Текст книги "Слушайте, о волки!"

Для понимания дальнейших уровней вашего обмана собственного пса, при помощи которых он продолжает оставаться вашим псом, а не уходит, так сказать, в волки, вам придётся представить его научившимся говорить и понимать речь (что несложно сделать всем искренне любящим своих питомцев собаководам), а также читать и писать (что сделать, понятно, несколько сложнее). Однако, как только у вас это получится, в вашем распоряжении появится культурно-идеологический способ управления третьей ступени, и вы сумеете поставить своего пса перед серьёзным выбором: хочет он белую конуру или чёрную? Какой поводок ему лучше подойдёт: сине-бело-красный, звёздно-полосатый или зелёный? Предпочитает он бегать вокруг забора по часовой стрелке восемь часов в день и двадцать пять дней в месяц, пока не достигнет пенсионного возраста в двенадцать лет, – или всё то же самое, но против часовой стрелки? И до пятнадцати лет? Далее вы помещаете на заборе напротив его будки правила поведения на территории, где подробно расписан режим облаивания соседского пса, оговорена возможность рычать на случайных прохожих, предоставлено право играть в мячик, и даже гарантирована случка с той самой симпатичной овчаркой, которая живёт во дворе напротив (разумеется, под бдительным присмотром как вашим, так и её хозяина). Для того, чтобы не оскорбить и не унизить вашего питомца введением подобных правил, имеет смысл предложить ему проголосовать за всё перечисленное, поставив вопрос примерно так: «Ты не возражаешь против этого?» (варианты ответов: «да, не возражаю» и «нет, не возражаю»).

Однако и эти ухищрения, буде вам всё же пришлось к ним прибегнуть, означают лишь то, что вы что-то недосмотрели на более высоком уровне управления вашим питомцем: вот и пришлось вам писать правила, морить его голодом и травить целлюлозой. Оглянитесь назад: что ваш пёс думает про себя? Что он думает про вас? Знает ли он, какая великая история связывает вас с ним, какое великое прошлое у ваших с ним отношений, насколько незыблем и вечен весь тот порядок вещей, который он имеет счастье наблюдать, и участником которого он стал? Расскажите своему псу, что тысячу лет тому назад его предки точно так же служили вашим предкам, покажите ему портрет вашего прапрадедушки, к охотничьему ботфорту которого прижимается его прапрадедушка, поговорите с ним о той славной поре. Пообещайте, что эти громкие времена, когда вместо обёртки от колбасы пёс получал кусок свежей медвежатины, непременно вернутся, что будка и конура – это ненадолго, и вызвано исключительно необходимостью, а ваше с ним замечательное будущее равно велико вашему замечательному прошлому, когда его прадед натянутой струной летел между стройных берёз, едва касаясь земли, под звуки охотничьего рожка, под непрекращающийся свист и крик «Ату его, Порывай! Возьми его, Тягай!», а потом, высунув язык, запыхавшись от решающего рывка, лежал неподалёку от костра, прижимая к земле заячью лапу, отрезанную от добычи специально для него, и чувствовал гордость за то, что стал полноправным участником доброй охоты. Пусть ваш пёс почувствует эту гордость своего прадеда в себе, поблагодарит за победу, пусть ощутит в душе далёкую собачью мудрость предков, пусть поймёт, что его будущее ничуть не уступает их славному прошлому, – а заодно прикройте поплотнее дверь, в которую просунулась удивлённая волчья морда, пытающаяся понять, что здесь происходит, и сделайте телевизор погромче. Управление при помощи истории – важнейший аспект, и умелый хозяин обязан с лёгкостью конструировать для своего пса как его будущее, так и его прошлое: этим и объясняется то обстоятельство, что, по примеру опытного торговца собаками Йозефа Швейка, любой новый владелец собаки начинает своё общение с нею с переписывания её родословной.

