Текст книги "Однокласснику"

Кассиопея

Был скучный вечер. Мама опять была на работе. Я подошёл к аквариуму, покормил меченосцев. Немного посмотрел, как они втягивают в себя крошки, и улёгся на диван.

Спать не хотелось. Я встал, вышел в коридор и подошёл к двери нашей соседки тёти Иры. Дверь была заперта. Я с тоской подумал о весёлых зверятах, которых она всегда рисовала для меня, и вернулся в комнату.

Там было по-прежнему тихо и скучно. На стуле лежали мамины спицы и клубок. Они были холодные.

Я накинул куртку и тихонько вышел на лестницу. Там было темно. Я спускался осторожно, почему-то стараясь не шуметь.

Вдруг внизу послышался шёпот:

– А вон Кассиопея.

– Где? – отозвался другой голос.

– Да вон же.

Послышался тихий смех.

Я спустился пониже и в синем квадрате двери увидел двоих. Они стояли, обнявшись.

– Мне пора, – тихо сказал мужчина.

Женщина прижалась к нему щекой. Я узнал тётю Иру.

– Я буду ждать тебя. Я очень буду ждать, – прошептала она.

Я очень не хотел, чтобы меня заметили, и стал возвращаться. Кассиопея… Какое странное слово! Что же это такое? Мне подумалось, что так зовут какую-то добрую-добрую женщину. Такую, как моя мама. Или как тётя Ира. Но почему же она ходит по ночам? Наверное, работает в ночную смену, как мама. Да, но почему же её не смог рассмотреть тот мужчина?

И тут я всё понял. Конечно же, это добрая старая волшебница! И видеть её могут только такие же добрые и славные женщины, как она сама. И мама, наверное, всегда разговаривает с ней, когда идёт с работы. А она охраняет маму, чтобы никто не мог её обидеть.

Мне стало легко и радостно. Я прошёлся несколько раз по комнате и вышел в коридор. Очень хотелось рассказать кому-нибудь о своём открытии.

Вошла тётя Ира.

– Димка ещё не спит?

Я подошёл к ней вплотную.

– Тётя Ира, а мама совсем не боится возвращаться ночью с работы, потому что её охраняет Кассиопея.

– Кассиопея?

Она подозрительно посмотрела на меня.

– Да. Это такая добрая-добрая волшебница, её могут видеть только такие же добрые тёти, как она. И она всегда разговаривает с мамой про магазины и про книжки, чтобы ей не скучно было идти одной. А если кто к ней полезет, то она его – раз! – и превратит в скамейку. Я сам видел такие.

Тётя Ира рассмеялась громко и весело. От смеха у неё на щеках появились глубокие ямочки.

– А ты её когда-нибудь видел? – спросила она наконец.

Я грустно покачал головой.

– Ну, так смотри.

Она подвела меня к окну и указала на горстку сияющих звёзд.

Серёжа

Моя бабушка живёт далеко-далеко. Мама говорит, что на краю света.

Когда я, мама и бабушка шли со станции, я спросил:

– Бабушка, а где ты живёшь, как называется?

– Лазо, сынок. Всё это Лазо.

Она повела рукой, указав на маленькие домишки, лес и озеро.

Я бежал вприпрыжку и думал: «Значит, край света называется Лазо. Значит, край света Лазо называется!» Мне было весело. Дома я немного боялся ехать на самый край. А здесь, оказывается, никакой и не край, потому что свет от солнца совсем и не с краю, а везде. Так же, как и у нас.

Дома бабушка усадила нас за стол.

– Ну, отобедаем, страннички вы мои. Вот картошечка, вот варенье из голубицы.

Варенье мне не понравилось: кислое.

Я вылез из-за стола и попросился на озеро.

– Сходи, сынок, – сказала бабушка.

– Только не купайся! – крикнула вслед мама.

У озера росла высоченная трава и летало множество необычных красных стрекоз. Я пошёл по узкой и сырой тропинке – и вдруг наткнулся на чью-то удочку. Но не успел я взять её в руки, как на меня с кулаками налетел кудлатый мальчишка.

