Текст книги "Январские ландыши"

Поезд тронулся. Виктор ещё некоторое время шёл рядом с отходящим составом, но потом остановился, помахал маме ручкой на прощание и направился в сторону метро.

– Вы промочили ноги? – соседу Елены по купе невозможно было отказать в проницательности. Полноватый мужчина в возрасте за 50 открыл объёмистый портфель и вытащил оттуда чекушку водки.

– Вы что?! – засопротивлялась сразу Ландышева. – Я не буду! Сейчас чай у проводника спрошу.

– А я разве вам что-то уже предлагал? – на мясистом лице попутчика лукаво сверкнули тёмные тараканьи глазки. – Но для сохраненья здоровья помимо чая рюмочка бы вам не помешала.

Елена оценила опасность, таящуюся в её мокрой обуви, и согласилась на лечение.

– Фёдор Иванович, – представился мужчина с портфелем и закрыл дверь в купе.

Они с Еленой занимали два нижних места в купе, два верхних были куплены молодыми людьми, которые практически сразу по отправлению поезда взобрались на свои лежаки и заснули.

– Давайте, Леночка, за знакомство, – любезный попутчик разлил белую жидкость в заранее припасённые им рюмочки размером с напёрсток. – Вы тоже до Зеленопольска едете?

– Ладно, давайте, – Ландышева чокнулась напёрстком и выпила горячительное. Ногам как-то сразу стало теплее, угроза простуды миновала.

Мужчина имел обыкновение приглаживать рукой редеющие волосы на голове, но всеми другими действиями демонстрировал обстоятельность и сановитость.

– Я главбухом работаю на одном предприятии, – разоткровенничался Фёдор Иваныч. – И мне кажется, мы с вами где-то встречались. Вы, случаем, в казначействе не имели честь трудиться?

Лена зажевала водку пирожком, и чуть было не поперхнулась. Во-первых, она удивилась себе самой: как же она не признала в этом прилизанном мужичонке бухгалтера – да его хоть в кино снимай – классический типаж счетовода. Во-вторых, она тоже его вспомнила: в маленьком городе все друг друга знают.

– Да нет, в казначействе я не работаю, – ответила Лена. – Я медсестра в местной больнице, кардиограммы снимаю.

Фёдор Иванович перекрестился своими короткими, толстыми пальцами:

– Слава Богу, в больницу пока не попадал. Бегаю по утрам, за здоровьем блюжу, ой, ну то есть, слежу. А водочка – это так, с устатку, вы ничего не подумайте.

Леночка ничего такого думать и не собиралась, просто она вспомнила, что однажды подвозила главбуха, подрабатывая в такси. Но об этом воспоминании по определённым причинам женщина предпочла промолчать: что о ней потом подумает главбух.

Заладилась беседа. Попутчики с верхних полок нервно ворочались с бока на бок, реагируя на смех на нижней палубе. Елене понравился этот бухгалтер: забавный, весёлый и щедрый. После того, как бутылочка закончилась, Фёдор Иваныч пригласил Ландышеву в вагон-ресторан. В ногах Елены совсем потеплело.

В перерывах между приёмами блюд кавалер что-то записывал в свой крохотный блокнотик.

«Бухгалтер, – объясняла происходящее Елена. – Привык все денежки считать».

Подобную расчётливость Ландышева поощряла: ей импонировали мужчины, знающие цену деньгам, и, что немаловажно, умеющие их зарабатывать. А кто-нибудь когда-нибудь видел в своей жизни нищих главбухов? Это явление невозможно так же, как и снег в июле, впрочем, последнее ещё как-то более вероятно. Правда, как говорится в одном бородатом анекдоте, у людей этой профессии и график работы – год через три: год работаешь, три сидишь.

Салат и второе парочка скушала на ура. В купе они возвратились своими в доску людьми и даже пытались обжиматься на нижнем сиденье. Недовольное покашливание, доносящееся с верхних полок, останавливало их от развития страстей. Завтра они будут в своём городе – и тогда… Счастье не за горами. Только горы нам порой кажутся гораздо ближе, чем они есть на самом деле.

