Текст книги "Мистер Вечный Канун. Город Полуночи"

– Ждут? – рассеянно пробормотал Виктор. – Вряд ли кто-то знает, что вы уже прибыли…

– Дорогой мой Винсент, – сказала Скарлетт. – Меня ждут всегда и везде.

Судя по всему, решив, что разговор закончен, она развернулась и медленной походкой направилась к дому.

– Я хотел спросить вас об Иерониме! – бросил ей вслед Виктор.

Скарлетт застыла так, словно он грязно выругался ей в спину. Она тут же обернулась.

– Что ты сказал?

Вуаль мадам Тэтч заколыхалась, будто под ней началась буря.

– Иероним, – повторил Виктор. – Я полагаю, вы знаете, кому принадлежит это имя. Прошу вас, мне нужно знать…

– Что за интерес такой?

– Это личное, – уклончиво ответил Виктор. – Так вы скажете, чье это имя?

– Это не имя, – задумчиво ответила Скарлетт.

– Что же тогда?

– Акроним…

– Акроним? И как он расшифровывается?

Виктору показалось, что Скарлетт его дурачит. Он хотел получить ответ, сбив ее с толку, но, кажется, она успела взять себя в руки и теперь вряд ли ответит.

– Иер-Он-Им, – тем не менее сказала она по слогам, видимо, поддавшись любопытству: интересно, к чему может привести этот разговор? – Что значит: Иерарх Оного Имени.

– Иерарх? Что это такое?

– Вот именно – «что», – кивнула Скарлетт. – Это не человек. Иероним из рода тех, кто живет под холмами.

– «Тех, кто живет под холмами»? – не понял Виктор.

– Ну же, дорогой, я ведь говорю о фейри или, если угодно, эльфах. Ты разве не слышал о них?

– Слышал, – ошарашенно проговорил Виктор. – Но встречал только гоблинов. Вернее, одного. Его зовут Иарран Ри и…

– Железный Король? – приподняла бровь Скарлетт. – Но ведь он не гоблин…

Виктор выпучил глаза.

– Как это? Он точно гоблин – я уверен!

– О, дорогой, я надеюсь, один из самых грозных королей фейри никогда не узнает, что ты называл его… фу, как грубо… гоблином…

Виктору вдруг вспомнилось, как Иарран Ри отреагировал, когда Кристина назвала его гоблином, и все же сейчас Ирландец его совершенно не заботил.

– Вы говорили об Иерониме, – напомнил он. – Так что же он такое?

– Иеронимы – это те, кто олицетворяют собой нечто… м-м-м… какое-нибудь явление, событие или еще что…

– То есть Иероним не один?

– Нет, их множество. Каждый Иерарх Оного Имени главенствует над названным в его честь явлением. Ну, или он назван в честь этого явления, что не так уж и существенно…

– Вы знаете какого-нибудь Иеронима?

– О, я знаю многих из них, – с ноткой самодовольства ответила Скарлетт.

Виктор вспомнил о «Деве-без-Матери».

– Иерониму приносят жертву?

– Иногда. Зависит от того, что тебе от него нужно. Например, я всего лишь угощаю кого-нибудь из своих приятелей-Иеронимов бутылочкой «Шато-Марго», и обычно этого хватает. А с Декабрем я бы предпочла и вовсе никогда не сталкиваться, или вспомнить хотя бы Даму-из-Листьев или господина Месяца – они и вовсе…

– Дева-без-Матери, – перебил ее Виктор. – Вам что-то это говорит?

– Какая-то сирота? – спросила Скарлетт.

– Нет, я…

Виктор застыл. А почему, собственно, и нет?! Кажется, он понял, о ком идет речь. И это понимание ему весьма не понравилось.

– Иероним может съесть человека?

– О, он может делать вещи и намного, несоизмеримо хуже. А в чем, собственно, дело?

– Ничего, я просто…

– Мой дорогой Винсент, откуда у тебя такой интерес к Иеронимам? – спросила Скарлетт подозрительно.

– Пишу статью.

– О, неужели? И, видимо, твоя мать не знает об этой статье, так?