Всё вышеописанное, от насильственной шестой ступени, на которой вы лупите своего пса ремнём, и до второй исторической, когда он слушается потому, что так было всегда (вернее потому, что вы ему рассказали, что так было всегда), работает при соблюдении главного условия, для понимания которого вам таки придётся показать своему псу волка: хотя бы издали. Поставьте его на опушке леса, меж деревьев которого он увидит обращённый на него внимательный взор холодных жёлтых глаз. У них обоих не будет возможности обнюхаться, потереться носом, уловить взаимное биение сердец или дыхание: они просто будут долго и неотрывно смотреть друг на друга с большого расстояния, не мигая, будут вглядываться, пытаясь увидеть в глазах другого образ, похожий на свой, – или отличающийся от своего кардинально. И если ваш пёс после этого вдруг сорвётся с места и бросится в лес, – вы проиграли, вы его больше никогда не увидите: он понял про себя нечто другое, что-то больше того, что понимал до сих пор. Но нет: он пару раз вздрогнет, словно отмахиваясь от назойливого видения, внушаемого ему холодными жёлтыми глазами, а потом неторопливо потрусит к вашему сапогу и толкнёт вас головой в колено, как бы говоря: ну что, домой? И вы пойдёте домой, он сделал свой выбор; теперь вам остаётся просто применять, один за одним, все вышеописанные способы, стараясь всё же не слишком далеко уходить от фотографии прадедушки и правил на заборе, и не слишком сильно увлекаться плохой кормёжкой и лупцеванием поводком по загривку: ведь вы его, по-своему, любите. Выбор способа смотреть на мир, разница мировоззрения – это самый первый и ключевой этап, которым завершается наше короткое пояснение, но с которого, в действительности, власть как раз и начинается.

Этот занимательный экскурс в метазоологию, как поясняет наш специально приглашённый эксперт, был необходим для понимания тех ступеней волшебства, при помощи которых среднестатистический пёс может удерживаться на дворе и на поводке: а это, в свою очередь, даёт внимательному читателю понимание тех механизмов, которые он может наблюдать вокруг себя в ежедневном режиме, и возможность предположить, какое же место ему самому отводится во всём этом. Как мы ещё неоднократно увидим из дальнейшего изложения, любой сеанс магии хорош тогда, когда сопровождается последующим разоблачением; ещё лучше, когда разоблачение предшествует сеансу, поскольку это существенно снижает магическое впечатление от него; а уж для того, кто сам решил взять на себя функцию творца собственной действительности, понимание этих и подобных механизмов выступает просто рабочим инструментом, вроде ножа и топора (ну, или серпа и молота).

Однако даже иллюстрация этих механизмов, даже разъяснение отношения метапсихологии к времени, идеям и материи, и даже определение того, что же есть дух, интеллект и психика, – то есть всё то, что уже сделано в настоящей главе, – к сожалению, не позволяет решить последнюю проблему⁵ (которую, как уже показал несколько лет назад на канале ВВС всё усиливающийся с тех пор восточный ветер, решать всё же надо).

Эта проблема, прекрасно сформулированная Дэвидом Линчем как «The owls are not what they seem⁶», состоит в том, что слова значат совсем не то, что они значат. Администратор вся Руси Михаил Сперанский в своё время сказал об этом по-другому: «Слова будут иметь тайную магическую силу превращать мысли, возвышать, понижать, украшать, расширять, стеснять, ослаблять… Они не могут более означить, чем сколько мы им повелим, чем позволит общее согласие умов».

Вся эта глава, собственно, и есть ни что иное, как попытка приведения умов к более или менее общему знаменателю, что, по нашему замыслу, позволит облегчить понимание.

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Оно, конечно, правильно: объяснять надо. С людьми вообще сейчас надо разговаривать, время такое. Люди, они как? Им объяснишь, что к чему, с ними поговоришь, – им всё легче. Как говорится, на то вы и власть, на то вам и голова, чтобы людям объяснять. Это раньше можно было так просто, ничего не объясняя…