У Фёдора Ивановича, как Елена выяснила после первой встречи на снятой им на вечер квартире, было двое взрослых сыновей и больная жена. Супруга главбуха, как он заявил своей новоявленной подруге, была уже нелюбима, но скорее дорогА, как память, так что о разводе мужчина и не помышлял.

Ландышева подобных историй за свою жизнь наслушалась вдоволь, но в её личной жизни это было впервые. Такой мужчина интеллигентного склада не был ей противен, цветов и конфет не дарил, но периодически ссужал денежные суммы, вздыхая о том, как же трудно в наше время живётся младшему медперсоналу. Раз в неделю любовники встречались на съёмных квартирах.

Эти свидания, плотские по сути, Елене почему-то напоминали майско-ноябрьские праздники из давно ушедшего советского детства. Тогда её отец, ныне покойный, брал дочку на демонстрацию, и они возвращались оттуда с гроздью накачанных гелием разноцветных шариков, стремящихся упорхнуть в небо. Детская радость была недолгой: на другой день шарики потихоньку сдувались и опускались на пол, мешаясь под ногами.

Так и love-story с главбухом. В поезде по дороге из Москвы он показался Ландышевой интересным мужчиной, и она была готова с ним встречаться: даже одна бабочка хотела вспорхнуть в её животе. Но уже после второй встречи она поняла: Фёдор Иваныч не такой уж и затейник. Так что же можно желать от человека с такой серьёзной профессией: где вы видели зажигательных бухгалтеров – среди них полчища зануд и жлобов. Ей даже в постели казалось, что мысли партнёра витают где-то между дебетом-кредитом и грядущим аудитом. Да и как любовный партнёр он был, что тот самый дырявый первомайский шарик: накачиваешь его губами, стараешься, а он через минуту опять сдувается.

Елена однажды даже решила пригласить его к себе домой, приготовила любовный ужин. Свечей зажигать не стала, но афродизиаки при готовке яств применила.

Иваныч еду оценил – жена давно уже никакими свиными эскалопами и салатами с перепелиными яйцами супруга не кормила:

– Леночка, ты отлично готовишь, – мужчина по привычке приглаживал ладонью жидкую макушку, и стирал пот со лба. – Жаль, что мы с тобой здесь сразу не встречались.

Ландышева усмехнулась:

– Думаешь, это должно войти в нашу привычку?

Главбух, не моргнув, ответил:

– Мне было бы очень приятно.

– Да уж, дома тебя явно так не кормят.

Мужчина вздохнул:

– Я же всё супы из пакетиков варю, да колбасу покупаю. Раньше жена моя, Риммочка, хорошо готовила, но сейчас болеет. И сама почти ничего не ест, всё по больницам мотается.

Ландышевой было отчасти жаль этого мужчину, попавшего в сложную жизненную ситуацию. Она задумалась: стоит ли связывать свою судьбу с человеком, у которого всё так сложно – проблем ей и своих хватает. На жалости любви не построишь, а ей ещё хотелось увидеть звездопад ярких эмоций, хотелось встретить своего единственную на Земле половинку…

Кстати, об эмоциях: Лена разложила диван, настала пора проверить действенность любовной кулинарии.

Волнительная у бухгалтеров работа – Лена это давно поняла, и в этот раз убедилась ещё раз: Федя заметно нервничал. Потея и краснея, он не собирался совершать любовных подвигов, а как шкодливый кот, пытался забиться в угол.

Что же ты, Леночка, хотела от мужчины предпенсионного возраста? Зачем пытаться найти звездопад там, где уже давно вселенский вакуум. В этой галактике есть только сумрачный вечер, промятый диван, бубнящий телевизор, газета с местными новостями и стакан с кефиром.

Фёдор Иваныч в этот вечер вообще ничего не смог. Он был сконфужен и пытался вяло оправдываться:

– Ты меня перекормила. Всё было вкусно, но любовью лучше заниматься натощак. В следующий раз ужинать не будем.

