Текст книги "Советско-польские переговоры 1918–1921 гг. и их влияние на решение белорусского вопроса"

В конце февраля 1920 г. председатель Комиссии сейма по иностранным делам С. Грабский передал в печать коммюнике об итогах совместных заседаний 23–25 февраля по обсуждению вопроса об условиях договора с Советской Россией. На них С. Грабский стремился точно определить линию территориального разграничения между Советской Россией и Польшей, однако большинство участников высказывалось резко против этого мероприятия. 8 марта 1920 г. на заседании Совета Министров Польши мирные условия были определенным образом редактированы: кроме определения линии 1772 г. в качестве максимальной, была назначена минимальная линия разграничения: Збруч – Стырь – Горынь – на север от бывшей границы с Волынской губернией – Днепр – Ула – Западная Двина – Двинск. У случае принятия советской стороной максимальной линии предусматривалось проведение под эгидой Польши свободного волеизъявления местного населения на спорных территориях, в случае минимальной линии каждая из сторон самостоятельно решала вопрос самоопределения наций [344, s. 638–641].

К делу организации и проведения советско-польских переговоров в Борисове попробовали подключиться и представители местных «краевых» организаций. Польская национальная рада белорусских земель и Инфлянтов направила обращение 12 января 1920 г. к премьер-министру Польши Л. Скульскому, в котором точно продемонстрировала свои основные требования и программу сотрудничества с Польским государством [307]. Рада настаивала на автономном существовании территории Беларуси в составе Польши, требовала провести плебисцит на белорусских землях, занятых польскими войсками, при этом финансирование предвыборной кампании возлагалось на польскую казну, и предлагалось включить представителя рады в состав Министерства иностранных дел и допустить к решению дел по нормализации отношений с Советской Россией. Она желала таким образом использовать дипломатическую площадку для реализации своих идей. В итоге, во время борисовского этапа советско-польских переговоров в феврале 1920 г., от Польской национальной рады белорусских земель и Инфлянтов в состав польской делегации вошел В. Рачкевич, заместитель генерального комиссара восточных земель и комиссар Минского округа [414, s. 3]. Этот шаг был своего рода компромиссом между желаниями рады и стремлениями польского руководства по созданию «Белорусского Пьемонта».

Широко пропагандированный принцип волеизъявления местного населения (путем проведения плебисцита) не был распространен на белорусские земли. Белорусский вопрос предусматривалось решить путем самоуправления и свободного культурного развития в рамках территории Минской губернии, земли Виленской и Гродненской губерний предусматривалось присоединить к Польскому государству. Пункты мирных условий по белорусскому вопросу не расходились с содержанием письма Ю. Пилсудского к Ю. Осмоловскому от 21 ноября 1919 г. В нем он отчетливо, без оговорок определил отношение к белорусскому вопросу, советовал генеральному комиссару восточных земель не придавать значительного внимания белорусскому вопросу, а заняться организацией так называемого «Белорусского Пьемонта», который в будущем станет возможной основой для формирования местного управления [419].

27 марта 1920 г. на адрес Народного комиссариата иностранных дел РСФСР от Министерства иностранных дел Польши поступила нота с согласием начать мирные переговоры с 10 апреля 1920 г. в Борисове. Польское руководство предложило остановить военные действия исключительно в секторе предмостового укрепления Борисове за 24 часа до прибытия советских уполномоченных [78, с. 428]. На следующий день от советской стороны была получена нота, которая содержала просьбу о распространении перемирия на весь отрезок фронта. Дальнейшая дипломатическая советско-польская переписка (1, 2, 23 апреля 1920 г.) сводилась к уточнению места переговоров (Петроград, Москва, Варшава, город в Эстонии, Белосток, Гродно) и установлению перемирия на всем отрезке фронта или на конкретном его участке. Согласно записке И. С. Уншлихта в ЦК РКП(б) от 25 апреля 1920 г., сообщалось, что факт ведения советско-польских переговоров в населенном пункте, размещённом на территории Литвы или Беларуси положительно повлияет на общую революционность масс [224, с. 66–68].

