Текст книги "Платон Ойунский: пылающий камень Сата"

Ойунский – революционер не только по своему общественному мировоззрению, но и в поэтическом слове, яркий поэт-новатор. В то же время он совмещал в творчестве современность и идущие из глубин подсознания образы мира предков и традиционные национальные мотивы. Языческими символами, библейскими сюжетами были увлечены писатели и поэты, философы и мыслители России в годы расцвета модернизма и авангарда, увлечения Ницше и Гамсуном. А якуты искали в них отзвуки своего национального своеобразия, идентичности, которая могла стать основой дальнейшего развития. Платон Ойунский реализовал это стремление в своем творчестве, и сегодня он признанный основатель философской и религиозной драмы в якутской литературе.

Главная его сила в том, что у него не было противоречия в двух его ипостасях – государственника и поэта, ученого, мыслителя. Он был естествен в обоих этих обликах, во всех своих словах и делах. Он способствовал утверждению норм литературного якутского языка, обогатил литературу новыми формами и метафорами, идеями и смыслами. Должно быть, якутский язык настолько богат, что он смог совместить эти грани в своем творчестве, не упрощая и не усложняя язык в поисках отображения новых явлений, а находя ту естественную золотую середину, что позволяет показать всем нужные смыслы.

При жизни его сравнивали с Прометеем, боготворили как трибуна, восхищались им и любили незабвенно. Он был олицетворением новой власти и будущей прекрасной жизни в коммунистической стране. Но он оставался тем самым скромным мальчишкой, который с восхищением вслушивался в слова олонхосута, воочию видел образы богатырей и картины дальних миров. Закрыв на мгновение глаза, он воображал себя олонхосутом, как известные исполнители из Жулейского наслега[20]20
  Наслег – село или поселок у якутов.


[Закрыть] Табаахырап (Иван Николаевич Винокуров), Куохайаан (Степан Андреевич Саввин), Кылачыысап (Алексей Николаевич Харлампьев), имена которых он с уважением вспомнит в «Ньургуне Боотуре Стремительном».

Возможно, видя его интерес к древней вере и словотворению, кто-то из земляков предрекал ему будущее великого шамана или олонхосута, ведь он происходил из рода уважаемых, почитаемых народом шаманов-ойунов. В жизни все сложилось иначе. Трудно сегодня сказать, что было ему ближе: стать выразителем народной мудрости или создавать новую власть, созидать республику. Это были две стороны одной медали: основатель государственности, революционер не только в содержании стихов, но и в их форме, а с другой стороны, трагический поэт, переживший крушение своих идеалов и веры, человек, предвидевший страшные раны века, которые не обошли его стороной, философ и мыслитель, описавший все боли и беды новой эпохи. Во все периоды своего жизненного пути он всегда был полон новых замыслов и мечтаний, всегда пребывал во власти обуревавших его идей. Его поэзия сильна своим созвучием веку, в котором он жил, который он переживал как личность, как творец.

Ойунский – бесспорно выдающийся писатель и поэт. В литературе он создал свой, ни на что не похожий мир: реалистичный, с революционным накалом и при этом мифологизированный – мир олонхо и древних преданий, гармонично сочетающихся с глобальными проблемами мироустройства, политики и реалий 1920–1930-х годов. Он революционер не только потому, что использовал революционную риторику, но и в том смысле, что стал зачинателем новых литературных форм для якутской художественной словесности.

Самый идеальный перевод не может передать полноты ощущений материнского языка произведения. Мы можем говорить только об адекватности и понимании сути, смысла произведения[21]21
  Произведения Ойунского переводили в разные годы Олег Шестинский, Владимир Державин, якутские авторы Альбина Борисова, Егор Сидоров, Владислав Доллонов и др. Иван Иннокентьев переложил рассказы «Александр Македонский» и «Соломон Мудрый» в пьесу на русском языке, поставленную на сцене Русского театра Якутии. В данную книгу включены фрагменты из произведений Ойунского, опубликованных в кн.: Ойунский П. Стихотворения и поэмы / Пер. с як.; сост. Н. Сивцевой. М., 1993; Ойунский П. Стихотворения / Пер. с як.; сост. И. В. Пухова; вступ. ст. С.П. Данилова, Г.Г. Окорокова. Л., 1978 (Библиотека поэта. Большая серия); Ойунский П. Кудангса Великий. Александр Македонский / Пер. А. Борисовой. Якутск, 2002.


