Электронная библиотека » Олег Гордиевский » » онлайн чтение - страница 16


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 23:09


Автор книги: Олег Гордиевский


Жанр: Политика и политология, Наука и Образование


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 16 (всего у книги 57 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Шрифт:
- 100% +

После последнего предвоенного показательного процесса в марте 1938 года репрессии в Советском Союзе стали ослабевать. В июле первым заместителем Ежова был назначен Лаврентий Берия, руководитель Закавказского НКВД. К моменту смещения Ежова, 8 декабря, реальная власть уже перешла в руки Берии. В течение всей эпохи репрессий Сталин избегал публичной ответственности. Устранение Ежова позволило Сталину сделать его козлом отпущения за такие эксцессы, как «ежовщина», а такое уже можно было признать открыто. Последователь Ежова, Берия, поразил дочь Сталина Светлану как «великолепный современный образец искусного придворного, воплощение восточного коварства, лести и лицемерия». Кроме того, Берия был невероятно развратным человеком. По его приказу сотрудники НКВД непрерывно поставляли ему, нередко просто хватая на улице, все новых женщин, часто школьниц. Над девушками совершали насилия и издевались. Мужья или родители, осмеливавшиеся жаловаться, обычно оказывались в лагерях.

При Берии репрессии стали носить избирательный характер. Однако охота за Троцким продолжалась во всю силу. Реальный Троцкий, живший в Мексике, становился все менее похожим на Троцкого мифического, чей образ не переставал мучить больное воображение Сталина. 1 мая 1940 года по улицам Мехико прошла демонстрация из двадцати тысяч коммунистов, которые несли лозунги «Троцкий – вон!» При этом даже, по подсчетам окружения Троцкого, в Мексике было никак не белее тридцати активных троцкистов, к тому же поделенных на несколько враждующих группировок. Однако, несмотря на вражду, все они по очереди охраняли дом Троцкого в Койоакане. В КГБ и по сей день покушение на Троцкого считается одной из наиболее важных проведенных когда-либо «специальных операций». В открытой в 1979 году «комнате памяти» Первого главного управления можно увидеть портрет и панегирик организатору покушения Науму (Леониду) Александровичу Эйтингону, чье участие в «мокрых делах» началось еще с ликвидации Блюмкина в 1929 году. Эйтингон был одним из немногих евреев в штате НКВД, кому удалось пережить чистки. Один из его сотрудников запомнил его как плотного человека, облысевшего, с низким лбом и маленькими сверлящими глазками. Он участвовал в Гражданской войне в Испании под псевдонимом генерал Котов, консультируя «интернациональные бригады» по вопросам партизанской войны в тылу националистов. В Испании же он сошелся с коммунисткой из Барселоны Каридад Меркадер дель Рио и завербовал в качестве агентов НКВД ее саму и ее сына Рамона Меркадера, будущего убийцу Троцкого.

Как следовало из плана виллы Троцкого, обнаруженного швейцарской полицией в чемодане Росси после убийства Порецкого в 1937 году, Троцкий находился под плотным наблюдением НКВД с момента прибытия в Мексику. В 1948 году Владимир Петров, позднее бежавший на Запад, имел возможность ознакомиться с одним из досье по убийству Троцкого. Это была папка толщиной в четыре или пять дюймов, содержавшая снимки, сделанные изнутри виллы и изображающие охранников, заборы, Троцкого с женой, Троцкого, пьющего чай с друзьями, собаку Троцкого, а также многое другое. Видимо, в окружении Троцкого в разное время действовало различное количество внедренных агентов НКВД, причем ни один из них наверняка не догадывался об остальных. Первым агентом, как запомнил Петров из знакомства с досье, была женщина-секретарь, завербованная еще во время норвежской ссылки Троцкого. Впрочем, самым влиятельным агентом в окружении Троцкого был Рамон Меркадер.

Меркадера прекрасно подготовили. Несмотря на месяцы интенсивных допросов, последовавших за арестом, он так ничего и не сообщил ни о себе (его личность была установлена лишь в 1953 году), ни о своей работе на НКВД. Он показал себя чрезвычайно умным, физически тренированным человеком, искусным актером; бегло говорил на нескольких языках и отличался редким самообладанием. Сильвия Агелофф признавала, что ей никогда не доводилось сомневаться в любви к ней Меркадера до тех пор, пока тот не совершил покушение на Троцкого. Продолжительное психологическое тестирование показало, что Меркадер обладал необычайно быстрой реакцией, почти фотографической памятью, способностью ориентироваться в темноте, умением быстро усваивать и запоминать сложные инструкции. Кроме того, он способен был в темноте разобрать и собрать винтовку «Маузер» за три минуты и сорок пять секунд.