Безрезультатность отмеченной переписки отчетливо отображала нежелание сторон начать переговорный процесс, осуществление выбора в пользу военной альтернативы. Так, в начале марта 1920 г. польские войска начали продвижение вглубь украинских земель; заняли также Калинковичи и Мозырь, Овруч, Коростень. К военной кампании готовилась и советская сторона, не только путём укрепления Западного фронта (7-я армия и часть 45 дивизии), но и через ведение широкой агитационно-пропагандистской кампании среди польского войска. В телеграмме Л. Д. Троцкого Э. М. Склянскому от 9 марта 1920 г. отмечалось, что продвижение польских войск необходимо интерпретировать двояко: или как желание начать переговоры, но после достижения определенной линии, или как провокацию советской стороны на военные действия, чтобы выставить Советскую Россию в качестве агрессора [224, с. 57]. Поэтому позиция советского руководства о начале военного наступления характеризовалась чрезвычайной осторожностью, направлена была на продолжение реализации тактики «мирного наступления».

Согласно записке Политбюро ЦК РКП(б) о ситуации в Польше от 21 апреля 1920 г., политика советского правительства сильно влияла на трудящиеся массы, а также на многочисленные прослойки общества, которые стали более поверхностно относится к большевикам, что возможно повлияет на общее настроение в польском войске и на ход мирных переговоров [224, с. 56, 61–65]. В ответ на советскую тактику «мирного наступления», ведения широкой агитационной работы, польская сторона также активизировала свою пропагандистскую работу среди частей Красной Армии путем распространения листовок «Мирные условия Польши!», в которых размещалось воззвание о начале мирной работы, демобилизации, обвинения руководства Советской России в умолчании основных условий перемирия, предложенные польской стороной. Пропагандировался «мир без аннексий и контрибуций», кроме этого направлялось воззвание к правительству РСФСР признать право самоопределения для всех народов, отказаться от территорий, «которые были захвачены императрицей Екатериной в 1772 г.» [197, л. 88].

Агитационная борьба сторон приводила к использованию чрезвычайных методов, в том числе намерения советского руководства озвучить текст секретного договора между сторонами, заключенного в ходе переговоров в Микошевичах, и таким образом повлиять на внутриполитическую ситуацию в Польшу. Однако непосредственный участник встречи Ю. Ю. Мархлевский высказался решительно против этих действий, его поддержали В. И. Ленин, Л. Д. Троцкий, Л. Б. Каменев, И. В. Сталин [224, с. 86–87]. Безрезультатность мирных инициатив обеих сторон, нежелание идти на уступки одна другой, выбор в пользу военных методов решения спорных вопросов вызвали следом за военной кампанией польских войск на украинских землях планомерные военные акции войск Красной Армии в мае-июне 1920 г. на Северо-Западном фронте (р. Западная Двина в районе Дисна – Полоцк – Ула – р. Березина) и в июле 1920 г. на всем Западном фронте.

Белорусский вопрос сторонами рассматривался в рамках разработанных стратегических линий советского и польского руководств. Направленность всех средств советской стороны для осуществления идеи мировой пролетарской революции, в том числе и тактики «мирного наступления», приводила к своеобразной интерпретации белорусской проблематики на борисовском этапе советско-польских переговоров. Территория Беларуси выступала исключительно в качестве плацдарма революционной борьбы. Польское руководство, которое более склонялось к военным средствам решения спорных вопросов, отчетливо представило свою позицию по белорусскому вопросу в рамках варианта польских мирных условий 8 марта 1920 г., которая предусматривала раздел белорусских земель путем включения территорий Гродненской и Виленской губерний в состав Польши, создания на территории Минской губернии так называемого «Белорусского Пьемонта», подчиненного центральному польскому руководству.

Сущность и основное содержание барановичско-минского этапа советско-польских переговоров (июль-начало сентября 1920 г.) стали итогом общей расстановки сил на Западном фронте, условий договора 10 июля 1920 г., подписанного польской стороной во время конференции в Спа, необходимостью установления советско-английских торговых отношений. Влияние английского фактора на ход переговоров стало решающим, предопределило формы, содержание, итоги встреч. Негласное присутствие Великобритании на переговорах заставляло обе стороны проводить официальные заседания мирной конференции в Минске и вести неофициальные встречи между сторонами обеих делегаций. С переносом в начале августа 1920 г. боевых действий на территорию Польши отчетливо проступили политические мотивы и цели войны со стороны советского правительства. Из оборонительной она превратилась в средство экспорта мировой революции. В условиях, которые создались, возможность мирного решения польско-советского противостояния была минимальной.

