Электронная библиотека » Олег Дамениа » » онлайн чтение - страница 13


  • Текст добавлен: 13 июля 2015, 23:30


Автор книги: Олег Дамениа


Жанр: Культурология, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Еще раз об оппозиции «Мы» – «Они»

Выше уже отмечалось, что схема самоидентификации по линии «Мы» – «Они» вполне применима и к описанию абхазо-грузинских взаимоотношений. Абхазы осознают себя как «Мы», а грузин – как «Они». Точно так же грузины осознают себя как «Мы», а абхазов – «Они».

При этом важно иметь в виду, что в форме «Мы» всегда выступает один и тот же самоидентифицирующийся субъект (народ, общность и т. д.), в то время как под формой «Они» могут подразумеваться разные идентифицируемые народы. Так, скажем, для абхазов «Они» – это не только грузины, но и другие народы, с которыми им приходится поддерживать те или иные отношения. В силу этого обстоятельства получается, что не все народы, страны и т. д., выступающие в форме «Они», равноценны с точки зрения базовых интересов самоидентифицирующегося субъекта. С одними из них («Они») субъект идентификации поддерживает толерантные отношения, с другими – враждебные. Причем эта неравноценность идентифицируемых народов («Они») исторически меняется. Так, например, Султанская Турция, Сасанидский Иран и Российская империя для Грузии – это «Они», с которыми Грузия поддерживала разные отношения. Если первые две империи осознавались грузинским обществом как источник постоянной угрозы их безопасности, то Российская империя – как историческая перспектива, условие самосохранения. Так было в XVII, XVIII и XIX вв. В XX в. ситуация изменилась. Россия становится для Грузии главной оппонирующей (враждебной) силой, а Абхазия – инструментом этой силы. Теперь Грузия видит свою историческую перспективу в лице других «Они» – США, Западной Европы и др.

Если рассматривать Абхазию в этом ракурсе, то выявляется иная картина. Во время русско-кавказской войны Абхазия находилась в оппозиции к России. Следы этой оппозиции просматриваются еще и в наше время в самосознании части абхазской диаспоры за рубежом. Грузия же тогда не воспринималась абхазским обществом негативно. В XX столетии ситуация изменилась. В самосознании народа Абхазии Россия и Грузия рокировались – Россия стала восприниматься положительно, а Грузия – негативно. Такие же изменения наблюдаются и в самосознании другой части зарубежной абхазской диаспоры. Впрочем, наличие враждебной внешней силы может играть и часто играет положительную роль, выступая консолидирующим и мобилизующим фактором, побуждающим общество к активным действиям по обеспечению безопасности и наращиванию своей социальной дееспособности.

В контексте оппозиции «Мы» – «Они» нетрудно заметить, что Абхазия и Грузия – это не просто две различные и взаимообособленные социокультурные общности, действующие в интересах своих базовых потребностей. С начала XX столетия Абхазия и Грузия – оппонирующие друг другу социокультурные общности, каждая из которых воспринимает другую в негативном образе – «врага».

Абхазским обществом Грузия воспринимается как источник угрозы его безопасности, а для грузинского общества Абхазия – инструмент «третьей силы» (России). Это, несомненно, служит серьезным препятствием на пути урегулирования конфликта. Причем трудно рассчитывать на то, что такие представления сторон друг о друге претерпят в ближайшее время какие-либо существенные изменения. Для таких изменений необходимы, в первую очередь, изменения самой реальности, в условиях которой стороны могли бы продолжать взаимодействовать.

§ 6. Проблемы и перспективы абхазо-грузинского урегулирования

Ключевые понятия: конфликт, урегулирование, модель, процесс, актор, взаимодействие, интересы, баланс

О правовой ситуации

Хотя Абхазия уже признана рядом государств (Россией, Никарагуа, Венесуэлой, Республикой Науру), абхазо-грузинский конфликт остается неурегулированным. Судя по всему, Грузия и впредь будет претендовать на Абхазию. Иначе говоря, нет оснований думать, что в ближайшее время Грузия признает независимость Абхазии. Поэтому актуальность проблематики абхазо-грузинского урегулирования сохранится и в будущем.