По ту сторону океана, конечно, совсем жёстко было. Сидит такой американский плантатор в своём просторном бунгало, бюсты его окружают мраморные, статуи: Деметра там, Аполлон… Картины, опять же, на стене. Сам, паразит, белый, как те бюсты вокруг него: а смотрит через веранду на плантацию, где на работе сплошь одни чёрные. И три брата по фамилии Райт, ну или там Макферсон, нанятые им в качестве надсмотрщиков, лениво пощёлкивают бичами… Если же вдруг в ком из рабочих людишек и проснётся воля вольная, и припустится он нетвердыми от голоду шагами бежать прочь – «Фьюить!», разрежет воздух ствол винтовки, «Кукслуксклац!», скажет передёрнутый затвор, «Баммм!», прогремит над морем сахарного тростника выстрел… Догнать даже и не пытаются: нельзя догнать темнокожего бегуна, – и по сию пору так, хоть и стреляют сейчас только вверх, и только из стартового пистолета… Взлетит с края поля испуганная стая ворон, и только пуще защелкают в наступившей тишине бичи: мол, работайте, спринтеры, солнце ещё высоко…

По эту сторону океана, такого, конечно, не было. Придут, бывало, людишки к крыльцу господской усадьбы. Выйдет на крыльцо бородатый барин, пузатый, как тот самовар, от которого его крепостные оторвали: за спиною его двери распахнуты в дом, там, опять же, бюсты мраморные, картины на стенах… Выйдет вперёд толпы выбранный Ефремыч, или Петрович, снимет шапку, помнёт её, болезный, в руках, скажет со слезою: «Барин! Смилостивись: совсем нечем подать-то платить! Соломой скоро питаться будем…» Вспыхнет барин, покраснеет: «Да вы что, окаянные! Порядка не знаете? Бога не боитесь? А ты, Ефремыч?!.. Да я тебя на конюшне!.. Розгами!..» Крякнет Ефремыч и скажет с убежденьем в голосе: «Оно, конечно, и почему бы не посечь? Оно и надо посечь! На то ты и барин, а мы холопы… Порядок – он должон быть».

А сейчас, конечно, время другое: сейчас разговаривают. Я вот как прослышал, что Президент с народом будет говорить, так загодя к телевизору подобрался: чай заварил, мяты добавил, рахат-лукум выложил на блюдце с ободком, всё чин-чинарём. Включил, пощёлкал каналами: вот он, Президент. Говорит со мною, смотрит пристально умными, проницательными, и чуть даже насмешливыми глазами, покачивает с такт сказанному светловолосой своей головой, жесты рукою совершает… на нём галстук красивый, за спиною его гербы, знамёна цветастые, красота!.. Бюстов мраморных с картинами, правда, не видать. Значит, говорит он, я слушаю: только минут через пять-семь доходит до меня, что ни хрена я не понимаю. Ну вот ни слова, вообще. Что, думаю, за непонятица? Вроде и речь плавно течёт, и звук я погромче сделал: а всё одно, не доходит до меня послание Президента… Ещё минут пять послушал, стараюсь изо всех сил, но та же история: он говорит, я не понимаю. Что такое, думаю… Тут как хлопну себя по лбу: ах ты, мать честная! Я ж сдуру американский канал какой-то врубил! С той стороны океана! И президент-то, стало, быть, американский: а я на ихнем-то языке ни бельмеса не знаю!.. Сижу, слушаю, а оно вона-что… Ну, ладно, отлегло: а то совсем уж я перепугался, думал, то ли со мною чего не так, то ли с ним, родимым… Стал искать канал, где Президент по-русски говорит, да не нашёл: видать время трансляции перепутал. Но и то ладно.

Так вот я и говорю: сейчас время другое, сейчас народу надо объяснять. И вы верно делаете, что объясняете. Люди, они как? С ними поговоришь, они даже если ни хрена не поймут – им всё одно полегчает. Порядок – он должон быть».

Аз Мыслите Есть Наше, истинно так.

(Курс доллара к рублю 1/69 сегодня. Я не меняю, у меня просто окна на обменник выходят).