Виктор понял, что разговор сворачивает в какое-то совершенно недоброе русло, и решил его закончить, пока Скарлетт Тэтч не применила какое-нибудь ведьмовство, чтобы вызнать у него правду.

– Полагаю, вы весьма замерзли, тетушка Скарлетт, – сказал он. – Вас что, больше не ждут?

Она поглядела на него заинтересованно. Впервые. Уголки ее губ тронула едва заметная улыбка.

– Меня уже заждались, – ответила Скарлетт. – Вот-вот начнется дождь. Поторопись с багажом.

Бросив на племянника задумчивый взгляд, мадам Тэтч направилась к дому.

Дождавшись, когда она переступит порог, Виктор обернулся и вдруг с удивлением понял, что машина исчезла. Как и шофер-костюм. Правда, багаж остался на месте. Глубоко вздохнув, Виктор схватил за ручки два чемодана тетушки Скарлетт и поковылял к дому.

А в это самое время вдалеке на холм как раз поднималась еще одна кроваво-красная машина, точь-в-точь такая же, какая стояла только что у ворот Крик-Холла. За рулем сидел Пустой Костюм, подле него обмахивалась веером дама в красном платье. Такая великолепная женщина, как Скарлетт Тэтч, просто не могла позволить себе явиться в гости всего лишь один раз. Или – кто знает – вдруг здесь крылось что-то еще?..

Мистер Эвер Ив проснулся, уставился в потолок и вдруг почувствовал такую тяжесть, как будто у него на груди стоял слон. Он опустил взгляд: слона в комнате не было – на груди лежала тетрадка…

Мистер Ив поморщился. Он не любил ни писать, ни читать, и тетрадка мгновенно вызвала у него неприятные ассоциации: школа, школьная скамья, учителя и одноклассники – и все над ним потешаются. Мистер Ив раздраженно тряхнул головой – это ведь не его воспоминания: он никогда не стал бы заниматься глупостями вроде посещения школы! И уж точно никому не позволил бы над собой потешаться…

Мистер Ив взял в руки тетрадь и увидел, что она открыта примерно на середине. Вверху страницы было выведено кривым поспешным почерком:

«Саша».

Да, мистер Эвер Ив не любил читать, но был любопытен до крайности, поэтому даже он не мог не признать, что читать иногда все-таки нужно, иначе как узнать чужой секрет, если тебе в руки попала… ну, скажем, чья-то тетрадка или дневник, полный разнообразных личных тайн и секретиков. К слову, по мнению мистера Ива, все эти дневники и пишутся исключительно для того, чтобы однажды попасть в чужие руки.

Мистер Ив и не заметил, как погрузился в чтение. Вскоре выяснилось, что на Сашу у хозяина дневника был выделен в тетради отдельный раздел. В нем он, судя по всему, вел некий мелодраматичный учет, описывая в подробностях все те разы, что он видел Сашу после ее приезда. В этих заметках было больше личных переживаний и воспоминаний, чем, собственно, описания происшествий. Таких записей было всего пять, включая ее первое появление в доме:

«Сирил всегда был подлым, злобным выродком и не гнушался никаких мерзостей, чтобы меня позлить или унизить. Они с Мими потратили собственное детство только на то, чтобы максимально испортить мое. И теперь вот это: последняя подлость! Он знал, мерзавец, как мне будет больно. Черт, как же хочется его придушить! А Саша…

Я не понимаю, как она могла?! Как могла взять и согласиться стать женой этого упыря?! Выбрать худшего во всем мире человека! И что она в нем нашла? Он ведь похож на гоблина! Проклятье, да Иарран Ри (хоть он и не гоблин, как выяснилось) в тысячу раз приятнее, чем этот подлый урод!