Как уже отмечалось, с февраля 1992 г. во взаимоотношениях Абхазии и Грузии образовался правовой вакуум. Именно тогда Военный Совет Грузии, пришедший к власти путем переворота, отменил Конституцию Грузинской ССР 1978 г., в которой правовой статус Абхазии определялся как «автономная республика в составе ГССР», и восстановил Конституцию Грузинской Демократической Республики 1921 г., в которой Абхазия как субъект государственно-правовых отношений вообще не предусматривалась. В связи с прекращением существования СССР и ГССР Конституция Абхазской АССР 1978 г. утратила свою юридическую силу, что и прервало государственно-правовые взаимоотношения Абхазии и Грузии. Причем сама Грузия в одностороннем порядке прервала отношение с Абхазией, повергнув ее тем самым в состояние правовой неопределенности. Перед Абхазией остро встала задача правового самоопределения.

С этой целью в июле 1992 г. Верховный Совет Абхазской АССР восстановил Конституцию ССР Абхазии 1925 г., а в ноябре 1994 г. принял новую Конституцию, провозгласившую Абхазию суверенной демократической и правовой республикой. При этом ни в Конституции Республики Абхазия, ни в Конституции Республики Грузия не оговаривался характер государственно-правовых взаимоотношений Абхазии и Грузии. Восстановление государственно-правовых взаимоотношений Абхазии и Грузии рассматривалось в качестве «предмета обсуждения» на переговорном процессе, начавшемся сразу же после прекращения боевых действий.

Однако за последующие 15 лет участникам переговорного процесса так и не удалось выработать какой-либо взаимоприемлемой политико-правовой формулы, которая могла бы, хоть в какой-то степени, восполнить сохранявшийся правовой пробел и урегулировать взаимоотношения сторон. Абхазия и Грузия оставались de facto независимыми друг от друга странами. Неурегулированность отношений между ними являлась источником политической напряженности и серьезной угрозой безопасности в регионе.

О дефиниции понятия «урегулирование»

Очевидно, что среди исторических задач, решавшихся Абхазией и Грузией после войны, урегулирование конфликта занимало одно из ключевых мест. Очевидно также и то, что единственным путем, который вел к урегулированию, был диалог. В урегулировании диалог альтернативы не имеет, ибо само понятие мыслимо только в контексте ненасилия. Насильственное урегулирование есть лишь квази– или псевдоурегулирование.

Диалог как универсальный инструмент урегулирования возможен лишь тогда, когда участники понимают друг друга. Достичь взаимопонимания стороны могут, лишь говоря на одном языке, т. е. одинаково понимая содержание ключевых понятий (понятийного аппарата), посредством которых осмысливается предмет диалога. Поэтому от языка, которым пользуются участники диалога, во многом зависит, как мыслится конфликт, через какие языковые смыслы и категории выражаются возможные пути его урегулирования.

На языковой аспект абхазо-грузинского конфликта и его урегулирование не всегда, к сожалению, обращается должное внимание. А между тем разное толкование одних и тех же понятий часто усугубляет и без того непростую ситуацию. В связи с этим следует обратить внимание, прежде всего, на само понятие «урегулирование», которое по-разному трактуется в переговорном процессе. Представители официальной конъюнктуры часто пользуются понятием «урегулирование», в то время как представители академических кругов – понятием «трансформация». Рассмотрим эти подходы более подробно.

1. Для официальной конъюнктуры, подверженной административному стилю мышления, урегулирование – это, главным образом, принятие официальными лицами разового политического решения и претворение его в жизнь. И если такого решения нет, то говорится об отсутствии в переговорном процессе прогресса (перспективы). Между тем накопленный в мире опыт миротворческого процесса показывает, что урегулирование этнополитического конфликта – это не принятие разового политико-правового акта, а процесс, причем длительный и сложный. Урегулирование не означает, что конфликт уже исчерпан, как это часто воспринимается (и не только на уровне обыденного сознания). Конфликт сохраняется, пока сохраняется различие взаимодействующих в нем сторон.