***

Продолжим. Различия в том, как именно люди понимают слова, и какое значение они вкладывают в одни и те же термины, весьма существенны: иногда даже это приводит к отсутствию понимания в принципе. Даже простенькая фраза «Я тебя люблю», как, наверняка замечал в своей практике любой читатель, в восприятии собеседников может означать совершенно разное: что прекрасно иллюстрируется анекдотом про мужа, который, пройдя точку кульминации и удовлетворённо отвернувшись к стене, на вопрос жены «Ты меня любишь?» недоуменно буркнул «А я что, по-твоему, сейчас делал?»

В известной степени, объяснение и понимание с использованием философского, то есть словесного, аппарата облегчается при использовании табуированной лексики, – что отражено в народном фольклоре фразой «Чтоб даром времени не тратить, я вкратце матом объясню». Но этот метод имеет две особенности, существенно ограничивающие возможность и область его применения. Во-первых, посредством его можно доносить только крайне ограниченные области сакрального ведения, рассчитанные на наоборотников, нулёвок или, как максимум, на скорпионов и волопасов. Во-вторых, и в главных, такой подход не является объяснением в собственном смысле этого слова: он суть просто акт применения боевого НЛП, позволяющий донести знание напрямую в область бессознательного в обход рационального понимания. Что, в свою очередь, обеспечивает выполнение, но не даёт осознания: в то время как задачей жреца является достижение выполнения через осознание, как в формуле obedire cum voluptatem⁷ (да и вообще, сложно представить себе серьёзную книгу, написанную матом, какие бы ценные сведения в ней не содержались). Поэтому метапсихолог не может себе позволить перейти к такому формату общения с читателем, и вынужден добиваться от него понимания другими способами: думается, попытка изложить материал так, чтобы читатель ощутил резонанс между собственным миропониманием и прочитанным, и смог организовать свои дальнейшие действия с энтузиазмом и приливом творческих сил, заслуживает как минимум уважения.

К счастью, такие способы есть. Проиллюстрируем их, после чего перейдём к заключительному этапу этой главы. Популярный анекдот повествует нам о задании накормить кошку горчицей, полученном немцем, японцем и русским. Как мы помним, немец запихал горчицу кошке в пасть насильно, что в нашем контексте можно сопоставить с актом применения боевого НЛП. Японец решил вопрос помещением горчицы внутрь сосиски, что для нас будет иллюстрировать системное объяснение и научный подход. А вот решение русского намазать кошке горчицей зад и прокомментировать её дальнейшие истерические попытки вылизаться словами «Быстро, добровольно, и с песней!» отнесём к жреческому подходу в рамках гиперборейской традиции (что, собственно, совершенно логично с учётом географии создания самого анекдота). Дальнейшее наше изложение будет представлять собой комбинацию двух последних способов: от первого подхода решено отказаться по уже указанным причинам.

Кстати, реализованная нами необходимость рассказать два анекдота в пределах последних двух страниц неизбежно приводит нас и к необходимости кратко прокомментировать вопрос использования для объяснения устройства мира такого инструмента, как метафоры: то есть притчи, сказки и анекдоты.

Проблема объяснения «эзоповым языком», по принципу «Сказка ложь, да в ней намёк – добрым молодцам урок», состоит именно в том, что никаким уроком ни для каких молодцев такой способ объяснения не является последние примерно две с половиной тысячи лет, то есть в течение всей ночи Сварога. Как мы помним по Генону, этот период усиления контртрадиции характеризуется, в том числе, и резким падением уровня интеллекта: причём не только способности поднимать свой индивидуальный интеллект до превосходящих его уровней роевого коллективного интеллекта семьи, стаи, народа и так далее (этот вопрос подробно рассматривается нами в отдельной главе), но даже способности адекватно соображать в пределах своего индивидуального, личного интеллекта. Мир, в котором IQ со значением 90 объявлен «нормой», условным нулём, вокруг которого собрано две трети населения, безусловно, не просто катится в пропасть, а уже давно и прочно в этой пропасти обосновался: и ведь эти показатели характерны для, так сказать, только трезвого ума. А поскольку большее количество электората, независимо от его географической локализации, перманентно пребывают либо в состоянии действующего изменения химической среды мозга, либо в состоянии отходняка разной степени тяжести, этот коэффициент смело можно уменьшать ещё на десяток-другой единиц. В такой ситуации предположение, что кому-либо что-либо можно объяснить при помощи притчи или сказки, неизбежно наталкивается на простой медицинский факт: IQ в районе 70-75 является порогом неспособности понимать метафоры в принципе, что является одним из клинических признаков для диагноза по МКБ-10.

