Текст книги "Юрий Коваль. Проза не по-детски"

Встреча рассказчика у Коровьего моста с Пашкой, сыном монтёра Натолия, равна встрече с волшебным помощником, которых в сказке может быть несколько. Он ребёнок, и посему может непосредственно, свободно рассказать о том, что для взрослых – тема табуированная. Он рассказывает, как выглядит Папашка с Илистого озера: у него три головы: одна щучья, другая медвежья, третья человеческая. «Щучьей-то он рыбу жрёт, а медвежьей – лосей.»

Рассказывает, что в Багровом озере хозяева – бесы. Папашке, мол, в Багровое озеро не пролезь, макарка заросла. (Тут уж любой русский человек непременно вспомнит выражение «Куда Макар телят не гонял», обозначающее места гиблые и необычайно отдалённые.) И бесов Папашка не ест: они горькие.

Бесы – в них-то ничего особенного нет, обычные они. В христианстве это падшие ангелы, но здесь, скорее, толкование их более народное: это злые духи, населяющие внешние области астрала. А Папашка – хтоническое существо, из мира тех, кто изначально олицетворял дикую природную мощь земли, подземное царство. Хтонические чудовища – звероподобные оборотни. Сама земля в различных мистических традициях представлялась часто как подобная сущность. Трава – волосы земли, озёра – глаза, острова – её ноги.

А в Покойном озере плавают резвые покойники. Прямое указание на загробный мир. Мир духов, теней, куда надо проникнуть героям, чтобы спасти свою Персефону, захваченную Аидом. Вызволить из Кащеева царства Василису Премудрую, заколдованную Анимусом. Персонификацией заколдованной Василисы становится Клара Кубре, забывшая о своей женственности, ведущая себя как мужчина. И даже там, где она хочет быть женщиной, ей это не удаётся: роза на её торте слишком толстая и слишком розовая.

Напоследок Пашка – волшебный помощник – сын монтёра даёт важный совет скучающему по ухе рассказчику:

«– А ты раков налови, – сказал Пашка. – Здесь раков много. Вечером так и ползают по песочку».

Монтёр, подъезжающий на лошади, опять раздваивается. На этот раз на землю спрыгивает капитан-фотограф. И монтёр-проводник указывает на макарку, уходящую в глубину болота.

Капитан – воплощение мужской энергии – готов прорубиться или прокопаться через тресту. Серпом жать, как советует монтёр, то есть действовать по-женски, он не готов. И серпа у него нет, и выдирать с корнем ему привычнее, сподручнее.

Устами мальчика автор описывают мифическое существо – чарусью: «Торф-то мёртвый, но он чарусью родит. Она и сама из торфа, только живая. Бывают здоровые – быка проглотят. Есть и поменьше, чарусёныши, но тоже глотают».

Отец мальчика советует: «чарусью остерегайтесь, краешком плывите, не лезьте в серёдку, засосёт». По сути, он говорит, что необходимо пройти по лезвию бритвы, слышать вой и плач, но не обернуться, как не оборачивалась Василиса в заколдованном лесу.

Над монтёром тяготеет табу, и когда его прямо спрашивают о бесах в Багровом озере, он отговаривается: «Какие там бесы? Воет что-то по ночам».

Славянские сказки иногда начинаются присказкой: «ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко». Это точное описание мифа, живущего у нас в бессознательном. Вроде, он рядом с нами, стоит только руку протянуть, но как только захочешь его материализовать, он ускользает. Отчётливо это видит и рассказчик: усевшись на лошадь, «как-то хоть и медленно, а быстро всадник-монтёр и Пашка стали уходить от нас, не прощаясь, на высокий и крутой подымаясь берег». В этой фразе инверсия рождает певучесть русской стари́ны.

В этой же главе, когда раки с крестами наступают из глубины, мы видим вновь былинное нанизывание эпитетов и ситуацию «между»: «Двухклешнёвые, длинноглазые, угрожающе подбоченившись, с крестом, который хоть и не был различим, но угадывался, раки быстро окружали нас» (Курсив мой. – О.Е.).

Кто предупреждён, тот вооружён. Два героя, как Парсифаль в романе Кретьена де Труа «Чаша Грааля», неизбежно должны найти Замок Грааля, где хранится чаша с кровью Христа. Образ чаши вполне коррелируется с образом Багрового озера.

По пути Парсифаль, как и его товарищ Гавейн, сражаются и побеждают множество рыцарей. (Кстати, некоторые исследователи считают, что имя Гавейн этимологически связано с русским корнем говяд-, то есть Гавейн – Коровий сын.)