На наш взгляд, урегулирование следует понимать как процесс осмысленного и конструктивного влияния на трансформацию конфликта в интересах его участников. При этом под «влиянием» мы имеем в виду разумное (целенаправленное) управление конфликтом, при котором его участники действуют не в ущерб друг другу, а во взаимных интересах, переходя из состояния открытого противостояния в состояние конструктивного (взаимовыгодного) взаимодействия. Иначе говоря, урегулирование есть качественно другое состояние конфликта.

2. Понятие трансформации, которое сравнительно чаще употребляется в академической литературе, выражает чрезвычайно важный аспект конфликта – его изменчивость во времени. Трансформация, таким образом, как и урегулирование, выражает процесс. Но при этом трансформация как бы нейтральна по отношению к направлению развития конфликта.

Ценностный аспект развития конфликта лучше выражается понятием ненасильственного урегулирования, которое предполагает осмысленное участие в нем коллективного социального субъекта (социального актора), а потому принимаемое решение об урегулировании необратимо. В процессе трансформации конфликта от участников урегулирования требуется более осознанное взаимодействие, чтобы из-за неопределенности вектора трансформации не допустить возврата в стадию противостояния. А это уже генерирование нового опыта, с которым участники конфликта обречены взаимодействовать в интересах каждого из них в отдельности. По существу, это есть новая форма взаимоотношения участников конфликта, форма, которая может стать фактором устойчиво динамичного и стабильного социального развития враждующих обществ.

Еще раз о геополитических коллизиях

В узком смысле слова абхазо-грузинский конфликт можно интерпретировать как столкновение базовых интересов Абхазии и Грузии, точнее говоря, как попытку совместить несовместимые интересы Абхазии и Грузии в рамках единого унитарного государства.

В широком смысле слова этот конфликт представляет собой столкновение интересов не только двух его непосредственных участников, но и многих других стран, прежде всего, США и России. США уже истратили сотни миллионов долларов, чтобы закрепить свои интересы на территориях Абхазии и Грузии. Причем если усилия России направлялись на поддержание миротворческого процесса, то усилия США – главным образом на милитаризацию Грузии, находившейся тогда в состоянии войны с Абхазией и Южной Осетией. Потому искомая политическая формула абхазо-грузинского урегулирования должна была учитывать интересы всех (непосредственных и опосредованных) участников конфликта.

Трудности, возникавшие при моделировании формулы урегулирования, состояли в том, что соотношение внешних геополитических сил на Кавказе, в том числе в Абхазии и Грузии, не есть величина постоянная. Она (величина) меняется. К примеру, по мере ослабления российского влияния в конце XX – начале XXI в. усиливалось заокеанское влияние. Сегодня уже можно говорить о вновь усиливающемся влиянии России. Однако нельзя быть уверенным в том, что смена сил и впредь будет меняться в такой последовательности. Могут быть и другие варианты. Все зависит от расклада основных сил в геополитической игре. Значит, политическая формула урегулирования должна быть более гибкой, способной меняться, как и сам меняющийся мир.

Правовая антиномия и двойные стандарты

Осмысливая различные аспекты поствоенного миротворческого процесса, нельзя не обратить внимание на те правовые нормы и механизмы, на базе которых мыслилось само урегулирование. Миротворческий опыт, накопившийся в мире за последнее время, показывает довольно заметное отставание правовой культуры от динамично меняющейся реальности. В силу этого те или иные международные правовые нормы и принципы, используемые в миротворческом процессе, не всегда достаточно эффективны, а порой даже препятствуют разрешению конфликтов.

Такими препятствиями на пути урегулирования этнополитических, этнотерриториальных конфликтов, в том числе и абхазогрузинского, стали право народа на самоопределение и принцип территориальной целостности государства. При их применении на практике, как уже отмечалось, выполнение одного из них ведет к нарушению другого. Это позволяет международной политической конъюнктуре часто выходить за рамки правового поля и решать проблемы волевым (неправовым) способом, прибегая к двойным стандартам. Так было, в частности, при распаде СССР, когда принцип территориальной целостности страны был нарушен в пользу права народов союзных республик на самоопределение. Но это право тут же было нарушено (в пользу принципа территорнальной целостности страны) в отношении народов советских автономных образований, что спровоцировало разрастание конфликта – и не только на Кавказе.

