Текст книги "Однокласснику"

Ночь шальные дождинки заносит в окошко

 
Ты сегодня уходишь опять, не придя…
Наверху оголтелая рвётся гармошка
И гремят каблуки, тишину бороздя.
 
 
И гремят каблуки…
По асфальту, сквозь ветер,
Среди пляски деревьев,
Под хохот огней.
Пистолетным раскатом,
Грозой на рассвете.
Барабанною дробью на казни моей.
 
 
Наверху веселятся и громко судачат
И под хрипы басов, целый мир возлюбя,
Стройно тянут, что волны, мол, стонут и плачут.
При тебе… О тебе… Про тебя… Без тебя…
 
 
Ты засовы дверей торопливо отводишь —
И грохочет пустой, оглушительный час.
Ты однажды пришла.
И теперь ты уходишь.
Ты уходишь…
Уходишь в стотысячный раз.
 
 
Побежать. Закричать. Захлебнуться слезами…
Тихо стать у окна. И сквозь дыры очков
Подымать с тротуара пустыми глазами
Запоздалые звёзды твоих каблучков.
 
 
Гармонист, предводитель рокочущей своры,
Сквозь безумье и буйство распаренных тел:
«Когда б имел златые горы!»
 
 
Когда б
Имел…
 

Подъезд
венок сонетов

 
I
Дрожащие железные перила.
Знакомая щербатая ступень, —
Дорога, по которой каждый день
Ты в школу с папкой кожаной спешила.
 
 
А я тогда всё время умудрялся
Чуть не на два часа пораньше встать,
Но по дороге, – как бы ни старался, —
Тебя до школы так и не догнать.
 
 
Ты в гардероб – как больно мне за то! —
Сдавала без меня своё пальто.
По лестнице широкой поднималась.
 
 
В соседний класс входила ты одна, —
И в коридоре школьном воцарялась
Чужая и пустая тишина.
 
 
II
Чужая и пустая тишина.
Унылые осенние уроки.
В окне на ветках мокрые сороки,
На карте – чья-то древняя война.
 
 
Я кое-как дожил до перемены.
Затем покинул душный кабинет
 
 
И взглядом вкось, таким неоткровенным,
Тебя нашёл и проводил в буфет,
 
 
Где ты одна, без рыцарской руки,
С трудом несла, толкаясь, пирожки,
Споткнуться и испачкаться рискуя…
 
 
Идя домой, увидел пацана:
В подъезде, у стены стоял, рисуя
Сплюсованные наши имена.
 
 
III
Сплюсованные наши имена!
Ах, ты, довесок! Дал ему по шее.
Он ухнул вниз. И, по пути наглея,
Язык свой. длинный высунул, шпана.
 
 
Но странно, что, противным этим малым
Показанный по глупости язык,
Как будто стал карающим кинжалом:
Который в существо моё проник.
 
 
Наутро – помнишь? – в школу шли мы рядом.
И стало догонять тебя не надо
Мне по дороге больше никогда.
Прощаясь, ты мне что-то говорила…
 
 
И отзвук слов, журчавших как вода,
Стена давно в себе похоронила.
 
 
IV
Стена давно в себе похоронила
И пятна крови, той, что как-то раз
Я пролил за тебя – верней, за нас,
Когда пристал к нам с улицы верзила.
 
 
Похоронила шрамы от коньков,
От тех, что ты, кое-как придя с дорожки,
Освободилась словно от оков,
Чтоб я согрел твои льдышки-ножки.
 
 
И аромат недорогих духов.
И звуки не родившихся стихов.
И ожиданий долгих сладкий крест.
И остроту немых прикосновений…
 
 
Хвала тебе, старинный мой подъезд, —
Пристанище признаний и волнений.
 
 
V
Пристанище признаний и волнений,
Где стук шагов в бетонной тишине
И нынче наполняет сердце мне
Потоком неуёмных предвкушений.
 
 
Сквозь паутиной забранные стёкла
Застенчиво сочится дальний свет,
Передо мною сумрачно и блёкло
Встаёт полуразмытый силуэт.
И хоть – конечно! – на площадке той
Давно уж голос девушки другой,
И рядом с ней не тот уже поклонник,
И даже паутины больше нет,
Но кажется, что этот подоконник
Ещё хранит лишь нам знакомый след.
 
