Текст книги "Москва, которую мы потеряли"

Возвращаясь к делу Звездинского, состряпанному в НКВД, нужно заметить, что в нем хранится история неудавшегося ухода в подполье общины храма Никола Большой Крест. Это был тот самый храм, где до ареста служил протоиерей Валентин Свенцицкий, куда он прислал свое последнее письмо, благословляя своих духовных чад не уходить в подполье, но стать членами Церкви, возглавлявшейся м. Сергием. Отец Валентин (1882–1931) был по-своему замечательным человеком и прекрасным пастырем-исповедником, много пострадавший от безбожной власти. Для того, чтобы хоть в малой степени дать возможность читателю проникнуться обаянием его слова, приведем отрывок из одной проповеди, произнесенной о. Валентином в 1920-х гг., в страшную пору гонения на Русскую Церковь. «…Церковные недостатки – это явление не нашего времени, они были всегда. Достаточно вспомнить слова святого Григория Богослова, который говорил: “Погибла вера в Бога”. Достаточно вспомнить слова святого Иоанна Златоуста, который в беседе на Послания к Коринфянам говорил: “У нас в Церкви осталось много лишь хороших воспоминаний, что и раньше, и ныне собирались для песнопений, но раньше, когда собирались для песнопений, было единомыслие, но теперь едва ли найдешь хотя бы одного человека, который был бы твоим единомышленником”. Ведь это все говорилось тогда, когда еще были живы некоторые отцы Никейского Собора, когда только что почил Афанасий Великий, когда были еще живы Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст. Но что это значит? Это значит только то, что Церковь земная имеет много недостатков, которые есть результат слабостей и немощей человеческих. Могут ли поколебать святость Церкви прегрешения отдельных людей? Какой соблазн, какое величайшее неразумие говорить, что я ухожу из Церкви, потому что встретился с недостойным пастырем, что я не буду больше веровать в Церковь, потому что пришлось пережить тяжкое личное впечатление от того или иного носителя благодати. Святость Церкви не в этом заключается – она заключается в таинствах, в святости благодати Божией, во всем том добром, что сия благодать сделала с душами человеческими; она заключается в том сонме святых, которые спасены сей благодатию, она заключается в каждом истинно добром движении нашей души. Это светлое и святое составляет святость Церкви. А грехи наши – болезни наши, они есть немощи греховные, которые мы омываем и очищаем в этой Святой Церкви Христовой. Вот потому как в личной нашей жизни да не смущает нас лукавая мысль о ненужности наших трудов, когда мы чувствуем немощь грехов наших, так да не смущается в нас и наша вера в святость Церкви, когда мы видим те или иные недостатки в земной Церкви. Наше сознание грехов не уныние должно вызывать в нас, а лишь еще большее и большее старание совершать работу Господню. Сознание недостатков церковной жизни должно влечь за собою не отхождение от Святой Церкви, а еще большую к ней любовь и желание служить на пользу церковную».

Дело епископа Серафима хранит следы неоднозначной реакции прихожан на послание о. Валентина. Кое-то из них даже ушел из храма. Обращает на себя внимание, что среди арестованных чад о. Валентина нет, кроме сестры его жены. Не ясно, оставались ли те из них, кто послушался своего духовного отца, в храме Никола Большой Крест или аресты были более четко выборочными, чем это нам представляется. В той мере, в какой мы можем судить по материалам дела, в начале 1932 г. в общине Никола Большой Крест не заметно тенденции к принятию декларации м. Сергия – напротив, она является одной из самых активных непоминающих. Возможно даже, что приход воспринимал себя некоторым московским центром Православной Церкви. В частности, они принимали паломников из других городов, приезжавших исповедаться и причаститься. Например, из города Козлова к ним приезжали группы человек по 12, которых в обстановке, близкой к черезвычайному положению, устраивали в Москве на ночь. Возможно, все это сказалось на отношении к ним ОГПУ.