Лена поразилась: значит, она ещё и виновата. Хотела, как лучше, а получилось – хуже некуда. Нужен ли им этот «следующий раз» – вопрос под большим сомнением.

Фёдор Иваныч надел на своё белое пузо майку-алкоголичку и отправился в ванную.

На глаза Елене бросился блокнот – тот самый, в который ответственный работник постоянно что-то записывал. Воспитание ей подсказывало, что рыться в чужих документах нехорошо, но в этот раз любопытство победило.

Это был действительно блокнот главбуха – сплошные цифры. Номера телефонов, среди которых было великое множество женских имён. Ну пускай, может, это коллеги по работе. Хотя, вряд ли все из них бухгалтеры и финансисты. Например, вряд ли в это число могла входить «Кристина-трасса» или «Анжела-сауна». Вот такой он, милый мой бухгалтер.

А это что такое – очень интересно! «Елена-больница», рядом её собственный телефон, а внизу столбиком все Федины затраты на девушку, начиная с приснопамятного похода в вагон-ресторан. «250 руб. – салат, 480 руб. – второе….»

Фёдор Иванович, пунцовый от злости, вырвал у впавшей в шоковое состояние девушки свой блокнотик с замасленными страницами. Оделся, взял в руки портфель и ушёл прочь, даже не попрощавшись. И без слов было ясно, что всё кончено.

Елена посмотрела на остатки барского стола. Посредине скатерти стояла ополовиненная бутылка дорогого виски, любезно принесённая сбежавшим кавалером. Ландышева не особо любила этот напиток английских аристократов, но сейчас была готова выпить даже уксусную эссенцию.

Она набрала номер Бойко:

– Лен, ты дома? ВИски будешь?

Подруга, как известно, была лёгкой на подъём и уже через полчаса примчалась на зов разочарованной в жизни Ландышевой.

– Ну что ты плачешь, маленькая? – Лена Бойко была старше Лены Ландышевой на 2 года и на этом основании всегда её утешала и воспитывала – по всем показателям она для неё была вроде ребёнка. – Не стоит он того.

Хнычущая «дочка» утверждала, что «мама» не может так утверждать, поскольку ни разу вживую не видела сбежавшего женишка.

– Ой, Ландыш, я тебя умоляю, на что там смотреть-то? Я таких бухгалтеров с портфелем на своей жизни видела-перевидела: волос уж на голове не осталось, а всё туда же – за юбками бегать.

– Он мне сколько раз денег давал…

Бойко нахмурилась:

– А-а, так вот ты по какой причине воду развела. Так ты с ним по расчёту, а я-то сдуру подумала, что у вас по любви.

– Ну он мне нравился: импозантный мужчина, солидный…

– Слушай, подруга, если мы по каждому солидному чайнику с портфелем плакать будем – никаких слёз у нас не останется. Брось, забудь, ещё 100 штук тебе таких найдём. Нашла мне счастье, тоже мне.

– Да я ничего, – Ландышева завершила плакать и стала вытирать лицо рукой. – Просто привыкаешь к человеку, а он сбегает из твоей жизни.

– Немедленно сотри его номер и выбрось его имя из головы, – Бойко убавила голос и тихо спросила: – Кстати, Ландыш, а как у него с этим делом?

– С каким делом, с алкоголем? – не поняла вопрос подруга. – Он в меру выпивает.

Бойко рассмеялась:

– Да Бог с ней, выпивкой. Как он по интимной части?

Ленка скисла в лице и промолчала.

– Всё понятно, Ландышева, я так и думала: фломастер надо привязывать. Уж сколько раз я тебе говорила: не связывайся с пенсионным фондом…

– Ему 56 лет всего…

– 56! Это, по-твоему, пионер? Если б ты сказала: 26!

– Не-е, мне нужен взрослый мужчина.

– Вот сколько воюю с тобой, подруга, а ты всё не поймёшь, хотя и медик: у мужчин после 40 с каждым годом тестостерона всё меньше и меньше. Надеюсь, про волшебную силу этого гормона в жизни мужика тебе рассказывать не надо?