Последняя попытка систематизировать притчи и сказки, раскрывающие Традицию, в виде единого сборника была предпринята пару тысяч лет назад и получила название Книги (что в манифестации разных культур и народов отражено как Коран, Библия, Тора и т. д.), однако она осталась практически незамеченной как раз по причинам, изложенным выше. Таким образом, мы не рекомендуем всерьёз рассчитывать, что рассказав кому-то, скажем, про курочку Рябу, вы обеспечите собеседнику понимание двух фактов: во-первых, бесполезности несения золотых яиц для тех, чья ментальность и культура обрекают их лишь на безрезультатные попытки золотые яйца разбить и сожрать, во-вторых, невозможности диалога с людьми, впадающими в истерику сразу после того, как их горячее, но не достигнутое ранее желание, вдруг осуществилось в форме случайности (посредством «мышкиного хвостика»). Культура воспитания и обучения метафорами осталась в Золотом веке, в Сатья-Юге: хотя из этого благословенного времени к нам иногда и забредают чудаки, которым Будда, как мы ещё упомянем в этом тексте далее, в качестве объяснения просто показывал пальцем – и этого было достаточно. Для всех прочих современный жрец вынужден выдумывать инструменты на ходу, собирая их в военно-полевых условиях, под непрекращающимся огнём противника, буквально из говна и палок.

Ученица метапсихолога замечает, что когда она ещё была психологом, она иногда на реплику пациента «Не хочу так жить!» по наивности отвечала «Но ведь никто и не заставляет вас так жить…», после чего получала ещё более трагичное «Вы предлагаете мне покончить жизнь самоубийством?!» Тут она спохватывалась и начинала сказку о витязе на распутье, который всегда может выбрать, пойти налево или направо, то есть выбрать ту жизнь, которой он хочет жить, безо всякой необходимости разбивать себе голову о придорожный камень. Однако в позднюю Кали-югу эффективность сказкотерапии резко падает, поскольку странствующие витязи склонны выбирать уже только между суицидом и антидепрессантами, как двумя вариантами, не требующими необходимости думать. Скажем прямо: наша ученица с её попытками творческого подхода к своей бывшей профессии крайне выгодно смотрится на общем профессиональном фоне. Большинство её коллег сделали ставку только на два рабочих инструмента, один из которых – это ответ на любой вопрос пациента вопросом «А что Вы об этом думаете?», а второй – так называемое активное слушание, то есть буквальное проговаривание за пациентом произносимых им фраз: этот последний даже вызвал к жизни известный анекдот.

Пациент (мрачно): Моя жизнь лишена смысла…

Психолог (заинтересовано, поддерживающе): Итак, ваша жизнь лишена смысла…

Пациент (мрачно): В моей жизни нет никаких перспектив…

Психолог (заинтересовано, поддерживающе): Да, в вашей жизни нет никаких перспектив…

Пациент (мрачно): Я постоянно думаю о самоубийстве…

Психолог (заинтересовано, поддерживающе): Вы постоянно думаете о самоубийстве…

Пациент (подходит к окну и выпрыгивает).

Психолог (подходит к окну, заинтересовано, поддерживающе): Шмяк!..

Но вернёмся к основной теме. Поскольку, как мы увидели, слова означают не то, что они означают, а объяснять, тем не менее, приходится, то единственным решением представляется объяснять при помощи тех слов, значения которых человеку неизвестны: то есть посредством слов, в отношении которых у слушателей гарантированно не может возникнуть нарциссического ощущения понимания их значения (которое и является главным врагом создания верного образа). Нечто похожее проделал Даниил Андреев в своей «Розе Мира»: его уицраоры, жругры, сальватэрры, сакуалы и затомисы, лишая читателя возможности самодовольно-снисходительного «Да-да, я понимаю, о чём Вы, но ведь это уже не ново и, похоже, это далеко не так…», по-видимому, действительно сумели донести некую информацию если не до всей, то как минимум, до некоторой части аудитории, что подтверждается популярностью и продолжающимися переизданиями книги.