Храм Николая Чудотворца Большой Крест незадолго до разрушения

Осенью 1931 г., еще ранее приговора А.Ф. Лосеву, храм Никола Большой Крест закрыли. За несколько месяцев до этого, предвидя закрытие храма, его община и настоятель, свящ. Михаил Любимов, делали попытки найти формы продолжения литургической жизни. Как быть дальше? Православная община обязательно должна существовать, считал о. Михаил; «…ни в коем случае нельзя допустить, чтобы верующие признавали Сергианскую церковь, т. к. это ведет к некоторому примирению с существующим строем…» Приход храма Никола Большой Крест поддерживал постоянное общение с другими московскими храмами, не поминавшими м. Сергия: Сербским подворьем (храм Кира и Иоанна на Солянке), Никола Кленики на Маросейке, Никола Котельники, Никола Подкопай. После закрытия церкви Никола Большой Крест о. Михаил предложил своим прихожанам причащаться в одной из перечисленных церквей. Понимая неизбежность ухода в подполье, прихожане были озабочены проблемой сохранения себя в Церкви, а значит, епископского окормления. «…Те, кто суть народ Божий и суть Христовы, те – с епископом», – писал свмч. Игнатий Богоносец. Как близко стало теперь самосознание Церкви первых веков! Погруженные в атмосферу богоненавистничества, и священники, и миряне, поставленные перед необходимостью выбора, с необычайной отчетливостью осознавали свою причастность именно ко Христу и к Церкви Христовой. Они ищут этого единения во Христе друг с другом, настойчиво ищут восполнения этого единения в своих духовных предстоятелях – епископах. Повсеместно и священники, и миряне – представители общин – едут и едут к своим, ставшим общецерковными, архиереям. Храм же был снесен в 1933 г. Прихожане перешли в церковь Сербского подворья на Солянке…

Глава шестая
Романтические прогулки

Романтическая сага у ворот Исландской миссии

Теперь поговорим об истории, связанной с одним из прихожан церкви Сергия Чудотворца в Пушкарях; в этом сюжете много славы, романтики и горечи. Музыкальные произведения известного русского композитора Д.Н. Верстовского (1799–1862), автора наиболее знаменитой оперы доглинкинского периода «Аскольдова могила», были весьма популярны. Популярен и известен был и сам автор, а вот судьба его перемещений по Москве остается загадочной. Верстовский родился 18 февраля 1799 г. в Тамбовской губернии, в помещичьей семье. Окончив курс в институте инженеров путей сообщения, он стал обучаться теории музыки у Брандта и Цейнера. К самому раннему периоду музыкального творчества Верстовского относятся фортепианная соната, песни и куплеты для водевилей. В итоге он предпочел инженерной карьере музыкальную и начал вращаться в артистическом мире Петербурга, не раз выступая в частных домах как актер и певец. Его опера-водевиль «Бабушкины попугаи» (перевод с французского П.И. Хмельницкого) была поставлена в 1819 г. в Петербурге; за ней последовали оперы-водевили: «Карантин» (1820); «Новая шалость, или Театральное сражение» (1882, в сотрудничестве с Маурером и Алябьевым); «Дом сумасшедших, или Странная свадьба» (1822); «Сентиментальный помещик» (1822). Больше всего имела успех «Дом сумасшедших», шедшая на сцене еще в 1849 г.

Церковь Сергия Чудотворца в Пушкарях (1684) – разрушена

В 1822 г. Верстовский переселился в Москву, поступив на службу в московскую контору императорских театров. В 1825 г. он был назначен «инспектором репертуара и трупп», а в 1842 г. – управляющим московской конторой. Верстовский имел почти неограниченное влияние на театральные дела. Большое влияние на театральную жизнь оказывала и его жена. В Москве в первый период его деятельности ставились один за другим водевили с его музыкой:

«Учитель и ученик, или В чужом пиру похмелье» (1822), «Хлопотун, или Дело мастера боится» (1824), «Забавы Калифа, или Шутки на одни сутки», «Встреча дилижансов», «Тридцать тысяч человек», «Три десятка» (последние четыре – в 1825 г.). При открытии Петровского театра в Москве (1825) был поставлен пролог «Торжество Муз», в котором музыка гимна принадлежала Верстовскому. Последние водевили с музыкой Верстовского (иногда в сотрудничестве с Алябьевым) поставлены в 1827–1832 гг. («Пастушка, старушка, волшебница, или Что нравится женщинам», «Средство выдавать дочерей замуж», «Новый Парис», «Станислав» и «Рославлев»). В патриотической пьесе Скобелева «Кремнев», шедшей в 1839 г., песня Насти принадлежит Верстовскому (на ее тему Вьетан сочинил вариации для скрипки). В 1827 г., по мысли С.Т. Аксакова, Верстовский приступил к сочинению оперы «Пан Твардовский» (на либретто Загоскина), поставленной в 1828 г. в Москве с большим успехом. Опера «Вадим, или Двенадцать спящих дев», на либретто профессора С.П. Шевырева из одноименной поэмы Жуковского (2-я часть), шла впервые в Петербурге в 1832 г.