 
VI
Ещё хранит лишь нам знакомый след.
А по углам насмешливое эхо
Хранит остатки сдавленного смеха
И шёпот страха, ожиданья бед.
 
 
И шорохи, и шелесты, и вскрики.
И тот победный колокольный звон,
Когда однажды лопнули вериги,
Обдавши нас огнём со всех сторон.
 
 
Укрывшись за кромешной темнотой,
Сказала: «Отведи меня домой» —
И больно ухватила мою руку,
Уже полна отравой сожалений…
 
 
Зачем-то сосчитал, идя в разлуку:
К тебе ведут одиннадцать ступеней.
 

 
VII
К тебе ведут одиннадцать ступеней, —
Ведь это пять всего после шести.
Но мне их, к сожаленью, не пройти.
Не разрешить моих недоумений.
 
 
Наутро – только холод глаз усталых.
Не взять портфель. И не подать руки.
И не сказать весёлых слов бывалых…
А лишь вчера мы были так близки,
Как никогда…
 
 
Пустыми вечерами
На мокрой скользкой крыше с голубями
Подолгу я просиживал один,
Пытаясь отыскать всему ответ.
Но и тогда его не находил,
И много долгих невозвратных лет.
 
 
VIII
И много долгих невозвратных лет
Я не могу понять: как разлучило
Нас то, что тесно так соединило,
Что никаких уже различий нет,
Где ты, где я?..
 
 
Как можно друг от друга
Отрезать было нас? Каким ножом?..
И как я смог тогда не сбиться с круга,
Не уничтожить ни себя, ни дом, —
Кто знает…
Есть лишь только повод славить
Тех, что судили здесь меня оставить,
Не объяснив при этом: на фига.
 
 
Чтобы запутать в мыслях бестолковых,
Свалили ворох, словно на врага,
И лет, и дел. Стремительных и новых.
 
 
IX
И лет, и дел, стремительных и новых,
Рассыпался цветной калейдоскоп
И я, несовершеннолетний сноб,
Укрылся в гавань выводов готовых.
 
 
И сразу все неровности земли
Исчезли под асфальтовым покрытьем,
Простые очертанья обрели —
И не казались больше уж событьем
Ни лёд в стакане в адский летний зной,
Ни поцелуй девчонки озорной…
 
 
Туман незнанья.
Молодости спесь.
 
 
И я – из тех, нехитрых и бедовых.
И в голове – причудливая смесь
Добрейших мыслей и речей суровых.
 
 
X
Добрейших мыслей и речей суровых,
Красивых слов заученных капкан
Легко ловил в очередной роман
Всё новых героинь светлоголовых,
 
 
С которыми куда-то мы неслись,
Летели так, что в кучу всё мешалось.
И так же скоро проносилась жизнь,
Поскольку бесконечною казалась.
 
 
И всё как будто приходило в срок:
Диплом, невеста, дочка и сынок.
Толпа родни, друзей столпотворенье, —
 
 
Катил себе по камушкам ручей
Под лёгкое воздушное паренье
Получужих, полусвоих речей.
 
 
XI
Получужих, полусвоих речей
И мыслей, и поступков, и мечтаний —
Взамен мучений, поисков, скитаний
На той тропе непройденной своей,
 
 
Что ты оборвала в тот давний вечер,
Чутьём, уже не девичьим, поняв,
Что груз мужской, упавший мне на плечи,
Покамест не подходит для меня.
 
 
И, значит, чтобы к этому прийти,
Тебе со мною через всё пройти
Потребовалось?
 
 
Тая и сгорая,
Изведать, что положено невесте,
Но памятных вещиц не получая,
Что жили в залах, на почётном месте.
 
 
XII
Что было в залах, на почётном месте?
Искусные фальшивые цветы,
Внесённые туда «для красоты».
И фото, преисполненное лести,
 
 
Где лица молодые – те, не те? —
С теченьем лет всё легче обознаться, —
Он в галстуке цветном, она в фате, —
Не уставали жизни улыбаться.
 
 
Кругом плодились вещи – высший сорт,
И прирастали сытость и комфорт,
Но выцветало праздничное фото.
 
 
И становилась с каждым днём милей
Не дружеская верность и забота,
А та любовь, что солнца горячей.
 
 
XIII
А та любовь, что солнца горячей,
Покоя и пощады не давала.
С постели среди ночи поднимала
И предавала в руки палачей.
 
