Текст книги "Рецепт сладкой жизни. Ингредиенты успеха от культового кондитера"

Глава 8
Ингредиент: Голый король

Тогда

Как известно, почти все великие изобретения человечества были сделаны либо от крайней нужды, либо от лени. Взять хотя бы пульт для телевизора: ну что сложного в том, чтобы поднять свою… недвижимость с дивана и переключить канал? Или датчик дождя в автомобиле, изобретенный сибаритами-испанцами, – какого Хуана он нужен, если и так понятно, есть дождь или его нет?! Но человечество неумолимо стремится к комфорту и удовольствиям, поэтому и вкладывает значительную часть накопленного веками опыта в облегчение жизни и наслаждение простыми вещами.

В тот момент я еще не знал, что все мои великие изобретения еще впереди: вернувшись из школы, стоял и пялился в холодильник с целью найти что-нибудь офигически питательное, способное заглушить голодное урчание в желудке. Но из готовых блюд мной был обнаружен только холодец, с которым у меня с детства не складывались отношения. Мы невзлюбили друг друга до тошноты. Я терпеть не мог всю эту вязкую холодную дрожалку, а холодец норовил подсунуть мне всякие неприятные сюрпризы вроде кусочков кожи и хрящей. Это было единственное блюдо в исполнении деда, которое я терпеть не мог, а дед в приготовлении холодца придерживался простого советского правила: «Холодец можно варить хоть из ремней».

Сестра увидела мой полный боли взгляд, устремленный в холодильник, и сочувственно усмехнулась. Я не терял надежды и продолжил рыскать по полкам. Еды было безнадежно мало. Остатки фрикаделек, слегка заветренная жопка докторской колбасы, плавленый сырок, три вареных картофелины и маленькая тарелка с недоеденными мамой макаронами. Боковым зрением зацепил несколько яиц, и шальная мысль закрутилась в моей голове…

– Что ты там нового увидел? – спросила сестра.

– Нового – ничего. Мы будем делать… мурцовку!

– Чего… вку?

Я понятия не имел, откуда в моей памяти возникло это слово, но я посчитал название подходящим и принялся за дело. Предварительно измельчив, я свалил все это добро на сковородку, посолил, поперчил, хорошенько обжарил, залил яйцами и украсил все это великолепие растекающимся плавленым сырком «Волна». Сестра внимательно смотрела на мои действия и скептически принюхивалась.

– Вуаля! Прошу к столу! – я был горд тем, что сварганил обед за пять минут буквально из ничего.

Сестра с опаской подвинула к себе тарелку с «мурцовкой».

– На вид жуткое хрючево, но пахнет нормально. – Она взяла вилку и начала есть.

С тех пор я часто практиковал «мурцовку» из остатков еды. Не сказал бы, что все эксперименты были удачными, но мне было безумно интересно сочетать разные продукты и пробовать. Пусть еще неосознанно, но именно в тот момент я начал формировать свой гастрономический опыт. Уже позже я узнал, что такое настоящая мурцовка и что мое «изобретение» было далеко не новым: почти в каждой кухне мира существуют рецепты на основе остатков еды. Вспомнить хотя бы всем известную легенду о происхождении пиццы!

А у сибирских охотников существовал свой универсальный продукт. Готовился он из измельченных сухарей, сала и соли. Ингредиенты скатывались в шар и высушивались. Такой провиант можно хранить годами, эдакий «сухой корм» для людей и ездовых собак. Кстати, чешские кнедлики тоже недалеко ушли от моей «мурцовки», ведь изначально они тоже были изготовлены из остатков еды, сформированных в шарики при помощи картофеля или хлебного мякиша.

Но если «мурцовка» была изобретена мной от безнадежного желания молодого организма пожрать побыстрее и побольше, то спустя лет десять некоторые эксперименты, проведенные мной исключительно ради выпендрежа, были куда менее удачными.

Я работал шеф-кондитером в дорогом ресторане при казино. Начальство не жалело денег на изыски, почти не контролировало расходы, и я получил возможность творить и изобретать блюда из хороших продуктов. Так мной была создана эксклюзивная конфета, предназначавшаяся, наверное, только вип-персонам, поскольку стоила она как чугунный мост.

Смело совместив в одном десерте белый шоколад, черный перец и… мясо краба, я щедро украсил десерт сусальным золотом и презентовал гостям это чудо гастрономии на бархатной подушечке, призванной подчеркнуть как эксклюзивность десерта, так и его потребителя. На тот момент мне казалось, чем чуднее еда, тем она моднее и изысканнее. Я был молод и амбициозен, а чувство свободы и относительной вседозволенности мешало быть честным с самим собой.

На признание этого, с позволения сказать, люкс-десерта влиял исключительно ценник и помпезная подача. Люди стремились найти изысканный вкус, и они каким-то образом его находили, смаковали и восхищались… И ни у кого язык не повернулся сказать известную фразу: «А король-то голый!» Никто не хотел сказать даже самому себе, что приобрел позолоченную какашку за большие деньги. Никто не хотел признаться в том, что слаще морковки ничего не пробовал – то есть в элементарном отсутствии вкуса и гастрономического опыта.

Мне поначалу было смешно и удивительно наблюдать такое количество вкусовых извращенцев на квадратный метр, но где-то в глубинах сознания я постоянно слышал голос мальчика из сказки Андерсена, единственного героя, который не побоялся сказать правду. И постепенно я понял, что этот «внутренний мальчик» должен всегда быть рядом, чтобы вовремя отвести себя самого от самообмана.

Сейчас

С самого начала моей профессиональной деятельности я искал ответ на вопрос: что влияет на вкусовые ощущения? И опыт подсказал ответ. Предубеждения! Именно стереотипы мешают воспринимать настоящий вкус еды. И если раньше я мог купиться на что-то, кроме кухни, – например, на интерьер, статусность ресторана, танцующих официантов, необычную подачу и прочие попытки оригинальничать, – то сейчас я смотрю только на еду. Мишленовский ли это ресторан или шаурмячная на окраине, везде может быть вкусно или нет.

Мой ресторанный опыт не воспитывался с детства, потому как не каждая советская семья могла себе позволить такую роскошь, как поход в ресторан, и уж тем более на регулярной основе. Моей первой «взрослой» едой стал банальный салат цезарь. До этого мне не доводилось пробовать ресторанную еду, но поскольку я работал в довольно дорогом заведении, с зарплаты шиканул и захомячил в обеденный перерыв настоящий ресторанный салат. И да, это было сродни лишению девственности. Восторг, удивление и гастрономический оргазм.

Я видел, как повара готовят соус и сам салат из продуктов, которые вроде бы не должны сочетаться, но это был идеальный вкусовой союз! В этот момент я понял, что в профессии меня ждет еще очень много сюрпризов, главное – не бояться пробовать новое и сочетать вкусы, с которыми уже давно знаком. Пробовать одно и то же, но в разных интерпретациях, уметь отличать натуральный куриный бульон от бульонного кубика. Чувствовать глутамат, ароматизаторы, забивающие настоящий вкус. Ощущать разные оттенки алкоголя, который может быть добавлен в блюдо.

И, если какое-то сочетание кажется более удачным, нужно понимать, за счет чего это произошло – усилитель вкуса или хорошие продукты в оптимальном сочетании. Лучшим индикатором всегда служит собственный язык: рецепторы сами определяют, что вкусно, а что нет, нужно только запомнить сочетания. Вкус ощущается без лишних усложнений и самообмана. Как правило, человек всегда выберет для себя то, что ему понятно и знакомо.

Поэтому я построил меню своих заведений на простых вкусах. К примеру, пирожное «Черная смородина»: как только первый кусочек растаял во рту, ты понимаешь, что это именно черная смородина, а не фиалки в рыбьих потрохах. Можно добавить пару оттенков, но подобрать их так, чтобы не убить основной вкус. Разнообразие можно внести за счет сочетания разных текстур: мягкий шоколадный бисквит, похрустывающий шоколадный велюр, да и сама смородина может быть как в виде пюре или свежезамороженных ягод, так и смородинового ликера. «Украшения» и добавки не должны превалировать над основой, они могут служить лишь ее шлейфом.

Добиться этого результата – задача не из простых. Полжизни назад, когда я еще не имел собственной кондитерской, но уже изобретал знаменитое пирожное «Ильинское» я извел полгода времени, около полутонны дорогостоящих продуктов и неимоверное количество нервов.

Процесс построения рецепта всегда начинается в голове: а не сделать ли мне сочетание чего-то очень нежного с чем-то хрустящим, сочетание чего-то белого и сливочного с чем-то терпким и черным? Я поставил себе сложную задачу: максимальный контраст при максимальном сочетании. Рецепт построен на контрасте текстуры и противоположности вкусов.

Полгода ежедневных проработок, из которых почти два месяца ушло на… донышко, которое я намеревался сделать очень хрустящим. Но, что бы я ни делал, нижний слой со временем впитывал влагу из мусса и взбитых сливок и становился мягким! Меняю технологию, готовлю, оставляю на ночь, утром пробую, делаю заметки: убрать ваниль, которая вуалирует вкус шоколада, сливки взбить менее плотно, добавить горького какао, чуть-чуть убрать вафель… Как Голлум, порабощенный Кольцом Всевластия, я ежедневно шел к цели с упорством отпетого маньяка.

Этим пирожным были закормлены все вокруг: руководство, коллеги, друзья, в промежуточном этапе я добился того, что оно понравилось всем без исключения, но я все еще был недоволен и продолжал эксперименты. Делаю очередной вариант, меняю пропорции, приношу начальству.

– Ну как? Лучше, чем вчера?

– Монопенисуально! Олег, какого рожна тебе еще надо? Все прекрасно, вводи в меню, не долби мозги!

Подобные диалоги подталкивали меня идти к созданию собственного заведения скорее, чтобы ни с кем не советоваться и делать все искренне, полагаясь только на свое профессиональное чутье. Я сам и мои гости – вот идеальная фокус-группа в моем понимании.

Только в тот момент, когда я признался самому себе, что все нужные пропорции вкуса найдены, я зафиксировал нужную рецептуру и запатентовал ее. И я не жалею о потраченном времени. Пирожное “Ильинское” стало хитом и даже имеет свой фан-клуб. Рецепт и технологию я держу в секрете.

Все самое изысканное, как правило, выглядит простым, как маленькое черное платье от «Шанель». Но не надо думать, что за этой простотой ничего не кроется: вся прелесть в том, что каждый грамм десерта выверен и доведен до совершенства. В большинстве случаев сложные трюки ни к чему не приводят, кроме ложных восторгов или недоумения. Конечно, бывают исключения, но это, скорее, демонстрация высокого профессионализма.

Как я уже говорил, на меня сложно произвести гастрономическое впечатление чем-то, кроме хорошей кухни. Даже если тарелка будет не слишком чистой или официант окажется изощренным хамом, в первую очередь я объективно оценю только поданное мне блюдо и уже потом буду смотреть на нюансы.

И однажды я получил очень позитивный опыт, будучи настроенным скептически уже на пороге заведения. Ресторан под Леоном во Франции, повар Софи Пик: футуристичные подачи и выпендреж самого высокого класса, именно поэтому я подумал, что еда будет не очень. К счастью, я ошибся. Повар смог сотворить невозможное: собрать сложную конструкцию на тарелке, соблюсти температуру подачи, донести это произведение искусства с кухни и не забыть о главном – чтобы это еще было безумно вкусно!

Больше нигде в мире я такого не пробовал и не видел. Здесь я был счастлив и как профессионал, и как гость ресторана. Но тем не менее исключение только подтверждает правило: простота все равно возьмет верх, потому что питаться изысканными деликатесами изо дня в день невозможно. И моим самым любимым блюдом до сих пор является не лобстер в соусе термидор, не фондю с крабом, а… картошка с тушенкой, сочная от растаявшего мясного желе, с лавровым листом и горошинками перца, та самая, которую хочется захрумкать соленым огурчиком и выйти из-за стола счастливым.

Важно расширять свой гастрономический кругозор. Пробовать при каждом удобном случае! Всегда искать то, что еще не пробовал: новый продукт, новое сочетание, новый способ приготовления, но при этом не уходить в вычурность, ведь каша из топора и салат из бриллиантов одинаково несъедобны. Меня часто спрашивают: какой десерт любимый, а какой – нет? Нелюбимых нет, есть настроение, и под каждое настроение можно и нужно подобрать «свой» десерт. Но если десерт мне не нравится, он никогда не попадет на витрину.

Глава 9
Ингредиент: Дороже денег

Тогда

В детстве я мало чем отличался по уровню жизни или по каким-то другим параметрам от миллионов других советских детей. У моего папы не было черной служебной «Волги», а у мамы – блата в совминовском ателье или исполкомовском буфете, да что там говорить – у мамы даже маникюрши знакомой не было… Я был «как все», и единственным моим отличием было то, что я отчаянно не хотел этой одинаковости. Идентичность остальному миру внушала мне дичайшую скуку.