[Закрыть]. Строки Ойунского на родном языке звучат совершенно по-другому, его язык – это «иччилээх, хомуһуннаах тыл», что значит «вещие, проникновенные слова», имеющие «магические, колдовские, волшебные силы или чары». В чем же была сила его слова?

Очень интересное замечание по этому поводу сделал в том же Париже, на конференции, известный исследователь Борис Шишло: «Я хочу говорить об этой специфической силе якутского Слова, пытаясь внести мой скромный вклад в понимание сути якутской поэзии. Для этого я хочу прежде всего обратить внимание на несколько специфических якутских выражений, найденных в конце XIX века известным лингвистом Пекарским. Например, «сангарбыта – сата былыт буолла», что можно приблизительно перевести как «речь его стала как грозное облако Сата», или «сангатын сататын», что переводится «каков яд (буквально Сата) его речи», или еще «Аба-Сата», буквально «большая Сата», что Пекарский переводит как «сарказм, яд речи». Эти выражения трудно перевести и понять. И, чтобы раскрыть их глубокий смысл, необходимо уловить суть слова «Сата», которое является семантическим ключом к этим вербальным формулам»[22]22
  Шишло Б. О силе якутского слова (доклад на научно-практической конференции в Париже 6 декабря 1993 г.). – В кн.: Ойунская С.П. Светлое имя отца: Поэмы, эссе, статьи, воспоминания. Якутск, 1999. С. 38.


[Закрыть].

Затем Борис Петрович говорит о том, что для раскрытия тайны этого слова надо обратиться к олонхо Ойунского «Ньургун Боотур Стремительный». В олонхо автор, по выражению Шишло, «реконструирует во всех деталях то, что можно назвать мифическим реализмом прародины якутов». Он описывает сотворение мира, когда в глубине долины преобразующегося хаоса находится пылающий красным цветом волшебный камень Сата. Обладатели этого камня имеют власть над миром, они всесильны, могут менять не только погоду, но и порядок вещей в природе. Б. Шишло приходит к выводу, что этот магический камень роднит якутское олонхо с другими тюрко-монгольскими эпосами.

Талант Платона Ойунского был сродни этому камню Сата, и он бросил его в жизненный водоворот, словно богатырь из олонхо, чтобы изменить свою родину, повернуть в лучшую сторону жизнь простого народа.

Ойунский вошел в историю Якутии как выдающийся писатель и поэт, как человек ренессансного типа, стоявший у истоков не только государственности автономной республики, но и научных исследований и культурного строительства. Его творческий и жизненный путь можно условно разделить на четыре этапа:

1. «Время судьбы» (до 1917 года) – становление и формирование его взглядов и жизненных принципов.

2. «Время манифестов» (1917–1926) – революционная пора, новая поэзия и постижение фольклорных традиций, государственная деятельность.

3. «Время постижения» (1927–1934) – переосмысление, творческие открытия, научно-исследовательская и организаторская деятельность в сфере просвещения, науки и культуры, отстаивание творческого, бережного отношения к фольклору как основе национальной культуры, поиски тайны олонхо.

4. «Время прощания» (1935–1938) – понимание обреченности, неминуемости нависшей над ним и его соратниками беды, сомнения в правильности избранного пути, раздумья о природе власти и государства.

Платон Ойунский был продолжателем, преемником идей таких первооткрывателей в духовной сфере, как Алексей Елисеевич Кулаковский-Ексекюлях, Василий Васильевич Никифоров-Кюлюмнюр, Анемподист Иванович Софронов-Алампа, Николай Неустроев. В свою очередь, его линию в культуре и литературе продолжают наши современники – режиссер Андрей Борисов, писатели и поэты Николай Лугинов, Василий Харысхал, Наталья Харлампьева, Елена Куорсуннаах и др.

Нельзя рассматривать историю якутской литературы в отрыве от истории русской литературы. Она доходила до Якутии не только отголосками творческих манифестов и споров, но и непосредственно через переводы произведений классиков русской литературы Александра Пушкина, Николая Гоголя, Льва Толстого, Максима Горького и др. Влияние оказали также Николай Чернышевский и Владимир Короленко, находившиеся в ссылке соответственно в городе Вилюйске в 1872–1883 годах и Амгинской слободе в 1881–1883 годах. Короленко вывел образы объякутившихся русских крестьян в своих рассказах, самый известный из которых – «Сон Макара». Все эти обстоятельства не могли не влиять на формирование взглядов якутской интеллигенции. Первые якутские профессиональные писатели видели себя, свое творчество в контексте русской литературы, русской культуры. Якутия вошла в русскую культурную сферу начиная с деятельности православных миссионеров, переводивших церковные тексты на якутский язык, ведущих службу на этом языке.