Настоящую славу Верстовскому дала опера «Аскольдова могила» (либретто Загоскина), поставленная в Москве 16 сентября 1835 г., в Петербурге. До конца 1860-х годов она была дана в императорских театрах – в Петербурге около 200, а в Москве более 400 раз. Последовавшие за ней оперы – «Тоска по родине» (1839), «Чурова Долина, или Сон наяву» (1841) и «Громобой» (1858; либретто Д. Ленского по первой части «Вадима» В.А. Жуковского) далеко не имели успеха «Аскольдовой могилы» и скоро сошли с репертуара. Верстовскому принадлежат еще музыка к различным драматическим произведениям («Сила Песнопения», 1817; «Гезиод и Олаф», 1827); кантаты и хоры, в том числе «Три песни, или Освальд» и «Певец во стане русских воинов», кантата на слова С.П. Шевырева для празднования в январе 1855 г. юбилея Московского университета, гимн для хора с оркестром «Велик Господь», два военных гимна; несколько десятков романсов (из них «Черная шаль» (Пушкин) и «Колокольчик» исполнялись со сцены, а цыганский романс «Старый муж, грозный муж» (Пушкин) исполняла не раз Полина Виардо-Гарсиа); два польских танца для оркестра; три обедни с духовными концертами (1830), исполненные в церквах университетской и Святого Вознесения в Москве (не изданы). В 1826 г. Верстовский совместно с А.И. Писаревым издал «Драматический альбом на 1826 г.» в двух частях, музыкальной и литературной; в последней имеется статья Верстовского «Отрывки из истории драматической музыки» (неоконченная). В 1827–1828 гг. он издавал «Музыкальный альбом». В этих альбомах помещены и некоторые его музыкальные сочинения. С выходом в отставку (1850) Верстовский не только потерял влияние, но и прямо был забыт (исключением является его «Аскольдова могила»). В письме, написанном в 1861 г., он жалуется на судьбу: «За “Аскольдову могилу” московская дирекция выдала мне единовременно две тысячи ассигнациями – собрала же сто тысяч серебром доходу с оперы, и я теперь, будучи в отставке, должен покупать себе место в театре, чтобы взглянуть на старые грехи мои…» Он умер 5 ноября 1862 г.

…Если дойти до Волхонки и стать лицом к Музею изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, то направо (улица Маршала Шапошникова, 4), напротив музея можно увидеть старинный особняк в стиле позднего классицизма. Это хорошо известный любителям старой Москвы «дом Верстовского». В 1828 г. композитор ушел из родительского дома, соединив свою жизнь с актрисой Малого театра «девицей Надеждой Репиной». Но ни одно добропорядочное семейство – ни мещанское, ни купеческое, ни дворянское – не решилось бы дать приют живущим вне брака. Это еще один довод в пользу того, что Верстовский и Репина не могли поселиться в аристократическом особняке В.А. Глебовой. Несколько лет Верстовский и Репина скитались по Москве: два года прожили в приходе Сергия Чудотворца, что в Пушкарях, у староборядца Щелчкова (дом находился на территории владения 10 по Цветному бульвару, не сохранился). Затем они переехали на Рождественский бульвар, 3 (дом сохранился). Это был доходный многонаселенный дом, где в квартирах-клетушках ютилось московское мещанство. Квартира Верстовского выходила окнами на Драчевку (ныне Трубная улица). «Дом Верстовского» в Хлебном сейчас является единственным подлинным домом композитора. На нем будет установлена соответствующая мемориальная доска. Именно здесь композитор скончался. После смерти Верстовского в этом доме в Хлебном переулке жила и там же скончалась Надежда Васильевна Репина-Верстовская (в 1867 г.). В 1871 г. дом перешел к новым владельцам. Ныне в «доме Верстовского» в Хлебном размещается Исландская миссия…

Память юности поэта… На месте церкви Пимена Великого, что в Старых Воротниках

Эта местность, куда иногда приводило меня праздное любопытство, обладает славной историей, и многие ее постройки заслуживают отдельного повествования.