Что же тогда? Вряд ли Сирил относится к ней с теплом – скорее как к новоприобретенной собственности. Дело не в заботе. Тогда что? Деньги? Тетушка Мегана устроила так, чтобы ее любезные детки никогда ни в чем не нуждались… Все дело в этом? В ведьмовских капиталах Меганы? Даю голову на отсечение, что ее богатство – какая-то ловкая иллюзия, чтобы водить за нос портье в гостиницах, официантов в ресторанах и билетеров пароходных компаний. Правда, учитывая жизнь Сирила и Мими, все же весьма недурная иллюзия, надо признать…

Нет, дело точно не в деньгах, ведь Саша никогда такой не была…

Саша… милая Саша! Она ничуть не изменилась. Только прическа… Когда я видел ее в последний раз на станции Уэлихолна перед тем, как уехать в Лондон, у нее были длинные волосы. Ветер разметывал их по сторонам. Сейчас же она подстриглась коротко, по-мальчишески. Нужно признать, ей это весьма к лицу. Лучше подчеркивает огромные глаза…

Мне часто снились ее волосы, танцующие в воздухе, часто снилась ее хрупкая фигурка, застывшая на перроне и уставившаяся в пол, словно Саша и не знала, где и зачем находится, словно вдруг потерялась. Она так и не посмотрела на меня. Поезд тронулся, и Саша исчезла в станционном пару. Вместе с ней как будто исчезла и вся моя прошлая жизнь.

А я все глядел в окно, прижавшись лбом к стеклу, и у меня внутри все тлело.

Вот так я покидал дом, покидал Сашу, полагая, что больше никогда ее не увижу…»

Мистер Ив промокнул выступившие на глазах слезы уголком одеяла, после чего метнулся к столу и схватил несколько печенюшек с тарелки. С запасом сладостей он вернулся в кровать, вгрызся в печенье, не обращая внимания на то, что оно крошится прямо в постель, и продолжил чтение. Его ожидала вторая встреча с Сашей…

«Когда-то она носила старые штопаные юбки и растянутые кофты, а этим вечером появилась как настоящая дама: в платье и дорогом пальто с серым мехом – очевидно, Сирил раскошелился.

Мы столкнулись на лестнице. Я заступил ей дорогу, но она просто попыталась обойти. Я не хотел отпускать ее, пока она не скажет хотя бы слово. Не в силах себя контролировать, я схватил ее за руку. Она вырвала руку и, не глядя на меня, продолжила свой путь вниз, а я, как набитый дурак, стоял и смотрел ей вслед – как семь лет назад смотрел на нее, уезжая…

Но, как и семь лет назад, она ничего не сделала. Я ведь притащил ее тогда на вокзал в надежде, что она остановит меня, не даст уехать, но все было тщетно. И я уехал. В этом городе для меня больше не было места. Я больше не мог терпеть равнодушие, не мог насильно заставлять Сашу меня любить.

Когда мы с ней познакомились, она была совсем другой. Живой, горячей, искренней… настоящей. Потом в один момент с ней что-то случилось. Ее взгляд утратил любую волю к жизни. Она будто опустела. Да, Саша походила на себя прежнюю, но не более чем висящий на стене портрет напоминает того, с кого он был написан. Красивая картинка, а пытаешься сорвать ее, заглянуть за холст – и ничего не видишь, кроме холодной кирпичной кладки.

Она перестала говорить. Совсем… Я спрашивал, что случилось, как ей помочь, чего она хочет. А она молчала. Я бесился, выходил из себя и кричал, но она даже не плакала, просто глядела мимо. Словно спала на ходу. Ела и пила без особого желания, будто вынужденно, перестала читать, притом что раньше книги были ее страстью. Перестала гулять и мечтать. Я полагал, что она перестала даже спать. Я боялся за нее, думал, что она заболела. Я спрашивал, что у нее болит, но она молчала. Я спрашивал, что я могу сделать, но она молчала. Я спрашивал, во мне ли дело, но она молчала. Я спрашивал, любит ли она меня, как раньше, но… Так продолжалось около месяца. А потом я все понял.

Мама. Она говорила, что Саша мне не подходит, но отказывалась объяснить почему. В этом доме никогда ничего не объясняли, лишь указывали, велели, требовали, запрещали. Мне просто запретили видеться с Сашей. Я ничего не понимал: почему мама все это начала не сразу, почему первые несколько месяцев после моего знакомства с Сашей она не была против нее?

Мама приглашала ее к нам в гости, позволяла мне возвращаться позже, если я собирался на свидание с Сашей, требовала, чтобы я всегда ее провожал, поскольку в городе, мол, небезопасно.