Якутия, ее языковое и фольклорное богатство раскрывались для российского читателя начиная с XIX века, отраженного в творчестве писателей-декабристов, исследователей-этнографов. Одно из самых известных произведений Александра Бестужева-Марлинского, отбывавшего ссылку в Якутске в 1827–1829 годах, баллада «Саатырь», было написано там же в 1828 году:

Не ветер вздыхает в ущелье горы,

Не камень слезится росою –

То плачет якут до далекой поры,

Склонясь над женой молодою.

Уж пятую зорю томится она,

Любви и веселья подруга,

Без капли воды, без целебного сна

На жаркой постели недуга;

С румянцем ланит луч надежды погас,

Как ворон над нею – погибели час…

Наутро, где Лена меж башнями гор

Течет под завесой туманов

И ветер, будя истлевающий бор,

Качает гробами шаманов,

При крике родных Саатырь принесли

В красивой колоде кедровой…

«Северная пчела» 25 мая 1831 года публикует первый в истории российской печати репортаж с якутского национального праздника ысыах под заголовком «Исых», принадлежащий перу того же Александра Бестужева-Марлинского. Отрывок воссоздает сцену открытия праздника: «Три шамана приближаются к огню; одежда их уже описана отлично Бардом нашим; и мне нечего прибавлять; только вместо рогатых шапок волосы их падают по плечам. Они умоляют духов не вредить их стадам, не насылать падежа и болезней. Голос их то пронзителен, то ропотен – бубны звучат повременно, и каждый из них, черпнув ложкою кумыса из огромных деревянных кубков (аах) [так написано в оригинале статьи, правильно – аях], брызжет им на огонь – это умилостивительное возлияние. Старшины подводят белую кобылицу, и старший шаман, возложа руку на ея голову, просит Небесного Бога благословить размножение стад, изобилие трав и здравость сего кумыса. Он вырывает несколько волос из гривы и бросает в огонь: с этой минуты благословенная кобылица становится неприкосновенною. Ни седло, ни удило не будет ей знакомо: никогда ножницы не уронят с нея ни волоска. Тут началось подливанье: в больших и малых чашах разносят гостям кумыс, между тем как умный расскащик говорит похвалу ему и громкие клики одобрения летят со всех сторон: оратор неистощим». В завершение автор заключает: «На это приятно взглянуть».

Судя по всему, Александр Александрович всерьез пытался понять культуру якутов и проникнуться ею. Известно, что это произведение Бестужева читал А.С. Пушкин.

А теперь перенесемся в ХХ век. От Бестужева до строк Евгения Евтушенко, сочиненных в 1967 году, пройдет немало лет. «Алмазы и слезы» – так назовет свои стихи Евгений Александрович, очарованный Якутией:

 
На земле драгоценной и скудной
я стою, покорителей внук,
где замерзшие слезы якутов
превратились в алмазы от мук.
Не добытчиком, не атаманом
я спустился к Олёкме-реке,
голубую пушнину туманов
тяжко взвешивая на руке. ‹…›
Я люблю, как старух наших русских,
луноликих якутских старух,
где лишь краешком в прорезях узких
брезжит сдержанной мудрости дух.
Я люблю чистоту и печальность
чуть расплющенных лиц якутят,
будто к окнам носами прижались
и на елку чужую глядят.
‹…›
Инородцы?! Но разве рожали
по-иному якутов на свет?
По-иному якуты рыдали?
Слезы их – инородный предмет?
Жили, правда, безводочно, дико,
без стреляющей палки, креста,
ну а все-таки добро и тихо,
а культура и есть доброта.
Люди – вот что алмазная россыпь.
Инородец – лишь тот человек,
кто посмел процедить: «Инородец!»
или бросил глумливо: «Чучмек!»
И без всяческих клятв громогласных
говорю я, не любящий слов:
пусть здесь даже не будет алмазов,
но лишь только бы не было слез.
 

Якутская словесность явилась читающей общественности России с середины XIX века с публикацией «Воспоминаний» Афанасия Уваровского[23]23
  Уваровский Афанасий Яковлевич (1800–1861) – работал в Якутском областном управлении, торговой конторе, земском суде. Родившийся в смешанном браке, он свободно владел русским и якутским языками, был хорошо знаком с якутским фольклором. В 1839–1852 годах жил в Санкт-Петербурге, где познакомился с О. Бётлингком. «Воспоминания» были переведены на французский язык и в 1861 году опубликованы в парижском «Новом журнале путешествий».