– Чужая удочка, чего хватаешь? – закричал он и больно стукнул меня по шее.

Я толкнул его обеими руками, не выпуская удочки, и она сломалась.

– Ах, ты так! – закричал мальчишка и так толкнул меня в грудь, что я отлетел на несколько шагов. Очень хотелось убежать, но было стыдно.

И тут из-за моей спины раздался девчоночий голос:

– Серёжка, бессовестный, зачем обижаешь мальчика?

– А чего он чужие удочки хватает! – огрызнулся Серёжка. – Я тебе ещё покажу! – пообещал он и пошёл прочь, неся в руке половинки сломанной удочки.

Я повернулся и пошёл назад.

– Ты к кому приехал? – крикнула вдогонку девочка.

Я ничего не ответил. Я даже не обернулся. Очень хотелось плакать.

– Что с тобой, Митя? – испуганно спросила бабушка, когда я пришёл домой.

Я уткнулся лицом в её живот и заплакал.

Вошла мама.

– Кто это тебя?

А я только всхлипывал и кряхтел: «Серёжка… Серёжка…»

– Да чей Серёжка-то? – всполошилась бабушка. – У нас тут каждый второй – Серёжка. Ты только скажи, чей он, я ему задам жару-то. Я ему задам!

А мама спокойно сказала:

– Вот и хорошо, что каждый второй. И наябедничать не удалось. Ничего страшного, мама. Сам, небось, и виноват. Иди в другую комнату и успокойся! – строго сказала она мне.

Я ушёл в другую комнату и уселся возле открытого окна. Во дворе огромный паук ползал по паутине, которую он приладил к крыше сарая и старой бочке. Я стал наблюдать за ним и успокоился.

Послышался тихий шорох, и во дворе очутился белобрысый мальчишка с круглым лицом.

– Ты откуда? – спросил я его.

Он показал на соседний дом.

– А что здесь делаешь?

– Так… Ты к бабе Кате приехал?

– Да.

– Грушу хочешь?

Он достал небольшую зеленоватую грушу и кинул мне. Груша оказалось кислой, но я съел её всю.

– Хочешь, завтра вместе пойдём? Я место знаю – там их пропасть.

– Хочу, – сознался я.

– Тогда я зайду завтра, – сказал он и начал уходить. У самой калитки он обернулся и сказал:

– А как тебя зовут?

– Меня Дима. А тебя? – крикнул я ему.

Он улыбнулся во весь рот и сказал:

– Серёжа.

Идём ко мне, синеглазый малыш

 
Идём ко мне.
Видишь, солнце по гребням крыш
Плывёт в вышине.
И, подставляя под жар его огромные бока,
В светлом небе тихо висят калёные облака.
 
 
Видишь: река утомилась бежать,
Морщить лоб от обид
И стала прекрасной как юная мать,
Что тихонько спит.
 
 
Будет и трудно тебе, мой друг,
Но не беда.
Не суетись,
Без мелочных мук
Живи всегда.
 

Ты самая нежная…
(лирика)

Я знаю

 
Теперь я, конечно, всё знаю:
Это было ещё до Христа,
На Синае.
И в цветущем и буйном седом Вавилоне
Или в юной Элладе,
Где мечутся кони.
И в далёком Гонконге,
Где копрой пропахшие джонки,
И в изысканной Вене,
В бетховенском Бонне,
На Гаити
И в Сьерра-Леоне.
На Кавказе,
Где башня стоит над ущельем,
И в парижской мансарде —
Палитра, свеча и похмелье.
На норвежских камнях,
Где меж сосен струится ручей.
В жёлто-серых степях,
Среди солнца палящих лучей.
 
 
Белый фартук, портфель,
Где резинка в кармашке.
В букваре —
Стрекозиные крылья ромашки.
 

Иней

 
Испаряясь, дымятся слова
И на пальцы ветвей опадают.
Что таит в себе эта канва?
Что здесь спрятано? Кто угадает?
 