В сентябре 1939 года в Нью-Йорке Меркадер присоединился к своей любовнице, стороннице Троцкого, Сильвии Агелофф. Он путешествовал по поддельному канадскому паспорту на имя Фрэнка Джэксона (причем в НКВД фамилию Jackson весьма эксцентричным образом изобразили как Jacson), полученному от добровольца из «интернациональных бригад». В Нью-Йорке он вступил в контакт с резидентом НКВД Гаиком Овакимяном, через которого получил большую часть инструкций для покушения на Троцкого. Следуя инструкциям НКВД, в октябре 1939 года Меркадер переехал в Мехико, якобы для работы в экспортно-импортной фирме. Там он возобновил отношения со своей матерью и ее любовником Наумом Эйтингоном. В январе 1940 года Сильвия Агелофф, поддавшись уговорам Меркадера, переехала к нему в Мехико. Агелофф связалась со своим гуру. Львом Троцким, на что, вне всякого сомнения, и рассчитывал Эйтингон, и в течение двух месяцев выполняла обязанности его секретарши. Меркадер каждый раз подвозил ее к вилле Троцкого и забирал после работы. Во время пребывания Агелофф в Мексике, Меркадер не предпринимал никаких попыток проникнуть на виллу, однако он успел примелькаться охранникам и завоевать доверие французских учеников Троцкого, Альфреда и Маргариты Росмер. Вскоре после возвращения Агелофф в Нью-Йорк в марте 1940 года Росмеры впервые пригласили Меркадера на виллу.

На данном этапе Меркадер скорее выступал в роли внедренного агента, нежели убийцы. Вилла к тому времени была превращена в крепость, защищенную железными решетками, проводами с пропущенным по ним электрическим током, автоматической системой сигнализации, пулеметами, постоянным отрядом из десяти полицейских и неофициальными часовыми-троцкистами. Главной задачей Меркадера была добыча необходимых для планирования вооруженного нападения данных об обороне виллы, ее обитателях и охранниках. Нападением руководил знаменитый мексиканский коммунист и художник, Давид Альфаро Сикейрос, ветеран «интернациональных бригад» времен Гражданской войны в Испании. За несколько минут до четырех часов утра 23 мая группа под предводительством Сикейроса, насчитывавшая более двадцати человек, одетых в полицейскую и армейскую униформу, застав врасплох и ошеломив охрану, изрешетила спальни виллы пулеметным огнем. Позже Сикейрос сделал совершенно неправдоподобное заявление, согласно которому целью рейда было не убийство Троцкого, а эффективный протест против его пребывания в Мексике. Выпущенный на свободу под залог, Сикейрос бежал из Мексики с помощью чилийского поэта-коммуниста Пабло Неруды.

Через пять дней после нападения Меркадер впервые встретился с Троцким. Как всегда, – само дружелюбие, он подарил внуку Троцкого игрушечный планер и научил запускать его. В течение следующих трех месяцев он посетил виллу десять раз, ни разу не оставаясь слишком долго, иногда привозя небольшие подарки. С Троцким он виделся лишь два или три раза. Вполне вероятно, что он два раза ездил в Нью-Йорк на встречу с Овакимяном для завершения подготовки к покушению. 20 августа Меркадер прибыл на виллу с собственной статьей, которую Троцкий согласился прокомментировать. Привез он с собой и кинжал, зашитый в подкладку плаща, револьвер – в одном кармане и альпинистский ледоруб – в другом. Орудием убийства суждено было стать ледорубу. Зачем Меркадер привез с собой кинжал, остается неизвестным. Возможно, он спрятал его в плаще на тот случай, если будет найдено остальное оружие.