Старопименовский переулок называется по церкви Святого Пимена, ее здание работы архитектора А.Г. Григорьева стояло на углу Старопименовского и Воротниковского переулков. Церковь была приходской для слободы воротников, они и выстроили ее каменное здание в 1682 г. вместо деревянного, известного с конца XVI в. Тогда же построили и шатровую колокольню, стоявшую отдельно от храма в ограде церковного монастыря. В 1825 г. храм стали перестраивать: тщанием церковного старосты московского купца А.И. Милютина возвели большую трапезную с двумя приделами – Св. Пимена и Всех Скорбящих Радости (главный престол – Святой Троицы). Преподобный Пимен Палестинский жил в VI в. в пещере пустыни Рува; о нем сообщают святые отцы Софроний и Иоанн в 167-й главе книги «Луг духовный» (Лимонарь). Однажды зимой к преподобному Пимену пришел для наставления инок Агафоник и остался ночевать в соседней пещере. Утром он рассказал, что очень страдал от стужи. Преподобный Пимен ответил, что был наг, но не ощущал холода потому, что к нему пришел лев, который лег рядом и согрел его. «Однако, – добавил подвижник, – знай, что я буду съеден зверями, потому что, когда я жил в мире и был пастухом овец, мимо моего стада проходил человек, на которого бросились мои псы и растерзали его. Я мог его спасти, но я не сделал этого. Мне было открыто, что я и сам умру такой же смертью». Та к и случилось: спустя три года стало известно, что святой пустынник Пимен Палестинский был растерзан зверями. Это произошло в конце VI в.

Церковь Пимена Великого в Старых Воротниках

Вот он – нынешний угол Старопименовского и Воротниковского переулков…

О чтимой иконе Всех Скорбящих Радости нам хотелось бы сказать отдельно и более подробно. Несомненно, что уже само наименование сего образа, «Всех Скорбящих Радость», послужило причиной его широчайшей распространенности на Русской земле. Помимо первого московского образа насчитывалось не менее двух с половиной десятков чудотворных и местночтимых списков с этой иконы: в самой Первопрестольной и в ее окрестностях, на берегах Невы и в Абхазии, в сибирском Тобольске и в Киеве, в Вологде и в Нижнем Новгороде, в иных городах, весях и обителях. Душе русского человека особенно близок и понятен скрытый в названии иконы смысл – упование на Пречистую, неизменно спешащую утешить, облегчить скорбь и страдания людские, дать «нагим одеяние, больным исцеление»… Богородица пишется на этой иконе в полный рост, обычно со скипетром в деснице и с Младенцем на шуйце, но иногда и без Него, с распростертыми руками, как на знаменитой «Всех Скорбящих Радость» (с грошиками), в окружении припадающих к Ней бедствующих христиан и посланных для утоления их скорбей Ангелов, указующих на Приснодеву – источник неиссякаемой и всепобеждающей радости. Одеяние Пречистой на списках разнится: Она предстает то во славе, с венцом на главе и в ризах царицы, то в обычном для Ее земных дней плаще и белом плате. Как повествует старинная церковная летопись, в лето 7196 от сотворения мира (1648 г. от Рождества Христова) терзаемая огромной незаживающей язвой в боку вдова Евфимия Акинфиева, родная сестра патриарха Иоакима, отчаявшись получить исцеление у лекарей, воззвала к Пречистой и внезапно услышала глас: «Евфимия, отчего в скорби своей не прибегаешь ты к общей Целительнице всех?» «Где же найти такую Целительницу?» – смиренно спросила больная. И тогда глас повелел обратиться к священнику «храма боголепного Преображения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и преподобного отца Варлаама Хутынского, новгородского чудотворца», что на Большой Ордынке в Москве, с тем чтобы тот взял там «на левой стороне в трапезе, где обыкновенно становятся женщины», образ Пречистой и отслужил перед ним молебен с водосвятием. Немедленно исполнив все это, Евфимия получила исцеление. Та к произошло первое чудо от «иконы Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии, яже нарицается Всех Скорбящих Радость», а сам храм получил название Скорбященского (хотя главный престол его и освящен во имя Преображения). Храм на Большой Ордынке был знаменит еще и тем, что здесь ежегодно исполнялись «Всенощная» С.В. Рахманинова (в ближайшую ко дню его кончины, 28 марта, субботу) и «Литургия» П.И. Чайковского (день его кончины пришелся на 25 октября по старому стилю – день, следующий за празднованием чудотворной). Каждую субботу здесь совершался молебен у чудотворной, с некоторых пор явившей новый благодатный дар исцеления страждущих от алкоголизма и наркомании. У каждого века свои скорби – не преходит лишь даруемая Заступницей радость исцеления.