 
Мимо – топот и смех детворы,
Мимо – сумки, бисквиты и кремы…
Только эти слова до поры
Остаются недвижны и немы.
 
 
Но утихнет мороза нытьё
В золотистом дыханьи апреля,
И нечаянно имя своё
Ты услышишь в разливах капели.
 
 
Поглядишь с удивленьем вокруг
В мире солнечных галлюцинаций,
И прохожий, заметив испуг,
Вдруг начнёт над тобою смеяться.
 
 
Ты в ответ улыбнёшься едва,
Лишь искринки в глазах засияют…
 
 
Испаряясь, дымятся слова
И на пальцы ветвей опадают.
 

Вечерняя песня

 
Переулками нашей любви
Бродит гулкое эхо – лови!
 
 
Это отзвуки наших шагов
Мимо тёплых уснувших домов.
 
 
Ослепительный луч впереди
Тронул чёрное небо – гляди!
 
 
Это, нашим дыханьем согрет,
Высек воздух таинственный свет.
 
 
В нём чуть-чуть покачнулась зима,
Будто мёрзнуть устала сама.
 
 
Скоро солнца засветится край
В тёмном бархате неба – встречай!
 

Высветит луна ли голубая

 
Спустится ли слякотная тень —
Будь спокойна, тихо засыпая,
Чтоб с улыбкой встретить новый день.
 
 
Пусть в нём будут хлопоты, тревоги,
Грусть, досада за неверный шаг…
Только будь спокойна. И дороги
Непременно выйдут на большак.
 
 
Может, набежит тоска тупая,
Голова опустится до плеч…
Только будь спокойна, засыпая:
Новый день – преддверье новых встреч.
 

А скоро начнутся

 
Начнутся дожди,
Придёт и серость, и слякоть.
Угрюмо качнутся,
Качнутся листы
И, падая, будут плакать.
И я на беду,
На беду я пойму,
Что всё же случилось со мною:
Что я пропаду,
Пропаду без тебя,
Не смог я сказать весною.
 

Ласковый голос, улыбки свет —

 
Моя любимая девушка.
Свежеросный прохладный рассвет —
Моя любимая девушка.
 
 
Жемчуга луч в бирюзовой мгле —
Моя любимая девушка.
Юный побег на иссохшей земле —
Моя любимая девушка.
 
 
С ветром влетает в окно ко мне
Моя любимая девушка.
Светит звёздами глаз в вышине
Моя любимая девушка.
 
 
Туман тоски, что скрывает глаза, —
Моя любимая девушка.
В полдень с листвы исчезает роса —
Моя любимая девушка.
 

Сны

Ты говорила, нельзя жить воспоминаниями. Воспоминания как сны: человек не живёт, когда погружается в них. Но что делать, если в снах я вижу лучшую часть жизни, ту, которая не сбылась и неизвестно, сбудется ли ещё.

Я и девушка. У неё белые светящиеся волосы. Серые глаза смотрят прямо и спокойно. Мы встретились впервые, но я знаю, что могу сказать ей самое сокровенное, не пугаясь сложности и скованности.

Но во сне люди немы.

День ослепительно солнечный. Горячий ветерок гонит воду в неглубоком бассейне, и свет собирается на дне его в узоры, похожие на пчелиные соты. Они объёмны, почти осязаемы. Молниеносная пташка на лету снизилась к поверхности и резанула её крылом.

Роскошно цветут канны. Они как огромные банты, повязанные на концы рапир. Я сломил одну шпагу. Девушка взяла цветок, и в волосах её загорелись оранжевые звёзды.

За парком загудел троллейбус. Мы побежали. В решётке ограды запрыгала зелень.

В троллейбусе душно. У окна стоит маленькая девчушка в красном платьице и таращит на нас глазёнки. От неё пахнет клубникой.

Мимо бегут старые дома с ворчливыми дверями. Кольцами блеснули лужи на асфальте.