НКВД пользовалось сходными методами и прежде. Зимой 1938—1939 годов офицер НКВД по фамилии Боков был вызван Берией, который поинтересовался, достаточно ли у него силы, чтобы убить человека одним ударом. «Да, товарищ комиссар», – ответил Боков. Берия объяснил, что, по сведениям НКВД, один из советских послов на Ближнем Востоке собирается просить политического убежища. Бокова с помощником отправили в командировку с задачей «обезвредить» посла. По прибытии в страну Боков получил от резидента НКВД короткий металлический брусок. Тот спрятал его в одежде, а затем вместе с помощником и резидентом отправился к послу с визитом вежливости. Бокову удалось встать за спиной у посла, после чего он нанес ему смертельный удар по голове. Вместе с помощником они завернули тело посла в ковер, чтобы не обнаружились пятна крови, запихнули его в машину, вывезли за город и похоронили. Жене посла сообщили, что мужа срочно вызвали в Москву и что перед отъездом он распорядился, чтобы она и дети следовали за ним на поезде. Можно предположить с минимальной вероятностью ошибки, что по дороге в Москву семья посла была снята с поезда и отправлена в лагерь для «врагов народа».

Меркадер тоже рассчитывал убить свою жертву одним ударом по затылку и исчезнуть до того, как будет обнаружено тело. Пока Троцкий сидел за своим столом в кабинете, читая статью, Меркадер вынул из кармана ледоруб, закрыл глаза и изо всех сил обрушил его на голову Троцкого. Однако Троцкий не умер в ту же секунду. Он издал «ужасающий, пронизывающий крик» («Я буду слышать этот крик, – сказал позже Меркадер, – до конца моих дней»), повернулся, вцепился зубами в руку убийцы и, прежде чем его оставили силы, успел схватиться за ледоруб. Он умер в больнице на следующий день, 21 августа 1940 года.

В вышеупомянутом досье из архивов КГБ убийство описано в мельчайших подробностях. Там говорится, как позднее вспоминал Петров, что смертельный удар был нанесен широким, а не заостренным концом ледоруба. Меркадер был приговорен к двадцати годам заключения. Его мать и Эйтингон бежали в Советский Союз по заранее подготовленному маршруту. В Москве сеньору Меркадер принял Берия, она была представлена Сталину в Кремле и награждена орденом Ленина. Через несколько лет ее стала мучить совесть. Она говорила представителю Компартии Испании в штаб-квартире Коминтерна:

«Я им (НКВД) больше не нужна… Меня знают за границей. Меня опасно использовать. Но они также знают, что я больше не та женщина, какой была прежде… Каридад Меркадер это не просто Каридад Меркадер, а худшая из убийц… Я не только ездила по всей Европе, разыскивая чекистов, покинувших рай, для того чтобы безжалостно убивать их. Я сделала даже больше этого!.. Я превратила, и сделала это для них, в убийцу моего сына Рамона, сына, которого я однажды увидела выходящим из дома Троцкого, связанного и окровавленного, не имеющего возможности подойти ко мне, и я должна была бежать в одном направлении, а Леонид (Эйтингон) в другом. «

Рамон Меркадер сохранял свою веру в сталинизм в течение всего срока заключения. В глазах истории, как он говорил, он будет солдатом мировой революции, оказавшим рабочему классу огромную услугу, избавив его от лидера, вставшего на курс предательства. Если бы Меркадер назвал себя или рассказал о своих связях с НКВД, его могли бы выпустить под честное слово. Но он отказался и отсидел все положенные ему двадцать лет. В 1960 году Меркадер вышел из тюрьмы, переехал из Мексики на Кубу, а затем транзитом через Чехословакию прибыл в Россию. Когда он подал заявление с просьбой о приеме в КПСС, ему было отказано. Вне стен КГБ в послесталинскую эпоху Меркадер превратился в постыдное напоминание о параноидальном прошлом.

Глава VI
Служба радиоперехвата, внедрение агентов и «великолепная пятерка» из Кембриджа (1930—1939)

Среди многочисленных портретов героев советской разведки в «комнате памяти» Первого главного управления лишь один принадлежит человеку, который не был офицером НКВД. Это единственное исключение – генерал Ян Карлович Берзин, командовавший отрядом ЧК во время Гражданской войны, но более всего известный как начальник советской военной разведки (в те годы Четвертое Управление Генерального Штаба, позднее ГРУ, Главное Разведывательное Управление) в период с 1924 по 1935 год. Берзин родился в Латвии в 1890 году, подростком вступил в революционное подполье, провел несколько лет в тюрьмах и на каторге в Сибири. В 1919 году он работал в недолговечном Советском правительстве в Латвии. В начале карьеры Берзина в военной разведке его ближайших соратников, биография многих из которых напоминала биографию самого Берзина, называли «латышской фракцией» – точно так же, как в течение некоторого времени основные помощники Дзержинского были известны как «польская фракция». В 1935 году Берзина отправили на Дальний Восток в качестве армейского командира, в августе 1936-го отозвали в Москву, где он получил назначение руководителя советского военного представительства при республиканском правительстве Испании. Годом позже, в разгар репрессий, ему было приказано вернуться в Россию, где он и был ликвидирован.