Рассказчик и капитан-фотограф сражаются с рыцарями, явленными в образе раков: «Присев на хвост, он поднял плечи, а клешни наклонил косо, чтоб удобней было хватать и рубить. Грозен и готов к бою был его вид – пальцы мои ничуть его не смутили. ‹…› Повёл руку в обвод, но рак – чёрный рыцарь – обернулся на хвосте, заметив мой нервный манёвр. ‹…›

Рыцарь рубил клешнями воду, щекотал и кромсал ладонь».

С тревогой два путешественника заметили у простого рака на хвосте крест.

Первого крестоносца поймал рассказчик, затем, обернув руку полотенцем, полное ведро наловил капитан.

Теперь надо было их сварить и съесть. Символически это означает получить силу и доблесть этих рыцарей, чтобы выполнить задуманное.

Николай Смирнов добавляет, что тут мы видим прямую аллюзию ситуации, описанной в романе Ефремова «Туманность Андромеды», где в мире мрака Железной звезды – тоже своего рода мира смерти и преисподней – таинственные чёрные кресты не дают звездолётчикам приблизиться к блистающему серебром спиралодиску из соседней галактике. Спиралодиск может быть вполне соотнесён с Чашей Грааля, а кресты – с грубой маскулинностью, пленившей феминность мира.

У главы этой два трансперсональных зерна. Первое – это ощущение близости, некоего вторжения космоса как изначальной мировой субстанции, которое испытывает рассказчик: «Не раков и не рыцарей в багряных теперь доспехах напомнили мне они, а жителей планеты Сатурн, космических пришельцев, которых мы с капитаном по глупости наловили, сварили и приготовились есть».

Заметим, что настоящим ракоедом капитан называет небезызвестного Петюшку Собаковского, волшебного помощника, не чуждающегося роли шута, клоуна. Ему неважно, как он выглядит, важно, что он запускает новые процессы.

Можно ли «рубануть и пришельцев, если они съедобны»? На этот вопрос капитан отвечает парадоксом, разом переворачивая песочные часы размышления:

«– Не, нет, – бормотал капитан, чмокая и хрустя. – Это мы с тобой пришельцы. А раки не пришельцы. Они скорее пограничники, охраняющие подступ к Багровому озеру. А раз мы пришельцы, а они раки, так какого чёрта? Чего тянуть?»

Брутальность побеждает.

Однако в речи капитана мы слышим важное слово: «пограничники». В современной психологии существует множество шкал, по которым определяют различные характеристики личности. Если показатели в пределах определённого диапазона, человек нормален, за его границей – уже отклонение от нормы. Бывает, что показатели находятся в пределах нормы, но на самой границе отклонения. Людей с такими результатами психологи именуют «пограничниками».

Делая это отступление, я хочу сказать, что наши герои уже находятся на границе сознания и бессознательного – в своих собственных душах. Они уже преодолели, проникли через границу своего внутреннего космоса, третья инициация уже началась, и они встречаются с раками-рыцарями-пограничниками, и сами при этом пограничники. Вот и в обычном земном тумане герой чувствует нечто космическое…

…Однако голод есть голод, и путешественники наши «охотно вкушают» раков.

Истинный литературовед здесь не удержится и составит (по этой и предыдущей главам) подборку глаголов и отглагольных существительных, посвящённых поеданию раков. И воспоёт гимн богатству русского языка и языка автора в частности.

Не претендуя на полноту, перечислим и мы самые смачные слова и выражения: наивный бульон, «схватил космического гостя, обжигаясь, взломал панцирь, с хрустом оторвал шейку и высосал брызнувший сок», «По каннибальски подмигивая мне, он сопел и грыз», «бери вон того здорового», «надломил нового рака и высосал сок», «долгожданный плод – гранат, что ли, северный», «взламывание, высасывание и поедание», «не каждый день удаётся отведать истинного хитина», «другая – обнажённая, розовая».

Подлинный перл – инструкция капитана: «Именно так нужно есть раковую шейку, стыдливо, застенчиво. Мало на земле людей, которые достойны её».

Можно воспринять это как гимн ракоедству, можно – шире: капитан обучает рассказчика не просто жить, а жить, получая удовольствие, наслаждение от каждой прожитой минуты, каждого эпизода.

Вспомним, как готовится герой к новому путешествию? Задолго перед отправлением он ложится на диван и начинает мечтать. Но, лёжа на диване и мечтая, он не живёт в этот момент реальной жизнью, упускает драгоценный минуты земного существования, разменивая его на виртуальность. Словно клешню рака, взламывает капитан панцирь виртуального мира, чтобы увидеть земную радость и насладиться ею:

«Воодушевлённый, капитан-фотограф хлюпал стыдливо соком, застенчиво прикрывал глаза, вслед за ним и я принялся взламывать раков, высасывать, брызгаться и хрустеть».