– Не надо!

– Ну так вот, пора тебе от своих мечтаний о романтичном, богатом дядьке избавляться: тут либо одно, либо другое. Сегодня – пятница, и сейчас мы с тобой пойдём в клуб.

Ландышева заверещала:

– Неет, у меня глаза красные.

Бойко не относилась к тому типу женщин, которые быстро сдаются:

– Сейчас всё подретушируем – хоть сразу в ЗАГС пойдёшь.

Ландышева понимала, что решение подруги пересмотру не подлежит, и она отправилась наводить на себя марафет. На самом деле: было бы что вспоминать. Встречаться с импотентом – всё равно, что плыть на корабле по обмелевшей реке – рано или поздно сядешь на мель и будешь звать спасительный буксир.

Через час подруги уже переступили порог местного ночного клуба «Фэнс-клуб». На часах была половина первого ночи.

Необходимости покупать что-то в баре у них не было: дома они прикончили бутылку главбуховского виски. Девушки сразу отправились на танцпол.

Танцы человек любил всегда. Как утверждает история, при первобытнообщинном строе – это были пляски с бубном у костра по случаю убийства мамонта. В средние века зародилась традиция проводить балы, на которые приглашались только знатные люди; челядь плясала лишь во время проведения масленичных и тому подобных гуляний.

Перескочив в Советский Союз, имевший место быть в веке двадцатом, в свете мигающей цветомузыки нашим глазам предстают танцплощадки. Ещё наши папы и мамы каждый выходной собирались «на танцы», которые проводились в парках отдыха и дворцах культуры – именно там, как пелось в песне, «пришли девчонки, стоят в сторонке, платочки в руках теребят». Поколение «восьмидесятников» застало те же танцплощадки, но называли их уже более модным словом – дискотека. В 22:00 в залах со взмыленной от танцев публикой включался яркий свет. Музыка стихала, и ребята с девчатами потихоньку расходились по домам – весёлые и счастливые.

В один прекрасный момент, на заре зарождения современного капитализма, дискотеки в стране разом исчезли – зато появились ночные клубы – прямо как на Западе, откуда существующий ныне капитализм, в принципе, и перекочевал. Россия не могла не внедрить у себя это модное явление. По сути – это была та же дискотека, но уже без песен советских композиторов, с самой модной музыкой и с самой отвязной публикой. Появился новый культ. В ночной клуб уже не придёшь пьяный в шортах и тапочках, как это порой случалось на дискотеках. Сюда принято приходить при полном параде, но это не обязательно должен быть смокинг и бабочка. В клубах ждут стильных, позитивных и расточительных – для этого предусмотрены такие вещи, как фейсконтроль, дрессконтроль и клубные фишки. Это место не столько для танцев, сколько для общения, а ещё точнее – для самоутверждения, поскольку именно здесь в ночное время собирается весь местный бомонд.

Нормальный человек в трезвом уме и здравой памяти, конечно же, не попрётся после полуночи в заведение, где напиваются и пляшут. Но ведь никто и не говорит, что там собираются сплошь адекватные люди. Зачастую, публика на этих увеселительных мероприятиях собирается из разряда тех персон, что живут сегодняшним днём, точнее, в этой бесовско-дурманной ночи, и что же будет утром, их не волнует в принципе.

На танцплощадке две Лены пробыли недолго – встреченные знакомые мужского пола пригласили их за свой столик испить шампанского. Самое удивительное, что это были друзья не гиперактивной Бойко, а бывшие школьные товарищи ландышевского сына Виктора.

Если бы в зале свет горел бы поярче, то можно было бы лицезреть румянец стыда на щёчках Лены: быть в одной компании с витькиными однокласснками ей было не комильфо. Поначалу разговор был весьма дружеский, и ничего предосудительного не наблюдалось. Некоторые одноклассники были со своими подругами, но двое пришли в клуб одни.