Берзин обязан местом в зале славы ПГУ своему вкладу в сбор разведданных с помощью перехвата и внедрения агентов. В начале тридцатых годов он принимал участие в организации объединенного подразделения ОГПУ и Четвертого Управления в рамках Специального отдела ОГПУ. Задачей этого подразделения был гражданский и военный перехват. Возглавляли его Глеб Бокий из ОГПУ и его заместитель полковник Четвертого Управления П. Харкевич. Подразделение было самым секретным во всем ОГПУ. До 1935 года оно размещалось не на Лубянке, а в здании Народного комиссариата по иностранным делам на Кузнецком мосту. Согласно показаниям Евдокии Карцевой (впоследствии Петровой), поступившей на работу в подразделение в 1933 году, сотрудникам было строго запрещено сообщать адрес своего места работы даже собственным родителям. Как и большинство молодых сотрудниц подразделения, Карцева постоянно испытывала страх перед его руководителем. Бокий сутулился при ходьбе и имел странную привычку носить плащ круглый год. Карцеву бросало в дрожь от взгляда его «холодных, проницательных голубых глаз, которые заставляли людей думать, что ему противен сам их вид». Несмотря на годы, а ему было за пятьдесят, Бокий продолжал гордиться своими сексуальными подвигами и по выходным регулярно устраивал оргии у себя на даче. Когда Карцева задала коллеге мужского пола вопрос об этих оргиях, он ответил: «Если ты только обмолвишься кому-нибудь об этом, он сделает твою жизнь невыносимой. Ты играешь с огнем». Карцева жила в страхе быть приглашенной на дачу своего начальника. В ночную смену, чувствуя себя наиболее уязвимой, она надевала «самые простые и невзрачные платья, боясь привлечь его непрошеное внимание».

Несмотря на развратность своего начальника, объединенное подразделение ОГПУ и Четвертого Управления оставалось самым крупным в мире и лучше всех оснащенным органом перехвата и дешифровки. Оно, в частности, получило больше выгоды от шпионажа, чем любое другое аналогичное ведомство на Западе. В большинстве своем ведомства, занимавшиеся агентурной разведкой, время от времени получали в свое распоряжение шифрованные материалы, но в тридцатых годах только ОГПУ и Четвертое Управление, следуя примеру, положенному еще «охранкой» в дореволюционное время, сделало приобретение таких документов одним из основных приоритетов. В первые годы существования объединенного подразделения перехвата и дешифровки наибольшее влияние на советскую внешнюю политику оказали материалы, поступавшие из Японии. Работая в японской секции подразделения, Евдокия Петрова обнаружила, что шифрованные материалы из Японии «добывались с помощью агентов». В разное время в тридцатые годы среди таких агентов были сотрудники японских посольств в Берлине и в Праге.

Второй крупной заслугой Берзина внутри КГБ и ГРУ было его участие в приспособлении техники внедрения агентов, разработанной ОГПУ в двадцатых годах главным образом для борьбы с белогвардейской эмиграцией, для проникновения в аппарат иностранных правительств и военных служб в тридцатые годы. Согласно засекреченной истории ИНО, подготовленной в 1980 году по случаю шестидесятой годовщины, эта стратегия родилась в беседах Берзина, начальника ИНО (Иностранный отдел ОГПУ) Артузова и начальника ОМС (отдела международных связей) Коминтерна Пятницкого. Вполне вероятно, что инициатива в этом деле принадлежала Берзину. В начале тридцатых годов главным объектом внедрения все еще были белогвардейские организации, которые вскоре уступили место троцкистам. Берзина же в большей степени интересовало использование внедренных агентов для сбора разведданных. Его инициативе быстро последовали ОГПУ и НКВД. В тридцатых годах не существовало четкого разделения обязанностей между Четвертым Управлением и ОГПУ/НКВД. Агенты Четвертого Управления обычно собирали как политическую, так и военную информацию. ОГПУ/НКВД занимались этим реже. При этом обе организации во все большей степени замещали сеть ОМС по сбору разведывательных данных.