А воспоминания посещают меня всё реже. Я забыл твой голос, походку, овал лица. Но до сих пор помню один из наших вечеров.

Мы шли по аллее. В люминесцентных лампах копошились ионы. Я сказал тебе об этом, и ты засмеялась.

У твоего дома мы попрощались. Ты бежала по лестнице. В бетонной тишине подъезда раздавались выстрелы твоих каблуков.

Хлопнула дверь.

Я не люблю двери. Они крадут у человека мир. Я не могу понять людей, отгораживающихся ставнями от полыхающих августовских закатов.

От твоего дома я ехал последним троллейбусом. В нём ещё жил запах нагретого металла.

В моём дворе стояла чья-то «Волга», покрытая чехлом. Она была похожа на броневик.

Скорбим о счастье неудавшемся

 
Грустим о выдуманном горе
И словом, под руку попавшимся,
Грешим подчас в минутном споре.
 
 
А рядом, пристально смотрящее,
В своём недремлющем дозоре
Ждёт наше счастье настоящее,
Ждёт непридуманное горе.
 

Пусть бесятся зимы

 
Пусть лягут пороши,
Глумясь над зелёной травой, —
Хочу быть красивым,
Хочу быть хорошим,
Хочу быть любимым тобой.
 
 
Пусть выпиты силы
До капли, до крошки,
И кончен блистательный бой, —
Хочу быть красивым,
Хочу быть хорошим,
Хочу быть любимым тобой.
 
 
Сквозь вечер, сквозь синий —
Шаги по дорожке,
И мысли – весёлой гурьбой:
Хочу быть красивым,
Хочу быть хорошим,
Хочу быть любимым тобой!
 

Рубаи

 
Хотим мы в этой жизни побеждать.
Спешим расти, стремимся кем-то стать.
Но только лишь о маме вспоминаем —
Младенцами становимся опять.
 
 
О, мама! Среди тёплой темноты
С тобой мы были в целое слиты.
Как мы кричали оба, расставаясь!
И ты не я, и я – уже не ты.
 
 
Та рыжая собака у плетня,
Кормил тебя я сахаром полдня.
На языке таинственном собачьем
Ты расскажи собакам про меня.
 
 
Взгляни, малыш: там домик столяра.
И стружки. Он их вымел со двора.
А стружки пахнут рощами. И были
От рук его теплы ещё вчера.
 
 
Не по тюльпанам, розам, не по кашкам, —
Специалист садовник по ромашкам.
Он выберет – ты слушайся его —
Вон ту. По ней ещё ползёт букашка.
 
 
Когда кричу, с тобою говорю.
Когда молчу, – с тобою говорю.
Сменяются рассветы и закаты.
Летит Земля.
С тобою говорю.
 

Надпись на стене

 
К друзьям и незнакомым обращаюсь,
Надеясь в душах отыскать ответ:
Проститесь вы, уйдёте не прощаясь, —
Но только, уходя, гасите свет.
 
 
Пусть всё избито как полы в трамвае
И так болит, что плакать силы нет,
И не поднять руки.
Но – умоляю —
Вы всё же, уходя, гасите свет.
 
 
А если страшно тёмным коридором
Идти наощупь, —
Вот вам мой совет:
Не поддавайтесь глупым уговорам.
Не уходите.
И да будет свет!
 

Предвесеннее

 
                    Кап
                    Кап
                    Кап…
Светятся дождинки на руках.
                    Динь
                    Динь
                    Динь…
Я в звенящем празднике один.
                    Дон
                    Дон
                    Дон…
В хрустали оправлен старый клён.
                    Плёс
                    Плёс
                    Плёс…
ЖемчугА на прутиках берёз.
                    Уик
                    Уик
                    Уик…
Золотистый луч к ветвям приник.
                    Динь
                    Динь
                    Динь…
Я на звонком празднике один.
                    Где
                    Где
                    Где
Ты к рябой склоняешься воде?
                    С кем
                    С кем
                    С кем
Трогаешь ресницы хризантем?
                     Кто
                     Кто
                     Кто
Принимает с плеч твоих пальто?
                      Бум
                      Бум
                      Бум! —
Колотится сторож давних дум.
                      В снах
                      В снах
                      В снах
Ты в моих качаешься руках.
                      День
                      День
                      День
Предо мной твою бросает тень.
                      Сны
                      Сны
                      Сны —
Всё, что мне осталось от весны.
                      Динь
                      Динь
                      Динь…
Я на звонком празднике один.
 