Разумеется, граница – явление естественно-историческое, которое служит определенной упорядоченности социокультурного разнообразия мира и его стабильности. Как известно, все страны и народы тратят значительную часть своего потенциала на охрану своих границ (территории). Соблюдению территориальной упорядоченности служат международные конвенции, в частности Хельсинкская декларация (1975 г.).

Это не значит, что границы, разделяющие страны и народы мира, должны оставаться вечными и неизменными – они всегда менялись, в том числе и после принятия Хельсинкской декларации и даже в относительно стабильной Европе (СССР, Германия, Югославия). Потому правовой принцип целостности границ должен быть приведен в соответствие с новыми реалиями.

Несовершенство правовых механизмов урегулирования этнополитических конфликтов хорошо осознается в современном мире. Так, например, в «Хартии европейской безопасности», принятой на Стамбульском саммите ОБСЕ (19 ноября 1999 г.), содержатся положения, направленные на совершенствование защиты прав этнических меньшинств. При этом принципу территориальной целостности страны отводится уже подчиненное значение [23].

Однако отдельные попытки в этом направлении, при всей их важности, все же не решают существующих проблем. Требуется концептуальное переосмысление постсовременных реалий и принятие новых, адекватных им, правовых норм и принципов, позволяющих эффективно регулировать международные, в том числе и конфликтные, отношения.

Обычно в ситуации, когда соблюдение одной правовой нормы в урегулировании влечет за собой нарушение другой, силу права приобретает та договоренность между странами, которой они могут достигнуть. Но к такой договоренности стороны абхазо-грузинского конфликта еще не пришли. Сохраняющийся между ними «мир» поддерживался политическими усилиями (волевым способом) и не имел правовой основы.

Образовавшийся с 1992 г. во взаимоотношениях Абхазии и Грузии правовой вакуум развязывал руки реваншистским силам Грузии, которые усиленно готовились к новой агрессии. События августа 2008 г. подтвердили это. Впрочем, новую агрессию, пользуясь правовой ситуацией, могли развязать и внешние геополитические силы, если бы неурегулированность конфликта стала препятствовать осуществлению их транснациональных, особенно энергоресурсных, проектов. Потому принятие на переговорах правового акта, запрещавшего применение силы или угрозу силы в урегулировании, оставалось до признания Абхазии задачей первостепенной важности. Такой акт мог бы явиться первым шагом в ненасильственном урегулировании конфликта.

Предлагаемые модели урегулирования

В развитии советской политической системы просматривалась определенная тенденция, направленная на повышение правового статуса субъектов федерации (автономная область, автономная республика и союзная республика). В этом контексте изменение правового статуса Абхазии происходило в обратном направлении (ССР Абхазия, договорные отношения Абхазии и Грузии, Абхазская АССР в составе Грузинской ССР). Такая трансформация абхазской государственности объясняется политикой «огрузинивания» Абхазии, которая проводилась здесь в советское время. Эта политика, естественно, вызывала в абхазском обществе антигрузинские настроения.

Ответной реакцией политике «огрузинивания» Абхазии стало стремление к повышению правового статуса республики. При этом руководство Абхазии не ставило вопроса о выходе из состава Грузинской ССР. Даже в начале 90-х годов прошлого столетия, в разгар противостояния, Абхазия была согласна оставаться в составе Грузии, но на договорных (федеративных) началах (хотя абхазское общество было настроено куда более радикально). Грузия же, напротив, стремилась в это время к минимизации, а в случае возможности, и к ликвидации абхазской автономии и унитаризации своей государственности не только формально.

