Текст книги "История свадеб"

Первая брачная ночь

Первая (хронологически) «первая брачная ночь», удостоившаяся упоминания в античной литературе, закончилась массовой резней. В конце XIV века до нашей эры Ливией правил правнук Зевса Данай, имевший пятьдесят дочерей. А Египтом правил другой правнук Зевса Египет, у которого по иронии судьбы было ровно пятьдесят сыновей. И все они захотели жениться на своих двоюродных сестрах. А девушки, все как одна, отказались.

Пылкие юноши долго гонялись за невестами по Средиземноморью и в конце концов, догнав их на берегах Пелопоннеса и перебив их защитников, принудили Данаид к браку. Брак этот был вполне законным, а свадебный пир – весьма пышным. Тем не менее ночью, когда мужья, утомленные битвами как военными, так и любовными, заснули, сорок девять жен из пятидесяти исполнили приказ своего отца Даная и пронзили супругов кинжалами. И только одна Гипермнестра тайно вывели мужа из дворца, за что потом имела много неприятностей. Но ее сестры неприятностей имели еще больше: попав после смерти в мрачное царство Аида, они были обречены вечно таскать воду и наполнять ею дырявый сосуд.

Вообще говоря, египетские источники ничего подобного не отмечают, хотя Египет XIV века до нашей эры прекрасно изучен. Но античные авторы, например Эсхил, живописуют эту историю с леденящими душу подробностями. А греческие художники и скульпторы любили изображать Данаид, таскающих воду из подземной реки.

Примерно через восемьсот лет после Данаид Геродот посетил родные места Данаид и описал свадебные традиции племени насамонов:

Когда насамон женится в первый раз, то, по обычаю, молодая женщина должна в первую же ночь по очереди совокупляться со всеми гостями на свадьбе. Каждый гость, с которым она сходится, дает ей подарок, принесенный с собой из дома.

Этот обычай, судя по всему, не был соблюден сыновьями Египта, что, возможно, и вызвало недовольство Данаид.

Подобную практику в I веке до нашей эры описывает и Диодор Сицилийский, рассказывая о населении нынешних Балеарских островов:

Есть у них и весьма странный брачный обычай. Во время свадебного пира родственники и друзья, сначала самый старший, затем следующий по возрасту и все прочие в порядке [старшинства] соединяются с невестой, причем последним удостаивается этой чести жених.

У жителей античного мира практика, начало которой положили Данаиды, не прижилась. А вот в средневековой Европе юные жены любили устраивать подобные сюрпризы своим новоиспеченным мужьям. «Песнь о нибелунгах» подробно описывает первую брачную ночь короля Гунтера и очаровательной Брюнхильды (не путать с валькирией Брюнхильдой!). Королева была, в отличие от валькирии, женщиной вполне земной, но боевыми искусствами владела. Обидевшись на мужа, который во время свадебного пира не ответил на ее вопрос, она решила отказать ему в супружеской близости.

 
Сорочку на Брюнхильде король измял со зла.
Стал брать жену он силой, но дева сорвала
С себя свой крепкий пояс, скрутила мужа им,
И кончилась размолвка их расправой с молодым.
 
 
Как ни сопротивлялся униженный супруг,
Он был на крюк настенный повешен, словно тюк,
Чтоб сон жены тревожить объятьями не смел.
Лишь чудом в эту ночь король остался жив и цел.
 

Всю первую брачную ночь король провисел на стене, в то время как Брюнхильда мирно «вкушала сладкий сон». Лишь под утро юная супруга сняла мужа со стены, чтобы не позорить его перед придворными. История повторилась бы и на следующую ночь, если бы перепуганный король не позвал на помощь своего друга Зигфрида.

Подобную ночь провел со своей юной супругой и скандинавский конунг Хельги. Эта история подробно описывается в «Саге о Хрольве Жердинке». Собственно, Олёв, королева Саксланда, вообще не хотела замуж. Но она была «лучшей невестой в Северных Странах», и конунг, решивший, что «его великая слава возрастет, если он женится на этой женщине», напал на ее страну с огромным войском. Королева была поставлена перед выбором: или война, или свадьба. Разумная женщина выбрала свадьбу. Возможно, покажи себя конунг в постели настоящим мужчиной, королева изменила бы свое мнение о брачной жизни. Но когда пьяный новобрачный наконец добрался до ложа, он уже не был способен исполнять супружеские обязанности, за что и поплатился. Конунг заснул, а королева для надежности уколола его «сонным шипом», сбрила ему все волосы и измазала дегтем. Потом она запихнула неудалого супруга в мешок, сложила туда же одежду и отослала все на его корабль. А пьяных людей конунга она, разбудив, отправила следом с приказом отплывать, пока дует попутный ветер. Что они и сделали.

Пока похмельные соратники извлекали не менее похмельного конунга из мешка и отчищали от дегтя, королева успела привести свои войска в состояние боевой готовности, «и конунг Хельги увидел, что теперь нет возможности напасть на нее… что наилучшим будет как можно быстрее убраться восвояси».

«Сага о Хрольве Жердинке» наглядно живописует вред пьянства и объясняет, почему у многих народов на свадебном пиру жениху и невесте не наливают спиртного, а иногда и вовсе не сажают их за стол.

Маловероятно, чтобы весть о печальной участи бургундского короля и норманнского конунга достигла Дагестана. Но в некоторых лезгинских селениях был принят обычай, по которому вместе с молодоженом в спальню невесты приходили его друзья. Они чинили девушке самые разнообразные обиды, а она должна была молча терпеть и оскорбления, и попытки вытащить из-под нее ковер или сбить ее с ног. Юноши помогали «смирить» невесту. А на случай, если невеста не успевала должным образом смириться, жених брал с собой в постель плетку. Избиение молодой жены в первую брачную ночь вошло у лезгинов в традицию и проводилось после того, как девушка снимет с мужа обувь. Даже если молодые женились по любви и никто никого смирять не собирался, имитацию побоев все же приходилось разыгрывать для друзей, стороживших под дверью. Им же передавались и свидетельства невинности новобрачной. После чего все родственники, поднявшись на крышу дома, начинали палить из ружей и танцевать. Ну, а если невеста себя «не соблюла», ее голую заворачивали в рваную тряпку и выгоняли вон. Обычно такая девушка или кончала жизнь самоубийством, или ее убивали отец и братья.

У гагаузов, живущих в Молдавии, тоже было принято в первую брачную ночь держать плетку под рукой. Но ее использовали только в том случае, если невеста оказывалась «грешной». Тогда жених с помощью плети выведывал у молодой жены подробности ее прежней жизни. Домой провинившуюся невесту не отсылали, но наказания ей придумывали всем миром. Например, могли выгнать на мороз в одной рубахе и заставить чистить скотный двор и выносить навоз. Если же в «позоре» невесты был виноват жених, то наказывали обоих. Обычно проштрафившихся молодоженов запрягали в телегу и кочергой гнали по улице. В первой половине XX века этот обычай постепенно сошел на нет и «грех» стали искупать деньгами…

Ну а если все было в порядке и «смотрительница» выставляла на всеобщее обозрение рубаху с признаками невинности, то во дворе начиналось бурное веселье и маскарад. Невеста выходила к гостям, одетая в красное платье – символ невинности, с ожерельем из красного перца. Гостей угощали красной водкой. А группа женщин с самодельным знаменем – шестом, к которому были прикреплены красный пояс, клок шерсти и яблоко, – обходила дома родственников, собирая подарки для невесты, которая заслужила их своим непорочным поведением.

В Албании красный цвет тоже считается цветом непорочности. Поэтому невесту, укутанную алым покрывалом, везли в церковь в сопровождении красного флага. Интересно, что по традиции жениха в церковь затаскивали насильно. Насильно его заталкивали и в спальню. А когда он, поняв, что сопротивление бесполезно, пытался исполнить свой супружеский долг, сопротивляться начинала невеста. Обычай требовал, чтобы она продержалась три ночи. Когда же наконец, несмотря на все экивоки, молодые люди свершали то, чего от них требовал супружеский долг, свекровь заходила в спальню, чтобы освидетельствовать постель. Если осмотр ее не удовлетворял, молодую жену могли с позором вернуть родителям.

Неудивительно, что невесты, которые не сохранили невинность до свадьбы, использовали самые разнообразные методы для того, чтобы обмануть мужа. Автор средневекового трактата «Пятнадцать радостей брака» пишет о бедняге, который «угодил в брачные сети» к невесте, о которой «идет дурная слава»:

Наступает ночь, и мать новобрачной, уж будьте уверены, как следует наставит дочь, научив ее вырываться и отбиваться от мужа что есть силы, как и подобает девственнице, а затем, когда он ее все же одолеет, нужно ей будет вскрикнуть жалобно и задрожать, словно человеку, который с маху голышом угодил в холодную воду, к которой не привык. Так девица и поступит и отменно сыграет свою роль, ибо никто так не искусен в обмане, как женщина, желающая сохранить свои грешки в тайне…

Только ждет их один позор, ибо невестка родит через месяц-два, много три или четыре, а этого уж никак не скроешь. И вот все услады молодости оборачиваются печалями. Выгонит ли муж такую жену из дома – все равно опозорен будет, ибо теперь весь свет узнает то, чего до сих пор ни одна душа не ведала. Да и жениться вновь он не сможет: куда же прежнюю-то жену денешь!…Запутался бедняга в брачных сетях; не выбраться ему из них никогда, вечно будет он там маяться и в горестях окончит свои дни.

Впрочем, в средневековой Европе невеста иногда теряла девственность не по своей вине. Историки до сих пор ломают копья по поводу права первой ночи. Ни одно известное нам законодательство его не подтверждает. То есть «права», скорее всего, не было, но это не мешало особо пылким феодалам проводить ночи с невестами своих крестьян и слуг. Другое дело, что занимались они этим не по праву, а вопреки ему и даже вопреки королевской воле. Так, в 1486 году испанский король Фердинанд Католик издал указ, гласящий: «…господа не могут также, когда крестьянин женится, спать первую ночь с его женой… Не могут также господа пользоваться против воли дочерью или сыном крестьянина, за плату или без платы». Тем не менее три века спустя Бомарше, которого никак нельзя упрекнуть в незнании испанских нравов, описывает, как граф Альмавива по доброй воле отказался от права первой ночи. Причем сделал он это не из уважения к указу давно усопшего короля, а из любви к собственной жене. Видимо, в Испании, как и в России, строгость законов искупалась необязательностью их исполнения.

Следует сказать, что как раз в России с правом, точнее, с бесправием первой ночи боролись. Например, в 1855 году некто Кшадовский, воспользовавшийся этим неписаным правом, был судим и оштрафован.

Но бывали случаи, когда венценосные мужья не только не могли воспользоваться чужой «первой ночью», но и не способны были достойно провести собственную. Современник Бомарше король Людовик XVI, кстати хорошо знакомый с писателем, растянул свою первую брачную ночь на несколько лет. Небольшой физический недостаток, от которого король никак не решался избавиться с помощью хирурга, не давал ему возможности исполнить супружеские обязанности. Но сначала ни король, ни придворные, ни врачи, ни тем более сама супруга, юная Мария-Антуанетта, попросту не знали, в чем дело. Ночь за ночью входил бедный супруг к измученной четырнадцатилетней девочке и ночь за ночью терпел крах. Поскольку способность короля зачать наследника имела мировое политическое значение, донесения послов пестрят интимнейшими постельными подробностями. Испанский посланник платил королевской камеристке, с тем чтобы она каждое утро инспектировала простыни с высочайшего ложа. На улицах Парижа распевали памфлеты и частушки про неудачливого супруга.

Прошло семь лет, пока король наконец решился на операцию. Мария-Антуанетта, потерявшая девственность на восьмом году супружества, в восторге пишет в Вену матери, королеве Марии-Терезии:

Я счастлива как никогда! Вот уже восемь дней, как мой брак стал полноценным; вчера было второе посещение, еще более удачное, чем в первый раз. Сначала я решила тотчас же отправить курьера моей дорогой матушке, но потом испугалась, ведь это может вызвать слишком много болтовни и привлечь ненужное внимание.

Но королева зря боялась привлечь «ненужное внимание» к вопросу, который в течение семи лет и так находился в центре интересов мировой политики. Испанский посланник уже сообщил в Мадрид точную дату «великого дня» – 25 августа. Он писал:

Поскольку это сообщение чрезвычайно интересно и имеет государственное значение, я беседовал по данному поводу порознь с министрами… и каждый подтвердил одни и те же обстоятельства.

Примерно за сто лет до Людовика XVI его предшественник, Людовик XIII, такой же неуверенный в себе подросток, вступал в брак с четырнадцатилетней Анной Австрийской. Его мать, королева-регентша Мария Медичи, сомневаясь в сексуальной грамотности сына, поручила известному при дворе распутнику шевалье де Люиню разъяснить мальчику его супружеские обязанности.

Новобрачные увидели друг друга только в день свадьбы. После утомительного венчания и прочих формальностей усталые дети разошлись по своим спальням. Но королева-мать не могла допустить столь грубого нарушения этикета. Она лично извлекла сына из постели.

Анна Австрийская тоже спала, когда в ее спальню вломился кортеж людей, необходимых для исполнения супружеских обязанностей. А именно: сам король, королева-мать, две кормилицы, гувернер короля, лейб-медик, хранитель королевского гардероба, старший камердинер и еще несколько придворных. Находившиеся здесь же камеристки королевы выполняли роль переводчиц. Король сбросил халат и улегся в постель рядом с супругой. Видимо, королева-мать не было уверена, что избранный ею наставник просветил сына в достаточной степени, поэтому она самолично дала ему последние указания. После чего супругов оставили одних. В спальне задержались только самые необходимые люди: кормилицы, камеристки и лейб-медик, который должен был проконтролировать весь процесс с точки зрения медицинской науки.

Как это ни удивительно, бедный Людовик справился. Сказались ли уроки де Люиня или страх перед матерью, но очень скоро гордый лейб-медик уже освидетельствовал молодую пару и пригласил в опочивальню королеву-мать и придворных, с тем чтобы они поздравили новобрачных и выслушали подробный отчет о случившемся.

Но успех в столь экстремальной ситуации не вдохновил юношу, а внушил ему ужас перед плотской любовью. Первым декретом, который он издал, когда стал править самостоятельно, был декрет «О распущенности нравов». В историю Людовик XIII вошел под прозвищем Стыдливого, которое получил помимо своего основного прозвища Справедливый. А если злые языки и упрекали его в нарушении стыдливости, то в вину ему ставили не женщин, а мальчиков. Впрочем, двоих детей он с Анной Австрийской все-таки родил: видимо, сказалась строгая материнская школа. Но ходили упорные и небезосновательные слухи, что эти дети не от него.

Самые «щадящие» условия для проведения первой брачной ночи, наверное, приняты в Индии. Здесь молодых не торопят с исполнением супружеского долга. И плетку в руках мужа здесь тоже представить немыслимо. В «Камасутре» – трактате, обобщившем накопленный веками сексуальный опыт и традицию, – даются подробные указания о том, как должен молодой муж постепенно преодолевать страх и стыдливость жены.

Автор рекомендует начинать с объятия «верхней части тела» – объятия «не слишком продолжительного и приятного ей». «Достигшую зрелости и еще прежде знакомую обнимают при свете светильника, девочку и незнакомую – в темноте». Потом супруг должен ртом протянуть жене бетель, а если она отказывается взять его, можно применить «падение в ноги». «Даже стыдливая, даже сильно разгневанная женщина уступает, когда ей падают в ноги – это известно всем». Но под «уступкой» имеется в виду всего лишь согласие взять бетель и поговорить. Если же супруга хранит молчание, то, чтобы пробудить ее разговорчивость, в спальню приглашается кто-то из подружек. Лишь во вторую или третью ночь мужу дозволяется коснуться бедер жены. Конечно, она будет спорить, но супруг должен сломить ее возмущение вопросом: «Что здесь плохого?» Поскольку плохого действительно ничего нет, процесс может продолжаться… И так шаг за шагом…

Россия в вопросе о первой брачной ночи многие годы хранила свое традиционное место между Западом и Востоком. Написанный в XVI веке «Чин свадебный» подробно описывает процедуру первой ночи, но в интимные тонкости не вмешивается, утверждая, что в постели «жених с невестой что хотят, то и делают». Что же касается остальных действий, то они таковы:

…Как только войдут, новобрачному и новобрачной сесть на постели. И тысяцкий, войдя, с новобрачной покрывало снимет и молвит обоим: «Дай Господи вам в добром здоровье опочивать», – а свечи и каравай поставят на приготовленных местах, и колпак и кику положат на место.

И в это время станут служить вечерню, новобрачный снимает наряд, с новобрачной же все снимают за занавеской. А тысяцкий с поезжанами со всеми пойдет к свекру в комнаты, а в сенцах с новобрачными останутся двое дружек, да две свахи, да постельничий; и каким ближним людям боярским и боярыням повелят, те и снимают с них платье. Новобрачный на зипунок наденет шубу нагольную, а новобрачная в телогрее, да оба в шапках горлатных; потом они дружек и свах отпустят, оставив только тех, кто разует, а потом исполняет дело.

А тысяцкий, и поезжане, и дружка, и сваха старшая войдут в комнаты к свекру и тут скажут: «Бог сподобил: дети ваши, имярек, после венчанья легли почивать поздорову, и вот услаждаются». А другие дружка и сваха поедут к тестю и скажут, что молодые доехали и легли почивать поздорову. А два постельничих у дверей сидят неотступно, и как настанет новобрачному время, полежав и познав, он кликнет постельничего и велит позвать ближнюю боярыню, а сам, зайдя за занавеску и омывся водой, набросит на себя халат да шубу нагольную. А затем выйдет и новобрачная с боярынею или с двумя, и там обмоют ее, и обе сорочки замочат в тазах. И новобрачная также набросит на себя халат и шубу нагольную да велит позвать к себе дружку, а сам новобрачный сядет на большой постели, новобрачная же за занавескою на пуховичке.

Когда же дружка придет, пошлют его к отцу и к матери сказать, что, дал Бог, все в порядке. И те пошлют сваху, а потом придет и тысяцкий или кто-то из ближних родственников к новобрачному, а к новобрачной придет свекровь и боярыни родственницы и поднесут на руках кушанья: студень крошеный из птицы со сливами и с лимонами и с огурцами. Новобрачного кормит тысяцкий, а новобрачную за занавескою свекровь с боярынями. А дружку тем временем пошлют к тестю и к теще, и тот, приехав, говорит, назвав полным именем: «Велел вам сказать новобрачный имярек: Божиим милосердием и вашим родительским пожалованием и сохранением мы, дал Бог, справились, и на том на вашем пожалованье челом бью!» И с дружкой тут поцелуется тесть, подарит чарочку или ковшик, а теща платок. И с этого времени на обоих дворах наступает веселье и праздник.

Для того чтобы подзадорить молодых, на Руси было принято привязывать у них под окном жеребцов и кобылиц, которые своим призывным ржанием напоминали о радостях любви. С той же целью молодую пару укладывали не в спальне, а в сенцах или в подклети, где никогда не топили. Холод должен был толкнуть робеющих супругов в объятия друг друга. Рядом с постелью обычно ставили блюдо с рыбным пирогом или курицей, чтобы молодые, которым не всегда удавалось поесть за свадебным столом, могли подкрепиться.

Невинности невесты на Руси придавали значение, но фетиша из нее, как правило, не делали. Где-то свахи и гости требовали поутру показать простыню. Но чаще молодой супруг с помощью всем понятной знаковой системы отвечал на безмолвный вопрос родни и гостей. Так, если за завтраком он брал яичницу с краю, значит, невеста сберегла свою честь. А если вскрывал глазок ложкой – увы, нет. Но опозоренную невесту домой обычно не прогоняли. Иногда яичницей дело и ограничивалось. Но кое-где было принято в отместку подать ее матери вино в дырявом сосуде или поставить перед отцом новобрачной разбитый горшок. А когда за родителями невесты наутро посылали повозку, то те издали высматривали ее: если в гривы коней вплетена красная лента, а на хомуте трепещет косынка – значит, все в порядке. Если же косынки нет, а лента вплетена синяя, значит, они плохо соблюли дочку. Но в гости к новой родне все-таки ехали.

Впрочем, новобрачная на Руси тоже могла безмолвно сообщить окружающим подробности первой ночи. Если утром она подавала мужу ломоть черствого хлеба, значит, супруг «справился». А если подавала мякиш, то свахи могли не торопиться проверять постель: не ее вина, что простыни остались незапятнанными.