[Закрыть] и олонхо в составе исследования академика Отто Бётлингка «О языке якутов»[24]24
  Академиком О. Бётлингком был разработан первый якутский алфавит на основе кириллицы, так называемое «письмо Бётлингка». Посредством алфавита Бётлингка изданы олонхо «Эрэйдээх-Буруйдаах Эр-Соготох», «Ахтыылар» А. Уваровского, «Образцы народной литературы якутов», «Словарь якутского языка» Э.К. Пекарского, первые газеты и журналы на якутском языке «Саха дойдута», «Саха олого», «Саха сангата» и др.


[Закрыть]. Но в своем истинном значении оно возникло в 1900 году, когда Алексей Елисеевич Кулаковский (Ексекюлях Елексей) написал свое первое стихотворение «Байанай алгыһа».

Имея такую богатейшую, полную глубокого философского содержания первооснову, как устное народное творчество, якутская литература развивалась по нарастающей. Большую роль сыграло появление первых газет и журналов на якутском языке в 1907–1912 годах. А в 1913 году первый якутский драматург В. Никифоров-Кюлюмнюр прочитал свою пьесу «Манчары» в оплоте Серебряного века – знаменитом петербургском арт-кафе «Бродячая собака». Кюлюмнюр показал образ Манчары как романтического героя, включая его в ряд «благородных разбойников» мировой литературы: Робин Гуда, Роб Роя и других. «Манчары» – первый пример якутской «массовой культуры» своего времени, конца XIX – начала XX века.

Время не стояло, с годами словно ускоряясь, неслось к концу ли, к началу ли. Неумолимо приближался 1917 год, перевернувший жизнь империи и ее окраины Якутии. Платон Ойунский становится главным поэтом революционной эпохи, оставаясь носителем национальной поэзии, этнического самосознания. Время вместило в свой столетний пробег его возвышение как поэта и революционера, основателя автономной республики, объявление его «врагом народа», «троцкистом», «шпионом», смерть в застенках НКВД, сжигание на костре его книг, многолетнее замалчивание и реабилитацию-воскресение… Потом его имя за семь лет до окончания этого «века-волкодава» почтут в Париже, в ЮНЕСКО, появится и планета Ойунский на звездном небосклоне…

В 2003 году, в год 110-летия П. Ойунского, комиссия Международного астрономического союза по номенклатуре малых тел утвердила присвоение его имени малой планете диаметром пять километров, зарегистрированной в каталоге под номером 16407 и являющейся частью главного пояса астероидов. Планета была открыта в Крымской астрофизической обсерватории в 1985 году крымскими астрономами, доктором физико-математических наук Николаем Черных и его супругой Людмилой[25]25
  Именем якутского писателя назвали планету // ИА REGNUM. 23 октября 2003 г. [Электронный ресурс] / URL: http://www.regnum.ru/ news/171276.html.


[Закрыть].

Трагизм не только судьбы самого Платона Ойунского, но и всего его мировосприятия сквозит в его строках:

 
Горем мир наш гложется,
Горе в мире множится…
Счастья в мире не найдешь,
Счастье – сказка, счастье – ложь…[26]26
  Пер. В. Корчагина.


[Закрыть]
 

Слова сомнения о том, можно ли быть счастливым в этом мире, где «черство и глухо небо», он вложит в уста своего любимого героя – Красного Шамана.

И не зря скажет его молодой друг и сподвижник, народный писатель Якутии Дмитрий Кононович Сивцев-Суорун Омоллон: «Вся его жизнь – до конца не спетая поэма, не оконченная драма и не полностью раскрытая трагедия».

* * *

Урожденный Платон Алексеевич Слепцов вошел в историю под двумя фамилиями: своей родной и вновь приобретенной фамилией Ойунский. Фамилия Ойунский происходит от слов «ойуун» (шаман) и «уус» (род). То есть «из рода шаманов». Он начал использовать псевдоним «Ойунский», еще обучаясь в Якутском четырехклассном училище.

Так Ойунский – это только псевдоним или фамилия? Ответ требует ясности.