 
Они кричали хрипло: «Как ты мог
За глас судьбы принять тот слабый, тонкий,
Надрывный, истеричный голосок
Несчастной перепуганной девчонки!»
 
 
Ведь было же так просто – Боже мой! —
Не к ней – к себе втащить её домой
И на немой вопрос
«Моя жена!» —
Сказать.
И быть потом всё время вместе.
И не позволить больше, чтоб она
Ютилась в тёмном каменном подъезде.
 
 
XIV
Ютилась в тёмном каменном подъезде.
И, не осмелясь выглянуть на свет,
Она, которой лучше в мире нет,
Уже, глядишь, – пропавшая без вести.
 
 
Взбежать наверх (бывалый марафон).
У двери позвонить подобострастно?
На стенке нацарапать телефон?
Усесться на окошко?..
– Всё напрасно:
Тебя, конечно, здесь уж нет теперь.
Да и меня здесь нету – верь, не верь.
Твои слова я роздал сгоряча,
A ты мои кому-то подарила…
 
 
Стук двери.
Стрекотание ключа.
Дрожащие железные перила.
 
 
Магистрал
 
 
Дрожащие железные перила.
Чужая и пустая тишина.
Сплюсованные наши имена
Стена давно в себе похоронила.
 
 
Пристанище признаний и волнений
Ещё хранит лишь нам знакомый след.
К тебе ведут одиннадцать ступеней
И много долгих невозвратных лет.
 
 
И лет, и дел. Стремительных и новых.
Добрейших мыслей и речей суровых.
Получужих, полусвоих речей,
 
 
Что жили в залах, на почётном месте..
А та любовь, что солнца горячей,
Ютилась в тёмном каменном подъезде.
 

Песня жены астронавта

 
Милый мой, ты сегодня летишь на Луну.
Ты меня на Земле оставляешь одну,
Чтобы первым из нас прикоснуться рукой
К той, что щедро светила, даруя покой,
В ночи нашей любви…
В ночи нашей любви…
 
 
Перед тем, как завесу спустить на окне,
Я к мерцающим стёклам прильну в тишине.
Томми ноги ручонкой мои обовьёт…
Ты махни нам оттуда сквозь звёздный полёт —
Мы увидим тебя…
Мы увидим тебя…
 
 
Помнишь, милый, ты был от меня далеко,
Груз разлуки нам было нести нелегко.
Мы печали свои доверяли Луне:
Наши взгляды с тобою встречались на ней —
И мы были близки…
И мы были близки…
 
 
А теперь ты летишь на свидание к ней.
С каждым часом всё ближе ты мне и родней.
Только помни всегда: коль прервётся полёт,
То Луна моё сердце навек разобьёт.
Ты меня сбереги…
Ты себя береги…
 

Олуэн, Олуэн… Огонь и тепло

 
Краски лжи и серость истины —
Всё так призрачно.
Всё ушло,
Олуэн, Олуэн.
 
 
Олуэн, Олуэн… Зло как руда
Под слоями личин скрывается.
Не признается
Никогда,
Олуэн, Олуэн.
 
 
Олуэн, Олуэн… Жестока судьба,
Что кому-то сполна отвесила.
И невесело
Всем рабам,
Олуэн, Олуэн.
 
 
Олуэн, Олуэн… Встаёт рассвет,
И пора выходить на улицы.
И ссутулиться…
Счастья нет,
Олуэн, Олуэн.
 
 
Олуэн, Олуэн… Стучат каблучки
По брусчатке, умытой туманами.
Все обмануты…
Де-воч-ки!..
Олуэн, Олуэн.
 
 
Олуэн, Олуэн… Комок в груди
Шевелится, холодный и колющий.
Не замолишь его.
Уходи.
 
 
Олуэн, Олуэн…
 

В.С.

 
В тот страшный день. В тот хмурый жаркий день,
Что встал, затмивши солнечное утро,
Всё было мудро.
Пыльных листьев тень
Всю улицу на звёздочки кромсала
И клочья нам под каблуки бросала.
 
 
Всё было мудро. Смирная жена,
Ты ровно на вопросы отвечала.
Порой молчала.
Ты была дружна
Со скромностью, что мудрости подруга,
Что юных наглецов сбивает с круга.
 
 
Порой молчала. И тогда я жил
Дыханьем опьяняющего детства.
К чертям кокетство!
Детства старожил,
Я всё ловлю далёкую улыбку,
Что в пелене годов мерцает зыбкой.
 