В конце июля – начале августа 1920 г. Польское государство в итоге наступления Красной Армии и выхода ее к Висле, оказалось в очень сложном положении. Значительное превосходство военных сил советской стороны на Северо-Западном и Юго-Западном фронтах не могло не волновать польское руководство, которое не было в состоянии оказать сопротивление. Созыв Совета обороны государства 1 июля 1920 г. должен был служить повышению обороноспособности страны, но рассматривать при этом и дипломатические средства. Польское руководство было вынуждено, взамен за дипломатическую и военную помощь Великобритании и Франции, согласиться с жесткими постановлениями конференции государств Антанты в бельгийском городе Спа (5-16 июля 1920 г.). Польское правительство приняло восточную границу по этническим критериям так называемой «линии Керзона», а также невыгодное для Польши урегулирование вопроса о территориальной принадлежности Тешинской Силезии, Спиша и Оравы, Гданьска. Кроме этого, в срочном порядке Польша получила от Франции значительную военную помощь, что позволило создать Добровольную армию. В этих условиях для Польского государства был важен каждый день передышки, чтобы собрать силы и подготовиться к дальнейшим военным действиям.

На восьмом заседании Совета обороны государства Польши 20 июля 1920 г. основным вопросом стала проблема направления ноты с мирными предложениями на адрес Советской России. Большинством голосов было решено направить обращение к советской стороне. Значительная часть участников высказалась исключительно только на временную остановку военных действий, без заключения прочного мира. 22 июля 1920 г. польское правительство предложило РСФСР «безотлагательно заключить перемирие и начать мирные переговоры». В тот же день Генеральный штаб Войска Польского сообщал советскому командованию: «Предлагаю немедленное прекращение военных действий на фронте и посылку военных представителей для установления перемирия. Мы ожидаем ответа до 30 июля 3 час. 00 мин. и полагаем, что встреча должна состояться на шоссе Москва – Варшава между Барановичами и Брест-Литовском на линии фронта» [79, с. 64]. В ноте Народного комиссариата иностранных дел РСФСР от 23 июля 1920 г. указывалось, что правительство РСФСР «приказывало Главному командованию Красной Армии немедленно начать с Польским военным командованием переговоры в целях заключения перемирия и подготовки к миру между обеими странами» [79, с. 64–65]. Однако 23 июля 1920 г. была дана директива войскам Юго-Западного фронта наступать в направлении Львова, а Западного фронта – к Варшаве с целью овладения ею не позже 12 августа 1920 г. [287, с. 165].

Встреча польской делегации во главе с вице-министром иностранных дел В. Врублевским, с уполномоченным Западного фронта К. И. Шутко и уполномоченным Генерального штаба Лбовым, которая произошла 1 августа 1920 г. в Барановичах, окончилась безрезультатно. Формальным поводом для срыва переговоров явилось то, что полномочия польской делегации были подписаны Главным командованием, а не польским правительством, поэтому польская делегация, по мнению советского руководства, не имела полномочий на заключение перемирия.

В выработанных инструкциях польской делегации были определены пограничные пункты для назначения линии разграничения, которая совпадала с тогдашней позицией польских войск. Указывалось, что польская делегация имеет законное право остановить переговоры в случае, если советские делегаты предложат линию разграничения, находящуюся на запад от передовых позиций польских войск, выставят требования полного или частичного разоружения, или в случае попыток вмешательства во внутренние дела Польши. Делегация должна была добиться остановки военных действий на всем фронте не позже 12 часов 2 августа 1920 г. В случае затягивания переговоров по вине советской делегации она имела полномочия остановить встречу и выехать в Варшаву. Предусматривалось, что польская делегация могла высказать согласие на заключение «малого перемирия», не меньшего, чем на 8 дней, с возможностью возобновления военных действий через 3 дня. Совет Министров Польши настойчиво рекомендовал, в случае требования советской делегации одновременного подписания перемирия и прелиминарного мира, остановить переговоры. Этот факт прямо указывал на стремление польской стороны получить временное перемирие для улучшения материального положения Польского государства и возобновления военных сил, чтобы в дальнейшем продолжить военные действия [369, s. 647; 370, s. 129–139].

На заседании Совета обороны государства 4 августа 1920 г. были рассмотрены вопросы дальнейшей судьбы советско-польских переговоров. Высказывались мнения об очередном направлении ноты вместо мирной делегации (маршалок сейма В. Тромпчинский, депутаты К. Возницкий, А. Дубанович, В. Федарович, Е. Скарбек) [81, с. 253–258]. Вице-министр И. Дашиньский и большинство членов Совета обороны государства высказались за вариант направления мирной делегации на встречу в Минск. Польская делегация, по мнению членов Совета обороны государства, должна владеть более полными инструкциями и полномочиями для заключения мира, владеть полной свободой в отношениях делегации с польским правительством. Народному комиссариату иностранных дел РСФСР 5 августа 1920 г. была направлена нота от Министерства иностранных дел Польши, которая из-за метеорологических сложностей поступила советскому руководству только 7 августа 1920 г. [79, с. 262–263]. В этой ноте возлагалась вся ответственность за продолжение войны между странами на советскую сторону. Требовалось остановить военные наступательные действия с момента начала переговоров. Высказывалась готовность заключить мир на основе взаимного признания несомненных прав национальностей. 12 августа 1920 г. в ответ советское правительство предложило, чтобы польские делегаты перешли фронт по шоссе Седлец – Межречье – Брест-Литовский 9 августа 1920 г. в 20 часов с целью начать переговоры в Минске 11 августа. Для этого произошла остановка военных действий обеими сторонами сроком в три дня (10–13 августа 1920 г.). Но польская делегация не перешла линию фронта в определенном времени и месте. При взятии Седльце советскими войсками были выявлены члены польской делегации, которые не имели необходимых полномочий.

Только в ночь с 11 на 12 августа в Седльце произошла официальная встреча польских парламентариев 3. Окенцкого и майора К. Стамировского с представителями Красной Армии, членом Реввоенсовета 16-й армии В. М. Милютиным. В подписанном соглашении предусматривалось принятие польской мирной делегации представителями Красной Армии на участке Седлец – Варшава 14 августа 1920 г. Советская делегация предлагала польским представителям продолжить дальнейшие переговоры в Минске и для этого перейти линию советского фронта по шоссе Седлец – Межречье – Брест-Литовск.

Польская сторона стремилась использовать мирные переговоры как средство улучшения внутреннего и внешнего положения государства. Так, на заседаниях Совета обороны государства неоднократно высказывались мнения о начале мирных переговоров исключительно с целью повышения обороноспособности страны (проведение мобилизации, привлечение внешней военной помощи), которые могут быть досрочно закончены в случае улучшения ситуации [389, s. 103]. Советская сторона рассматривала барановичско-минский этап советско-польских переговоров исключительно как дипломатическое средство подготовки к новой военной кампании. Фиктивность переговоров отмечалось руководством обеих сторон, однако ни польская, ни советская сторона не собирались брать на себя ответственность перед международным сообществом за срыв мирных переговоров.

21 августа 1920 г. министр иностранных дел Польши Я. Сапего направил ноту протеста на адрес Народного комиссариата иностранных дел РСФСР с требованием дать свободный доступ членам польской делегации во время советско-польских переговоров в Минске к передаче радиотелеграфных сообщений в Варшаву, или, в случае невозможности этого, перенесения заседаний мирной конференции в Варшаву [12, л. 23]. В ноте, которая поступила в ответ 22 августа 1920 г., народный комиссар иностранных дел РСФСР Г. В. Чичерин объяснил факт возникновения проблем с радиотелеграфными отношениями плохой работой варшавской станции, постоянными отказами принять сообщения [79, с. 142–143]. Хотя, как отмечено в донесении английского дипломатического представителя Г. Румбольда в Польше 19 августа 1920 г. телеграфная связь между Минском и Варшавой была на высоком уровне. Получается, что радиосвязь присутствовала, а польская сторона начала проводить официальную акцию по поиску непосредственных причин для срыва мирных переговоров с возложением ответственности на советскую сторону. Следующие отношения между польской делегацией в Минске и Варшавой происходили путем направления специальных дипломатических курьеров [303].

Российско-украинская сторона также использовала многочисленные приемы для срыва мирной конференции, но таким образом, чтобы перед международным сообществом ответственность была бы возложена на польскую сторону. Как отмечалось в телеграмме К. Б. Радека к Г. В. Чичерину, В. И. Ленину, Л. Д. Троцкому от 23 августа 1920 г., основной дипломатической задачей барановичско-минского этапа советско-польских переговоров являлась не только подготовка к новой военной кампании, но и стремление по компрометации польской стороны перед странами Антанты. Даже предлагалось передать С. Грабскому или другому представителю партии эндеков письма Ю. Ю. Мархлевского («отредактированные») к жене об общем ходе беловежских и микошевичских переговоров, которые происходили в неофициальном формате, содержание которых не было известно членам партии эндеков [30]. Кроме этого, в августе 1920 г., через посредничество Л. Б. Каменева английскому руководству было сообщено о «переговорах Ю. Ю. Мархлевского с И. Бернером», что вызвало заинтересованность Великобритании. Английское руководство рекомендовало использовать этот факт против завышенных требований Польши [11]. 14 августа 1920 г. в письме В. И. Ленина к Г. В. Чичерину высказывалась просьба о направлении Л. Б. Каменеву «всех фактов, которые доказывают, что Франция и Дашиньский срывают встречу в Минске» [345, s. 320–321].

Достаточно отметить случай расклеивания официального приказа РВС Западного фронта, подписанного Л. Д. Троцким, в котором польская делегация обвинялась в проведении шпионской и диверсионной работы, обосновав это наличием в ее рядах членов разведки и контрразведки. Кроме того, по специальному поручению народного комиссара иностранных дел РСФСР польская делегация, лишенная радиостанции по причине неисправности, была вынуждена любые отношения с Варшавой осуществлять через советскую станцию в конкретно определенные часы, что давало возможность контроля над процессом радиотелеграфной связи, ликвидировало вероятность «использования радио в разведывательных целях» [27]. Эти действия советской стороны вызвали протест министра иностранных дел Польши, поставили под угрозу срыва заседания мирной конференции.

Специфику советско-польских переговоров на барановичско-минском этапе (июль – начало сентября 1920 г.) составляли ряд неофициальных встреч польских и советских дипломатических представителей как накануне открытия Минской мирной конференции (17 августа – 2 сентября 1920 г.), так и во время ее работы. 24 июля 1920 г. поступило неофициальное предложение от А. А. Иоффе, на тот момент руководителя советской делегации на советско-латышских переговорах и сотрудника Народного комиссариата иностранных дел РСФСР, польскому послу в Латвии В. Каменецкому о налаживании тайных встреч между представителями обеих сторон. Советский представитель прислал телеграмму с предложением и текстом ноты РСФСР к Великобритании, в которой находились советские условия заключения перемирия и мира с Польшей. Одновременно М. М. Литвинов, советский представитель в Дании по делам заключения советско-английского договора по обмену военнопленными, также обратился к польскому Министерству иностранных дел с целью организации встреч по делам общества Красного Креста. В итоге на отдельном совещании Я. Сапего с В. Каменецким и М. С. Коссаковским было принято решение о направлении польских представителей: М. С. Коссаковского и Э. Залесского в Копенгаген, а В. Каменецкого с К. Петрушевским – в Ригу. Но польская миссия в Копенгаген не удалось по причине сложностей, что возникли при отправке М. С. Коссаковского и Э. Залесского через Гданьск из-за отсутствия необходимых дипломатических документов. Поэтому, чтобы не тратить время, М. С. Коссаковский был направлен в Ригу 31 июля 1920 г. вместе с В. Каменецким, К. Петрушевским [419].