Практически перед нами описание тантрического обряда, задача которого – взломать хитин, оболочку, но не повредить мякоти, вкусить её сладости и насытиться. Не зря клешню рака описывают как женщину – «обнажённую, розовую», а поедание шейки как желанное совокупление.

Туман – реальность. Символически туман – лучший способ описать наше бессознательное, в котором мы не ориентируемся. Даже если за брезентовыми стенками палатки, символизирующей здесь освоенный мир в противовес непознанному, неосвоенному, тишь, мы точно знаем, что там обязательно что-то двигается, булькает и плещется. Из тумана нашего бессознательного мы лепим образы. Рассказчик говорит: «Мне представлялась небольшая коричневая лодочка, набитая молчаливыми бесами, и туманный парус, и бес-капитан с седыми усами, и рожи бесов-матросов, испачканные чугунной сажей».

Когда герой выходит из палатки и оказывается в лодке на озере, туман, словно Солярис, лепит, предоставляет его очам то, что он вообразил: «Впереди я увидел лодку с парусом и тёмные фигуры на борту», «Коричневая лодочка приблизилась, и я увидел рожи, испачканные чугунной сажей, и капитана с седыми усами. Увидевши меня, он поднял руку, помахал приветливо».

Но самое поразительное – это не встреча с бесами, а открытие в сердце тумана:

«Впереди я заметил тёмное пятно. Своей глубиной и бархатностью оно отличалось от всей остальной ночной темноты и потому притягивало к себе. Ударив веслом, я всплеснул воду и вплыл в тёмный круг, очерченный туманом на воде.

Чистый ночной воздух окружал теперь меня. «Одуванчик» плавно пересекал свободный от тумана пятачок чёрной воды, окружённый глухими белёсыми стенами. Далеко-далеко, высоко в небо уходили стены тумана, а там, где кончались они, горели три ярких, к земле наклонённых звезды».

Потрясающее разум открытие делает герой: он узнаёт Пояс Ориона. Орион – созвездие осенне-зимнего неба, оно появляется на летнем небосводе только во второй половине августа, хорошо видно осенью и в первой половине зимы. В начале лета (герои плывут в первой половине лета, пока протоки не совсем заросли травой) его не должно быть видно.

Это созвездие души героя:

«Не знаю отчего, но я всегда радуюсь и волнуюсь, когда увижу созвездье Орион. Мне кажется отчего-то, что созвездье это связано с моей жизнью. Как будто даже Орион – о, небесный охотник! – наблюдает за мной, хоть и маленьким, а живым, и я ни перед кем, а только перед ним отвечаю за всё, что делаю на Земле, – и за себя, и за свою лодку, и за плаванье в сердце тумана».

Символически это означает, что герой вступил в истинный диалог со своей душой-Анимой, сумел увидеть её без проекций. Чистое, совсем не туманное сердце тумана – это наше извечное, изначальное понимание связи человека с Космосом, которое в обыденности заслонено высокими, особо плотными стенами тумана, так что, как правило, лишь люди с изменённым состоянием сознания могут внезапно, после долгого пути, увидеть, ощутить, мистически пережить единство с Космосом.

Созвездье Ориона в начале или середине лета – подтверждение трансперсонального путешествия героя по глубинам своей души. Характерно, что видение это было дано после всепоглощающего погружения в телесность, выраженную в поедании раков.

Ощущение своей души и связи её с Космосом вызывает в памяти героя людей, с которыми он общается в Москве. Всё преходящее, ежеминутное отпадает, и он переживает единство с их душами, такими же лёгкими и светлыми, необременёнными бытовой шелухой.

Эта встреча героя с Орионом сакральна, подобна той, что пережил Пьер Безухов в плену, на грани смерти, когда вдруг осознал, что никто не сможет погубить его бессмертную душу.

Когда же человек отправляется на поиски сердцевины своей души? Обычно лишь тогда, когда в обыденности ему становится совсем душно, словно кто-то наваливается на грудь, «придавливает и душит». Когда человек испытывает смысложизненный кризис, и никакие обычные манипуляции уже не помогают.

Натуралисты могут объяснить и чёрное пятно среди озёрного тумана, и вой, услышанный героем. Туман образуется, когда более тёплая вода соприкасается с остывшим воздухом. Тумана нет там, где вода холоднее, чем во всём озере, где бьют ключи, и оттого температура равна воздуху, испарения и конденсации не происходит.