 
К чертям кокетство! Улыбнись, дружок.
Не всё же веселиться негодяям.
Давай сыграем
В розовый пушок.
Пускай он вольно вьётся над полями…
Давай придём на миг в обьятья к маме!
 
 
Давай сыграем. Полно нам взрослеть.
Довольно над собою нам смеяться.
Ведь нужно драться,
Чтобы не стареть.
А не стареть нам нужно, чтобы драться.
 

Вступая в жизнь
(гражданская лирика)

Просим Бога мы

 
Дать нам крылья,
Видя, как голубь в небе играет.
А знаете?
Голубь, когда играет,
Крылья
В кровь
Свои
Разбивает.
О, великое небом владение!
Бьёт, что есть силы, крыло о крыло.
Кровь сочится…
Что сейчас тело,
Коли
Душу
Огнём зажгло!
Крыльями все охотно играют,
Но не все их
Вот так
Разбивают.
 
 
Потому-то петух хвастливый,
Перед курами хлопая важно,
Никогда не поднимется в небо,
Чтобы там
Кувыркнуться
Отважно.
А мы сами
Могли б как голубь?
Мы могли б кувыркнуться чудно?
 
 
Может,
Боже
И даст нам крылья.
Но летать
И с крыльями
Трудно.
 

1966

А знакомо ли вам одиночество?

 
Когда ночь мажет тушью глаза,
Когда есть у вас все полномочия,
А зачем – невозможно сказать.
И ступаете неуверенно,
Хоть не лёд под ногой – тротуар.
И утратило смысл доверие,
И бесцельным стал шутки жар.
Изгибаясь, в заборах доски
Расправляют затекшую грудь,
И избушечьи окна плоские
Тускло смотрят сквозь вас, как-нибудь…
И одна лишь мысль беспокоит:
Как фонарь отхлестать по щекам.
Вы когда-нибудь знали такое?
Нет? О, как я завидую вам.
 
 
А знакомо ли вам одиночество,
Когда слушаешь листьев звон?
И когда над водою пророчески,
Как шептунья, склонился клён.
Когда веки цветы сомкнули,
Словно дети, тИхи, ломкИ…
И когда отдыхают скулы
От словесной пустой чепухи.
Всё насыщено мирным покоем,
И как чуду, вновь рад словам…
Вы когда-нибудь знали такое?
Нет? О, как я сочувствую вам.
 

Газета, газета, газета

 
Чахоточный свет ночника.
Газета, газета, газета.
Журчанье в ночи родника.
Грохочет, грохочет, грохочет
Ротатор моей судьбы.
Бессонные длинные ночи,
В снегах верстовые столбы.
Пылает, пылает, пылает
Изрытый снарядами пляж.
Рыдает, рыдает, рыдает
Не конченный мной репортаж.
Влезают, влезают, влезают
В сырую бумагу слова.
Слетает, слетает, слетает
С машины страниц листва.
 
 
А утром
Асфальты, водой похлёстанные,
Делают небо близким.
И сердце
Моё, в колонки свёрстанное,
Разносят согласно подписке.
 

СЕГОДНЯ В НОМЕРЕ:

Журналист Н. Н. рассказывает о своём друге, погибшем при пожаре на нефтяной вышке. Читайте под рубрикой «Сильные духом».

 
А вечером
В театры по стихшему городу —
Девушки.
В «гастроном» за сырными головами —
Хозяйки.
 

ПОКУПАТЕЛЬ И ПРОДАВЕЦ!

БУДЬТЕ ВЗАИМНО ВЕЖЛИВЫ

 
Вежливы.
 
 
Мысли, душу, боль —
В газету.
Мыло, сахар, соль —
В газету.
 

Иркутск

 
Иркутск!
Здорово, старина!
Вот и увиделись с тобою.
Тебе, как видно, не до сна:
Лежишь
В обнимку с Ангарою.
Да, кавалер ты недурён:
Сумел своё устроить ложе.
С такой красавицей вдвоём
И я бы
Выглядел моложе.
А твой-то век —
Поди, узнай!
Сверкнёт на храме позолота,
Тряхнёт сединами трамвай,
Печально жалуясь на что-то,
И тут же гений молодой,
Врезаясь в глубь безликой массы,
Затмит
Сибирской бородой
Окошечко билетной кассы.
 