В маргинальной части русского социума вопрос объяснения и понимания в обход привычных слов был решён с традиционной смекалкой: заимствованием целого языкового пласта из идиша, то есть из языка народа, которому, собственно, и выпала историческая честь продемонстрировать всем прочим схему исхода из плена фараонова. Выражение ביטאי באופן (биту бе офен), трансформировавшееся в дореволюционном русском в грубоватую директиву «Ботай по фене!», в ветхом уголовном завете звучало примерно как «Пожалуйста, прояви манеру в разговоре» (то есть выражайся так, чтобы я тебя понял: но только я). Использование слов, значения которых большинству окружающих непонятны, позволяет достичь двух результатов: сохранить конфиденциальность в общении между своими, и доходчиво и кратко объяснять что-либо своим. Однако при употреблении этих слов в адрес чужих задача тоже успешно решается: скажем, фраза «Я вам, чепушилам зелёным, рамсы на ваш фарт раскину, чтобы не щемились и не стреножились, а стояли прямо и открыто за любой правильный кипеш» позволяет сформировать столь же яркий и точный образ, что и фраза «Дорогие друзья, причиной ваших переживаний и отдельных неадекватных решений являются всего лишь некоторые когнитивные заблуждения, от которых мы легко избавимся в процессе нашего разговора». Коль скоро мы упомянули про идиш, то наш эксперт по делам национальностей поясняет: еврей с одинаковой вероятностью мог бы произнести как первую, так и вторую фразу, так что бородатый анекдот насчёт национальных манер и деликатности (« – Василий Иваныч!.. – Чего, Петька? – Василий Иваныч, ну вот скажи мне без пи…дежа: ты еврей? – Хм…Видите ли, Пётр…») не должен вводить в заблуждение. Поблагодарив эксперта, заметим: дело не в эмоциональной и поведенческой манере, а исключительно в семантическом способе создать образ. Попробуйте, например, прочесть первую фразу задушевным голосом доброго дедушки, рассказывающего внукам сказку на ночь, а вторую – железным тоном генерального прокурора, подводящего итоги двухлетней работы межотраслевой комиссии, и вы создадите совершенно новый эмоциональный и поведенческий контекст: но создаваемый семантическим способом образ останется тем же. Важно подобрать слова (пусть даже и совершенно непонятные по значению): и особенно важно сделать это тогда, когда необходимо кратко донести что-то очень содержательное и глубокое.

Поэтому ниже мы приведём суть Традиции, содержание Принципа, устройство мира, смысл жизни, и прочие важные вещи в сжатом виде, тем самым дав возможность имеющим уши услышать, и освободив их от необходимости читать книгу до конца: для всех прочих повествование продолжится в более привычной манере. Мы заменили те ключевые слова в Откровении, которые употребляются в повседневной речи каждый день (и, как следствие, предельно затасканные и обесцененные), и по поводу которых у каждого из нас есть иллюзия понимания их значения, на некие переменные, которые такую иллюзию гарантированно исключают, чтобы обеспечить, таким образом, верное образное понимание общего смысла Откровения.

Итак, вот она, Изумрудная Скрижаль, найденная на шкуре последнего волка, обнаруженного на последней отколовшейся от края Гипербореи льдине, и чудесным образом спасённая для современников:

Главная Твоя ценность – это Валвпраомтыв.

***

Ты есть Дшумцовл,

и мир, в котором Ты живёшь, это Кжепхрзынь.

Чтобы сделать мир Дорасаицао, начни Хцоармылао.

Когда начнёшь Хцоармылао, поймёшь:

то, что Ты принимаешь за Кжепхрзынь,

есть Чамберспепс,

а то, что ты принимаешь за Чамберспепс,

есть Кжепхрзынь.