Ночной вой можно объяснить и криком птиц, и звуками, с которыми поднимается со дна болотный газ. Натуралисты говорят, что пугающие людей звуки часто издают лоси. Оказывается, они ныряют в болотистых местах, чтобы полакомиться корнями водных растений, и пузыри от их выдыхания поднимаются на поверхность с шумом и странными, непривычными звуками.

Если ночные звуки пугают людей, это значит, что мы, люди города, слишком плохо знаем природу.

Капитан, «не имеющий серпа», «не умеющий выть», спокойно спит в палатке. Рассказчик тормошит его, и маскулинный капитан сразу выносит напарника на поверхность дневного сознания, произнеся: «Надо чайку вскипятить».

Вернёмся к ракам. Точнее, к Парсифалю, о котором повествует средневековым читателям Кретьен де Труа.

Наивный юноша Парсифаль, встретив Красного Рыцаря, потрясён видом его доспехов и его мужественностью. Оказавшись при дворе короля Артура, он был посвящён в рыцари, и первым его желанием было получить коня и доспехи Красного Рыцаря. Король Артур позволяет ему это. Встретившись в пути с Красным Рыцарем, Парсифаль в сражении убивает его и завладевает вожделенными доспехами. Огромная энергия, символизирующая силу инстинкта, поступает в распоряжение новоявленного рыцаря. До предела заряженный полюс маскулинности (проявляемой часто через работу сознания), соединённости с силой инстинкта даёт возможность ощутить вполне полюс феминности (проявлеяемой через интуицию) и полюс Космоса.

Наши герои тоже вступают в сражение с рыцарями – чёрными, потом они (сваренные) оказываются красными – и наполняют путешественников жизненной энергией. Раки – пограничники, они могут передвигаться и по суше, и в воде. Герои приобретают эту особенность раков, ибо их путь по макарке странен – это путь и не по воде, и не по суше. Им приходится то веслаться, то продираться сквозь траву, выдёргивая её с корнями.

Для сказок всех народов характерно магическое число «три», воплощение магической неустойчивости мира. Это некий доминантсептаккорд, которые неизбежно тяготеет к «четвёрке» – тонике.

Три препятствия лежат на пути героев к Багровому озеру. Первое – «почерневшая сучковатая берёза». Её преодолевают, наступая на неё и притапливая. (Я как опытный турист-водник могу сказать, что описанный способ преодоления завалов встречается достаточно часто.)

Второе препятствие – полузатонувшая ель, настоящий «еловый крокодил». Его удаётся подпереть снизу, и герои проплывают под ним. Это важно: тактика меняется в зависимости от преграды.

Третье бревно на пути оказывается не бревном, а огромной, прямо-таки гигантской рыбиной. Капитан тычет в «бревно» веслом, и оно уплывает само. У капитана-фотографа возникает резонный вопрос: может, это сам Папашка?

Другие постоянно встречаемые препятствия – чарусёныши и травы. В нашем случае чарусёныши можно рассматривать как воплощения Майи – иллюзии, создаваемой нашим воображением. Болотные травы, высоко поднявшиеся на удобренном торфом болотистом дне, символизируют постоянные наши мысли, продукт работы сознания. Обычно наше сознание, запущенное раз, не в силах самостоятельно остановиться. Это похоже на то, как Парсифаль, вскочив впервые на коня Красного Рыцаря, не мог, не знал, как остановить коня, и проскакал весь день, пока конь по какой-то причине не встал сам. Болотные травы сознания растут сами по себе, не подчиняясь бессознательному, и человек часто не может увидеть своего истинного пути среди высоких трав – среди собственных мыслей.

Крёстный отец Парсифаля Гурнамонд дал ему совет отправиться на поиски Чаши Грааля, ибо это единственная цель, достойная настоящего рыцаря. Достигнув Чаши, надо было задать вопрос: кому служит Чаша Грааля? Крёстный отец положил на Парсифаля зарок: ему нельзя соблазнять женщину и быть соблазнённым ею.

К теме соблазна и женщины мы обратимся позже. Сейчас мы вместе с рассказчиком-Парсифалем вплотную подошли к Замку Грааля, где живёт Король-Рыбак: «Вдруг внезапно, совсем неожиданно макарка кончилась. Перед нами была трава, только трава – таволга, вех, молочай – и никакой макарки». Так и Парсифаль: он оказался в дремучей чаще, и встретившийся ему человек поведал, что в тридцати милях вокруг нет ни одного жилья.