С 2 по 9 августа 1920 г. в Риге проходили встречи торгового представителя РСФСР в Латвии Я. С. Ганецкого и члена советской делегации на советско-латышских переговорах И. Л. Лоренца с М. С. Коссаковским и В. Каменецким. На самом деле, на отмеченных переговорах Коссаковского – Ганецкого в августе 1920 г., кроме главного вопроса обмена заложников, гражданских военнопленных, поднятого еще на беловежско-микошевичском этапе советско-польских переговоров в июле-ноябре 1919 г., советской стороне было предложено обсудить «другие» спорные вопросы. Однако положительных результатов эти встречи не имели [5].

Советское руководство стремилось через налаживание рижских встреч М. С. Коссаковского с Я. С. Ганецким 2–9 августа 1920 г. достигнуть непосредственного взаимопонимания с Польшей, обходя английское посредничество и вероятность созыва Лондонской конференции. Кроме этого, встречи послужили действенным средством сообщения польской стороне основных пунктов мирной советской программы, которая была предложена Великобритании через посредничество Л. Б. Каменева и М. М. Литвинова. Также, неофициально, обе стороны озвучили проект разграничения интересов: Польша должна высказать свою заинтересованность по отношению территории и дальнейшей судьбы Украины, а Советская Россия в свою очередь – территориями Литвы и Беларуси. Эта формула разграничения была повторена на неофициальных встречах К. X. Данишевского и К. Б. Радека с Н. Барлицким и Л. Альтбергом во время барановичско-минского этапа советско-польских переговоров (июль-сентябрь 1920 г.), и первоначально рассматривалась как возможный вариант мирного урегулирования на секретных встречах А. А. Иоффе с Я. Домбским в начале октября 1920 г. в Риге.

Когда 17 августа 1920 г. в Минске начались мирные переговоры между РСФСР и Польшей, ситуация на фронте уже изменилась в пользу Польши (16 августа 1920 г. польскими войсками был прорван участок фронта, который удерживался Мозырьской группой). Советская делегация не сразу поняла масштабы трагедии. На втором заседании мирной конференции советская делегация, которая выступила от имени РСФСР и УССР, заявила о признании советскими республиками независимости и самостоятельности Польской республики, праве польского народа самостоятельно определять форму государственной власти и отказе от каких-либо контрибуций с Польши. Одновременно, польской делегации были предъявлены самые невыгодные условия мира, подготовленные во время успешного наступления: разоружение польской армии, сокращение ее количественного состава до 50 000 человек, создание вооруженной рабочей милиции. Польская делегация хорошо знала ситуацию на фронте, поэтому принимать такие условия мира не собиралась, объявила их «условиями капитуляции».

Белорусский вопрос возник на конференции в связи с предложением советской делегации провести восточную границу по линии Керзона, с отступлением в пользу Польши в районе Белостока и Холма. В ответ польская делегация обратила внимание на то, что «польский элемент простирается далеко за линию, предложенную советской делегацией», и что она практически полностью совпадает с линией раздела Речи Посполитой в 1795 г., поэтому оскорбляет национальные чувства поляков [313, s. 15]. В развитии дискуссии о судьбе восточных кресов, Я. Домбский, руководитель польской делегации, подчеркнул факт признания польским руководством в лице Ю. Пилсудского права на самоопределение народов Литвы, Украины и Беларуси, и это при том факте, что Польша владела «несомненными историческими правами» на эти территории и могла бы «их присоединить без проблем» [414, s. 5].

На это председатель российско-украинской делегации К. X. Данишевский заметил, что ссылка польской делегации на «исторические права» означает, что Польша считает себя «наследницей грабежей» шляхетской Польши XV–XVIII вв. и желает снова надеть кандалы на рабочих Украины, Беларуси, Литвы и Латгалии, где польское население представлено исключительно помещичьим классом. Тем не менее, Я. Домбский настаивал на том, чтобы интересы польского населения учитывались при решении судьбы этих территорий, также напомнил о январских обещаниях советской стороны не переходить линии Дрисса – Дисна – Полоцк – Борисов [80, с. 308–311].