 
По бульварам
Ходят пары.
Озорного паренька
Я окликнул:
Эй, товарищ!
Слушай,
Я издалека.
Ты мне часом не подскажешь:
То бассейн или река?
 

Свидание с Байкалом

 
Поезд – ох! —
И встал,
Как присмиревший проказник.
А ты строг,
Байкал,
Дикой природы праздник.
Жалобно пискнула сталь
Под ногами.
Медленно
В жуткую даль
Катится
С насыпи
Камень.
Словно седой великан
Тычет своей бородою,
Лезут в окно облака,
В стёкла дыша водою.
Поезд ослеп
И оглох,
Словно запутавшись в видах.
Мы взобрались к тебе —
Вдох.
 
 
Задержали дыхание.
Потихонечку съехали…
 
 
Выдох.
 
 
И, напоследок
Задумчивый взгляд бросив
Сквозь вагонную затхлость,
Ты понемногу
Уходишь
Назад —
В книги
И атласы.
 

Слюдянка

 
Слюдянка, Слюдянка!
Песчаная банка,
Сосновые комели…
И призраки омуля.
 
 
Таёжной дорожкой
Ты вышла с картошкой.
Попотчуй картошкою
Пред дальней дорожкою.
 
 
Пустые чалдонки,
Как утлые домики,
Всё трутся, сердечные,
О берег серебряный.
 
 
И всех накормила
И в путь проводила
Кума аккуратница,
Байкала привратница.
 

Забайкальская дорога

 
Через речки по отрогам —
Тут скала,
Там скала —
Забайкальская дорога
Пролегла,
Пролегла.
 
 
Забайкальская дорога,
Забубённые дела!
 
 
Закружил пройдоха – поезд —
Поворот,
Поворот,
Мне обратный путь запомнить
Не даёт,
Не даёт.
 
 
Закружит зелёным полем,
Мягкой пихтой заметёт.
 
 
Ты куда меня утащишь
Сквозь тайгу.
Сквозь тайгу?
Я из дома через чащи
Всё бегу,
Всё бегу
 
 
Утонуть в ветрах звенящих,
Задохнуться на снегу.
 

На станции Лазо

 
Лето в Приморье одето в цветы,
Кольца китайчатых лилий.
Линия.
Стрелочные посты.
Склад кислородных бутылей.
Станция.
Домик…
И – в сердце нож
Острой, саднящей болью:
Здесь ты.
Ты и сегодня идёшь
К берегу,
Выстланному солью.
Вот как.
Через полсотни лет
Довелось
Мне
С тобою свидеться.
Здравствуй.
Тебе я привёз привет
От Чекмарёва
И Цвиллинга.
 
 
Несколько саженей полотна…
Взгляды упёрлись в шпалы,
Словно пытаясь достигнуть
Дна
Шлакового отвала.
 
 
Только осины листвой шумят
Возле кривой тропинки,
Где грохотали чужих солдат
Кованые
Ботинки.
Только позванивает коса
Возле сырой опушки,
Где столько раз кричали:
– Банзай!
В такт озверевшей пушке.
А через водную гладь
И ширь
Неугомонным потоком
Через Приморье,
Байкал,
Сибирь
Льются улыбки с востока.
 
 
Тихий посёлок зарылся в цветы —
Море пионов и лилий.
Линия.
Стрелочные посты.
Склад кислородных бутылей.
Поезд натружено мчит на восток.
Стройка.
В отрытой яме
Блоки таскает изящный «Като»,
Рыжий,
Как паровозное пламя.
 

Художественный свист
(по рассказу мамы)

 
В окне торчит широкий зад:
Малюет немец нам фасад.
 
 
С утра на заляпанных досках стоит,
Весь день незнакомую песню свистит.
Наверно, свистит про свою сторонУ,
Которую кинув, пошёл на войну.
Как в этих, разбитых уже, сапогах
Прошёл пол-России в грязи и в снегах.
Как ползал, цеплялся, шагал и бежал.
С отчаянья, злости и страха стрелял.
И как из заснеженной волжской земли
Его аж сюда, на Урал, привезли.
 
 
Свистит, заглушая желудочный вой,
О том, что по счастью остался живой,
С руками-ногами. И этому рад.
И красить готов за фасадом фасад.
Что полз он сюда и спешил, и бежал,
Что красить фасады в России мечтал.
Что кончен навек затянувшийся бой.
Что скоро, наверно, отпустят домой.
Что там разобьёт он черешневый сад.
И дом заведёт. И покрасит фасад…
 
 
Соседка на кухне окно отворит
И хлеба кусочек ему подарит
С тяжёлой, как будто не женской, руки…
 
 
– Эх, что же наделали вы,
Мужики!
 