Самым удачливым внедренным агентом был Рихард Зорге. В 1964 году, двадцать лет спустя после своей смерти, Зорге стал Героем Советского Союза. Его память почтили серией официально санкционированных приукрашенных биографий и, что было весьма необычно для иностранного агента, специальным выпуском почтовых марок. Когда Зорге в 1929 году пришел на работу в Четвертое Управление, он произвел впечатление на коминтерновского агента Хеду Массинг как «романтически и идеалистически настроенный ученый» с «необычайно привлекательной внешностью» и вообще очень обаятельный человек: «Холодные голубые глаза, слегка раскосые, густые брови придавали его лицу довольное выражение без каких бы то ни было на то причин».

Зорге родился на Кавказе в 1895 году. Отец был немцем, буровым рабочим на нефтяных месторождениях, и, как о нем позже отзывался Зорге, человеком, настроенным «националистически и проимпериалистически». Мать была русская. Зорге учился в берлинской школе, в Первую мировую войну был ранен, разочаровался в «бессмысленности» принесенных ею разрушений и присоединился к революционному крылу рабочего движения. Большевистская революция убедила его «не только поддержать движение теоретически и идеологически, но и принять в нем непосредственное участие». После войны Зорге получил степень доктора философии в области общественных наук в Университете Гамбурга, был активным коммунистом. В конце 1924 года он переехал в Москву, в начале 1925-го начал работать в ОМС, получил советское гражданство. С 1927 по 1929 год ОМС посылал его с рядом шпионских заданий в Германию и, как Зорге заявлял впоследствии, в Англию и Скандинавию. В ноябре 1929 года он был лично завербован генералом Берзиным для работы в Четвертом Управлении. Впрочем, он также продолжал поддерживать связь с Пятницким и ОМС.

Первым назначением Зорге было руководство шпионской сетью в Шанхае под крышей немецкого журналиста. Там он завербовал японского журналиста, впоследствии ставшего его самым важным агентом, Хоцуми Озаки. Озаки был молодым идеалистически настроенным марксистом из богатой семьи и с прекрасными связями в японских правительственных кругах. В январе 1933 года Зорге вернулся в Москву, где принял личные поздравления Берзина за достижения в Шанхае. Следующим и самым важным назначением Зорге была работа в Японии. По дороге в Японию он провел несколько месяцев в Германии, утвердив свою репутацию журналиста и получив известность как общительный и компанейский член нацистской партии. На прощальном ужине, устроенном Зорге в Берлине, присутствовал сам доктор Геббельс. По прибытии в Токио в сентябре 1933 года Зорге быстро завоевал доверие немецкого посольства. После своего ареста восемь лет спустя он похвалялся:

«Тот факт, что мне удалось наладить хороший контакт с посольством Германии в Японии и завоевать абсолютное доверие его сотрудников, стал основой моей организации в Японии… Даже в Москве тот факт, что я проник в самый центр посольства и использовал его для своей разведывательной деятельности, оценивается как чрезвычайно удивительный, не имеющий аналога в истории».

Зорге не представлял себе, что к тому времени было совершено еще несколько внедрений, которые в Москве считались не менее «удивительными». Тем не менее именно шпионская сеть Зорге предоставила Москве наиболее важные разведданные по Германии и Японии из всех, что были получены посредством агентов.

Большую часть времени из восьми лет, проведенных Зорге в Токио, Кремль считал, что главная угроза Советскому Союзу исходит от Японии. В начале тридцатых годов «великая депрессия» вырвала неглубокие корни японской демократии. Депрессия создала такой общественный климат, при котором армии удалось покончить со своим подчиненным положением по отношению к политикам и заручиться поддержкой народа в плане ее территориальных амбиций. В сентябре 1931 года японские войска, расквартированные вблизи принадлежащей Японии Южно-Маньчжурской железной дороги, устроили взрыв на путях. Ответственность за взрыв они переложили на китайские войска и воспользовались этим событием, впоследствии получившим эвфемическое название «маньчжурского инцидента», как предлогом для того, чтобы начать оккупацию Маньчжурии. Японское правительство согласилось с резолюцией Лиги наций, требующей вывода японских войск, однако перед лицом националистической лихорадки, охватившей Японию, политики оказались бессильны навязать свою волю солдатам. В начале 1932 года армия создала в Маньчжурии марионеточное государство Маньчжоу-го под номинальным управлением последнего из маньчжурских императоров. С того момента Япония стала контролировать большой участок суши, граничащий с Советским Союзом.