Полярность позиций в политической стратегии Абхазии и Грузии наметилась еще в советское время. Именно полярность привела их к вооруженному противостоянию, а в конечном итоге и к столкновению. Однако война внесла существенные коррективы во взаимоотношения сторон. Теперь, после войны, Грузия была согласна федерироваться и de jure даже на асимметричной основе [24]. Но такая федеративная модель взаимоотношений с Грузией для Абхазии оказалась уже неприемлемой. После победы в войне с Грузией, развязанной ею же, после всего того, что было между сторонами в XX в., Абхазия не могла более рассматривать грузинскую государственность в качестве гаранта своей национальной безопасности. Абхазы уже не могли считать себя гражданами (подданными) грузинского государства и служить его интересам. Единственным гарантом в обеспечении национальной безопасности для них было создание своей суверенной государственности, что и было осуществлено после войны.

Существуя с 1994 г. de facto как суверенное (независимое от Грузии) государство, Абхазия создала свои вооруженные силы, органы правопорядка и управления, поддерживала определенные международные отношения. Это значит, что народ Абхазии по существу самоопределился, и сделал он это в форме свободного волеизъявления, исходя из норм международного права. Потому он не воспринимал вообще самой идеи о предоставлении ему внешней политической силой (Грузией) того или иного правового статуса (автономных полномочий). Народ считал себя правомочным самому определять свой статус. Стало быть, правовой статус Абхазии, по мнению абхазской стороны, не мог быть предметом обсуждения на переговорах. Речь должна была идти о восстановлении прерванных государственно-правовых (межгосударственных) взаимоотношений Абхазии и Грузии на базе равносубъектности (по горизонтали), исключающей подчинение одного народа другому.

Тем самым после войны достаточно четко обозначились две модели урегулирования конфликта: согласно одной из них (абхазской), Абхазия является суверенной страной, готовой поддерживать добрососедские отношения с Грузией. Только таким образом Абхазия мыслила защитить свои национальные интересы и обеспечить свободное и безопасное саморазвитие.

Согласно другой (грузинской) модели, Абхазия должна быть в составе Грузии на правах автономии. Только таким образом может быть восстановлена, по мнению грузинской стороны, территориальная целостность Грузии в границах ГССР, в которых она была признана международным сообществом.

Взаимоисключаемость этих моделей достаточно очевидна, что во многом предопределило трудности, возникавшие в ходе переговоров между сторонами на официальном уровне.

На неправительственном уровне предлагались и другие модели урегулирования. Наиболее известными и разработанными из них являются: модель Общего абхазо-грузинского государства [25] и проект Республиканской партии Грузии [26].

Модель Общего государства сформулирована В. Чирикба путем сбалансированного перераспределения полномочий между Общим государством и входящими в него республиками (Абхазией и Грузией). При этом Абхазия входит в состав не Грузии, а Общего государства, как, впрочем, и сама Грузия. В рамках Общего государства права Абхазии и Грузии формально (юридически) выровнены, что делало проект В. Чирикба в то время достаточно реалистичным. Тем не менее этот проект оказался неприемлемым не только для Грузии, но и для Абхазии, поскольку для последней он мог стать повторением печального опыта 20-х годов прошлого столетия. В самом деле, основной недостаток этого проекта состоял в том, что он слабо учитывал местные социокультурные реалии и политические традиции.

Проект И. Хайндрава был рассчитан на урегулирование конфликта путем разделения территории Абхазии на западную и восточную части, на которых, как полагал автор, абхазы и грузины будут компактно и раздельно расселены друг от друга. При этом даже Западная Абхазия («Республика Абхазия») входит в состав Грузии на автономных правах. Что же касается Восточной Абхазии («Абхазский край»), которая будет заселена грузинами, то она должна была управляться по действующему законодательству остальной Грузии.

Как видно, проект И. Хайндрава – одна из наиболее радикальных формул урегулирования, выдвигавшихся в поствоенном грузинском обществе. Он воспринимался абхазской стороной как очередная попытка ликвидации Абхазии правовым путем. Поэтому этот проект даже не стал предметом обсуждения (и не только абхазского общества).

Анализ предлагавшихся моделей урегулирования дает достаточное основание считать, что более чем за 10 лет сторонам так и не удалось выработать взаимоприемлемой политической формулы полномасштабного урегулирования. Однако это не может служить аргументом для негативной оценки значимости переговорного процесса и накопленного в нем опыта. Именно этот опыт позволяет продолжить поиски перспектив мирного сосуществования враждующих между собой обществ.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации