Текст книги "Переходный период: цели изучения, теория и практика"

1.2. Трудности изучения «переходного периода»

Итак, главная наша задача состоит в том, чтобы изучить и понять, как функционирует российское общество (как часть глобальной системы) в переходный период. Трудность исследования такого многостороннего транзита» обусловлена следующими обстоятельствами.

Во-первых, разработанной концепции таких мегасистем, как «Россия – глобальный мир» и «Россия – мегаполис», не существует, есть только некоторые наметки. Для такой концепции нужны не только общие принципы, но и конкретные теоретические разработки, которые, в свою очередь, нуждаются в эмпирических исследованиях.

Во-вторых, если наше общество уже вошло в переходный период, то в какой конкретно мере? Пока движение по инерции преобладает, а есть только задачи и частные разработки, что, на мой взгляд, является вполне естественным. Если рыночную систему периодически сотрясают кризисы, то иерархическую систему одними призывами и увещеваниями с места не сдвинуть.

В-третьих, в какой степени наше общество проникнуто задачей кардинальных перемен, когда даже относительно частные изменения воспринимаются как населением, так и элитой весьма болезненно. Поэтому приходится учитывать исторический опыт России, свидетельствующий о том, что уже неоднократно намечавшиеся в ее прошлом реформы постепенно сходили на нет или выполнялись формально, лишь на бумаге.

В-четвертых, обращаясь ко времени нынешнему заметим, что наши отдельные достижения часто с лихвой перекрывались или блокировались санкциями и другими мерами объединенного Запада. В конечном счете общество к ним адаптировалось, но каждый раз на более низком уровне, что видно по снижению жизненного уровня населения, росту цен, усиливающейся эмиграции наиболее квалифицированных молодых кадров и др.

В-пятых, а несколько вообще наша наука об обществе способна разрабатывать тему «переходного периода» и динамики сложных социобиотехнических систем в частности? Следует признать, что она вряд ли готова по многим причинам, но прежде всего потому, что до сих пор общественные науки занимались статичными системами или их незначительными колебаниями в пределах требуемой стабильности – «равновесного состояния». Отсюда интерес к описаниям, типологиям сложных явлений, то есть, выражаясь философским языком, рассмотрению нашего общества как «вещи в себе».

В-шестых, значит, предстоит большая предварительная работа по созданию теоретико-методологического аппарата для анализа динамических макросистем. Никак не претендуя на исчерпывающий ответ, предлагаю начать именно с этого пункта, с акцента на теоретико-методологических инструментах, необходимых для анализа «переходного общества». Как я уже неоднократно подчеркивал, комплексному характеру предмета исследования и его динамике должен соответствовать комплексный, то есть междисциплинарный аналитический инструментарий.

В-седьмых, является ли отдельный ученый или научное сообщество единственным субъектом такого анализа? Нет, ни в коей мере не является! Любые изменения всегда носят комплексный характер, когда один выступает в роли агента, а другой – среды обитания, а потом они меняются местами, или же оба становятся элементами более широкой системы. Или же, напротив, распадаются и исчезают. Этот момент перманентного непостоянства агента или агентов изменений является принципиальной позицией дальнейшего анализа.

Подведем предварительный итог. В недостаточно развитом индустриальном и, тем более, информационном обществе наука об их динамике также отстает от вызовов современности. Наиболее социально опасный участок ее отставания – это невозможность своевременно и с достаточной силой отвечать на вызовы глобальных систем и социальных институтов, находящихся далеко за пределами нашего общества, но, тем не менее, способных на него воздействовать самым непредсказуемым образом.

1.3. Насущные проблемы системного анализа

В задачи данной главы не входит пересмотр принципов системного анализа, но некоторые уточнения и пояснения необходимы. В нашем случае это касается, прежде всего, понятий «сеть» и «киберпространства» как основных теоретических элементов анализа процесса перехода от НТР-3 к НТР-4.

С моей точки зрения, сеть – это самостоятельный агент действия, а не только канал движения материи, людей, энергии или информации. Более того, сеть – это не единый агент действия, а результат взаимодействия конкурирующих субъектов, активных и инертных сред и других обстоятельств. Следовательно, всякая сеть тоже внутренне противоречива. Соединение этих факторов и сред в относительно устойчивую функциональную структуру и есть то, что мы называем логистикой.

Однако каждый ее отрезок, например погрузка, доставка, разгрузка и оплата каждой из подобных операций и т. д., тоже внутренне противоречив, поскольку он есть результат борьбы и согласования конкурирующих интересов (финансовых структур, транспортных сетей, качества дорог, интересов поставщиков и потребителей и т. д.). Поэтому функционирование любой логистической структуры современного общества подобно работе организма человека и других высших животных с той только разницей, что первая подчиняется социотехническим, а вторая биохимическим законам. Тем не менее даже у них есть много общего.

Далее, социальное пространство я рассматриваю, прежде всего, как киберпространство. Фактически оно есть пространство жизни и борьбы агентов любого масштаба за ресурсы, геополитическое доминирование и мировое господство. Чем дальше, тем больше посредством установления господства в киберпространстве политические и бизнес-структуры добиваются трансформации многополярного и мультикультурного мира в однополярный и монокультурный. Та же унификация ожидает и природную среду, функции которой все более подчинены интересам США и их сателлитов [Ашманов, 2019].

Почему я делаю акцент на социально-экологических вызовах? Прежде всего потому, что они влияют друг на друга, и метаболизм этих трансформаций до сих пор не исследован. Социальные силы сегодня столь мощны, что вызывают изменения во всех сферах жизни, включая окружающую нас природную среду, ее литосферу, атмосферу и космическое пространство. Если технические системы создаются, изменяются и контролируются человеком, то природные экосистемы находятся под двойным давлением, так как, имея собственные закономерности эволюции, ранее неподвластные человеку, сегодня эти экосистемы также изменяются человеком. В результате создаются социобиотехнические системы (далее СБТ-системы), которые имеют собственные закономерности функционирования и развития. К тому же одновременно эти гибриды – сфера коррупции и теневых сделок. Поэтому сегодня исследования в сфере социально-экологического метаболизма имеют ограниченный характер.

Однако главный вызов современной эпохи – это трансформация способа производства, то есть переход от НТР-3 к НТР-4, основанный на информационно-коммуникационных технологиях. Переходный период (an interregnum [Bauman, 2017]) – важная теоретическая категория, указывающая на изменение всех других систем общества в целом и параметров мегаполисов как его основных «опорных» пунктов. При этом любой переходный период чреват новыми рисками и опасностями, так как старые «правила игры» уже не работают, а новые еще только формируются.

Этот факт касается всех сторон общественной жизни, но прежде всего поведения индивидов, в особенности жителей мегаполисов. В любом переходном периоде «речь идет не просто об усложнении адаптации, но о более глубоких и специфических реакциях индивида на разрушение той сети социальных связей и норм, которые регулировали его социальные действия раньше». В результате «человек попадает в ситуации новой неопределенности, более высокого порядка». Более того, индивиды, особенно молодежь, страдают от ощущения своей отчужденности от окружающего их социального мира, отсутствия человеческой связи, интеграции с ним [Наумова, 1999: 5, 108].

Если речь идет о переходном периоде от НТР-3 к НТР-4, то вопрос о его сроках представляется мне некорректным, потому что в современном мире изменения идут непрерывно и все быстрее, причем зачастую стимулируя друг друга, или же – наоборот. Непрерывные изменения захватывают и структурно-функциональную организацию мегаполиса, и среду обитания, причем здесь изменения идут гораздо быстрее, чем в других городах и сельской местности.

Всегда ли эти изменения позитивны? Так, сосредоточение богатства в мегаполисах мира стимулирует развитие теневой экономики, коррупции и уличной преступности. То же можно сказать о криминализации других сфер жизни больших городов. Сосредоточение огромных масс населения, предприятий ритейла и сервиса, строительной индустрии и многих других приводит к всевозрастающему производству отходов, что вызывает недовольство населения, живущего рядом с полигонами ТБО и т. д. При всем этом, как неоднократно отмечали теоретики городской динамики и практики строительства, внешне мегаполис может изменяться практически незаметно, но его информационная сеть и социальная жизнь непрерывно изменяются.

Это, в свою очередь, означает, что сама система планирования на конкретный срок (например, разработка пяти, трехлетних и годовых планов) не соответствует главной закономерности информационной эпохи: непрерывному изменению всего и вся, причем с возрастающей скоростью. Если сегодня перед наукой стоит задача «перехода на цифру», значит, она и является критерием выбора срока непрерывного планирования, т. е. разработки сценариев «переходного периода». А на какой именно срок они должны рассчитываться – это вопрос к экспертам.

В чем конкретно состоят задачи переходного периода? Я полагаю, что они заключаются в достижении материального благополучия, социальной мобильности и безопасности жителей страны и мира, причем безопасность сегодня выходит на первый план. Далее – в создании для них благоприятной среды обитания, в возможности выбора сферы деятельности и социальной мобильности, в экономии энергии и ресурсов, а также – в повышении экономического и социального потенциала мегаполисов и связанных с ним региональных систем. Сказанное отнюдь не означает, что я призываю вернуться к модели традиционной общины. Речь идет о том, чтобы безопасность, сложность и неустойчивость сложных систем были более предсказуемыми, для чего нужен специальный теоретический и практический инструментарий.

Что в данном случае означает термин «системное моделирование»? Это – всеобщая связь всего со всем, будь то информационная, энергетическая, материальная, социальная, пространственная связь. Сегодня Россия – это часть мировой СБТ-системы, от которой все страны и регионы, так или иначе, зависимы. Вместе с тем моделирование ее динамики требует не только выявления ее структурных элементов, но построения модели ее функциональной организации, суть которой состоит в выявлении характера взаимодействия ее основных элементов. Значит, для анализа этой и подобных систем можно, например, использовать теорию подобия, разработанную российским ученым акад. АН СССР М. В. Кирпичевым и его коллегами [Кирпичев, 1953, 1987].

Если «все связано со всем и все куда-то попадает», то главным теоретическим и методическим инструментом моделирования системной динамики является междисциплинарный подход. Мировая наука, особенно ее биохимические и технические дисциплины и связанные с ними образовательные процессы, уже движутся в этом направлении, чего нельзя сказать о социальных и гуманитарных науках, междисциплинарные барьеры между которыми все еще очень высоки. Мы живем в век сложных и подвижных СБТ-систем, поэтому правы те, кто называет социальные системы гибридными в том смысле, что в них происходит не просто обмен, но взаимные изменения входящих в него структурно-функциональных элементов [Fischer-Kowalski and Erb, 2016].

Сегодня решение задач конкретного проекта зависит не только от состояния общества и его мегаполисов, но и от той среды обитания, в которую они включены. Речь идет о региональной и глобальной среде (литосфере, биосфере и космосе). Структурно-функциональная организация и динамика этой среды в целом носит вероятностный характер. Значит, модель переходного общества, которую необходимо построить, тоже будет носить вероятностный характер. Поэтому сразу определить, какие факторы рассматриваемой динамики являются важными, а какие нет, невозможно. Как отмечал У. Бек, современное общество живет не столько предсказаниями будущего, сколько осмыслением «побочных последствий» (side-effects) текущих или уже произошедших событий. Именно поэтому необходимо возрождение прогностики как комплексной дисциплины.

Следовательно, перед современной наукой стоит двойная задача: не только построить структурно-функциональную модель российского общества, но исследовать ее внутренние механизмы и наметить возможные направления ее динамики под воздействием новых технологических и социально-экологических вызовов. Это означает, прежде всего, необходимость построения сетевой модели системы «мегаполис – общество – глобальная система», основанной на потоках информации, вещества энергии, людей и др. между этими разными уровнями. То есть изучаемые нами вызовы и риски также имеют двойной, локально-глобальный характер.

Система «мегаполис – общество – глобальная система» непрерывно изменяется. Значит, мы должны иметь данные мониторинга о динамике «мегаполис – глобальная система» и на этой основе строить сценарии, касающиеся ее развития. Поскольку сведения о такой динамике имеют неполный и часто ошибочный характер, сегодня мы можем строить только качественную модель этой динамики. Главное сейчас – определить основные параметры и направление этой динамики, а оно может быть многовекторным.

Исследование взаимодействий и взаимных изменений структур и процессов названной выше системы, то есть их метаболические трансформации, – важнейшая задача исследования. При этом необходимо учитывать, что многие их результаты и, прежде всего отходы, включаются в глобальный круговорот вещества и энергии. Каждый день по телевидению нам рассказывают, какие продукты питания более или менее опасны, какие последствия они могут оказывать. Но метаболические процессы, вызванные производственными или иными факторами, нам еще предстоит изучить. Понятия социального и индустриального метаболизма были введены в оборот многими исследователями в 1990-х гг. Наиболее полное описание этого подхода дано в работе П. Баччини и П. Бруннера [Baccini and Brunner, 1991].

Особое внимание необходимо уделить социальному метаболизму, имеющему двойственный характер. С одной стороны, социальные процессы общества и мегаполиса изменяются под воздействием их среды обитания, а с другой стороны, она сама их изменяет. Сегодня, когда социальные явления и процессы не только спонтанно возникают, но и политически конструируются, такой «двойной» социальный метаболизм должен быть изучен специально. Можно только предположить, что в результате такого метаболизма и, в особенности, под воздействием достижений биогенетики, с одной стороны, и направленного изменения публичной сферы, с другой стороны, изменится смысл такого фундаментального понятия, как человеческая личность. Это означает появление нового поля идеологической борьбы между сторонниками и противниками трансгендерных трансформаций.

Изучение социального метаболизма важно и по другой причине. Я имею в виду пространственную динамику жизни современного общества. Развитие всепроникающих информационных сетей уменьшило значение пространственного фактора, но не исключило его. В любом мегаполисе или местном сообществе одновременно идут противоположные процессы. С одной стороны, пространственная дифференциация и даже изоляция отдельных групп населения (например, изолированные «оазисы», где живут самые богатые и самые бедные), а также их перемещение в пространстве города как результат политики городских властей. С другой стороны, это – растущая территориальная мобильность «среднего класса» и молодежи, местные и глобальные миграционные процессы, возможность работать не выходя из дома, рост числа самозанятых и т. д.

Изучение временной динамики жизни общественного организма не менее важно. В этой проблеме есть ряд важных аспектов. Один – общее ускорение темпа жизни и перемен в ее среде обитания, другой – изменяющиеся темпо-ритмы «поведения» различных агентов, участвующих в жизни его подсистем. Третий – скорость распространения рисков и опасностей и реакции на них. Проблема этой сложной динамики состоит в том, что современные опасности, как, например, хакерская атака, приходят в город и к каждому его жителю внезапно, практически не оставляя времени на защиту от них. Плюс периодические аварии и катастрофы (обрушение коммуникаций, взрывы домов, пожары, стихийные бедствия) создают достаточно напряженную психологическую атмосферу в обществе, поскольку речь идет о массовых процессах, реабилитация после которых иногда растягивается на месяцы и годы.

Для построения качественной модели переходного общества необходимо, хотя бы в целом, описать взаимодействие его трех связанных между собою параметров: его сетевую структурно-функциональную модель, ее зависимость от глобальных процессов и их совокупное воздействие на жителей страны и их среду обитания. Исследования в этом направлении интенсивно ведутся: например, разработана принципиальная схема потоков и их взаимодействий в глобальной СБТ-системе [Fischer-Kowalski and Erb, 2016: 33]. Без построения такой модели для мегаполиса и хотя бы примерной схемы взаимозависимости его структурно-функциональных элементов и потоков вещества, энергии и информации эмпирические исследования, включая массовые опросы и дискурс-анализ и другие традиционные методы социологии, являются нерелевантными, потому что они не выявляют связей между качественно различными структурами и процессами.

Комплексный подход имеет свои пределы. Непрерывное повышение сложности, многоуровневости и разновременности метаболических трансформаций ведет к потере управляемости, так как агент управления уже не способен справиться с количеством одновременно поступающей к нему информации, причем разного уровня и качества. Приходится сознательно упрощать ситуацию, в результате риск ошибки, как в действии управляющего агента, так и в оценке ответной реакции повышается [Tainter, 2011].

Российские теоретики глобальной гибридной войны полагают, что ее сущность как раз и заключается в ее сложности, многосторонности и разновременности [Бартош, 2019; Сивков, 2019]. Как в этих условиях взаимодействия постоянно изменяющихся сил и общей неопределенности ситуации управлять комплексными объектами, пока непонятно. Но можно и нужно регулировать и контролировать те системы общества и города, которыми человек уже умеет управлять. И одновременно разрабатывать теорию управления этими сверхсложными системами.

Глава 2
Международный проект «Куда идет Россия?»

2.1. Теоретическое и политическое значение проекта

Я сознательно поставил эту и следующую главы рядом, потому что, по существу, обсуждаемые в них процессы – одни и те же, но в первом случае в отношении России, а во втором, в более широком теоретическом плане – в англосаксонской социологической литературе того же периода. Представлялось правильным сначала проанализировать ход и основные результаты российского проекта о проблемах переходного периода в России, а затем рассмотреть взгляды на переходный процесс как таковой в западной литературе.

Международный проект «Куда идет Россия?», развивавшийся в течение 10 лет, – это огромное и несомненное достижение постсоветской, то есть российской социологии. Проект был организован и проведен Московской школой социальных и экономических наук (МШСЭН), руководимой проф. Т. Шаниным (Великобритания), и Междисциплинарным академическим центром социальных наук (Интерцентром) под руководством акад. РАН Т. И. Заславской. В проекте участвовали ученые из России, стран СНГ и стран Запада. После международной «Дискуссии о социалистическом городе» 1927–1931 гг., в ходе которой обсуждались пути социалистической индустриализации и организации жизни граждан СССР, проект «Куда идет Россия?» был вторым и единственным по своему масштабу, междисциплинарному подходу и широте анализа связей между прошлым и будущим российского общества.

В течение десяти лет идеологи и участники этого проекта обсуждали и критически оценивали динамику российского общества в международном контексте, ее характер, поворотные и критические узлы и точки. Участникам проекта удавалось проводить анализ одновременно в трех измерениях: прошлом, настоящем и будущем. Уже тогда особое значение придавалось попыткам построения альтернативных стратегий и сценариев, анализу роли внешнеполитических факторов, роли локальных этнополитических конфликтов и войн, значению типа экономики, доставшейся России от Советского Союза. К сожалению, многие ценные идеи и мысли, высказанные в ходе этого десятилетнего научного марафона, не были позже превращены в ценностные ориентиры и политические установки переходного периода.

Не имея возможности полно и систематически оценить этот проект в рамках одной главы, я остановлюсь лишь на некоторых его ключевых проблемах и поворотных точках, которые представляются мне необходимыми для исследования современного переходного периода «на цифру». В основном я буду пользоваться материалами итогового симпозиума «Куда пришла Россия?», поскольку в нем изложены основные результаты этого исследовательского проекта.