Песня прощания

 
Рельсы мороз отточит —
Лезвия тонкие, синие.
Сердце сожмётся в комочек,
Маленькое
И бессильное.
Мимо пойдут вагоны,
Серым дымом охвачены.
Образ мелькнёт знакомый,
Найденный
И утраченный.
 
 
И суета вокзалика,
Пёстрая и бессонная,
Станет далёкой и маленькой,
Словно в воде отражённая.
 
 
Тихо идти домой,
Трогая снег подошвами,
Слушать воздух немой,
Фонарями
Подкошенный
И, различая едва
Сосен узоры пышные,
Помнить твои слова,
Тайные,
Недослышанные.
 

Палас

Лена приезжала вечером.

С утра Сергей занялся посудой. Оказывается, её набралось столько, что мойка грозила оторваться. И это при том, что последнюю неделю он питался кабачковой икрой прямо из банок.

Вода весело бежала из крана, из динамика доносилась энергичная музыка духового оркестра, и тереть глянцевитые тарелки ёршиком казалось невиданным удовольствием. Когда последняя салатница была водружена на полку, ему даже захотелось, чтобы посуда снова стала грязной.

Но холодильник был безнадёжно пуст.

На базар!

Сергей схватил с прохладной полки каким-то образом застрявшее там яблоко и выскочил на улицу.

На рынке пахло укропом и малосольными огурцами. Смуглая цыганка с папиросой в зубах приставала к девушке. Здоровенный детина в майке с головой ковбоя вразвалочку подошёл к ней и обнял за плечи. Цыганка рванулась, но детина держал крепко.

– Ну, пусти!

Она бросила папиросу и сверкнула на него глазами.

– Что ж ты ко мне не пристанешь? – басом прорычал детина. – К девушке пристаёшь, а ко мне не пристанешь, а?

Цыганке наконец удалось вывернуться. Она отбежала на несколько шагов и стояла, онемев от неожиданности.

Девушка, воспользовавшись ситуацией, затерялась в толпе.

В павильоне было прохладно. Под высокой крышей галдели воробьи. Плотный грузин в фартуке надрезал огромное яблоко и протянул Сергею.

– Кушай, дорогой. Мёд! Ломтик кушал – полный сумка покупать будешь.

Яблок на сегодня было уже достаточно. В дальнем конце коридора он увидел горячие курники и, казалось, почувствовал, как они дышат в лицо мясным и лавровым духом. Как жаль, что их нельзя сохранить горячими до Лены! Можно было бы купить. На всякий случай он прихватил влажный пучок лука у маленькой тихой старушки (положи его сразу в воду, сынок, – ввек не завянет!) Конечно, огурцов. Это уже у дядьки во френче со стальными пуговицами. И не удержался – купил баночку мёда. Очень понравился старичок, торговавший мёдом. Белая борода, беленький фартук с нарукавниками и розовые щёчки. Хороший дедок: весь светлый и какой-то ароматный.

Мимо яиц Сергей прошёл было с гордо поднятой головой. Но яйцами павильон кончался, и пришлось взять десяток.

Он вышел наружу и оказался среди разноцветного крошева: торговали цветами. Над ведром с ромашками дрожали синие стрекозы. Розы светились в чёрном кувшине. Стебли их были колкими и быстро нагрелись от руки. Надо скорее поставить в воду! По пути Сергей забежал в «Гастроном», взял бутылку молока. Подумал и прихватил ещё одну. И бубликов. Кажется, всё. Теперь есть чем накормить Лену.