Расскажи нам о войне

Памяти моего дяди, фронтового шофёра

Фёдора Ивановича Скрынника

 
Мы с братом ждали:
Дядя Федя
К нам на ЗИС 5 сейчас приедет.
 
 
И дядя Федя приезжал.
К себе в кабину нас сажал,
И пыльным грейдером опять
Хрустел фанерою ЗИС 5.
Стрелял из выхлопа огнём,
И керосином пахло в нём.
И пыль неслась, и солнце жгло
Сквозь дребезжащее стекло.
Цепями стянуты борта,
Чтоб не сбежали никуда.
Когда дорога в гору шла,
Жужжал он, бедный, как пчела.
Щенком напуганным дрожал.
Зато уж под гору бежал!
Просил брательник-егоза:
«Дядь-Федь!
Не надо тормоза!»
Но отвечал ему «дядь-Федь»:
«Машину надо пожалеть.
Мы с ней когда-то, пацаны,
Вдвоём приехали с войны».
– Так ты на этом воевал?
– Нет.
На войну он не попал.
На фронте транспорт разный был.
Чего я только не водил!
Ну, разве, может, самолёт.
А так! —
Трофейный их «Ренот».
И «Опель Блитц», —
Такой там есть.
А уж «полуторок» – не счесть!
– А «Студебеккер»?
– Был и он.
Погиб в боях за Балатон.
 
 
Он на минуту замолчал,
Как будто что-то вспоминал.
 
 
И начал вдруг.
– Была весна.
Уж год, как кончилась война.
А мы в казармах всё сидим.
На жизнь германскую глядим.
Харчи армейские едим.
Ох, грусть-тоска!
Хоть волком вой —
Не отпускают нас домой.
 
 
Я десять лет не видел дом:
Призвался аж в тридцать шестом.
Три года в Туркестане был,
Там в кавалерии служил.
 
 
Потом приказ —
И – будь здоров! —
Ать-два! —
На курсы шоферов.
И после —
Через всю страну —
Зимой
На финскую войну.
 
 
А тут война…
 
 
Он замолчал.
Вонючий «Север» пососал.
 
 
– Ну, да. Война…
Уж десять лет,
А всё конца ей, суке, нет.
 
 
И вот одним прекрасным днём
Чуть свет орут:
«Подъём!»
«Подъём!»
От страха схватывало дых:
Ведь, мало ль, случаев каких
Тогда там было…
Лейтенант
Из СМЕРШа говорил, что банд
Фашистских много по лесам.
Мол, анадысь нарвался сам…
И мы тревожною толпой —
На улицу.
И встали в строй.
А впереди —
Честная мать! —
Шеренга новеньких ЗИС 5.
И командир сказал:
«Бойцы!
Всем вам спасибо, молодцы!
Пришла пора и вам к жене,
Домой идти.
Конец войне!»
 
 
Я помню ясно, как вчера,
Как заорали мы:
«Ура!»
А «батя» руку так поднял.
Дождавшись тишины, сказал:
– Вы, верно, видите ЗИС 5.
Им не пришлось повоевать.
Пока они с завода шли,
Мы всех фашистов извели.
И вышел им теперь мандат
Идти на Родину, назад.
Работы там невпроворот.
Так пусть встречает вас народ!
И землякам пусть будет в дар
От фронта
Славный наш «Захар».
 
 
И вот, все гайки подвинтив,
Паёк в дорогу получив,
Мы по дороге фронтовой
Колонной двинулись домой.
Тряслись ухабами на них,
Попутно подвозя своих,
Что по велению страны
Домой замешкались с войны.
Навстречу ветерок летел,
А строй помалу наш редел.
И тот, кто дома достигал,
Прощальный подавал сигнал.
Кто ехал дальше, те в ответ
Ему сигналили вослед.
 
 
Я, переехав реку Сок,
Совсем остался одинок.
Потом овраги, поле, лес.
И вот —
Родная МТС.
 
 
И с той поры «Захар» со мной.
Он стал мне больше, чем родной.
Уж сколько скошено травы!
У Кольки народились вы.
Гагарин в космос полетел.
А он,
Хоть малость постарел,
Но груза не уронит с плеч…
 
 
И надо старца поберечь.
 