Вскоре Парсифаль увидел рыбаков, один из которых показал ему дорогу. Юный рыцарь послушал его и увидел замок, в который надо было попасть по подвесному мосту.

Герои наши решают пробиваться через заросли травы. Трава закрывает весь обзор, даже если встать ногами на сиденье лодки. Так и мы порой впадаем в сомнения, находясь совсем рядом с целью, но псевдорациональными доводами заставляем себя вернуться назад и подождать, навсегда теряя возможность обрести истину.

Рассказчик впадает в искушение вернуться, но капитан проявляет истинно мужскую решимость: «Назад пути нет». И уточняет: «Дело не в бревне. Дело в том, что я не из тех людей, которые возвращаются». Рассказчик смотрит на своего напарника новыми глазами, понимая, что он капитан по праву. И соглашается: «Я тоже не из тех, кто возвращается. Выдирай траву».

Герои вступают на подвесной мост: «Ударом весла капитан вогнал нос лодки в заросли и принялся немедленно выдирать траву. ‹…› Постепенно втащили мы лодку в неизвестное пространство, и дебри болотных трав сомкнулись за нами».

Капитан выдернул огромный куст травы, и перед рыцарями открылась свободная вода: «Небольшое, совсем круглое, лежало Багровое озеро среди болотных трав».

Во всей огромной России с тысячами озёр есть единственное реальное озеро с названием Багровое. Находится оно на Чукотке. Ясно, что это название вторичное, дано оно топографами или геологами, людьми образованными. В центральной, исконной России озёр с таким названием нет. И быть не может. В народе цвет крови называют рудым, саму кровь часто именуют рудой. (Этимологически родственно французскому именованию красного цвета.)

Прилагательное багровый носит в русском языке книжный оттенок. Оно родственно другому прилагательному – багряный, означает по сути то же цвет, но отличается тонким нюансом значения. Багряный – говорят о цвете ткани, с лёгкой руки Пушкина – о красках осени. Багровыми бывает цвет пожара и крови. «Его лицо побагровело» – говорят о человеке, лицо которого от гнева или ярости налилось кровью. Багровый – цвет крови.

Чаша Грааля наполнена кровью Христа.

«Не вижу признаков багровости», – размышляет капитан, так как вода в озере черна. Он недолго предаётся размышлениям и начинает сыпать в воду геркулес, чтобы приманить рыбу. Геркулес – дроблёный овёс, из которого варят кашу, но это и имя древнегреческого героя, воплощения мужественности.

И внезапно происходит чудо: неожиданно появившееся солнце пронизывает воду, озеро преображается, и обыденное, житейское сразу становится мелким, глупым перед спокойным и даже грозным молчанием озера.

Озеро, освещённое солнцем, открывает героям свою душу – Аниму, которую они стремятся познать:

«В тишине послышался плещущий шелест.

Я оглянулся и увидел, как из воды высунулся чёрно-зелёный конический бутон. Из бутона, как из приоткрытого рта, показался ослепительный язычок.

Бутон открывался на глазах, превращаясь в кувшинку-лилию с яркой солнечной сердцевиной. И тут же по всему озеру распластались кувшинки. Они таились под водой, ожидая солнца».

Прекрасная дева Бланшфлёр – белый цветок, душа Парсифаля. Белая лилия – символ чистоты, неподобный образ Христа. Прекрасные женщины Замка Грааля, выносящие в своих руках Чашу. Душа озера открылась перед держащими путь.

И воплощение хозяина Замка Короля-Рыбака – огромный окунь с золотым пером, попавшийся на крючок рассказчика.

Чаша Грааля давала собравшимся в Замке всё, о чём её ни просили. Наши герои хотели ухи – и закинули удочки. И получили даже больше, чем могли желать.

Герои наловили около двадцати окуней, но первый был самым крупным. За спиной капитана рассказчик опустил его в воду, и он, проплыв немного на боку, выпрямился и ушёл в глубину озера.

Первые читатели моего разбора указали, что рассказчик сравнивает мальчика Пашку с окуньком, Папашка воплощается в самого крупного окуня. Сын – Пашка показывает дорогу к отцу – Папашке.

Парсифаль должен был задать в Замке главный вопрос: кому служит Чаша Грааля. И промолчал, находясь под влиянием запрета матери.

Возможно, нашим путешественникам надо было не мечтать в необычайном месте о пище телесной – ухе, а поступать как-то иначе. Но кто, впервые оказавшись в Замке Грааля, ослеплённый его красотой и величием, сможет тем не менее забыть о земном?

Парсифаль должен покинуть замок.