Текст книги "Прошлое и будущее. Рассказы и стихи"

Прошлое и будущее
Рассказы и стихи
Олег Паринов

Иллюстратор Олег Паринов

Фотограф Олег Паринов

© Олег Паринов, 2023

© Олег Паринов, иллюстрации, 2023

© Олег Паринов, фотографии, 2023

ISBN 978-5-4493-7654-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Молюсь, чтоб не было возврата

Поручик

Март 1918 г. Россия переживает трудное время.

Пала монархия, за ней кануло в небытие Временное правительство. К власти в стране пришли большевики. Молодого офицера царской армии закружило в стремительном водовороте событий…

 
Облачко белое в небе лазурном,
Из далей каких ты летишь и куда?
К тучам багровым ты нынче прибьешься
Или истаешь вверху без следа?
 

Пепел от папироски упал на галифе. Поручик Евгений Одинцов небрежно стряхнул его рукой. Через мгновение, не в силах больше оставаться на одном месте, он вскочил со стула. Ремни портупеи недовольно скрипнули. Офицер заметался по комнате, словно тигр в клетке городского зоопарка. Военная форма весьма шла Евгению, подчеркивая стройность фигуры и придавая молодцеватый вид. Худощавый, подвижный, он вызывал симпатию у друзей порывистостью и искренностью своей натуры. А молоденьким барышням и дамам постарше нравился веселый нрав поручика, пылкая влюбчивость и мечтательное выражение бледного лица.

Балы, вечерние прогулки при луне… Как все это было давно, в какой-то прошлой жизни! Хотя по календарю минуло всего полтора года. Их поручик провел в окопах на германском фронте.

Великая война шла два с половиной года, и уже впереди замаячил ее победоносный исход, когда грянула Февральская революция, а вслед за ней Октябрьский переворот. Временное правительство сменили большевики. Армия, понесшая огромные потери и уставшая воевать, стремительно разлагалась. А каждая новая власть как будто стремилась ускорить этот процесс. В частях появились солдатские комитеты, которые теперь могли оспорить любой приказ командира. Целые полки отказывались идти в наступление под разными предлогами.

«Демократизация армии» самым прямым образом повлияла на судьбу поручика. Кто бы мог подумать, что ему, кадровому офицеру, придется бежать с фронта и прятаться на съемной квартире в родном городе? Причиной бегства стала угроза неминуемого ареста. Молодой офицер отказался признавать выборы начальников, организованные большевиками. Где это видано, чтобы солдаты сами выбирали себе командиров? Полковой комитет распорядился арестовать непокорного офицера. Но Евгению повезло. Его предупредил один из солдат, входивший в состав комитета. Одинцов в тот же час оформил отпуск и уехал домой.

За тусклыми стеклами окон серел рассвет. Ночь прошла беспокойно. Поручику снились какие-то бессвязные сны. Толпы людей куда-то бежали, крича и сталкиваясь на бегу. Его толкали, тащили за собой. Под конец он увидел в своих руках красное знамя и проснулся, обливаясь холодным потом. Но утро не принесло желанного облегчения. Волнение Евгения только усилилось, когда он вспомнил, что сегодня ему нужно принять весьма ответственное решение. Новая большевистская власть объявила регистрацию бывших офицеров. Кто не явится на регистрацию, будет считаться врагом народа. А что ждет того, кто явится? Поручику нужно было на что-то решиться.

В очередной раз, подбежав к камину, Евгений взглянул на часы, стоявшие на каминной полке. Секундная стрелка неумолимо отмеряла время. Если он в ближайшие дни не пройдет регистрацию, то потом в любой момент можно ожидать ареста. Так не лучше ли самому отправиться навстречу опасности?

Советская власть вместе с немыслимыми ранее свободами принесла русскому народу неуверенность в завтрашнем дне, полупустые полки магазинов и систему продовольственных пайков. «Враги рабочего класса и трудового крестьянства», к которым сразу же причислили дворянство и офицеров, были поставлены на грань выживания. Их лишили привилегий и основных источников существования. Декретами большевиков были упразднены сословия и гражданские чины, национализированы частные банки, конфискованы помещичьи земли и имения. Бывших офицеров царской армии лишили всех видов пенсий. Те из них, кто не имел гражданской специальности, стали перед выбором: служить Советам, голодать или бежать на юг к Деникину.