 
И, как будто стыдясь за нежданную речь,
Замолчал.
Как отрезал кинжалом.
Пара рук,
Разрывными искромсанных плеч,
За «баранку» «Захара» держала.
Надрывался мотор у лощины на дне.
И мой брат, улучивши минутку,
Попросил:
– Расскажи нам, дядь-Федь, о войне.
– О войне?..
Он зажмурился, словно во сне.
И, не слыша движка, как в немой тишине,
Произнёс только раз в жизни
Брату и мне
Свой рассказ,
Вечно памятный:
– Жу-утко.
 

Режет рельс колесо

 
И грохочут мосты.
Жутко ахает столб,
Косо пятясь назад.
 
 
Но качается мирно фонарик,
Освещающий номер вагона.
«Пусть несётся земля. Что за дело!
Тут уютно», – за ним повторяешь
И как будто в тиши, засыпаешь.
 
 
Я люблю золотого лгунишку.
Он, несясь над землёю со свистом,
Сам так мирно и мило мерцает,
Что хоть тусклый он, а ослепляет.
 

Триптих
поэма

 
1
Скупая
Земля сухая
В подпалинах,
Как шкурка суслика.
Волнами дальние горы.
Чахлые тополя.
Зато какие —
О, мама! —
Знаешь, какие просторы!
Только небо
От края до края!
Столько неба
Дома у нас не бывает.
Глаз не хватает.
В башку не влезает!
Словно шар, изнутри распирает.
Руки раскинуть —
Эге-ге-ге-ей!
До свиданья, Земля!
 
 
Вверх и прямо.
И снова вверх.
 
 
– Ма-ма-а-а!..
 
 
За дверью железной смех.
В решётку дежурный сержант:
– Мамочку вспомнил,
Товарищ курсант?
Вот тебе мамка
В виде фанерной лопаты…
 
 
С чёрного неба белая манка
Сыплет и сыплет за ворот сырого бушлата.
Кирпич.
Забор.
Гауптвахты двор,
Весь состоящий из снежных гор.
Белые горы и там и тут
В чёрной ночи бесконечно растут.
По ним разбежаться…
Эх, если б смог!
Но вязнет в сугробе кирзОвый сапог.
«Надо же, как я промок!»
 
 
Снег валит и валит.
Не спится Вале.
«К поверке успел – не успел?»
Вроде хороший,
Да больно уж смел!
Ни парней не боится,
Задира!
Ни крысы,
Ни командира.
Говорят, смелых любит удача…
Так-то так.
Ну, а если вот выйдет задача —
К чёрту в зубы,
Таранить танк…
Сам ведь напросится первый, дурак.
 
 
Давит в ребро пружиной
Старенькая кровать…
Поздно.
Надо бы спать:
Вечером снова ждать…
 
 
Но от такого мужчины
Сладко детей рожать.
 
 
«Господи!
Что же такое
Я себе говорю!
Жизнь без минуты покоя
Детям своим подарю?»
 
 
Едкой холодной слезинкой
По переносице – страх.
 
 
Хлёсткие льдинки-крупинки
Путаются
в фонарях.
 
 
Степь, в тюльпанах от края до края,
Позолотела.
МиГ-15, играя,
След оставляет белый.
Ладонью прикрывшись, мальчишки
Смотрят вверх:
– Красота!
А командир на вышке
Гневно орёт:
– Куда?!
А из прозрачной кабины,
Словно на карте, здесь
Мира видать половину…
 
 
Вот бы увидеть весь!
 
 
Словно цветную лошадку,
Шар земной оседлать…
 
 
Голос с земли:
– На посадку!!!
 
 
Ой.
Ну, зачем так орать.
 
 
Хрипло начальник дышит.
Парня, того гляди, съест:
– Кто разрешал тебе выше?
Вновь захотел под арест?
Изо всех сил старается
Всыпать ему «по первое…»
Глядь!
А курсант – улыбается!
Может,
Он, правда, без нервов?
Чувствуя, как не хватает
Для «распекания» слов,
Подумал: «Ох, наломает
Этот, гляди, ещё дров!»
И, сморщив шутливо нос:
– Ты в космос хотел или как?
Услышал встречный вопрос:
– А что?
Чем я хуже собак?
 