В глиняной вазе почему-то оказался окурок. Когда она наполнилась водой, он нагло закачался на поверхности. Сергей выплеснул воду и вымыл вазу с порошком. Цветы высовывали из неё свои головки как любопытные дети. Он полюбовался ими с минуту и вышел. На очереди был ещё утюг. Старый винт засвистел под отвёрткой как суслик. Сергей высыпал на стол труху обгоревшей проволоки и начал вставлять новую спираль. Она скрежетала изоляторами и колола пальцы.

Наконец, с утюгом было покончено. Можно браться за полы. Сергей вошёл в комнату и остановился в задумчивости. Выколотить палас лучше вечером, а пока просто убрать куда-нибудь. Можно бы в коридор. Но как мыть в коридоре? Мысль о том, что придётся несколько раз перетаскивать его с места на место, показалась невыносимой. Сергей скатал палас и открыл входную дверь. На лестнице было тихо. Он вынес трубу и прислонил её к панели счётчика.

Вода была тёплой и мягкой. Тряпка легко скользила по гладкому полу. Он нырнул под кровать. Вдоль стены лежала полоска солнечного света. В ней шевелилась мохнатая пыль.

Что-то сверкнуло в щели под плинтусом. Сергей качнул головой – сияние повторилось. Он с шумом отодвинул кровать и побежал на кухню за топором. Плинтус крякнул и отошёл. Сергей сунул под него руку и вместе с мусором выгреб маленькую золотую серёжку.

Он чуть было не запел от радости. Это была та самая, любимая серёжка Лены, которую они искали почти два месяца! Они обшарили всю квартиру, залезли в самые дальние углы, даже перетряхнули зачем-то все книги. Но она, казалось, растаяла.

Он держал её на ладони, и она светилась как маленькое солнышко. Нашёл. Нашёл! Сергей запрыгал по комнате и остановился у зеркала. В зеркале лицом к лицу с ним стоял крепкий загорелый парень. Его тело было перетянуто красными плавками. Сергей подмигнул ему и похвалился своей находкой.

Куда бы её положить? Надо так, чтобы Лена сразу обратила на неё внимание. А может, лучше спрятать и показать потом? Нет, не надо. Она и так слишком долго пряталась от нас, плутовка. Пожалуй, самое лучшее место – возле цветов. Он положил её там и отошёл. На полированной поверхности стола серьга была почти незаметна. Хорошо бы что-нибудь матовое! Сергей достал из буфета бархатную коробку с вилками. Она была вроде бы неуместна здесь, возле роз, но зато серёжку было превосходно видно на её тёмно-зелёном фоне. И всё-таки чего-то недоставало. Натюрморт был явно не закончен. Чего же не хватает? Чего же? Ну, конечно: вторая серьга! Увидев одну серёжку, Леночка примет её за ту, оставшуюся, и совсем ничего не поймёт. Как глупо!

Он стал рыскать по ящикам. Звенели бигуди, блистало зеркальце, сыпались карандаши помады. Серьги не было. Её не было ни в катушке с кольцами, ни в футляре от очков, ни в новом кожаном кошельке. Сергей высыпал содержимое ящиков и перебрал всё до последней шпильки.

Ноль.

В отчаянии он улёгся на пол и закинул руки за голову. По потолку лениво ползла чёрная муха. У самой стены она остановилась и начала потирать лапки. Покончив с этим и оправив крылышки, она двинулась вниз. Влезла на тёмную чеканку, остановилась на мгновение полюбоваться выпуклым профилем царицы Тамары и зашагала дальше, к верхнему углу, на котором висела цепочка Лены. На цепочке мухе, видимо, особенно понравилось, потому что она прошлась по ней взад-вперёд и осторожно начала спускаться книзу, к зелёному кулону.. Он висел как-то косо и казался толще обычного. Странно.