Запасы денег у поручика стремительно заканчивались. Его мать жила неподалеку – на другом конце города, но просить помощи у нее было стыдно. Одинокая пожилая женщина сама едва сводила концы с концами.

Евгений Одинцов не мог похвастаться знатным происхождением. Он был выходцем из небогатой дворянской семьи. Его отец – подполковник артиллерии получил тяжелое ранение при обороне Порт-Артура и скончался перед самой войной. Лишенная после Октябрьской революции военной пенсии мужа, Зинаида Николаевна стала давать уроки игры на фортепиано детям знакомых.

Даже видеться с матерью поручику было теперь небезопасно. Виной тому случай на вокзале, когда он во время проверки документов сбежал от красногвардейского патруля. Сдали нервы. Плохо то, что начальник патруля мог запомнить его фамилию. К тому же, соседи Зинаиды Николаевны знали, что ее сын – бывший царский офицер и в любой момент могли донести в ЧК.

Цены на черном рынке росли с каждым днем. И Евгению стало казаться, что единственный способ для него спастись от надвигающегося голода – это поступить на службу к новой власти. А тут еще по всему городу расклеили объявления о регистрации офицеров в бывшем военном училище.

Утро постепенно вступало в свои права. Длинные серые тени истончились и спрятались по углам комнаты. Час проходил за часом, но решение никак не давалось поручику. Не хватало аргументов в пользу того или иного варианта. А, может быть, просто был нужен чей-то добрый совет? За размышлениями время незаметно подошло к обеду. У Евгения закончились папиросы, и он решил прогуляться в сторону рынка: купить в продуктовой лавке табаку, а заодно чего-нибудь съестного.

На улице светило неяркое, еще только набиравшее силу, весеннее солнышко. Не верилось, что пройдет какая-то пара месяцев, и весь город будет изнывать от палящего солнечного зноя. В воздухе пахло особой свежестью растаявшего снега. Возле тротуаров блестели огромные лужи, а из-под колес грузовиков и пролеток летела жидкая грязь.

Поручик вышел на прогулку налегке в одном мундире. Идя скорым шагом в направлении рынка, Одинцов неожиданно встретил своего однокашника по юнкерскому училищу Сергея Ларионова. В помятой цивильной одежде бывший офицер выглядел намного старше своих лет. Он шел, ссутулившись, с опаской поглядывая на двух солдат в расстегнутых шинелях, развязной походкой двигавшихся навстречу ему по тротуару. Те, явные дезертиры, держа в руках подсолнухи, плевали шелухой семечек и грубо задирали прохожих. Эта картина стала уже привычной для местного обывателя. Русская армия стремительно самодемобилизовалась, хлынув с фронта многолюдными потоками. Крестьяне, одевшие по царскому указу солдатские шинели, после свержения монархии возвращались в свои деревни. Они торопились успеть к дележу земли, узаконенному советской властью.

Ларионов вздрогнул и сильно побледнел, когда его окликнул поручик Одинцов. Однокашники остановились на краю тротуара и обменялись радостными приветствиями. Ларионов после окончания училища дослужился до звания подпоручика. Был ранен. А выписавшись из госпиталя, оказался в положении схожем с положением Евгения. Солдаты-дезертиры отошли к стене дома и принялись о чем-то перешептываться, настороженно поглядывая на беседующих мужчин. Евгений чувствовал на себе их откровенно враждебные взгляды. Обоих солдат, сбежавших с фронта от ненавистных офицеров, видимо, крайне раздражали запрещенные к ношению царские погоны поручика, его тщательно выглаженный китель и до блеска начищенные сапоги. От резких замечаний их удерживала кобура с револьвером, демонстративно сдвинутая Одинцовым на живот. Евгений совершенно не боялся. Он всем своим видом выказывал презрение к нижним чинам, самовольно оставившим воинскую часть.

В это время, в конце улицы появился отряд рабочих с красными повязками на рукавах. Дезертиры быстрым шагом направились им навстречу. Увидев сей маневр, приятели решили убраться подобру-поздорову. Недолго думая, они нырнули в ближайшую подворотню.

– Товарищи рабочие! – услышали они возгласы сзади. – Скорее сюда! Здесь царский офицер– золотопогонник!

«Какой я золотопогонник? – с иронией подумал на бегу Одинцов. – На мне обычные полевые погоны зеленого цвета!»

Миновав полутемную арку, офицеры пересекли проходной двор и выбежали на соседнюю улицу. Смешавшись с толпой прохожих, они поспешили ретироваться подальше от опасного места.

Немного попетляв по городу, приятели присели на согретую солнцем деревянную лавочку в сквере у пруда. Красноречиво высказавшись о случившемся происшествии и дав весьма нелестную характеристику дезертирам, поручик поинтересовался у товарища последними новостями. Слегка заикаясь, Ларионов признался, что сегодня утром ходил на регистрацию офицеров. Крайне взволнованный Одинцов набросился на приятеля с вопросами.

Со слов подпоручика выходило, что «товарищи» отнеслись к его визиту со всей серьезностью. По месту регистрации, в штабе военного училища, заседала комиссия из трех комиссаров. Они долго расспрашивали подпоручика о его отношении к советской власти, интересовались, где он проходил военную службу и есть ли у него семья. Опрос был в самом разгаре, когда прибежал посыльный и передал главе комиссии записку. Комиссары встревожились. Они принялись возбужденно переговариваться между собой, казалось, совершенно забыв о подпоручике. Как понял Ларионов, в училище приехала какая-то крупная шишка и «товарищей» собирали на общее собрание. Подпоручика явно впопыхах определили помощником командира караульной роты, так называемым «военспецом». Уже завтра ему нужно было выходить на службу. Обещали выдать продовольственный паек и обмундирование.

Одинцов слушал приятеля очень внимательно. Ему не понравилось подавленное состояние, в котором находился рассказчик. Однокашник был явно чем-то напуган. На бледном, покрытом частой сеточкой ранних морщин, лице застыло выражение горькой обреченности. Глаза бегали из стороны в сторону, всячески уклоняясь от прямого взгляда. Голос дрожал. Ларионов часто запинался, а его длинные руки, неуклюже торчавшие из рукавов пальто, не находили себе места. Тонкие, худые пальцы беспрестанно теребили засаленные лацканы пальто, зачем-то прятались в карманы и, вновь появляясь оттуда, принимались разглаживать несуществующие складки на одежде. Поговорив еще немного, приятели распрощались, не зная, когда свидятся вновь. Наступившие смутные времена не располагали к долгосрочным прогнозам.

Разговор со старым товарищем подтолкнул Евгения к активным действиям. Решив будь что будет, он на следующее утро отправился к военному училищу. Несмотря на ранний час у училищных ворот собралась большая толпа бывших офицеров. Одинцов увидел среди них несколько знакомых лиц. Поздоровавшись и заняв очередь, поручик приготовился к долгому ожиданию. Офицеры стояли, разбившись на группки, и тихо беседовали между собой. Евгений закурил. Около него тут же оказался неизвестный субъект в шинели со срезанными погонами.

– Не угостите папироской? – заискивающим голосом попросил он.

Поручик протянул типу свой портсигар. Взяв пару папирос, незнакомец горячо поблагодарил и представился прапорщиком Ивановым. Закурив, прапорщик посетовал на вынужденную проволочку. Одинцов обратил внимание, что его новый знакомый исподволь старается подслушать, о чем говорят офицеры в ближайшей к ним компании. Столь безнравственное поведение насторожило Евгения.

– Вы в каком полку служили? – задал он прапорщику традиционный вопрос.

– В Первом Восточно-Сибирском Его императорского Величества полку, – немного смешавшись, ответил новый знакомый. – По болезни был переведен в канцелярию при штабе Юго-Западного фронта. Легочная слабость…

Прапорщик нарочито, как показалось Одинцову, закашлялся.

Присмотревшись, Евгений увидел, что его собеседник довольно молод. В облике нового знакомого, помимо необычного при его заболевании здорового румянца, проглядывали характерные черты. «Прапорщик-еврей с больными легкими, – подумал Одинцов. – Интересная кадриль…»

Офицеров начали вызывать на регистрацию. Внутрь запускали группами по пять человек через проем приоткрытых кованых ворот. На той стороне мелькнуло знакомое лицо. Заинтересовавшись, поручик подошел ближе. Через полчаса вызвали очередную партию. Когда офицеры вошли в ворота, и железные створы стали закрываться, Одинцов быстро шагнул к проему и тихонько окликнул: Зимин!

Унтер-офицер с красным бантом на шинели, возглавлявший караул у ворот, вздрогнул. «Точно он!» – убедился Одинцов. Зимин служил орудийным фейерверкером в соседней батарее. Как он здесь оказался?

Скользнув равнодушным взглядом по лицу Одинцова, унтер-офицер отодвинул в сторону красноармейца и принялся сам толкать тяжелую створу, закрывая ворота. Глядя прямо в лицо поручику, старший караула пробасил: Не положено! Когда в воротах уже оставалась узкая щель, унтер-офицер оглянулся, и шепотом сказал: Бегите, ваше благородие! Скоро оцепление. Заарестуют…

– Сказано, не положено! – громко закончил он суровым тоном и с силой захлопнул ворота.

Тут же загремел засов. Внутри у Одинцова все похолодело.

– Что он сказал? – внезапно услышал поручик у себя за спиной.

Оглянувшись, Евгений увидел давешнего прапорщика. Глаза молодого человека настороженно забегали по лицу офицера.

– Хотел узнать, до которого часу они тут принимают, – внешне спокойным голосом ответил поручик. – А он, холера, заладил: не положено…

Неспешной походкой отойдя от ворот, Одинцов пошел вдоль очереди. Увидев знакомого, он громко говорил:

– Тех, кто заходит внутрь арестовывают. Скоро будет оцепление.

Толпа забурлила. Многие стали покидать очередь.

Кто-то схватил Одинцова за руку. Это оказался прапорщик-еврей.

– Почему вы сеете панику? – прошипел он. – Пройдемте-ка со мной.

Вырвав руку, поручик оттолкнул подозрительного субъекта.

– Господа, это красный шпион!

Прапорщика стали толкать со всех сторон, и он куда-то скрылся.

Раздались испуганные крики. Кто-то увидел вдалеке вооруженных матросов. Толпа офицеров бросилась врассыпную.

Вернувшись в съемную квартиру, Одинцов лег на постель и после пережитых волнений вскоре уснул. Разбудил его тихий стук в дверь.

Неужели ЧК?

Поручику вдруг вспомнились неприязненные взгляды дворника всякий раз, когда они случайно встречались во дворе. «Доложил, гадина! – подумал Одинцов. – Вот и пожаловали с проверкой. Ну, сейчас спляшем польку-бабочку!» Настойчивый стук в дверь не прекращался. Иногда в частой дроби следовали редкие перерывы как будто за дверью прислушивались, но через миг негромкий стук возобновлялся.

Евгений вынул из кобуры наган и, стараясь двигаться как можно тише, подошел к двери.

– Кто там? – строгим голосом спросил он.

– Евгений, это я – Белковский! Откройте! – прозвучало в ответ.

Одинцов узнал голос своего сослуживца. Они служили в одном полку на Западном фронте. Торопливо открыв дверь, он впустил нежданного гостя. Фронтовые друзья обнялись.

– Скорее рассказывай, как здесь оказался? – взволнованным голосом спросил поручик. – Откуда узнал, где я?

Штабс-капитан Владимир Белковский, тяжело ступая, прошелся по комнате с интересом оглядывая бедную обстановку помещения. Пожелтевшие обои, стол, накрытый газетой, одинокий стул, железная кровать, застеленная мятым одеялом, пузатый буфет да покосившийся платяной шкаф в углу вот и все нехитрое убранство. Дополняли скудную меблировку выложенный кафелем камин и бледные занавески на запыленных окнах.

Начавший рано грузнеть, штабс-капитан недовольно повел головой и цокнул языком. Бросив на кровать серый реглан и клетчатую кепку, гость развернулся, и Евгений смог рассмотреть его наряд. Штабс-капитан выглядел этаким городским франтом. Он был одет в черную однобортную визитку, из-под которой выглядывал жилет того же цвета. Пуговицы модного пиджака с трудом удерживали объемистый живот бывшего сослуживца. Изрядная ширина талии штабс-капитана скрадывалась мощными, больше подходящими борцу-атлету, плечами. Могучая шея была туго стянута крахмальным воротничком стиля «альберт» и черным галстуком. На коротких ногах красовались брюки в серо-черную полоску и лакированные ботинки.

Штабс-капитан пригладил тонкую ниточку усиков над ярко-алыми губами. Его покрытое оспинами лицо выражало искреннее сочувствие.

– Бедновато живете, поручик, – заметил он низким глухим голосом. – Ваш адрес мне дала Натали.

Невеста Одинцова жила совсем рядом, в двух кварталах отсюда. Но, как и в случае с матерью, лишний раз к ней зайти Евгений не мог, боясь навлечь неприятности.

– Как она?

– Все хорошо, здорова, чего и вам желает. Она с родителями и братом уезжает за границу на следующей неделе.

– Я знаю… Что им остается! – в сердцах воскликнул поручик.

Отцом Натали был богатый промышленник Александр Порфирьевич Медведев. Известный филантроп, жертвовавший деньги на постройку больниц и богаделен, вскоре после революции лишился большей части своего состояния. Все его фабрики были национализированы и перешли под контроль рабочих. Опасаясь дальнейших репрессий, фабрикант решил как можно скорее вывезти семью за границу.

Штабс-капитан уселся на жалобно скрипнувший под его весом стул.

Одинцов садиться не стал. Вместо этого он подошел к буфету и достал оттуда графин с вином и пару стаканов. Поставив посуду на стол, он разлил вино.

– Угощайтесь, штабс-капитан! – предложил Евгений гостю.

Офицеры чокнулись и, молча, выпили.

– Извините, закуски нет, – смущенно произнес хозяин квартиры.

Белковский понимающе кивнул и поднялся со стула. Он вернулся к кровати, где достал из кармана реглана сверток промасленной бумаги. В нем оказалась пара бутербродов с колбасой. Настоящее богатство по нынешним временам! Мужчины снова выпили и на этот раз закусили.

– Сколько может продолжаться эта смута! – не выдержав затянувшегося молчания, произнес Евгений. – Должны же, наконец, навести порядок в стране!

– Да, – тяжело вздохнул Белковский. – Только, вот, если наведут, то в этом «светлом мире равенства и братства» нам с вами, поручик, места не будет, как пережиткам царского режима. Мы теперь бывшие по всем статьям и прав никаких не имеем. Разве только, право умереть где-нибудь под забором от рук пьяной солдатни.

– В этом я уже убедился! – воскликнул Евгений.

Одинцов рассказал штабс-капитану о том, что с ним случилось вчера при встрече с однокашником и сегодня утром у ворот военного училища.

– Ну что ж, вполне может быть кого-то из офицеров, арестованных при регистрации, расстреляют без суда и следствия, – согласился с сослуживцем Белковский. – Вон я слышал, в Н-ске целую сотню офицеров погрузили на баржу, вывезли на середину реки и утопили. Очень хорошо, поручик, что вы вовремя улизнули.

– Что же делать, штабс-капитан? – задал давно мучивший его вопрос Евгений.

– Ну, поручик, как вы знаете, у нас на Руси извечно два вопроса: кто виноват и что делать, – закуривая папироску, ответил Белковский. – Не буду разводить политесы. Скажу лишь, что мы с вами, друг мой, тоже отчасти виноваты. Жили в другом мире – балы, парады, званые обеды. А государь… Им были недовольны все. Но только вот скинули царя, и что? Стало лучше? Теперь вот большевики власть захватили…

Глядя сквозь клубы сигаретного дыма на собеседника, штабс-капитан продолжил:

– У меня к вам есть предложение, поручик. Поедем на юг, к Деникину! Добрые люди помогли мне с деньгами и документами. Могут справить бумаги и вам. Что думаете?

– Не знаю, – с сомнением в голосе ответил Одинцов.

Он тоже закурил и теперь, стоя у окна, задумчиво смотрел вниз на внутренний дворик.

– Вы не спешите отказываться, подумайте, – настаивал Белковский. – Взвесьте все хорошенько. Что вас здесь держит? Невеста уезжает. Того и гляди ЧК нагрянет. А там, в лучшем случае, тюрьма. За что? «Товарищи» найдут, вы же знаете.

– А что на Дону? – в свою очередь спросил Одинцов.

– Там борьба! – вскинув голову, засветился в восторженном возбуждении штабс-капитан.

В его глазах вспыхнул яростный огонь. Могучие руки сжались в кулаки.

– Борьба! – повторил он. – За Россию! Вырвать ее из лап большевицких комиссаров!

Слушая вполуха товарища, Евгений рассеянно смотрел в окно. Доводы фронтового друга его не убеждали. Он сам много об этом думал, и пока не обнаружил в рассуждениях Белковского ничего для себя нового. Трудно вот так шагнуть в неизвестность. Для этого нужно иметь веские основания.

Неожиданно Одинцов увидел внизу под окнами знакомого прапорщика-еврея. Теперь этот типус был одет в новенькую кожаную тужурку. Он шел через двор, а за ним, подобострастно согнувшись, семенил дворник. Комиссар остановился и, повернувшись к дворнику, стал что-то говорить. Бородатый метельщик приставил к ноге метлу и вытянулся во фрунт. Он с готовностью внимал «прапорщику», часто кивая. Затем, видимо отвечая на заданный вопрос, ткнул пальцем в сторону окна квартиры поручика. Евгений быстро спрятался за занавеску и продолжил наблюдение. Комиссар некоторое время разглядывал окна дома, а потом призывно помахал рукой. Из прохода под дворовой аркой высыпало с десяток рабочих, вооруженных винтовками. Возглавляемый «прапорщиком», отряд устремился к подъезду дома поручика.

Раздумывать было некогда.

– ЧК! – воскликнул Евгений. – Ну, сейчас станцуем кадриль с притопом!

Пока штабс-капитан в спешке боролся с регланом, Одинцов кинулся к платяному шкафу. Широко раскрыв дверцы, он принялся выбрасывать на пол его содержимое. Маленькую жестяную коробочку поручик бережно спрятал во внутренний карман мундира. В ней Евгений хранил свои награды, иконку, подаренную ему матерью и письма Натали. Выдернув заднюю стенку шкафа, поручик отставил ее в сторону и рванулся к камину. Вооружившись здесь железной кочергой, он вернулся к шкафу.

Белковский, в накинутом на плечи реглане, с револьвером в одной руке и клетчатой кепкой в другой, оторопело наблюдал за перемещениями товарища.

– Штабс-капитан, помогите! – позвал поручик.

Евгений давно готовился к возможному аресту. Им был придуман на этот случай нехитрый план побега. За стеной его съемной квартиры находились апартаменты коллежского асессора Патрикеева. Как выяснил поручик у словоохотливой старушки-соседки, сразу после Февральской революции чиновник выехал в Финляндию. Да так там и остался. За пустующим помещением присматривала пожилая экономка, но она наведывалась сюда не чаще двух раз в неделю.

Поручик решил, что в случае угрозы ареста будет уходить через эту квартиру. Но для этого требовалось проделать отверстие в стене. Этим Евгений и занимался всю последнюю неделю. Поручик основательно расшатал кирпичи в надежде, что подслеповатая экономка не будет дотошно обследовать пустующие апартаменты. На его взгляд в нужный момент будет достаточно одного толчка. Но кирпичная кладка оказалась на удивление крепкой, и не хотела поддаваться. Вот тут Евгению потребовалась помощь штабс-капитана.

Белковский, наконец-то, понял, в чем дело. Подбежав, он выхватил из рук поручика кочергу и с силой врезался в стену. От его мощных ударов кладка зашаталась и рухнула, осыпавшись на пол осколками кирпичей и штукатуркой.

В этот момент в дверь квартиры осторожно постучали.

– Господин офицер, вы дома? – раздался из-за двери вкрадчивый голос дворника.

Не дожидаясь продолжения, Белковский и Одинцов один за другим нырнули в стенной пролом. Оказавшись на другой стороне, офицеры, объединив усилия, загородили проход массивным дубовым комодом. Затем они, тихо ступая по мягким коврам, побежали к выходу из квартиры. А за стеной чекисты ожесточенно ломали дверь в комнату поручика.

Выйдя через проходной подъезд, беглецы оказались на улице, где затерялись в толпе прохожих.