А потом маме вдруг заблагорассудилось познакомиться с родителями Саши. Саша призналась, что она сирота и выросла в приюте. Тогда-то мама и изменила к ней отношение. Начала строить козни, запрещала нам видеться, перестала пускать ее на порог. Начались скандалы. А потом Саша изменилась…»

Читая, мистер Ив хмурился все сильнее. Он уже догадывался, о чем идет речь, в отличие от глупого автора этих строк. Следующая запись была весьма странной – в ней описывалось это утро и то, что Саша не отражалась в зеркале. А Виктор Кэндл продолжал заливать душу чернилами и резать сердце краями страниц:

«…Саша и ее отсутствующее отражение… Еще одна странность и еще одна тайна, которая пока никак не поддается разгадке. Куда делось ее отражение? Сначала я думал, будто что-то не так с зеркалом в прихожей, но я проверил: Саша не отражается и в других. Ее отражения просто нет, как будто… Я полдня ломал голову над этой загадкой, перебрал множество вариантов и в итоге пришел к худшему. Кристина, наверное, сказала бы: “Ну разумеется, Вик, кто бы сомневался, что ты выберешь самое отвратительное!”, но я… я не могу это объяснить. Это просто ощущение… Нет – убежденность! Я убежден, что отражение Саши похитили!

И я знаю, кто это сделал. Чертов Сирил! То, что у Саши нет отражения, и то, что она согласилась стать женой Сирила, – связано. Я все пытался понять, зачем ему похищать ее отражение, и пришел к выводу, что, возможно, Сирил таким образом держит Сашу в плену.

Я знаю, что пытаюсь сейчас отыскать хоть какое-то оправдание тому, почему она ответила согласием Сирилу, но лучшей версии у меня нет.

Этот хмырь силой заставляет Сашу быть с ним! Она вовсе его не любит!

Не знаю, как именно работает это проклятое колдовство, но что-то мне подсказывает, что я на верном пути.

А еще мне кажется, что Сирил все это затеял не для того, чтобы мне досадить. Подобное слишком сложно для того, чтобы заставить меня злиться или ревновать. Нет, здесь кроется что-то большее…

Вспомнить только то, что мама говорила мне когда-то – она не желала видеть Сашу в этом доме. Что-то изменилось.

Мама… она точно приложила ко всему этому руку…

Мама…

Все дело в маме. (Мистер Ив хмыкнул – ну хоть что-то этот болван понял: всегда все дело в мамах!)

Ведь именно мама убила в Саше все чувства ко мне.

Тогда, семь лет назад, я думал, что она угрожала Саше. Встретилась с ней лично или написала письмо. Потребовала, чтобы Саша сама прекратила наши с ней отношения. Мама бывает очень страшной и убедительной, кому это знать, как не мне. Поэтому нетрудно было догадаться, что она могла сделать и что сказать Саше…

Но я не собирался так просто со всем этим мириться. Я устраивал ссоры, ругался с мамой и тетками, пытался заполучить на свою сторону папу и дядюшку Джозефа. Я не хотел расставаться с Сашей, а мама требовала именно этого. Саша, мол, вдруг перестала мне подходить!

Я кричал, что это не ее дело, что мне самому решать, и все в том же духе. Я не спускался к ужину, хлопал дверьми и всячески игнорировал правила поведения в Крик-Холле. Мне было наплевать на различные наказания, я ведь уже тогда был (или, по крайней мере, считал себя) взрослым. Мне было наплевать на то, “какой я подаю пример сестре и брату”, на то, что в доме младенец, а я устраиваю крики в коридорах и на лестницах. Было наплевать на то, что в доме “больная старенькая бабушка”. Несмотря на запреты, я сбегал и виделся с Сашей. Я считал, что вместе мы преодолеем все трудности, мы справимся со всеми, кто желает нашего расставания. А вскоре она изменилась…

Сперва я думал, что у нее просто плохое настроение, но время шло, и ничего не менялось.

Я пытался… Черт! Как же я пытался! Но ничего не выходило, и в итоге я опустил руки. Когда понял, что мне не победить, что все бессмысленно, я собрал чемодан, купил билет и уехал, полагая, что навсегда.