Чтобы лучше разглядеть, Сергей вскочил на ноги. Муха в панике отлетела, цепь качнулась, и на ней блеснул золотой ободок. Сергей зажмурился и сделал глубокий вдох. Потом открыл глаза и дунул. Серёжка тихо звякнула о край чеканки.

Было трудно сказать, какая из сегодняшних находок ему дороже. Положенные рядом, серьги выглядели роскошно, и он, домывая пол, то и дело вскакивал, чтобы взглянуть на них.

Он вымыл в квартире, подумал немного и решил притереть на площадке.. По цементному полу каталась мокрая пыль. Сергей радовался, видя, как постепенно проявлялись белые мраморные крапинки. Он вытер насухо, положил у входа влажную тряпку, как это всегда делала Лена, и устремился в комнату. Серьги были на месте, и это воспринималось как чудо.

Он посмотрел на часы. Надо успеть выбить палас и выкупаться. Натянул жёсткие как наждачка штаны и вышел на площадку.

Угол у счётчика был пуст. Он осторожно провёл рукой по стене, на пыльной побелке остались полосы. Пол уже высох и потускнел. В самом углу виднелись грязные потёки. Это он неосторожно запачкал стену, когда выжимал тряпку. Значит, паласа не было уже тогда…

Он медленно спустился по ступеням. Двор был залит солнцем. Конопатый мальчишка, сощурившись, пустил в его сторону струю из полиэтиленовой бутылки и побежал к песочнице.

Сергей вернулся к себе и опустился в кресло. От обиды хотелось заплакать. Вспомнилось, как однажды, ещё в школе, у него украли деньги, которые мать дала на завтрак. Большая перемена была после урока физкультуры. Одевшись, он сунул руку в карман курточки, но там ничего не было. Он не сказал никому. Он ушёл в дальний угол школьного сада, улёгся у грядок и тихо плакал. Есть не хотелось, вполне можно было потерпеть до конца занятий, но Сергей вспомнил, как мать давала ему эти деньги, и какими тёплыми были её руки, и как она поправила ему воротничок и погладила по голове. Он захлёбывался от рыданий и шептал дёргающимся голосом: «Ма-ам-оч-к-а, м-фааама-очка!»

Сергей достал сигарету, полной грудью втянул дым. Как сказать об этом Леночке? Палас – их свадебный подарок… Ну, почему этому надо было случиться именно сегодня! Он, казалось, видел, как она сядет на тонкий табурет, подопрёт голову руками и закусит губу. И их встреча, такая долгожданная, будет тихой и грустной.

Пепел от сигареты свалился на пол. Сергей подобрал его листом бумаги. Надо что-то делать.

Он натянул рубаху и вышел на улицу.

– Садитесь за тот стол и пишите.

Лейтенант снял фуражку, вытер платком лоб и вздохнул. Дверь с шумом распахнулась, и два милиционера втащили парня с окровавленным лицом. От него несло перегаром. Тупо посмотрев на дежурного, он выругался. Лейтенант устало махнул рукой.

– Свиридов, организуй ночёвку.

Сержант загремел ключами. Парень кричал что-то, но разобрать было уже нельзя. Спавшая на стуле старуха открыла глаза и погрозила костлявым кулаком. Гребень свисал с её спутанных волос.

Сергей протянул заявление. Дежурный читал, и его брови ползли вверх.

– Так ты что же, сам выставил его на лестницу? Ну, даёшь…

Сергей промямлил что-то про свадебный подарок, и тут дежурный неожиданно закричал:

– Подарок! Надо было беречь свой подарок! У нас тут что ни день, то подарок. Понятно?

Он помолчал несколько минут и уже спокойно добавил:

– Опиши подробно все приметы.

Поезд всегда приходит внезапно, сколько б ты его ни ждал. Когда он заорал совсем рядом, все соскочили со своих мест и заметались по перрону. Сергей побежал, задрав голову. Его толкали чемоданами и давили тюками.