До середины тридцатых годов Москва видела в Германии значительно менее серьезный источник военной опасности, чем в Японии. В течение ряда лет она наблюдала за ростом нацизма с невозмутимостью, граничащей с самодовольством, видя в нем скорее агонию немецкого капитализма, чем предзнаменование будущей завоевательной войны на Востоке. Вплоть до того момента, когда Адольф Гитлер стал канцлером Германии в 1933 году, Коминтерн призывал немецких коммунистов атаковать социалистического врага слева, а не нацистского врага справа. Хотя комиссар по иностранным делам Максим Литвинов и предупреждал в 1933 году в своем общем обзоре советской внешней политики о «крайних антисоветских идеях» нацистского режима, он тем не менее подчеркнул, что основная угроза продолжает исходить от Японии. В течение последующих нескольких лет политика СССР в отношении Японии и Германии, как и политика Запада, основывалась на умиротворении. Ее главной задачей было избежать войны как с Японией, так и с Германией.

По прибытии в Токио в сентябре 1933 года Зорге получил приказ «внимательно изучить вопрос, планирует ли Япония нападение на СССР». Он писал после своего ареста восемь лет спустя:

«В течение многих лет это было самым важным заданием, данным мне и моей группе; не было бы большой ошибкой сказать, что это было единственной целью моей миссии в Японии.. В результате наблюдений за важной ролью, полученной японскими военными после маньчжурского инцидента, и за их взглядами в СССР появились глубоко укоренившиеся подозрения, что Япония планирует напасть на Советский Союз; подозрения эти были настолько сильными, что часто выражаемое мной противоположное мнение не всегда находило полное понимание в Москве…»

Если опасения Москвы по поводу нападения со стороны Японии и были порой преувеличенными, они все же не были беспочвенны. Японская армия на несколько лет раскололась на враждующие группировки: Кодо-ха, которая выступала за войну с Россией, и менее авантюристическая Тосей-ха, чьи амбиции были устремлены в Китай. Лишь в 1936 году, после неудачного переворота, организованного Кодо-ха, Тосей-ха сумела начисто переиграть своих противников. К тому моменту предписания со стороны Запада Японии не вмешиваться в дела Китая стали походить, по выражению военного министра Японии, на «попытки уговорить мужчину не вступать в связь с женщиной, которая уже от него забеременела». К тому моменту, когда Япония открыто начала войну в июле 1937 года, она уже установила косвенный контроль над значительной частью северо-востока Китая.

Когда Массинг увидела Зорге в 1935 году в первый раз после 1929 года, она нашла, что он заметно изменился за годы пребывания в Китае и Японии. Хотя он по-прежнему обладал «чрезвычайно привлекательной внешностью» и был преданным коммунистом, «мало что осталось от обаяния романтического и идеалистически настроенного ученого». Один японский журналист отзывался о Зорге как о «типичном задиристом и высокомерном нацисте… вспыльчивом и много пьющем». Этот образ помог Зорге заработать доверие у сотрудников немецкого посольства. Его ближайшими знакомыми из числа работавших в посольстве были полковник Эйген Отт, занимавший пост военного атташе с марта 1934 года, и г-жа Отт, с которой у Зорге был один из его многочисленных романов. Зорге получил доступ к значительной части информации о японских вооруженных силах и военном планировании, которую Отт отправлял в Берлин, равно как и ко многим другим документам по вопросам дальневосточной политики Германии, присылаемым в посольство. Когда в апреле 1938 года Отт получил повышение и стал послом, Зорге стал ежедневно завтракать с ним, снабжая его свежей информацией о событиях в Японии и редактируя некоторые из его донесений в Берлин. Тем временем главное звено шпионской сети Зорге, Хоцуми Озаки, получал все больший доступ к процессу принятия решений в японской внешней политике, будучи членом мозгового треста ведущего государственного деятеля, принца Коноэ. В конце 1935 года Озаки удалось сфотографировать документ, относившийся к процессу государственного планирования на будущий год и указывающий на отсутствие вероятности скорого нападения Японии на Советский Союз. Зорге правильно предсказал вторжение в Китай в июле 1937 года, в очередной раз предоставив заверения, что у Японии нет планов вторжения в Сибирь.

