Текст книги "Иван Ефремов. Издание 2-е, дополненное"

На Эвороне, реликтовом по происхождению озере, трудно было рассчитывать на золото. Наметив возможную трассу железной дороги, к 30 июля долиной реки Горин отряд вернулся на Амур.

За селением Среднетамбовское пойма Амура резко сужается, и справа, и слева к реке подступают высокие сопки. Амур почти перестаёт петлять, течение убыстряется. Плыли на улимагдах, подходя к берегам, изучая геологическое строение, собирая образцы и фотографируя обнажения. На широких ветровых просторах Амура нанайские улимагды оказались неожиданно устойчивыми.

За селом Киселёво (ныне Кисёлевка) горы вновь расступились, река распалась на многочисленные протоки, а пойма блестела старицами. Здесь в Амур слева впадает резвая Лимури. В горах по её течению известно несколько приисков.

Но прежде чем отправиться на исследование приисков, отряд Ефремова, спустившись ещё ниже по течению, сделал боковой маршрут на озеро Кизи, в село Мариинское, после чего достиг берега Японского моря, побывав в заливе Де-Кастри.

От озера Кизи отряд поднялся вверх по Амуру. И вот вьючный караван отправляется через сопки, уже тронутые осенней желтизной, по набитой тропе к реке Лимури. Копыта лошадей то чавкают по болотистой жиже, то звякают по камням, ремни и кольца вьюков на сёдлах равномерно поскрипывают.

В прозрачной воде дрожит отражение Мартемьяновой горы. Недалеко, на ровной площадке – деревянная изба, коновязь, сарай. Прииск Спорный. Ох, видать, не зря его так назвали… Развьючить лошадей – теперь им предстоит несколько дней отдыха. Молодым путешественникам – исследование окрестностей и гадание: мелькнут ли в лотке золотые крупинки. Иван рад возможности спокойно поработать в избе, привести в порядок записи в полевом дневнике, где на страницах – расплывчатые розоватые пятна от капель пота и прилипшей мошки.

Всё выше горы, всё гуще и глуше тайга, всё говорливее реки.

Резко испортилась погода. Сильнейший снегопад скрыл траву, которой питались лошади. Под полуметровым слоем снега трудно было различать, что перед тобой – топкая марь или каменистая осыпь. Мороз доходил до 12 градусов. Ефремов отправил топографа, коллектора и рабочих с лошадьми обратно на прииск, а затем в райцентр; сам с проводником двинулся дальше.

Через верховья левого истока Лимури путешественники перевалили через хребет в систему реки Боктор. Но от истока до устья – целая жизнь.

Ефремов вдвоём с проводником на оморочке начал было сплавляться по Боктору. Река то стремительно неслась узким коридором среди высоких, падающих в воду деревьев, образующих заломы[95]95
  Залом – завал на реке.


[Закрыть], то резко поворачивала, упираясь в скалу, вспениваясь бурунами. Оморочку так швыряло, что не раз приходилось срочно чинить тонкую берестяную посудину. Какой утлой казалась Ивану их лодочка по сравнению с мощью дикой воды!

Поднялись на гребень сопки – отсюда река была видна на несколько километров. Стало окончательно ясно, что река перегорожена десятками заломов. Погибла надежда проплыть триста километров до устья. Караван лошадей ушёл на прииск уже неделю назад, их не догнать. Продукты кончились. Как быть?

«И оба мы – гольд и я решаем. Ставим палатку, обносим её обрывками материи на веревке, чтобы защитить от росомах и медведей, складываем туда имущество (оставшееся снаряжение, большие образцы и фотоснимки на тяжелых стеклянных пластинках)… И мы идём без троп через множество перевалов, сквозь дождь и снег, без крошки пищи… Семь дней без еды, а амурская тайга не легка для пешего похода напрямик»[96]96
  Ефремов И. А. Предисловие к кн.: Осипов В. Тайна Сибирской платформы. М., 1958. С. 3–4.


[Закрыть].

Величаво молчала тайга, и на десятки километров вокруг не было ни единого жилья.

Семь суток без пищи шли по засыпанной снегом тайге Ефремов и Григорий Самар. Недаром в романе «Лезвие бритвы» герой вспоминает «время далеких походов маленьких геологических отрядов с небогатым снаряжением, когда все зависело от здоровья, умения, выдержки каждого из участников. Пути сквозь тайгу, по необъятным её марям, торфяным болотам, по бесчисленным сопкам, гольцам, каменным россыпям. Переходы вброд через кристально чистые и ледяно-холодные речки. Сплавы по бешено ревущим порогам на утлых лодках и ненадёжных карбазах. Походы сквозь дым таёжных пожаров, по костоломным гарям, высокому кочкарнику, по затопленным долинам в облаках гудящего гнуса».