Что ж, учитывая все то, что я знаю сейчас…

Саша любила меня – по-настоящему, в этом нет сомнений. И вряд ли какие-то угрозы смогли бы убить в ней это. Столь неожиданно, столь резко и жестоко, как удар дверью по затылку.

Но любовь бессильна, когда в дело вступает ведьма. Теперь я знаю, кто такая мама. Ей не нужно было угрожать. Она просто сотворила какое-то заклятие или сварила зелье нелюбви… или как там это у них называется… чтобы Саша меня разлюбила. И она разлюбила.

А теперь эта же самая ведьма, без ведома которой ничего не делается в этом доме, вероятно, заставляет Сашу выходить замуж за этого хмыря. Вот только никак не пойму, зачем ей все это нужно. Уж вряд ли чтобы сделать приятное Сирилу – на такое мама точно не стала бы тратить время.

И на что же она рассчитывает? Что я буду просто смотреть на то, как Саша претворяет в жизнь мой худший ночной кошмар – выходит замуж за Сирила?

Нет уж. Один раз я уже бросил ее, как трус, но во второй – не дождешься, мама!»

Мистер Ив довольно хмыкнул: он по достоинству оценил столь смелое решение – пойти против матери. Надо признать, он и сам бы с удовольствием пошел против собственной, если бы мог. Конечно же, в мыслях, а не на самом деле, ведь так было значительно безопасней – с его мамой тоже было лучше не связываться.

Дальше Мистер Ив уже не мог оторваться от чтения – записи его полностью захватили. Он не заметил, что в какой-то момент надкушенное печенье выпало из его руки и, крошась, исчезло в складках одеяла.

«Только что снова произошло кое-что странное.

Кристина, две ее подружки из кафе “Брауни Инн”, а также Томас и незнакомый мальчик под руководством дядюшки Джозефа развешивали в саду фонари и зажигали их один за другим.

Саша с Сирилом вышли прогуляться по саду. Я видел через окно, как она держала его под руку.

За парочкой “влюбленных” по дорожке следовала кузина Мими. Толстуха была так зла, что даже пританцовывала, ее ненавидящий взгляд и искаженное от ярости лицо выдавали ее с головой. Было очевидно, что она просто терпеть не могла невесту брата. Ясно, что Мими ревновала и пыталась строить козни – еще бы, ведь Сирил, мол, принадлежит только ей, а тут появилась какая-то девчонка, которая украла его у нее.

У меня даже появилась мысль, а не попытаться ли привлечь кузину на свою сторону и вместе избавить Сирила от Саши, вернув для Мими “все, как было”, но потом я вспомнил, что с Мими Кэндл лучше не заключать никаких сделок: любую договоренность она всегда превращала в подлость и порой была даже хуже, чем Сирил.

И тут же Мими это подтвердила. В какой-то момент, не выдержав счастливого щебетания брата, она подбежала и неожиданно вцепилась в волосы Саши, что-то крича. Сирил не стал защищать свою невесту – происходящее показалось этому ублюдку забавным. Вместо того чтобы остановить Мими, он принялся отпускать остроты, явно потешаясь над обеими. Саша при этом, несмотря на то что ее тягали за волосы, даже не пыталась отбиваться.

Я уже решил было броситься в сад, чтобы спасти ее от этих упырей, но не успел даже сдвинуться с места. На крики прибежала Кристина и, увидев происходящее, не на шутку разозлилась. Она резко вскинула руку и что-то сказала, видимо, веля Мими отпустить Сашу, – и толстуха-кузина на удивление сразу же послушалась, после чего Кристина повернулась к Сирилу, что-то сказала и ему, и тот в эту же секунду словно подавился своим смехом.

Я даже не успел понять, что случилось, как Сирил, схватив Сашу за руку, ретировался. Следом за ним, поджав хвост, ринулась и Мими. Даже из своей комнаты я видел, как они перепуганы.

Кристина! Сирил боится ее! Она мне поможет…»

Мистер Ив поспешно перевернул страницу. Предыдущая запись – события в саду – была совершенно неважной и не относилась к общей картине происходящего. Более важным или, если точнее, самым важным оказалась запись следующая:

«Я все понял!

Все сложилось!

Это заговор!

Как я и думал. Только я все никак не мог понять, что здесь творится. Спасибо за подсказку этой высокомерной Скарлетт Тэтч.