Отчасти в этом была виновата бабушка, которая, кажется, с момента моего рождения сделала меня главной персоной в жизни. Я буквально купался в ее любви и, что греха таить, безбожно этим пользовался. Только мне бабушка могла позволить все что угодно. Думаю, если я захотел бы звезду с неба, она бы ухитрилась ее оттуда свинтить и предоставить любимому внуку.

Бабушка делала за меня уроки по нелюбимым предметам, которые я напрочь отказывался учить. Класса до пятого все шло ровно и гладко, но потом пришло осознание того, что я не хочу заниматься тем, к чему у меня не лежит душа. От слова совсем.

В моем дневнике царил полный контраст: пятерки и хвалебные оды от учителей химии и биологии и слабенькие тройки вперемежку со стонами преподов литературы. Все неважные для меня дисциплины я просто «отбывал» в школе, а на домашние задания забивал болт, при крайней необходимости списывал у более терпимых к школьной обязаловке одноклассников. Все гуманитарные предметы считал нафталиновой нудятиной, не стоящей моего внимания.

Задыхаясь от скуки, я переписывал своей рукой бабушкины сочинения про «старый дуб, весь преображенный», а чтение стихов наизусть обменивал у учителей на общественные работы. Декламатор из меня был весьма посредственный, поэтому литераторше гораздо приятнее было лицезреть политые мной цветочки на подоконнике, чем слушать в сорок четвертый раз про парус одинокий.

Сам того не осознавая в полной мере, я строил свой порядок, свою картину мира, где не было места всеобщей унификации и бессмысленной обязаловке. Как вещал с телеэкранов в моем детстве тогдашний одиозный лидер СССР, «перестройку надо начинать с себя», я перестраивал мой мир в соответствии с моим видением жизни. Не имея каких-то материальных возможностей, я приспосабливал для своих нужд бесполезные для других предметы. И порой это позволяло выходить из трудных ситуаций с честью.

Самым показательным случаем, пожалуй, стала очередная гонка игрушечных машинок. Эти соревнования наша дворовая компания проводила регулярно, и страсти кипели не меньше, чем на подпольных боксерских матчах. Участие в гонке каждый из нас считал делом чести. Но накануне одной из таких гонок со мной случилась неприятность: мой игрушечный шумахер хренакнулся с балкона, впав в раж на предварительном этапе гонок.

Глядя, как где-то внизу разлетаются по асфальту обломки моих надежд на победу, я почему-то не испытывал отчаяния. Мой мозг лихорадочно искал выход! Не могу ж я, в самом деле, заявить боевым товарищам, что своими руками расфигачил участника соревнования! Нужна новая машинка. До гонок два дня. Раздобыть денег и купить – вариант самый простой, но неосуществимый. Отказаться от гонок до лучших времен – лучше умереть. Остается одно – сделать самому. Но как?!

Из найденных на свалке сломанных машинок я смастерил автомонстра, который одним своим видом внушил хтонический ужас моим соратникам по играм. Некоторые, правда, пытались подвергнуть насмешкам вершину моей инженерной мысли, но мне было абсолютно плевать на их остроты, потому что я был уверен в том, что мой «франкенштейн» самый быстрый и мощный – краш-тест в песочнице проводился неоднократно, а экспериментов на балконе я больше не повторял.

Я все-таки победил в той гонке и окончательно убедился в том, что импровизация даже на пустом месте может быть весьма полезна, главное – направить мысли в нужном направлении.

Постепенно пришло понимание того, что я не одинок в своих стремлениях к оригинальности. Ближе к девяностым к нам, простым смертным, стали просачиваться «из-за бугра» какие-то непривычно красивые для нас вещи, обычные для западного обывателя, но невиданные здесь.

Однажды я был приглашен на день рождения к однокласснику Кольке, чьи родители считались «упакованными», то есть имели возможность позволить себе чуть больше, чем большинство других семей, и даже периодически бывали за пределами нашей великой и могучей родины. Праздник был устроен с размахом – подарки получил не только именинник, но и гости. Маленькие сувенирчики – ничего особенного, но всем приятно.

Мне достался… тюбик зубной пасты. Сейчас, наверное, это звучит смешно. Возможно, я и сам поржал бы от души над таким подарком, будь это «Чебурашка» какая-нибудь. Но это был восхитительный заграничный тюбик невиданной красоты! Сделанный из какого-то приятного на ощупь пластика, с заграничными буковками, синими на белом фоне… Это было просто ах что такое! Привыкший к суровым алюминиевым упаковкам, я держал в руках это чудо заграничного дизайна, как птенца, нежно и с умилением.