В 1920-е годы Платон Алексеевич принял очень важное для себя решение. Свидетельство об этом, опубликованное в тогдашней прессе, нашел писатель Николай Винокуров-Урсун, написавший статью «Ойуунускай – фамилия или псевдоним?». Газета «Ленский коммунар» в номере от 18 декабря 1920 года опубликовала небольшое извещение «О перемене фамилии», в котором сообщается следующее: «Протокол № 1. 1920 г. Ноября 29 дня. В якутский местный отдел ЗАГСа поступило от гражданина, завотсовуправ Якутгубревкома Платона Алексеевича Слепцова заявление о перемене им своей фамилии. На основании означенного заявления, в силу которой П.А. Слепцов впредь именуется фамилией Ойунский с соблюдением ст. 5-го декрета Совнаркома «О правах граждан изменять свои фамилии и прозвища». Настоящий протокол, согласно ст. 3-й вышеуказанного декрета, публикуется во всеобщее сведение. Завотзагса В. Румянцев».

С этого момента Платон Алексеевич Слепцов официально становится Ойунским. За многие годы мы привыкли к его звучной фамилии, но порой ее пишут неправильно, как псевдоним – Слепцов-Ойунский. Следует иметь в виду, что до 1925 года он продолжал и в некоторых документах и работах подписываться как Слепцов или Слепцов-Ойунский, а с 1925 года – только как Ойунский.

В настоящей книге в описании событий до 1920 года употребляется фамилия Слепцов, а с 1920 года используется Ойунский, за исключением тех цитат из документов или других публикаций, в которых он фигурировал как Слепцов или Слепцов-Ойунский (иногда фамилия пишется как Ойюнский). Все цитаты из художественных произведений подписаны вошедшим в историю литературы именем Платон Ойунский.

Почему же он решил изменить фамилию? Известно, что многие большевики меняли свои фамилии на подпольные клички. Но почему именно Ойунский – однозначного ответа нет. Может быть, это был протест против принятого весной 1920 года решения губревкома о том, что «на территории Якутской области объявляется беспощадная борьба с шаманством, профессиональными шаманами и шаманской спекуляцией». Представителям советской власти – сельским ревкомам и милиции – предписывалось «строго преследовать всех шаманов, отбирать у них шаманские костюмы, бубны и разные символические деревянные изображения – эмэгэты, а также налагать штрафы за камлание, полученное шаманами вознаграждение в двойном размере. Все железные и медные символические принадлежности шаманских костюмов употреблять на нужды общества, а бубны, былайяхи и деревянные изображения сжигать на местах».

Что удивительно, в защиту шаманов выступил тогдашний член Сиббюро РКП(б) Емельян Ярославский, будущий главный идеолог «воинствующих безбожников». В газете «Советская Сибирь» от 19 ноября 1920 года на первой странице появилась его статья «Чем провинились шаманы?». Автор, прямо называя виновника – «Якутский отдел управления губревкома», – пишет: «Ни с какой стороны нельзя назвать это решение правильным в Советском государстве. Я лично очень близко знаком с так называемой «черной верой» – шаманством, с которым беспощадную борьбу вело царское правительство как с «язычеством». Но что, собственно, такого особенного в этой «черной вере», что ее надо преследовать штрафами и арестами?.. Это распоряжение должно быть отменено, так как оно противоречит декрету об отделении церкви от государства. Что же, скажут якутские товарищи, значит, не надо бороться с шаманством, с этим грубейшим суеверием, опутыванием умы забитой, темной якутской массы? Конечно, надо бороться, но не теми средствами, какими боролись русские попы». Дальше Ярославский называет правильные средства борьбы – культурно-просветительская работа, распространение точного знания и «полное экономическое раскрепощение человека». Хотя отметим, что к шаманам обращались чаще всего при болезнях и увечьях, то есть из-за недостатка или отсутствия медицинской помощи.

Именно тогда Ойунский принял смелое решение – взять новую фамилию, тем самым констатируя свою принадлежность к шаманскому роду. С другой стороны, сам он не оставил прямых свидетельств о причинах принятия своего псевдонима-фамилии. Еще одна его тайна…

Глава первая
КОРНИ

Род шаманов. – Родители, детство и отрочество. – Первый

учитель. – Учеба в Якутске. – Начало дружбы с Максимом

Аммосовым. – Якутская интеллигенция

Я встречаюсь с нашим веком новым радостным и вдохновенным словом, молодой, пою в честь просвещенья и надеюсь, что услышат пенье старшие в своем пути суровом!

П. Ойунский. Из стихотворения

«Сын Таатты, сияющий Былатыан», начало 1917 года[27]27
  Пер. О. Шестинского.


[Закрыть]

…На рассвете ему снился сон. Солнце всходило, заливая Срединный мир светом и теплом вокруг. Он летал над аласом, лесом, речкой, словно наплывающими с синего неба опрокинувшимися в речную гладь белыми-белыми облаками. Его вела гордая птица, словно поводырь, назначенная духами этой благоуханной земли Таатты быть ему другом-защитником. Это была большекрылая птица с ярко-желтым клювом, и она наперед знала, куда его вести, словно нашептали ей вольные ветры… Туда, где еще не ступала нога его сородичей. Туда, куда не доходили еще их мысли. Каждый взмах сильных, мощных крыльев обдувал его лицо и тело, придавая силу, свежую и окрыляющую… Он шел или летел за этой птицей…

Маленькому мальчику снился сон. Мальчик был из знаменитого в Якутии шаманского рода. А в местности, где он жил со своими родителями, братьями и сестрами, летом бывали такие фантастические восходы и закаты!.. Немудрено, что порой ему снились почти что волшебные, вещие сны.

Орел, могучая птица, не оставит его и в будущем, он опишет его в знаменитом «Красном Шамане»:

 
В кромешной тьме,
В кровавой мгле
Во сне лежал я на земле,
И пропасть предо мной была,
И был я в образе орла.
‹…›
Я знал, что жив я, человек-орел!
Язык мой огненность обрел –
Затрепетал,
Залепетал,
Забормотал,
Запричитал,
И руки-крылья заплелись жгутом,
И рухнул я в беспамятстве потом…
 

Здесь словами Красного шамана Ойунский повествует о том, как он стал шаманом, прошел обряд посвящения и обрел силу. Он был орлом, гордой птицей, парящей в небе.

Потом он снова обратится к образу орла, этой царственной птицы, почитавшейся якутами как священная птица рода.

 
«Пусть орел нами правит, орел – господин!»
Лес курлыкал, свистел, верещал, гоготал:
«Лучше нет повелителя нам, чем орел!»
На высокой Тэйэр, там, где лиственниц гул,
на могучую крону опустился орел,
покачнулась вершина под грузным орлом,
поглядел на пернатых орел с высоты,
даже голову вскинул, чтобы всех увидать,
долго взор от пернатых не отрывал[28]28
  Пер. О. Шестинского.


[Закрыть].
 

В 1925 году, повзрослевший, мастерски владея языком метафор, иносказательно опишет в стихотворении-басне «Спор» вечную людскую борьбу за власть и лидерство. И возможно, вспомнит того самого орла, который привиделся ему когда-то во сне. Он и рассудил спор: кто рожден быть правителем, тот и будет править всегда, править по справедливости. На том решит орел и спор утихнет: «Суд свершив, над вершиной поднялся орел, сделал круг над землею и вдаль полетел».

…Для якута, воспитанного в древних традициях своего народа, уходящих своими корнями в глубь веков, важны место, где он родился, его истоки – малая родина – и кто есть кто в его роду.

Земляки все эти годы почитают малую родину Платона Ойунского – алас Дэлбэрийбит, что примерно в восьми километрах от села Черкёх. Места, где он рос и воспитывался, – без преувеличения, святые места для всех якутов. Благодаря им восстановлен в первозданном виде балаган[29]29
  Балаган – бревенчатое жилище якутов.


[Закрыть], где родился Платон. Здесь сотрудники музея бережно охраняют всю округу. Проезжая мимо скульптурного изображения гордого орла и птиц, спор которых о своем повелителе был описан Ойунским, минуя аласы и поляны, в который раз поражаешься здешней нетронутой природе, сохранившей свою первозданную чистоту и размах. Находясь там, в этих местах, чувствуешь, что ты как будто в волшебной стране Олонхо – так густы и обильны здесь разнотравье и пестроцветье… Неудивительно, что в этом сказочном месте у поэта рождались дивные строки:

 
Я, друзья, счастливый Былатыан, сын Таатты.
В гибком тальнике береговые скаты,
таволги серебряные в поле, –
звонче песен их не знал дотоле.
 

И в знойные летние дни, и в зимнюю стужу далеко ли, близко ли, в своей насыщенной событиями жизни он всегда будет находить вдохновение в своей малой родине. Земля, где он родился и вырос, дарует ему силы, станет источником душевного подъема. Пройдет время, и он напишет сокровенные строки, вспоминая и стремясь воспеть эти земли. В своем самом известном произведении – олонхо «Ньургун Боотур Стремительный» – он, скорее всего, опишет окрестности аласа Дэлбэрийбит, превращая их своей неудержимой творческой фантазией в сказочные места, наполняя космической силой мироздания. Не побывав хотя бы однажды в его родовом аласе, не понять эту вечную тягу к родным местам, силу любви к этой земле, питавшей его талант.

 
Осьмикрайняя, на восьми ободах,
На шести незыблемых обручах,
Убранная в роскошный наряд,
Обильная щедростью золотой,
Гладкоширокая, в ярком цвету,
С восходяще-пляшущим солнцем своим,
Взлетающим над землей;
С деревами, роняющими листву,
Падающими, умирая;
С шумом убегающих вод,
Убывающих, высыхая;
Расточающимся изобильем полна,
Возрождающимся изобильем полна,
Бурями обуянная –
Зародилась она,
Появилась она –
В незапамятные времена –
Изначальная Мать-Земля…[30]30
  Пер. В. Державина.


[Закрыть]
 

И по отцовской, и по материнской линии у него среди предков были люди духовные, верные природному стремлению творить и созидать.

Самый знаменитый из рода матери тот, кто заложил начало начал, кто первым построил в благодатных землях поймы реки Таатты родовые гнезда Сивцевых, Кулаковских и других, знаменитый шаман небывалого пророческого духа, якутский жрец. Звали его Кэрэкэн, точнее Кээрэкээн с долгими гласными в своем имени по законам родной речи. Кэрэкэн-князь, великий легендарный шаман Дьохсогон, был в силе еще во времена Тыгына, «якутского царя», как его нарек академик Алексей Окладников[31]31
  Окладников А.П. История Якутской АССР. Т. 1. Якутия до присоединения в состав Русского государства. М.-Л., 1955.


[Закрыть]. А после того, как они с Тыгыном решили расстаться, он ушел на восток, на правый, восточный берег Лены, со своими людьми в поисках той земли, которая приютит его род. Облюбовав берега реки Таатты, они обосновались здесь и продолжили свой род.

Как пишет Ойунский в своем еще неопубликованном труде «Из царства колониального рабства в царство свободы», «до начала 1800 годов в роду рождались такой же силы шаманы Омуочча Моттогуян и Албакыын». Заметим, что Омуочча Моттогуян был старшим братом Кулун сонноох Куладьыака, в православии получившего фамилию Кулаковский, от которого пошла фамилия Ексекюлях Елексея – Кулаковские. В их роду были великие олонхосуты и песенники. Платон часто гостил у родственников по матери в Жулейском наслеге, откуда вышли многие известные олонхосуты, и с молоком матери впитал народные песни и сказания, олонхо и легенды-сказки.

* * *

И вот 11 ноября 1893 года[32]32
  В некоторых документах и материалах стоит другая дата рождения – 10 ноября 1893 года. В данной книге мы придерживаемся даты 11 ноября, которую Ойунский указывал в автобиографии и которой придерживалась его дочь Сардана Платоновна. Это связано с тем, что 1893 год был високосным, то есть при подсчете по новому стилю добавлялся один день.


[Закрыть], когда в силу входит суровая якутская зима, в семье Слепцовых в родовом аласе Дэлбэрийбит (в переводе на русский «дэлбэрий» – трескаться, лопаться, взрываться) родился крепенький ребеночек – мальчик.

Почему так был назван этот алас, сегодня никто объяснить не может. По одной версии, услышанной мною от местных жителей, название аласу дало озеро, расположенное невдалеке от него, – там лед весной лопался с громким треском, будто взрывался.

 
Мой цветущий алас, трав зеленая гладь,
мое отчее поле, где родился и рос…
Даль холмиста, насколько смог взглядом объять,
солнце видеть впервые мне здесь довелось.
Помню этот сияющий чудный простор,
журавлиные клики, журавлиную стать…
Выйду ль с матерью в поле на зеленый бугор,
мать меня, малыша, начинает ласкать[33]33
  Пер. О. Шестинского.


[Закрыть].
 

Итак, на свет божий появился мальчик. Его нарекли Платоном в честь родного дяди и согласно церковному календарю. Он родился накануне Дня святого Платона, что предопределило получить при крещении это имя. Судьба маленького Платона сложится так, что он повторит в ином свете и месте судьбу святого мученика, чье имя он носил. Как утверждает житие, мученик Платон не отрекся от своей веры, не поддался на уговоры правителя Агриппина, восхищенного его умом, и был после долгих пыток обезглавлен. Конечно, на первый взгляд ничто не дает повод сравнивать большевика, революционера с христианским святым мучеником. Но мы знаем, что Платон Ойунский при всем своем большевизме с пониманием относился и к православной вере, и к вере якутской, древней. С другой стороны, прежде чем присягнуть идее большевиков, Платон прошел путь от национально-освободительного движения до социал-демократии и меньшевизма.