Чтобы получить Вдотщтус,

нужно отказаться от Вдупудквиплетвидла.

Длоадултв

в действительности находится внутри Воалдалпо,

и связан с ним через Длалрашцуар.

Когда начнёшь Хцоармылао – увидишь.

***

Не плапд, не омберм, не умтвыты.

Всегда и везде только Валвпраомтыв.

Ибо всё остальное – Хвылаолаокптелцоп.

Глава 2. Thank you, mister Barnum!

Увидеть мир в одной песчинке,

И космос весь в лесной травинке,

Вместить в ладонях бесконечность

И в миге мимолётном – вечность…

(Уильям Блейк)

Название этой главы («Благодарим вас, мистер Барнум!») не что иное как отсылка к другому англоязычному высказыванию, известному куда более широко, и звучащему как «Good luck, mister Gorsky!» («Удачи, мистер Горски!»). Напомним эту небольшую легенду из жизни американского астронавта Нила Армстронга, сочинённую НАСА в рамках подготовки общей легенды о его бессмертном подвиге: когда Нил был ещё подростком и играл в бейсбол на лужайке возле дома, он услышал, как шумно ссорятся между собой соседи, мистер и миссис Горски. Подобравшись поближе, юноша разобрал гневную фразу миссис Горски, которая адресовалась мужу: «Оральный секс? Оральный секс?! Ты получишь его в тот день, когда соседский пацан прогуляется по Луне!!» Много лет спустя, когда повзрослевший Нил, первым из людей, ступил-таки на поверхность верного спутника Земли, он произнёс две фразы, одна из которых («Маленький шаг для человека – большой шаг для человечества!»), разнеслась по всему миру, а вторая («Удачи, мистер Горски!»), по понятным причинам не претендующая на девиз-мотиватор для дальнейших цивилизационных свершений, тем не менее вдохновила нас на создание настоящего заголовка.

Если бы у нас была возможность спросить самого мистера Ф.Т.Барнума, величайшего иллюзиониста всех времён и фактического создателя современного цирка (которому, собственно, и адресовано наше «Благодарим»), что он думает по поводу всего этого, то в ответ услышали бы, вероятно, примерно следующее: история про супружескую пару, разошедшуюся во мнениях относительно способов доказать друг другу свою привязанность, выполняет во всей этой конструкции функцию яркого, смешного, но заведомого маловероятного утверждения, играет роль небольшой лжи, которая призвана, всего-навсего, переместить акцент внимания с главного обмана на самоё себя. Когда публика слышит, что: а) человек слетал на Луну; б) он, тем самым, выполнил условие незадачливой соседки, в связи с чем ей придётся-таки пойти навстречу своему мужу в его интимных запросах, эта самая публика дружно хохочет «Смешно, но не может быть!» как раз по поводу второго факта, – но ей даже в голову не приходит сделать то же самое по поводу первого. Конструирование информационного пространства – сложнейшая магия (как мы увидим далее из этой главы), частью которой, собственно, и является нехитрый приём «подставиться в малом вранье, чтобы поверили в большом». Скажем, в подцензурном советском кинематографе его часто применяли режиссёры, чтобы протащить через редакционную комиссию важный для них смысловой кусок, по поводу которого у них были подозрения, что его не пропустят и вырежут: рядом в фильм вставлялась такая дичь, по сравнению с которой этот кусок выглядел просто образцом толерантности и достоверности. В результате, наивные редакторы с гневом набрасывались на дичь, режиссёр имитировал отчаянное сопротивление (или просто стыдливо ковырял ножкой пол), кусок с дичью торжественно вырезали из фильма, а важная для режиссёра мысль оставалась в картине и благополучно доезжала до зрительского ума, поскольку всё внимание цензоров было направлено в другую сторону. Благодарим за разъяснение, мистер Барнум.

Так кто же этот замечательный человек, ставший, воистину, символом всего того волшебного балагана, в который погружён современник Железного века, и который он на голубом глазу принимает за действительность?

Имя Финеаса Тейлора Барнума, как ни странно, известно не очень широко: сходу его способны опознать разве что представители уже упоминавшейся нами архаичной псевдонауки психологии, и то только в связи с одним фокусом из его могучего арсенала, так называемым «эффектом Барнума». Суть этого эффекта сводится к следующему: люди склонны высоко доверять описанию их личности, которое, как их убедили, подготовлено специально для них, хотя по факту является всего лишь набором штампов и расплывчатых обобщений, которые можно толковать как угодно. Таким образом, любое описание чужой личности, составленное с учётом «эффекта Барнума», неизбежно попадёт в цель (в качестве иллюстрации предлагаем представить, что очередь из автомата даёт значительно большую возможность поразить мишень хотя бы одной пулей, чем единичный выстрел, – даже если лупить из автомата с закрытыми глазами). Весь фокус, собственно, сводится к тому, чтобы дать пациенту основание поверить: для этого, например, можно представиться телепатом, способным читать его мысли, астрологом, высчитывающим его судьбу по звёздам, финансовым аналитиком с двадцатилетним стажем исследования биржевых котировок, или просто кандидатом в президенты страны, который знает, что нужно человеку, лучше самого этого человека. Эффект Барнума широко известен именно потому, что этот приём давно выпал, так сказать, из потайного кармана Гермеса Трисмегиста, то есть перешёл из области эзотерических знаний в область экзотерических, что сделало возможным его применение не только колдунами самых высоких уровней посвящения, но и любым проходимцем, давшим себе труд его изучить. Если читатель когда-либо заказывал себе интернет-гороскоп (или, хотя бы, держит в интернет-закладках ссылку на гороскопную ленту), обращался к гадалкам, прорицателям, ясновидящим, или просто беседовал с уличной цыганкой, у него как раз и была возможность испытать действие эффекта Барнума, так сказать, на собственной шкуре. Но, если с уличными цыганками нейтрализовать действие данного конкретного эффекта довольно несложно (антидот продемонстрировал ещё Ходжа Насреддин, который спросил прорицателя и ясновидца «Что у меня зажато в кулаке?», на что тот, разумеется, не смог ответить), и на предложение уличной цыганки сказать всю правду достаточно поинтересоваться «В какой штанине у меня сейчас …, в левой или в правой?» (представительница прекрасного пола может, например, потребовать у цыганки ту же информацию относительно своего мужа в данный момент), то во всех прочих случаях предотвратить или остановить действие эффекта Барнума уже сложнее. Объясняется это, опять-таки, просто: цыганка (поскольку она, в отличие от прочих, ещё сохраняет остатки совести) не требует денег вперёд: она сперва выдаёт некий бесплатный бонус и, если клиент на него не клюнет, сворачивает весь балаган; прочие же фокусники врут исключительно по предоплате, – а факт производства предоплаты уже сам по себе является для клиента мощнейшим стимулом веры, серьёзным катализатором эффекта. Причём предоплата, то есть, говоря магическим языком, жертва, не обязательно должна выражаться в материальной форме. Понятно, что если вы заплатили вперёд за гороскоп, вы и будете с искренним вниманием вчитываться в каждую строчку, пытаясь найти там себя: просто потому, что отсутствие там себя будет для вас означать выброшенные на ветер деньги. Но жертва может быть принесена не только экономически, но и на ментальном, и на психологическом уровне. Скажем, сам по себе факт того, что вы оторвали задницу от дивана и идёте на избирательный участок, уже означает, что вы предположили, будто незнакомые вам люди, чьи фамилии напечатаны в бюллетенях, лучше вас знают, что вам нужно по жизни, и действительно почему-то искренне заинтересованы в заботе о вас. Это ваше предположение и является жертвой, предоплатой, символом доверия: теперь даже в случае, если выбранный вами персонаж, в лучшем случае, начнёт демонстративно строить себе дворцы за ваш счёт, а в худшем просто наденет на вас очередной намордник, поставит в угол и заставит считать до 10 000, вы будете убеждать себя, что всё происходящее касается вас непосредственно, что всё это имеет к вам отношение, что всё это часть вашей жизни и, возможно даже, что так вам и надо.