Если честно, понятия не имею, насколько лучше или хуже для моих зубов был этот импортный гель сапфирового цвета, чем привычная серо-зеленая «Мятная» или «Лесная», – в тот момент я был покорен эстетикой исполнения простой бытовой вещи, я осознал, что повседневное и привычное может быть красивым, нескучным, разным, в конце концов. Я никогда не был фанатом всех этих заграничных кунштюков и не гонялся за модой ни тогда, ни сейчас. Но выход за рамки обыденности и монотонности всегда манил меня.

Мода – это тоже монотонность какого-то отрезка жизни, когда большинство становится одинаковым. Одежда, музыка, жаргон… Я всегда старался уйти от этого, ориентируясь только на собственный вкус и комфорт, вызывая удивление, а порой и раздражение окружающих. И это не эпатаж, как думают многие, это стремление быть самим собой, стремление быть вне точки зрения, навязанной модой (или чем-то еще).

Независимо от общественного строя и наличия каких-то материальных ценностей, всегда можно найти в себе то, что будет отличать тебя от других, – в работе, в жизни, в любви, в чем угодно. Главное – не бояться импровизировать и учиться замечать красоту простых вещей.

Сейчас

Сегодня у меня ответственный день. Не первый и, надеюсь, не последний шаг к новым высотам, но волнений и хлопот было достаточно. Я презентую новый десерт, который сам же и изобрел. И это не просто очередное сезонное пополнение ассортимента, а выполнение довольно важного заказа. Авторский десерт в подарок, эксклюзив для любимой жены одного уважаемого человека.

Я всегда ценил романтические порывы, поэтому работа приносила мне двойное удовольствие: было приятно знать, что вечно занятой и серьезный дядя придумал для жены такой трогательный подарок. Не бриллианты, не Мальдивы, не новый «Феррари», а десерт, созданный только для нее, в соответствии с ее вкусовыми предпочтениями (об этом, кстати, муж был прекрасно осведомлен, в отличие от многих других мужей, которые в трудовых буднях и дату свадьбы-то не всегда помнят).

И я старался выполнить этот заказ с душой, празднично и легко, с долей мужской солидарности. Безусловно, что к каждому заказу я подхожу одинаково ответственно и профессионально, но тут был особый случай – импровизация на тему любви.

Кстати об импровизации… Кондитер обязан импровизировать, иначе не будет покорения новых вершин. Но импровизация необходима только в момент изобретения нового десерта. Если рецептура зафиксирована, нужные пропорции и сочетания найдены и нужно контролировать сотрудников, которые должны четко следовать рецептуре, импровизация категорически запрещена. Но в стадии разработки я считаю своим святым долгом переиначить на свой лад даже проверенную классику.

Я не могу брать чужую рецептуру и просто готовить по уже существующему рецепту. Даже если это понравится гостям, я не буду удовлетворен, поскольку похвала будет звучать не мне. В этом случае я буду считаться всего лишь стряпчим, а не кондитером высокого уровня.

Ни одному заведению не удалось скопировать ни одну мою рецептуру. Я знаю несколько дорогих и хороших ресторанов, которые пытались воровать мои рецепты, но повторить в точности никому не удавалось. Повторяю ли я что-то за кем-то? Безусловно. Как в музыке всего семь нот, так и в кондитерке составляющие рецептов и сочетания не бесконечны.

Есть безусловные стандарты, есть безусловные противопоказания сочетать что-то с чем-то. Любого автора великого изобретения нельзя назвать абсолютным автором. Всегда есть кто-то, кто помог, подвел к изобретению: открыл электричество, изобрел колесо, бумагу или порох. Все мы сознательно или подсознательно копируем друг друга, учимся, изобретаем по мере своих способностей.

Чужих идей я никогда не воровал, всегда было навалом своих – найти бы время на воплощение всего задуманного! Но я постоянно учусь, езжу для этого по всему миру, чтобы найти что-то новое в плане технологий приготовления: молекулярная кухня, работа с жидким азотом, новые технологии хранения продуктов, новые сочетания. Но рецепт должен всегда быть оригинальным, авторским, неповторимым.