 
2
Из журнала классного —
Гони «колы»!
Поскорее «двойки» исправляем:
На носу весёлые каникулы.
Вот уж в «клёк» и «чижик» поиграем!
 
 
Шагаем в школу
Сквозь лужи вброд.
Вода под солнышком искрится.
И видим: взрослый,
Большой народ
Чего-то нынче веселится.
Идут, смеются,
«Ура!» кричат.
Чего случилось с вами, люди?
Чего шумите,
Как детский сад?
У вас каникул ведь не будет.
 
 
Переобулись в кеды,
Зашли в весенний класс.
– Ребяточки! С победой
Я поздравляю вас!
Учительница белый
В руках сломала мел
И – в крик – не утерпела!:
– Наш!
В космос полетел!
И рты пораскрывала
Мгновенно детвора…
 
 
А школа уж кричала:
– Ура!
– Урраа!!
– Ура-а-а-а!
 
 
– По радио сказали,
Пока вы в школу шли,
Что лейтенант Гаранин
Слетал вокруг Земли…
 
 
Тут с «камчатки» Валерка Бухарин —
Ох, и тип!
Ему лишь бы перечить! —
Прокричал:
– А я слышал: «Гагарин»!
– Хочешь дурь свою увековечить?
– Ты с утра прополаскивал уши? —
На мальчишку противного гневно
«Сорвались» пионерские души…
 
 
– Продолжайте, Любовь Алексеевна!
 
 
– Всю Землю облетел он
И приземлиться смог.
Вот так!
А наше дело —
Начать скорей урок.
 
 
В тот день —
Тепло как летом…
 
 
Покинули мы парты.
 
 
«Заправлены в планшеты
Космические карты» —
Неслось во всех квартирах,
Лилось со всех столбов.
И каждый жаждал мира.
И каждый был готов
Хоть нынче
На скафандр сменить свою тужурку.
Осваивать планеты,
Строить города.
На всю страну разнёсся крик:
– Вот это Юрка!..
 
 
Вот это да!..
 
 
В гагаринской улыбке – лодочкою губы.
И стало по земле нам радостно ходить.
Конечно, не дадим мы им в обиду Кубу!
Конечно, с каждым днём всё лучше будем жить!
 

 
3
Какие-то ватные ноги…
Надо
Обязательно выше!
Что-то кричит Серёгин…
Не слышу.
Какая-то круговерть,
Мельтешение карт.
Неужели смерть?..
 
 
Март.
 
 
Пахучая хвоя.
Лужицы талой воды…
Уйти от беды!
Нас ведь двое.
И всё с собою:
Опыт, характер.
Машина —
Как тот МиГ-15,
С которым всегда удавалось подняться
И удержаться.
Который не любит, как девка, ломаться —
Мужчина!
Которому можно верить, —
Многократно проверенный в деле…
 
 
Неужели смерть?..
Неужели?..
 
 
Надо тянуть.
Изо всех сил тянуть на себя. —
Нельзя обмануть
Тех, кто любит и ждёт тебя…
 
 
Эхо над домами.
Тишина.
 
 
Генерал Каманин:
«Вся страна
Плачет вместе с нами.
Только понимать
Надо, что не может лётчик не летать».
 
 
Эх, генерал!
Да кто б возражал…
 
 
Кто понимал?
Кто увидал
Сквозь слёзы и нервы,
Сквозь тяжесть в груди,
Что наш номер первый —
И тут впереди.
Что близится скорый
Мучительный час.
Что Прага с укором
Взирает на нас.
Собой попирая
Зачавшийся день,
Из гор наползает
Усатая тень.
Хохочет над нами
В аду Вельзевул.
Торгует гробами
С начинкой Кабул.
Трещат автоматы
И ночью, и днём…
 
 
И мирный наш атом прополз в каждый дом.
 
 
И, словно астероиды, который год подряд
Обломки нашей Родины нам в голову летят.
 
 
На себя!
Но всё ближе земля.
Какой замечательный лес!
Совсем не те жалкие,
Чахлые тополя,
Что растут, где впервые коснулся руля.
Лес
Вверх и вправо полез…
Не пускать!
Руками, ногами,
Зубами держать!
Ну, куда же ты!..
 
 
…мать!
 
 
Нас так просто не взять.
Ещё чуть напрягусь.
Изогнусь…
Есть!
Прямо!..
 
 
…Я вернусь,
мама.
 

2012,

Оренбург