Во всех советских официальных панегириках Рихарду Зорге содержится по крайней мере одно преднамеренное искажение, по сей день не обнаруженное Западом. Донесения Зорге обычно используются для того, чтобы скрыть успехи советской службы перехвата, формы сбора разведданных, которая даже в эпоху гласности официально не упоминается в Советском Союзе. Вполне возможно, что перехват был более важным источником разведывательной информации о Японии, чем донесения самого Зорге. Так, перехваченная и расшифрованная телеграмма, направленная японским военным атташе в Москве, подполковником Юкио Касахарой, сторонником группировки Кодо-ха, в Генеральный штаб в марте 1931 года, за полгода до «маньчжурского инцидента» и за два с лишним года до прибытия Зорге в Токио, вполне возможно, сделала больше, чем какие-либо другие сообщения в деле раздувания опасений относительно нападения Японии на Советский Союз. В телеграмме говорилось:

«Рано или поздно (Японии) неизбежно придется столкнуться с СССР… Чем скорее начнется советско-японская война, тем лучше для нас. Мы должны понимать, что с каждым днем ситуация становится все белее выгодной для СССР. Если говорить коротко, я надеюсь, что власти примут решение о проведении быстрой войны с Советским Союзом и начнут проводить соответствующую политику».

Неудивительно, что в Москве опасались, как бы «маньчжурский инцидент» не стал прелюдией к нападению на Советский Союз, к которому призывал Касахара. Еще большую тревогу вызвали слова Хироты, посла Японии в СССР, сказанные им в беседе с находившимся с визитом в Москве японским генералом и процитированные в другой перехваченной и расшифрованной японской телеграмме:

«Отложив в сторону вопрос, стоит или нет Японии воевать с Советским Союзом, можно сказать, что имеется необходимость проводить жесткую политику по отношению к Советскому Союзу с намерением начать войну с СССР в любой момент. Целью, однако, должна быть не защита от коммунизма, а скорее оккупация Восточной Сибири.»

Весной 1931—32 гг. Москва пережила еще один приступ страха перед войной с Японией. Секретариат Коминтерна сурово отчитал иностранных товарищей за то, что те не сумели уловить «глубокую связь между нападением Японии на Маньчжурию и подготовкой к великой антисоветской войне». В феврале 1932 года секретариат Коминтерна потребовал от входящих в организацию партий немедленных действий по организации саботажа производства и отправки оружия для Японии:

«Требуется немедленная мобилизация масс, главным образом для того, чтобы помешать транспортировке оружия и военных грузов, направляемых в Японию по рельсам всех капиталистических железных дорог и из портов всех капиталистических стран».

Москва встревожилась настолько, что в марте 1932 года сделала весьма примечательное заявление: «В наших руках находятся документы, написанные официальными лицами, представляющими самые верхние слои военных кругов Японии и содержащие планы нападения на СССР и захвата его территории». Что было еще более примечательно, «Известия» поместили дешифрованные места из перехваченных японских телеграмм, где содержалось предложение Касахары провести «быструю войну» и призыв Хироты к оккупации Сибири.

Готовность Москвы опубликовать это драматическое свидетельство японской угрозы объяснялась, по крайней мере частично, получением ею сведений, согласно которым в Японии стало известно, что японские дипломатические коды и шифры были рассекречены советской службой перехвата. В 1931 году уволенный дешифровщик кодов американец Герберт Ярдли опубликовал сенсационные мемуары, в которых рассказывал, что «Черная камера» Соединенных Штатов нашла ключ к японской дипломатической почте. Немедленно начался дипломатический скандал. Министр иностранных дел Японии публично обвинил Соединенные Штаты в «супружеской измене», заключавшейся в перехвате японских сообщений на конференции в Вашингтоне десятью годами раньше.

Весной 1932 года Касахара, чей призыв к «быстрой войне» так встревожил Москву годом ранее, был назначен руководителем русской секции Второго управления японского Генерального штаба. Его преемник в должности военного атташе посольства в Москве, Торасиро Кавабе, сообщал в Токио, что русско-японская война стала «неизбежна». Касахара ответил, что военные приготовления закончены: «Война с Россией необходима Японии для укрепления Маньчжурии». В течение нескольких последующих лет главной задачей для советских дешифровщиков, так же как и для агентов Зорге, стало наблюдение за опасностью нападения со стороны Японии, опасностью, которая так и не материализовалась в реальные действия.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации