы абхазская нация не осталась без потомков…» [9]. Позже президент Грузии Э.А. Шеварднадзе назвал Каркарашвили «сдержанным молодым человеком с рыцарским мышлением» (!) и назначил его министром обороны Грузии [10].

Или другой пример. Бывший государственный министр Грузии по Абхазии Г. Хайндрава в интервью, данном в оккупированном Сухуме и опубликованном в апреле 1993 г., говорил корреспонденту французской газеты “Le Monde Diplomatique” следующее: «…абхазов всего 80 тысяч, что означает, что мы можем легко и полностью уничтожить генетический фонд их нации путем убийства 15 тысяч их молодежи. И мы вполне способны на это» [и].

Такие высказывания были отнюдь не случайными: они звучали в унисон с общей политической установкой грузинских властей. Оккупировав Абхазию, Шеварднадзе заявил: «Теперь мы можем сказать, что грузинская власть установлена на всей территории республики» [12]. Еще более цинично выглядело обращение Госсовета Грузии к абхазскому народу, в котором, в частности, говорилось: «Дорогие абхазские братья и сестры!.. Лучшего времени для переговоров, достижения согласия, чем нынешнее, давно не было» [13]. Смысл такого «призыва», точнее, грубого вызова, брошенного грузинскими властями абхазскому народу, был предельно прост и ясен – продолжение геноцида абхазского народа.

В этих условиях не оставалось ничего другого, кроме как оказать сопротивление агрессору, ибо отступать было некуда; у народа не было другого ни физического, ни духовного пространства, ни пространства маневра. Аффект отчаяния и безысходности, охвативший народ, предельно мобилизовал его жизненную энергию, накалил и ожесточил внутреннее состояние, привел в движение дремавшие в нем физические и духовные силы, многократно увеличивая силу его боевого духа.

Сопротивление, оказанное абхазским народом агрессору, было его ответом на этот вызов. Несмотря на все перипетии судьбы, деформации общественной жизни, которым подвергался в последние столетия народ, он не только выдержал выпавшее на его долю историческое испытание, но и сохранил свою жизнестойкость. Оказавшись лицом к лицу со смертью – вечным небытием, которое несла ему война, – разве не мог народ не дрогнуть, не встать на колени и не согласиться жить на условиях врага? Но, оказывается, былая нравственная максима еще жива в подсознании народа, потому он не мог согласиться жить любым способом, лишь бы жить!

Оценив ситуацию, он предпочел смерть, но «смерть со славой», ибо для него честь превыше всего, даже самой жизни! В каких-то глубинных пластах своего бытия абхазский народ сохранил себя, свою духовность, что, в конечном итоге, предопределило успех его действий накануне и во время войны. Именно духовная сила народа, а не физиологический инстинкт самосохранения, сыграла решающую роль в смертельной схватке с врагом, который нес ему смерть и разрушение. Именно высота духа народа помогла ему осознать нависшую над ним угрозу этнической смерти, свою историческую ответственность. Не сомневаясь, вступать ему или нет в бой с агрессором, не имея ни вооружения, ни военной структуры, ни оформленной и эффективно действующей системы своей государственности, он принял бой.

Разумеется, призывы руководства Абхазии к сопротивлению были, и они, несомненно, сыграли свою роль, в частности вечером 14 августа 1992 г. Но они были лишь призывами – не более, так как народ уже вступил в бой, уже лилась кровь и велась хроника боевых действий. Мобилизующее начало у народа было, но не оно определяло и решало его действия в условиях войны. Сопротивляться агрессии, по сути, явилось решением самого народа, действовавшего не столько в силу непреложности приказов и правовых установок «сверху», сколько по своей внутренней нравственной воле. Ведь абхазской государственности как таковой, повторяю, еще не было. Народу приходилось воевать с агрессором и одновременно создавать государственность, и, кстати, еще долго предстоит строить и совершенствовать ее.