Я достаточно долго работал с чужими рецептами, когда того требовало руководство, но этот опыт был использован исключительно ради опыта. В конечном счете я предпочел путь, полный бесконечных проб и ошибок, но зато свой собственный, где все звездюли и лавры были мои.

И сейчас, глядя в счастливые глаза довольной жизнью женщины, для которой я изобретал сладкий подарок, вдруг вспомнил другие глаза, которые так же по-детски засветились счастьем при виде моего десерта…

Двухтысячный год, живем на стыке эпох. Девяностые вроде бы позади, но персонажей тех лет все еще достаточно. Я работаю шеф-кондитером в неприлично дорогом ресторане, где гостям не принято отказывать ни в чем. Возможно, сейчас, спустя двадцать лет, это выглядит диковато, но тогда это было в порядке вещей: если гость хочет подснежники в сентябре, в заведении найдется тот, кто вырастит их ускоренным способом на подоконнике и в конце ужина с улыбкой вручит клиенту.

В нашем ресторане таким человеком был Лесик, управляющий зала, по совместительству – золотая рыбка для гостей. Уникальная личность: обходительный и нежнейший, как щенок лабрадора, с гостями, он имел бульдожью хватку, когда дело касалось выполнения рабочих задач. Ну да не мне его судить: возможно, именно эти качества помогли ему выжить на такой должности в те нелегкие времена.

В тот день ничто не предвещало аврала, обычный четверг тихо катился к вечеру, когда в кухню ворвался Лесик.

– Суздаль здесь, у него день рождения сегодня. И с ним еще человек двадцать, – трагическим громким шепотом возвестил Лесик.

В дальнейших объяснениях никто не нуждался. Ресторан почтил своим присутствием некий криминальный авторитет. Разумеется, речи не шло о предварительном заказе столика и уж тем более о банкете на двадцать человек. Отказать такому гостю равносильно массовому самоубийству негуманным способом. Шеф-повар, привычный к таким ситуациям, быстро унял нервный тик и велел Лесику принимать заказы.

– Херня война, главное – маневры. Накормим всех…

Бросив умоляющий взгляд мученика на шеф-повара, Лесик повернулся ко мне.

– Олег, тут такое дело… Они ждут твой торт. Ну там же день рождения… Ты успеешь? – Лесик сложил губы куриной жопкой и приготовился рыдать на моей широкой груди.

Я же отчетливо понимал, что не успею даже сбежать отсюда… Но и смысла, чтобы заламывать руки и молить бога сделать меня невидимым, я не видел. Если кухня работала в обычном режиме, просто чуть быстрее рубила салаты и жарила мясо, то с кондитеркой не все можно сделать вдруг, всегда нужно готовиться заранее.

Мой мозг лихорадочно перебирал варианты. Трехкилограммовый торт из говна и веток не слепить за пять минут, это – факт. На все – час, максимум полтора. О бисквитах и коржах речи нет – не успею испечь, крем не успеет застыть. А гость ждет именно мой, «Ильинский», торт, с которым он уже был знаком, поэтому бежать в магаз – тоже не вариант. Остается одно – шарить по заготовкам.

С замиранием сердца я узрел в морозилке три торта по килограмму каждый (технология приготовления требовала заморозки мусса до дубового состояния, чтобы потом разморозить и получить нужную текстуру). Я ставлю эти торты друг на друга, полирую их гляссажем и украшаю, как могу. И, когда я вышел в зал с именинным тортом, персонал смотрел на меня как на долбаного волшебника, прилетевшего на голубом вертолете…

Это не первый и не последний случай в моей практике, когда мне приходилось действовать быстро, импровизировать, выкручиваться и спасать ситуацию, но… Этот случай запал мне в память не потому, что пришлось работать чуть ли не под дулом пистолета, и не потому, что размер чаевых превысил все мыслимые ожидания. Я навсегда запомнил по-детски восторженный взгляд именинника, который получил настоящий праздничный торт, возможно, впервые в жизни. И суровый дядя, чью биографию лучше не ворошить, на какое-то время ощутил себя счастливым.

Меня иногда спрашивают: Олег, у вас такой эпатажный стиль, с чем это связано? Я отвечаю, что нет у меня никакого эпатажного стиля, просто многие люди зачем-то загоняют себя в какие-то рамки. Выходите из них, обретите индивидуальность, обретите свой стиль во всем. Иначе лично вам нечем будет гордиться, так как СВОЕГО ничего у вас не будет.