По одной из легенд, в 1922 году он и первая его супруга Фекла Сокольникова были повенчаны в церкви. Или эта народная молва приукрасила то событие, когда он со своей второй женой Татьяной Александровой оформил свой брак в ЗАГСе, который располагался в здании бывшей церкви села Черкёх? Сложно сегодня установить истину, но легенда жива.

В своих воспоминаниях народный поэт Якутии Владимир Новиков-Кюннюк Урастыров приводит одно из любопытных высказываний Платона Алексеевича. Шел март 1937 года. Выступая на банкете, организованном в честь двадцатилетия его общественной и творческой работы, Ойунский сказал: «Я человек, которого не раз старались побить кадеты, эсеры, анархисты, троцкисты, иногда по ошибке – свои же люди. Но я дожил до сего времени, не подставив правую щеку, если тебя бьют по левой, как учил Иисус Христос, и ни разу не отступился от однажды выбранной дороги во имя пролетарской революции, в борьбе за улучшение жизни обездоленных и бедняков![34]34
  Вспоминая меня…: Воспоминания о П. А. Ойунском / Отв. ред. С.П. Федосеева. Якутск, 2003. С. 99 (пер. авт.).


[Закрыть]»

В том страшном году, всего за несколько месяцев до ареста палачами НКВД, Платон Алексеевич не побоялся произнести имя Христа, без которого вполне мог обойтись. Были, видимо, с его точки зрения, на то веские причины. Чего стоят, например, сохранившиеся в народе легенды о том, что он спас от разрушения церковь и как после этого пошла гулять молва о том, что сам Ойунский запретил трогать церкви. Платон неплохо знал основы православия, во всех учебных заведениях, где обучался, получал отличные отметки по предмету «Закон Божий». В воспоминаниях, опубликованных в 1928 году, он, чтобы четче обозначить дату, например, уточняет: «Киристиэп икки хонук иннинэ», – в прямом переводе «за два дня до Пасхи Христовой». Что это – простая привычка или свидетельство благосклонного отношения к вере? Жизнь, как известно, намного сложнее простых схем…

В 1930 году Ойунский публикует на якутском языке небольшую брошюру «Рождение религии. Дьявол-бог, дух-Всевышний, удаган-шаман», где он, основываясь на атеистических высказываниях В.И. Ленина, рассуждает о религии. Важно, что он избегает прямых нападок на религию, хоть и подчеркивает необходимость борьбы с ней, но при этом не допускает каких-либо скоропалительных решений. Он убежден в том, что советские люди «должны углублять свои знания о религии… Одним словом: споры о боге – дьяволе, шамане – попе должны вестись, основываясь на достижениях современного нам мира и на открытиях науки». Нет, Ойунский не был воинствующим атеистом…

Со времен Кэрэкэна многое изменилось в Срединном мире, утекло немало воды. Все, к чему прикасался Платон, потомок Кэрэкэна, от литературного творчества до революционной и государственной деятельности, при всей кажущейся противоречивости овеяно этим загадочным кодом, кодом рода шаманов – «ойуун ууса».

Народ саха воспринял православную веру и стал ее ревностным и верным проводником. И не случайно якутский мальчик был наречен этим именем – об этом говорит краткое житие святого Платона:

«Юношей он оставил дом и ходил по городам, вдохновенно проповедуя Слово Божие язычникам, удивляя слушателей убедительностью и красотой своих речей, глубоким знанием эллинской учености. За свою проповедь он был схвачен и приведен в храм Зевса на суд к правителю Агриппину. Судья вначале пытался лестью склонить святого к отречению от Христа. Он уверял юношу, что тот мог бы сравниться по уму с самим великим философом Платоном, если бы поклонялся языческим богам. На это святой Платон ответил, что мудрость философа хотя и велика, но преходяща и ограниченна, а истинная, вечная и безграничная мудрость заключена в евангельском учении. Тогда судья обещал в награду за отречение отдать ему в жены красавицу дочь, а в случае отказа угрожал мучением и смертью. Святой Платон ответил, что выбирает смерть временную ради жизни вечной».