Помимо храма на Большой Ордынке, в Первопрестольной действовали еще четыре приходских храма во имя иконы «Всех Скорбящих Радость» (на 3-й Мещанской при Старо-Екатерининской больнице, на Калитниковском кладбище (с местночтимым списком), на Зацепе (более известный по приделу как храм Фрола и Лавра), а также при психиатрической больнице на Канатчиковой даче; такое же посвящение имеет и престол больничного храма Николо-Угрешского монастыря. Прежде в Москве имелись также Скорбященский женский монастырь на Новослободской улице и почти десяток Скорбященских церквей, в том числе при нескольких больницах, приютах и при тюрьме «Матросская тишина». В отличие от москвичей, православные города на Неве были уверены, что первоявленный образ чудотворной был перевезен в 1711 г. в новую столицу сестрой Петра I царевной Натальей Алексеевной и со временем оказался в Скорбященской церкви на Шпалерной улице. Чуду именно от этого образа приписывалось прекращение свирепствовавшей во времена Екатерины II эпидемии оспы. Церковные историки уже к началу ХХ столетия затруднялись ответить, какая из икон – на Большой Ордынке в Москве или на Шпалерной в Санкт-Петербурге – являлась первым образом. Но судя по тому, что петербургская икона написана на кипарисной доске на загрунтованном холсте, она моложе московской.

Место церкви Пимена Великого – жилой дом

Однако со временем и Санкт-Петербург обрел свою икону «Всех Скорбящих Радость» в особом ее изводе – так называемой «Богородицы с грошиками». В давние времена люди, жившие в пригородной деревне Клочки (ныне это район Стеклянного завода, давно вошедший в черту Петербурга), а также купцы Куракины нашли прибитый волнами Невы к берегу образ Богородицы. Через несколько поколений их наследники пожертвовали семейную святыню в часовню при Стеклянном заводе. 23 июля 1888 г. над невскими берегами разразилась страшная гроза. Ударом молнии выжгло внутренние стены часовни вместе со всеми иконами и разбросало монеты из кружки для подаяний. Уцелела лишь одна икона, причем с лика Пречистой спали позднейшие записи, а двенадцать медных монет из кружки были с нечеловеческой силой вбиты в доску иконы. С тех пор новая чудотворная и получила народное наименование «Богоматери с грошиками». На следующий день к часовне потекли потоки богомольцев, начались и уже не прекращались чудесные исцеления. В 1898 г. здесь был освящен новый храм, причем чудотворная оставалась в часовне и переносилась в храм лишь на время богослужений. Именно это место упоминается в строках А.А. Ахматовой «Пароходик идет до Скорбящей…» – так обычно добирались сюда богомольцы. В советское время храм был разрушен, часовня Промыслом Божиим сохранилась до наших дней, сам же чудотворный образ (с грошиками) находится неподалеку, в Троицкой церкви «Кулич и Пасха». На петербургском изводе Пречистая пишется с распростертыми руками, со склоненным влево ликом, Ее нижние одежды багряные, верхние – темно-синие, глава облечена в белое покрывало, без царского венца. Выше в облаках – благословляющий Спаситель, вокруг – Ангелы, страждущие, зеленые ветви и непременные двенадцать монет. Празднование иконе «Всех Скорбящих Радость» совершается 24 октября по старому стилю (некоторые из списков с нее имеют и свои особые дни празднования). И в нынешних границах России, и в ее исторических пределах, и по всему миру, где только ни ступала нога русского человека, звучали, звучат, и до конца мира сего будут звучать слова песнопений в честь этой святой иконы.

Окрестности церкви Пимена в наши дни (церковь стояла справа)

Но вернемся к церкви Пимена. В 1848 г. в Москве взялись и за основной храм: вместо него стали строить значительно больший и окончили его только через 11 лет. В этой церкви 27 апреля 1869 г. происходило бракосочетание сына Ф.И. Тютчева Ивана с Ольгой Путятой. В 1923 г. церковь закрыли под предлогом того, что на колокольне обнаружили «самогонный завод», и устроили вместо церкви «аудиторию имени Демьяна Бедного»; позднее там продавали с аукциона не выкупленные в срок вещи. Окончательно сломали церковь в 1932 г., а на ее месте построили жилой дом (№ 7/9, архитектор В.К. Кильдишев). К северу от церкви, как обычно бывало в Москве, находилось несколько небольших дворов причта – священника, дьякона, пономаря. В доме дьякона Пименовской церкви в 1844 г. родился А.А. Остроумов, один из самых известных терапевтов в Москве, профессор Московского университета. В августе 1868 г. в этом доме остановился у своего младшего сына, жившего тогда здесь, Ф.И. Тютчев.

В начале переулка, на углу с Тверской, был жилой дом 1888 г. (архитектор М.А. Арсеньев), сломанный в 1994 г. (на его месте выстроена шикарная гостиница «Мариотт»), а далее по переулку, в глубине участка, находится здание школы (дом № 5), три этажа которой выдают старую постройку. В 1904 г. участок купил педагог, владелец частной мужской гимназии, ранее находившейся на Петровке, Р.Ф. Крейман, построивший на нем представительное здание по проекту архитектора Н.Л. Шевякова. В советское время здание надстроили; в нем находилась «образцовая школа» – настолько образцовая, что туда определили дочь Сталина. Самая старая постройка находится за пересечением с Воротниковским переулком. Это старинные палаты (№ 11, здание во дворе), возможно, сохранившиеся с XVII в., с тех пор, правда, значительно перестроенные. Здесь поселился Н.В. Сушков, женатый на сестре Ф.И. Тютчева. К ним в литературный салон приезжали П.А. Вяземский, Л.Н. Толстой, Н.В. Гоголь, Д.В. Григорович и многие другие известные писатели. Тютчев не без доли сарказма говорил, что «салон Сушковых если и не первый в Европе, то уж, конечно, один из самых многолюдных». Соседний дом (№ 13), также стоящий с небольшим отступом от улиц, тоже почтенного возраста. На его месте на плане 1817 г. обозначено двухэтажное строение, у «коего низ был каменный, а верх деревянный». Может быть, здесь есть и части усадьбы XVIII в. княгини В.А. Шаховской. С тех пор особняк многократно переделывался: с правой (в 1874 г.) и с левой (в 1914 г.) сторон к нему делались пристройки. Здесь в 1880–1881 гг. жил хирург Н.В. Склифосовский.

П.В. Нащокин

Большие доходные дома ближе к улице Чехова были выстроены в 1900 г. архитектором К.Ф. Буровым (№ 13; в нем с 1905 до 1930-х гг. жил артист Малого театра П.М. Садовский, а в 1920–1930-х гг. – географ С.Г. Григорьев) и архитектором К.Л. Розенкампфом – в 1909 г. (№ 15).

Правая сторона Старопименовского переулка начинается длинным рядом жилых домов (№ 4 и № 6) постройки начала 1930-х гг. ХХ в., продолжаясь домом № 8 (1906, архитектор П.В. Харко; в нем в 1920–1940-х гг. была квартира математика, академика П.С. Александрова) и № 10/3 (его нижние два этажа относятся к 1875 г., а надстройка – к 1930-м гг.) В последнем доме жил известный экономист академик С.Г. Струмилин. За перекрестком с Воротниковским переулком в несохранившемся доме (№ 12) в 1893– 1896 гг. жил художник В.А. Серов, в начале 1890-х гг. – историк В.К. Трутовский, автор интересной статьи о происхождении названия «Арбат», путеводителей по Оружейной палате и по «Дому бояр Романовых» и многих трудов по нумизматике, геральдике, истории. Недалеко от дома Остермана на Каретную-Садовую выходит Малая Дмитровка и ее продолжение – Долгоруковская, а еще дальше, на Садовой-Триумфальной, отходит влево Воротниковский переулок, в котором жил некогда приятель Пушкина, П.В. Нащокин, владелец знаменитого в свое время «нащокинского домика» – двухаршинной игрушки, стоившей десятки тысяч рублей. В домике вся обстановка, вплоть до щеточек и мелков на карточных столах, была выполнена по особому заказу, нередко за границей. Нащокин был, что называлось тогда, широкою натурой. Влюбившись в артистку Асенкову, он, говорят, переоделся в женское платье и поступил к ней в горничные. Жизнь он вел самую странную: то швырял деньгами в буквальном смысле слова, то, за отсутствием дров и денег, топил печи дорогой мебелью; занимался спиритизмом и алхимией; сошелся с дочерью «степной Каталани» – цыганкой Олей – и дал за нее большой выкуп хору, а потом, тайно от нее, обвенчался с другой. Жизнь Нащокина могла бы, словом, послужить канвой для интересного романа приключений.