23 августа 1920 г. на третьем заседании мирной конференции в Минске была озвучена польская декларация, которая стала своеобразным ответом на мирную программу, представленную российско-украинской делегацией. В ней польская сторона обвинила советское руководство в нежелании признать независимость и суверенность Польского государства, в проведении агрессивных действий, которые были направлены на установление протектората России над Польшей, как во времена Петра I и Екатерины II. Намерения советской стороны осуществить редукцию военных единиц польской армии характеризуются как проявления империализма, так как следом не происходит сокращение количества Красной Армии. Советские мирные предложения называются «условиями победителя, который не имеет право осуществлять диктат» [80, с. 319]. Кроме этого польская делегация предложила отказаться от взаимной выплаты расходов по польско-советской войне 1919–1920 гг. В качестве линии разграничения между сторонами была предложена линия, которая является исторически обоснованной, при учете интересов польского элемента, а не та, которая почти полностью совпадает с линией третьего раздела Речи Посполитой. Народам, проживающим между Польшей и Россией, предусматривалось предоставить право на демократическое самоопределение, правда, не указывалось каким образом оно будет реализовано. Настаивала исключительно на двусторонней демобилизации, против создания рабочей милиции и передачи части своего вооружения советской стороне.

Со стороны польской мирной делегации 24 августа 1920 г. поступило предложение обсудить наиболее спорные вопросы на отдельных неофициальных встречах, вне заседаний конференции. В итоге, 25 августа 1920 г. произошла встреча К. Б. Радека, Г. П. Штыкгольда (секретарь делегации), П. Г. Смидовича с Н. Барлицким (ППС), В. Керником (ПСЛ – «Пяст»), Ф. Перлем (ППС), Л. Альтбергом. Была продемонстрирована готовность обеих сторон идти на уступки: отказ польской стороны от федералистической концепции решения «восточного вопроса», вероятность получения территориальных уступок со стороны советского руководства за счет белорусских земель, отказ от пунктов о разоружении и демобилизации польских войск [238].

Из письма К. X. Данишевского к Г. В. Чичерину от 25 августа 1920 г. отчетливо видна изменчивость и конъюнктурность политической линии поведения центрального советского руководства в отношении Польши. Вероятность освобождения территории Беларуси от иноземных войск, рассмотренная в письме Г. В. Чичерина к В. И. Ленину, возможная только в случае выставления польской стороной «неприемлемых условий», была полностью отброшена советским руководством [225, с. 4–5]. Альтернатива заключения перемирия или продолжения военных действий существовала до 1 сентября 1920 г., когда произошел поворот в советской линии поведения на переговорах с Польшей от «диктата с позиции силы» к «политике соглашательского мира». Решение о нем с соответствующей формулировкой Политбюро ЦК РКП(б) приняло 1 сентября 1920 г. под влиянием тягостного поражения Красной Армии под Варшавой и неудач в военных действий против войск П. Н. Врангеля. Такой поворот предусматривал уступку в пользу Польши части территории Беларуси до линии рек Щара и Ясельда [148, s. 325–337]. В телеграммах Г. В. Чичерина к Политбюро ЦК РКП(б) начала сентября 1920 г. неоднократно высказывалось готовность советской стороны «отказаться от неприемлемых условий, как разоружение Польши и сокращения ее армии». При этом, указывалось, что необходимо подчеркнуть «неприемлемость создания буферных государств, неприкосновенность Советской Украины и Беларуси, но согласиться на определенные территориальные уступки» [231].

Я. Домбский в телеграмме из Минска к министру иностранных дел Я. Сапего от 26 августа 1920 г. отмечал готовность советской стороны идти на уступки по территориальным требованиям, общую смену настроений в рядах российско-украинской делегации, которая изменила резкии, ультимативный тон; согласилась отказаться от пункта по разоружению польских военных частей, поддержала предложение по переносу места переговоров из Минска в Ригу. Однако советская сторона категорическим образом высказалась за признание независимости советских украинской и белорусской республик [303]. Уже 29 августа 1920 г. А. А. Иоффе был вызван из Риги в Москву по «делу переговоров с Польшей». Согласно его доклада ЦК РКП(б), основной целью приезда в российскую столицу стало направление его в Минск «для проведения неофициальных переговоров с представителями польских левых партий и осуществления действий по замедлению хода официальных переговоров» [24].