Казалось, человеческих сил недостаточно, чтобы преодолеть огромные пространства труднопроходимых болот: «Самый сильный человек, самые привычные ноги смогут сделать за день по мягкому моховому покрову, хлюпающей грязи, цепляющейся траве и багульнику не более тридцати тысяч шагов. И если их нужно полмиллиона, чтобы выйти из этих болот, кричите, бейтесь в тоске, зовите кого хотите – ничто вам не поможет. Тридцать тысяч шагов, и из них ни одного неверного. Иначе, попав между кочками, корнями, в щели каменных глыб россыпей, треснет хрупкая кость. Тогда – гибель»[97]97
  Цитата из рассказа И. Ефремова «Алмазная труба».


[Закрыть].

Лёгкому гольду в мягких кожаных олочах, казалось, было легче, чем высокому и крупному геологу. На ходу, чтобы не сбиться с ритма, срывал он красные кислые ягоды и тонкие веточки с коричневой корой, жевал, подавал их Ивану. Терпкая и кисловатая кора лимонника бодрила, идти становилось легче. Однако к концу пути силы Ивана иссякли. Заслышав вдалеке лай собак Кондонского стойбища, он сел, прислонился к стволу, блаженно улыбнулся и забылся…

Маленький нанайский мальчик Ермиш смотрел из темноты на огромного бородатого русского, лежащего на канах[98]98
  Каны – у нанайцев низкие нары вдоль стен. Под ними обычно проходит дымоход, по которому идёт дым от очага.


[Закрыть]. Был русский худым и страшным, тяжело дышал во сне. В дом вошли мать и её родственница с пучками сухого тархуна в руках, они отослали Ермиша покормить собак. Когда дверь за мальчиком закрылась, в доме раздалось тихое пение. Ермиш чувствовал тонкий горьковатый аромат свежих стружек черёмухи, затем запахло дымом багульника…

Как мало, до удивления мало знаем мы природу Земли!.. До этого похода Иван считал себя едва ли не знатоком полевой работы. Он словно очнулся от какого-то странного морока, когда вдруг увидел себя в дикой тайге без привычных вещей, без пищи, вне всяких условностей внешнего мира. Когда кожей, мышцами, тайными, глубинными струнами ощутил себя сыном природы, которому дано одновременно и ничего – и всё. Всё, что сделало человека господином: сила мысли и духа, воля и стремление, напор и страсть.

Очистить разум от суеты, освободить сознание, впустить в себя весь мир – с будоражащим запахом болот, лёгкими шорохами леса, шумом ветра и рёвом воды, с ночами на прелой листве, с криками пролетающих птиц, с неслышными, но явственными шагами тигра по склону ближней сопки.

Как мало, до удивления мало знаем мы природу человека! Как резко включаются в нас первобытные инстинкты, казалось бы, навсегда заглушённые ритмом цивилизации, и ухо вдруг начинает ловить звуки, которые не слышало ранее, глаз – видеть то, что не замечал, и вскипает в теле могучая сила жизни, и толкает человека вперёд, в нехоженое, неизведанное.

Вот гольды – они ещё не отделили себя от природы резкой, узкой чертой города, энергия тайги и ветра свободно вливается в их жилы, позволяет им ощущать мир иначе – и, возможно, влиять на него? Какие вибрации пробудило древнее пение в его, Ивана, теле, в какую область проник запах багульника, что Иван вдруг почуял в себе силы новые, необыкновенные?

И что же теперь? Неужели для того, чтобы вновь слиться с природой, человеку необходимо погасить мощь интеллекта и вернуться в первобытное состояние? Нет, крупицы научных знаний, которыми обладает человечество, слишком дорого достались ему. Слишком большую цену заплатили мы за то, чтобы обрести способность мыслить. Выход один: гармонически развить в себе физические и умственные способности, так тонко настроить струны своего организма, чтобы он был способен на новом, более высоком уровне и чувствовать и воспринимать, мыслить и действовать.

…Урэктэ, мать Ермиша, и Наталья Самар выходили больного русского. Когда он улыбнулся мальчику, то показался ему совсем не страшным.

Однажды Наталья, отец и мать Ермиша надели нарядные халаты с широкой узорной оторочкой, а мальчику дали новое пальто с блестящими пуговицами и новую фуражку. Женщины встали по краям, а отец сел в середине, обняв сына. Серьёзно смотрели они, как русский геолог направляет на них коробку с круглым окошечком.

Так в отчёте экспедиции среди кадров с геологическими обнажениями и видами рек и сопок появилась фотография с подписью: «Гольды рода Самар в посёлке Кондон»[99]99
  На фотографии слева направо изображены: Самар Урэктэ Игиатиевна, Самар Олони (Владимир) Иннокентьевич, Самар Ермиш Владимирович и Самар Наталья Алексеевна. См.: Буря В.П. Таёжные тропы фантаста. Штрихи биографии учёного и писателя И. А. Ефремова / Дальневосточный Комсомольск (Комсомольск-на-Амуре). № 197 (от 11 октября), 1988. – С. 4. http://www.fandom.ru/about_fan/burya_4.htm


[Закрыть].