Лена была в третьем. По ступенькам спускался ребёнок и кричал. Отец подхватил его и вынес из толпы. Потом вышли двое военных и старушка с корзинкой. Неужели он перепутал вагон? Сергей закричал и замахал рукой. Лена просунула лицо между дверью и плечом спускавшегося дядьки и улыбнулась. Она загорела немного, и волосы стали чуть светлее. Совсем светлые. От них веяло вагонной гарью…

– Хоть бы в сторонку отошли!

Лена поправила волосы.

В троллейбусе он всё время держал её за руку, будто впервые в жизни ощущая эти острые бугорки.

Лампочка в подъезде светилась тускло, но проклятые потёки были отчётливо видны. Сергей вздохнул и зашуршал ключом в замке.

– Вот я и дома!

Лена скинула платье и заходила по комнате.

– Как у тебя чисто и празднично! Нигде ни пылинки. И всё время было так?

Взгляд её упал на цветы. Она подбежала, наклонила лицо и долго-долго вдыхала их аромат. Сергей осторожно взял её за талию. Она выпрямилась и откинула голову назад – волосы защекотали ему плечо и щёку. Сергей освободил руку и сгрёб со стола серьги. «Смотри». Лена опустила глаза, и рот её приоткрылся от изумления. «Откуда?» Он гордо приподнял голову и улыбнулся. Она потрогала пальцем блестящие колечки у него на ладони. «Как ты её отыскал?» Он прижал её к себе и с силой зажмурился – в глазах заплясали разноцветные блёстки. Он чувствовал, как на щеках вспыхивают и гаснут её поцелуи.

Лена сидела на табурете, подперев голову кулачками, и наблюдала, как Сергей готовит ужин. Он уронил вилку, она загремела о газовую плиту, и Лена засмеялась.

– Может быть, мне помочь?

Он жестом отверг предложение. Обжигаясь, выудил вилку двумя пальцами и бросил её в мойку. Яйца на сковородке трещали и лопались.

– Ты знаешь, в Новосибирске один конструктор предлагал мне ехать с ним на Фиджи. Говорит, уйду на пенсию, возьму с собой Леночку, и махнём на Фиджи. Я ему: меня муж не отпустит. А он говорит: я зарублю вашего мужа шашкой. У него, говорят, ещё отец живой, а у отца есть именная шашка, ещё с гражданской войны. Вот он и говорит: возьму у отца шашку (для такого дела обязательно даст!), выберу на гужбазе самую белую лошадь и прискачу мстить вашему мужу. С шашкой без лошади никак нельзя: размаху нет. Я ему: «За что же Вы собираетесь мстить моему мужу, Прохор Игнатьевич?» А он поднял голову и театрально так говорит: «За молодость и красоту».

Сергей смотрел в её улыбающееся лицо с молочными «усиками», в знакомую тонкую ссадинку над левой бровью и, кажется, только теперь понимал, как он соскучился по ней. «Мой дорогой малыш». Он взял её пальцами за виски. Она потянулась к нему, у себя под ухом он слышал её прерывистое дыхание. Как же я мог без тебя? Как я мог без этих ресниц? Он шёл, пошатываясь и прижимая к себе драгоценную ношу. Хотелось идти так без конца. «Люблю. Я люблю тебя», – прошептала она. Губами он чувствовал её глаза, большие и влажные.

Леночка спала, уткнувшись лицом в его плечо. Сергей боялся шевельнуться – таким лёгким казался её сон. Она выбросила руку ему на грудь. Тонкие пальцы чуть вздрагивали перед его подбородком.

Он сам не слышал своего шёпота. Она погладила его по плечу. Он повернул голову. Лена вздрогнула и проснулась. Неожиданно для себя самого Сергей сказал ей: «Малыш, ты не заметила, что у нас кое-что случилось?» – «Что?» – она смотрела, испуганно выжидая, и Сергей проклял себя за то, что проговорился. – «Что?» Он погладил её по голове и с усилием произнёс:

– У нас… сегодня… палас украли.

– А, – она сонно вздохнула. И, снова погружаясь в сладкую дремоту, добавила:

– Он мне всё равно не нравился.