Иероним. Иерарх Оного Имени. Все встало на свои места. Все оказалось так просто, что…

Есть некая тварь, то ли дух, то ли эльф (до сих пор поверить не могу!)… в общем, какая-то потусторонняя сущность, которую завлекли в этот дом. Все эти непонятные интриги, все козни – все было лишь для того, чтобы заключить сделку с Иеронимом. И у этой ужасной женщины… мамы… припасена для него жертва.

“Дева-без-Матери, которую отдадут на съедение Иерониму”. Скарлетт Тэтч предположила, что это какая-то сирота. И как я сам не понял?! Это же было так очевидно! Проклятье!

Мама планировала все это еще семь лет назад. Учитывая, что ее отношение к Саше изменилось сразу после того, как она узнала, что Саша – сирота, очевидно, она планировала все уже тогда. Маме нужна была жертва (Дева-без-Матери), и у нее на пороге так удачно появляется эта самая Дева, возлюбленная ее сына. И вот тут уже возникает вопрос: было ли все это “удачно” и появилась ли Саша в моей жизни случайно? Или нет?

Стоп. Хватит. Хватит гадать, что и как было в действительности семь лет назад. Есть вещи более важные и срочные, чем копание в прошлом.

Саша – это заготовленная жертва. Сирил и женитьба – скорее всего, просто отвлекающая внимание ширма. Безумная… безумная женщина… Наверное, папа понял, что она задумала, и…

Хватит! Уже не до рассуждений и расследований! Пора действовать…»

На этом месте записи обрывались. Последние написанные слова и так уже были едва читаемы, как будто рука писавшего утратила твердость. Строки расползались, буквы растекались, словно хозяин дневника заснул прямо над своей работой.

Мистер Ив вдруг заметил кое-что странное. Он провел пальцем по сгибу страниц. Из сгиба посыпались крошки. Нахмурившись, мистер Ив начал обыскивать постель. Его цепкий взгляд пытался обнаружить некую вещь, единственную, которой не хватало, чтобы подтвердить его внезапную догадку.

– Где ты? Где же ты? Ты должна быть где-то здесь…

Мистер Ив отбросил в сторону одеяло и обнаружил чернильную ручку. Ручка потекла, и вокруг ее пера на простыни расплылось фиолетовое пятно. Чернила уже успели высохнуть. Вероятно, Виктор Кэндл писал свои наблюдения и ел печенье. И вдруг уснул… Печенье с этим едва уловимым гадостным привкусом снотворного зелья…

– Вот ведь чертова ведьма… – со смесью гнева и уважения в голосе проговорил мистер Ив, слизнул с губы крошку печенья и в тот же миг уснул.

Тетрадь, по-прежнему раскрытая на страницах раздела «Саша», упала ему на грудь.

Около девяти часов вечера погода испортилась и хлынул дождь.

Мистер Стюарт Биггль, кутаясь в свое старенькое пальто, вошел в дом на холме. Никто не окликнул его: ни люди в красивых костюмах, курившие под зонтиками у двери, ни домочадцы. Он просто взял и зашел, и никому не было дела. Никого не волновало, что с его зонтика вода капает на пол – хозяева были слишком заняты гостями и приготовлением ужина, а гости, собственно, пребыванием в гостях.

Сложив зонтик и засунув его под мышку, мистер Биггль оглядел наполненный светом и теплом холл.

С полузабытой тоской он различил все те явные и характерные черты ведьминского дома в ожидании шабаша. Камины пылают, все лампы зажжены, пыхтят дымоходы. Изо всех концов особняка раздаются голоса. Повсюду суета и волнение. Мало кто может найти себе место. Мало кто признается в этом. Кругом одна фальшь: нарочитость улыбок, наигранность гримас, искусственность голосов, поддельность жестов. Все в ожидании…

Мистер Биггль прошел мимо двух мальчишек, застывших у «Расчудесного самораскладного пугала» в длинном старом пальто, мешковатых штанах и изъеденном молью цилиндре на голове-тыкве. Задрав головы, дети глядели на пугало с опаской и подозрением. Они о чем-то перешептывались и явно что-то затевали. Мистер Биггль лишь усмехнулся – все эти пугала с фабрики Зеркала уже стоят едва ли не в каждом доме. Несколько самых больших городская мэрия даже выставила у входа в здание вокзала и на главной улице. Вот будет потеха!

Старик застыл на месте, пропуская вальяжно прошествовавшего мимо него из кухни в гостиную кота с повязкой на глазах. Незваный гость многое знал о кошачьих глазах, но сейчас ему крайне повезло: это ведь какое славное совпадение – кот с завязанными глазами!

Мистер Биггль уже направлялся к лестнице, когда кто-то его легонько оттолкнул в сторону. Он резко обернулся, собираясь либо поднять свару, либо попытаться замять историю, но наткнулся на самое дружелюбное и привлекательное лицо, какое только можно было представить. Обладатель этого лица улыбался ему от уха до уха так, что тоненькие чернильные усики разъехались в стороны. В руках незнакомец держал блюдо с еще горячим и неимоверно пахучим имбирным печеньем.

– О, прошу простить великодушно, милейший! – защебетал он. – Не в обиду вам, но сугубо… Уж простите мне мою неловкость. Каюсь! Каюсь перед вами: да, хотел пнуть. Но не вас, о нет! Хотел пнуть, да посильнее, эту дражайшую мадам.

Мистер Биггль обратил внимание и на «дражайшую мадам». Стоявшая рядом с незнакомцем стройная женщина в вечернем платье была похожа на какую-то известную актрису театра, глядя на которую вроде как узнаешь ее, но никак не можешь вспомнить имя. Мадам одарила спутника усталым и томным взглядом. При этом, стеснительно улыбаясь кончиками губ, она потянула блюдо с печеньем, которое тот держал в руках, на себя.

– О, полагаю, этому господину не интересно, что ты там хочешь, Фёдор! – сказала она. – Я сама его донесу.

– Нет, оно мое, вот я и донесу, Мария.

Невероятно обаятельный мистер с русским именем Фёдор каверзно прищурился, да так сильно, что морщинки в уголке глаза соприкоснулись со складочкой улыбки.

– Это мы еще поглядим! – Мария игриво подмигнула ему.

О взаимную любовь этих двух странных людей можно было обжечься. Мистер Биггль смутился, наблюдая за тем, как безумная парочка ринулась вверх по ступеням, прямо на ходу продолжив играть в свою нелепую игру.

Старик глубоко вздохнул и двинулся следом, глядя себе под ноги. Он прекрасно знал, куда ему нужно, он ни за что не мог ошибиться, ведь его тянуло сюда, манило, словно магнитом…

Мистер Биггль грезил этим местом, оно снилось ему каждую ночь. У обычных людей подобное называется навязчивой идеей, манией, но Стюарт Биггль не был обычным человеком. Уже давно. Свидетельством этого выступало то, что он прятал под одеждой. Все тело мистера Биггля было испещрено замочными скважинами различных форм и размеров. Они чернели у него на спине и груди, на боках и животе, на руках и ногах. Эти скважины пахли металлом и машинным маслом, которым он смазывал их, будто кремом, чтобы ключи не скрипели. Да, обычные люди подобным похвастаться не могут…

Медленно поднимаясь по ступеням, держась одной рукой за перила, а другую нервно сжимая в кармане, мистер Биггль вдруг задумался о вещах, которые совсем недавно его не волновали: о том, что ему есть чем гордиться в жизни, есть чего стыдиться, есть о чем сожалеть. И последнее имело прямое отношение к цели его прихода в этот дом. Кажется, в пробуждении воспоминаний были виноваты эти случайно пронесшиеся мимо Фёдор и Мария… Эти безумные русские – огненные узлы душ в коконах человеческих тел… Да, скорее всего, они. Живые, настоящие… Напомнили ему…

Стюарт Биггль когда-то был человеком, причем не простым. В его жилах текла кровь древних обитателей этих земель, густая, как кисель, и темная, словно сургуч. Раньше он был колдуном, входил в некогда очень влиятельный ковен Кроу и имел при нем даже особую должность. Ключник… Подобным не мог похвастаться ни один другой ковен. А все потому, что в других ковенах не было его и его особого таланта.

Еще в раннем детстве Стюарт Биггль заметил за собой некую особенность: он был способен проникать за любые двери, открывать любые замки. Или закрывать их так крепко и надежно, что никто больше не мог с ними справиться. Сперва он не видел в этом ничего странного, полагая, что все так умеют… Оказалось, далеко не все.

Его несравненный, редчайший дар был высоко оценен мадам Кроу, а мистер Биггль был счастлив находиться при особе Верховной ведьмы ковена и оставался верен ей до самого конца. Он отличился во время войны с Ратте: именно благодаря его искусству мышиные солдаты германских ведьм так и не нашли особняки Кроу и их союзников Кэндлов…

Да, в свое время он запер множество дверей, не меньшее количество их он отворил. А потом случилось то, чего он боялся. Он ведь предупреждал мадам Кроу, что ей не нужно это дурацкое соглашение. Что они справятся без Кэндлов. Но Верховная не послушала – она говорила, что у нее есть план, как разорвать договор. И вот, вскоре после того как война закончилась, госпожа София Кроу пришла к нему с просьбой. Он не смог ей отказать, ведь она поймала его в простейшую ловушку: поставила под сомнение его ремесло, его искусство. Каких только замков он не сделал, каких только ключей не выточил, но то, что ему предлагалось совершить, было поистине чем-то запредельным. Его ослепили любопытство и желание совершить невозможное. Госпожа попросила его изобрести замок, который можно открыть лишь одним-единственным ключом, и замок этот должен был запирать вовсе не двери или окна. Он должен был запирать человека.

И мистер Биггль сделал это. Создал замок и вручил ключ своей госпоже. Вот только этим он подписал приговор и себе самому. Заполучив ключ, мадам Кроу избавилась и от самого ключника – она боялась, что он сможет сделать новый ключ, способный однажды открыть клетку, которую она планировала запереть навсегда. Его усыпили и положили в гроб. А гроб закопали. И вот так, закопанным заживо, он и оставался, пока «заживо» постепенно не превратилось в «замертво».

А потом к нему пришел Сэр. Ткнул его в плечо, прямо сквозь толщу земли и крышку гроба, и сказал: «Эй, парень, как тебе там, на дне уютненькой могилки? Неважно, да? Я сегодня добрый, и у меня как раз настроение подарить кому-нибудь второй шанс. Почему бы и не тебе, верно?»

Сэр извлек его вместе с гробом из могилы, но выпускать не стал, сказав лишь: «Связка ключей в кармане», тем самым предоставив мистеру Бигглю возможность выбраться самому.

Стоило старику повернуть свой первый ключ после возвращения – ключ, открывающий его собственный гроб, – как на его теле прорезалась самая первая замочная скважина. Ключ, проворачивающийся в замке гроба, проворачивался на самом деле в его груди, и этого ощущения, он был уверен, он не забудет никогда: будто сверло медленно ввинчивается в ребро.

Первый ключ, первая замочная скважина… После их было еще множество, и только боль оставалась прежней – такой себе побочный эффект от использования «второго шанса». Так мистер Биггль стал служить Сэру, он перестал быть человеком, хоть внешне и оставался очень похож на себя прежнего.

Время шло, и однажды Сэр кое-что придумал. Некий план. Очень-очень долгосрочный план. Для исполнения замысла Сэру понадобилось больше помощников. До того как к Сэру присоединился он, Стюарт Биггль, тот обходился одним-единственным помощником. Фонарь исполнял его прихоти больше сотни лет, пока окончательно не свихнулся и его не заменил его же собственный сын…

Фонарь и Ключ верно служили Сэру, но их было мало, и так появились другие – бывшие мертвецы Метла, Шляпа и Котел. Последним присоединился Зеркало. Теперь их было шестеро, и все они стали шестеренками в плане Сэра.

А потом, двадцать шесть лет назад, произошло несколько событий: хозяин вдруг исчез – то ли умер, то ли заснул, и при этом все его Вещи снова вроде бы стали людьми. Странные возвращенцы позабыли о своем «втором шансе», о своей новой, всученной им сути. Так они и существовали, пока одновременно не пробудились всего неделю назад. Сэр вернулся. И они вернулись…