Все ребята наперебой интересовались московской жизнью Витьки Ландышева. Мама студента отвечала, что знала, и, скорее из ответного чувства этикета, интересовалась, как сами парни поживают.

Однако насколько бы не был целомудрен этот разговор двух поколений, в ночном клубе всегда витает дух разврата, стирающий границы между возрастами, чинами и полами. Даниил, студент местного вуза, сидевший с Виктором за одной партой, решился пригласить годящуюся ему в мамы Елену Бойко на медленный танец. Эта женщина давно привыкла ко вниманию кавалеров любого возраста, а молодого человека даже сама бы не постеснялась пригласить, если бы голубоглазый кудряш Даниил не сделал этого по собственной инициативе.

Ландышева удивилась поступку парня и даже сделала круглые глазки, как тут же обнаружила мужскую руку, в полкасания обнимавшую её за плечо. Резко повернув голову, она обнаружила, что это осмелел витькин одноклассник Альберт, уже перебравший в этот вечер со спиртным.

– Елена, как вас там по отчеству, – карие глаза этого высокого брюнета были устремлены в область декольте Ландышевой. – Елена, Лена, давайте с вами выпьем.

Лена, и сама в этот вечер не слишком трезвая, берегов терять не привыкла.

– Альберт, по-моему, тебе уже хватит! – голосом не девушки, но мамы, произнесла Елена.

– Брось, – как-то сразу перешёл на «ты» юный брюнет. – Мы уже с тобой пили. Помнишь, на выпускном?

– Тогда все учителя, родители и дети выпили по фужеру шампанского – это ты называешь: «пили»?

После медленного танца возвратились Бойко и её кавалер Даниил – у обоих светились глаза, и они с любопытством наблюдали, как Ландышева нетерпеливо убирает со своего плеча руку мальчика Альберта.

Но парень не унимался: налил всем по фужеру, и, произнеся оригинальный тост «За присутствующих здесь дам!», неожиданно чмокнул Ландышеву в пунцовую щёчку.

Девчонки прыснули от смеха, а ребята одобрительно посмотрели на своего приятеля:

– Уважуха, братан!

Ландышева после этого внезапного поцелуя совсем растерялась. Альберт был приятен ей, более того, смачное прикосновение его тёплых губ пробудило в ней массу давно утерянных эмоций. Но этот милый молокосос являлся школьным другом её сына – для таких персон в сердце Елены было вечное табу. До этого вечера. Внезапно ей захотелось отключить все тормоза и пуститься по воле волн. Задорный взгляд обнимающейся со своим молодым партнёром Лены Бойко придавал ей ускорение в собственных желаниях, а, может, это пузырьки шампанского встретились в её животе с остатками вчерашнего виски – и полетели длиннокрылые блестящие бабочки – на горячий свет ночных огней цветомузыки…

…Он ломал её словно тростинку, ни на секунду не прекращая жечь её тело пламенем своих чувственных губ. С таким темпераментным, но юным партнёром она вмиг возвратилась в пылающую искрами новых острых ощущений молодость. Столько лет она не испытывала такого волшебного парения. Вверх! Вниз! И вверх! И вниз! И снова вверх! И снова вниз! Давно любимый цирк приехал к ней в город на гастроли. Так, дети, которые ещё не знают пороков этого мира, качаются на качелях, взмывая к небесам и наслаждаясь потоком свежего ветра в лицо. Она превратилась в счастливую маленькую девочку на качелях, а её партнёр-ровесник летал на соседних качелях, и они, словно два часовых маятника, двигались в противофазе друг к другу с каждой минутой всё быстрее и быстрее. И когда качели уже настолько раскрутились, что были готовы описать опасный круг, она разжала руки и пушечным ядром полетела ввысь. Оказавшись наверху, она ещё долго бегала по пушистым облакам со своим чудесным партнёром. И бегала бы ещё неизвестно сколько в этих райских кущах, если бы неведомый звон, доносящийся с грешной земли, не позвал её обратно…

…Елена раскрыла заспанные глаза, поневоле вырвавшись из своего прекрасного сна. На тумбочке трезвонил сотовый телефон. Одеяло с её одноместной кроватки было скинуто на пол, рядом валялся жестяной баллончик дезодоранта.

– Да? – нехотя отозвалась Ландышева, отвечая на звонок.

Конечно же, это была неугомонная Бойко:

– Подруга, салют, ты что, ещё дрыхнешь что ли?!

– Имею полное право в свой выходной…

– Ну ты даёшь! Скоро полдень на дворе, я и то уж на ногах, хотя только в 9 утра домой прикатила.

– Ты молодец, Бойко, я всегда верила в твой неубиваемый аккумулятор, – с некой долей сарказма сказала Ландышева.

Пылающая энергия подруги продолжала литься из трубки:

– Слушай, Ландыш, ты что же вчера ушла по-английски? Я думала, вы вместе с этим, как его, с Альбертиком, вместе уйдёте.

Ландышевой не хотелось вспоминать вчерашний вечер. Если бы она вчера не была слегка подшофе, то она даже и в клуб бы никакой не пошла.

– Как ты себе это представляешь?

– Что представляю? – недоуменно спросила Бойко.

– Как что? Ты считаешь, что это нормально? Ты считаешь, я могу крутить роман с одноклассником своего сына?!

Собеседница на другом конце линии была то ли искренне наивна, то ли чудовищно бесстыдна:

– А что такого-то? Мы с Данилкой сегодня уже зажгли. Ты знаешь, Ландыш, он такой пылкий.

– У тебя, Бойко, с глазами всё в порядке: он даже младше твоей дочери!

– Ландыш, завидуй молча. Хотя я тебя по-своему понимаю. Если бы Альберт не был витькиным однокашником, то ты бы могла пуститься во все тяжкие. А так – конечно – не комильфо: донесут сыну, он начнёт стучать кеглями по паркету…

– Ты не безнадёжна, подруга. Я рада, что ты это понимаешь.

– И всё равно, Ландыш, чем твои главбухи с поникшими ромашками, лучше уж таких юных гиацинтов выбирать, ты согласна?

– Бойко, слушай, а о чём ты говоришь со своими гиацинтами? В нашем возрасте, знаешь ли, уже пора и о духовности подумать. А ты только карму свою портишь…

– Хе, Ландыш, ну ты наивна, как моя болонка. Карму вспомнила! О чём с ними говорить?! А о чём ты со своим сыном говоришь? О том же и я с Данилом и всеми такими. Да и надо ли с ними говорить… Понимаешь, Лен, в нашем возрасте, как ты сейчас сказала, уже надо уметь отделять мух от котлет. Общение – это одно, а секс – это другое. И вот это другое имеет такое колоссальное для нас, взрослых баб, значение, чего и три твоих главбуха с высохшими фломастерами не дадут. Я каждый раз после такой встречи словно на 10 лет моложе становлюсь. И ни одно общение с кем угодно, пусть это будет хоть трижды Нобелевский лауреат по общению, мне такой радости не даст. Согласна или нет?

Лена Ландышева с печалью в глазах подняла с пола баллончик дезодоранта и поставила его на полку с косметикой и парфюмерией.

– Ладно, Бойк, пойду завтрак готовить, – от прямого вопроса она уклонилась, понимая, что в словах подруги много правды.

– Да уж скорее обед! Пока, подруга! Звони! – жизнерадостная Бойко положила трубку.

Ленка умылась и отправилась варить гречку. Больше всего по утрам она любила гречневую кашу с молоком, сливочным маслом и кусочком сыра на ломтике чёрного хлеба. Плотские радости не особо удались – хоть желудок порадуем.

Вчера, когда от неё сбежал Фёдор Иванович, она очень хотела выбить клин клином. И такой клин даже подвернулся – молодой, сексуальный. Но забей его она в себя реально в эту ночь, то вся прелесть встречи могла бы потонуть в море стыда – а ей эта пиррова победа нафиг не нужна.

Однажды она уже пыталась выбить клин клином…