Много позже, в повести «На краю Ойкумены», появится сцена исцеления главного героя, грека Пандиона, оказавшегося в африканском племени в центре чёрного материка. Пандион пострадал в борьбе с огромным носорогом, потерял силы и радость жизни. Женщины племени вылечили его с помощью древнего магического ритуала. Возможно, эта сцена была написана именно под впечатлением исцеления самого Ивана в Кондоне.

Кирзовые сапоги геолога сносились, наступала зима, и нанайские женщины подарили Ефремову высокие олочи из белой оленьей кожи, с носами, вышитыми национальными узорами, и с широкой каймой наверху из красного китайского сукна с цветами[100]100
  Т.И. Ефремова, вдова писателя, передала олочи в «Музей истории БАМа» в Тынде, где они и хранятся в настоящее время.


[Закрыть].

На прощанье русский подозвал к себе Ермиша:

– На, держи на память!

Несколько листков из блокнота и карандаши показались мальчику настоящим богатством. Главным сокровищем стал толстый карандаш – двухцветный, с одной стороны которого был синий, с другой – красный грифели…

Как познать силу импульса, передаваемого от человека к человеку? Какие чудеса творит энергия знания и мысли? Ермиш Владимирович Самар стал замечательным нанайским писателем, автором повести «Из жизни Кесты Самара» и книги «Трудные тропы».

Осенью бригадира Никифора Дзяпи вызвали в село Вознесеновское, в райком ВКП(б), по делам колхоза. Там он неожиданно встретился с геологом, которому не повезло с плотом на Мони. Никифор не раз встречал геологов, но этого крепкого парня он запомнил хорошо. Узнал его и геолог, в знак благодарности снял с руки часы… Эти часы, уже старые, с испорченным механизмом, Никифор Дмитриевич хранил до конца своей жизни.

Через несколько месяцев, весной 1932 года, возле села Пермское причалили пароходы «Коминтерн» и «Колумб». Около тысячи молодых строителей высадились на берег. Светлым майским днём закончилась история Пермского – началась история Комсомольска-на-Амуре.

В 1984 году, спустя более полувека после экспедиции Ефремова, через станцию Кондон до Комсомольска-на-Амуре прошёл первый поезд легендарной Байкало-Амурской магистрали.

Но уже тогда, в начале тридцатых, стремление сшить стальными стежками Сибирь и Дальний Восток жила в умах и сердцах советских людей. Спустя несколько месяцев Ефремов уже готовился к новой экспедиции, составлял смету, а друзья подшучивали над ним: «Зачем тебе, Иван Антонович, вообще получать продукты и таскаться потом с ними, если ты прекрасно ходишь голодом, налегке?..»

Олёкмо-Тындинская экспедиция

Недалеко от устья реки Талумакит, на пологих мшистых склонах, поросших лиственницами, паслись пригнанные с верховьев Алдана олени. Два эвенка день за днём наблюдали, как по утрам всё крепче замерзает вода в лужицах между камнями. Талумакит стал совсем узким. Может, малая вода и задержала русских в пути? Спокойно и терпеливо ждут эвенки вестей.

К северу от станции Могоча, в верховьях Тунгира, терпеливо, но неспокойно ждал воды Иван Ефремов. Нанятые в Могоче рабочие помогли членам экспедиции построить карбаз. Чтобы прийти в начальную точку маршрута, необходимо было сплавиться по Тунгиру и Олёкме. Лето в Забайкалье выдалось сухим и жарким, и воды для сплава было недостаточно. Ждали дождей.

Это в Ленинграде и Москве имеет значение фраза «научный сотрудник 1-го разряда Академии наук СССР». А здесь, на камнях Тунгира, ты только один из небольшой группы людей, которым зачем-то нужно попасть в факторию Нюкжа, что находится на Олёкме, в двух километрах выше устья реки Нюкжа.

Ещё 14 июля 1932 года в Иркутске Восточно-Сибирский краевой исполнительный комитет выдал удостоверение: геолог Ефремов в качестве начальника отряда «по изысканиям железнодорожной линии Лена – Бодайбо – Тында… командируется для производства изысканий от р. Олёкмы и до пос. Тында. Предлагается всем советским организациям оказывать полное содействие в выполнении возложенного на начальника задания».

Прошло уже два с половиной месяца… Ожидание груза в Могоче, маленькой станции Транссибирской магистрали. По телеграфу удалось договориться с Нюкжинским оленеводческим колхозом о вьючных оленях, на которых экспедиция может отправиться в поход. Подъём с вьючным караваном лошадей на Становик – водораздел между реками, впадающими в Амур, и бассейном Олёкмы, далеко на севере сливающейся с Леной. Грань между Севером и Востоком оказалась неявной, словно бы стёртой – пологие склоны округлых массивных гольцов, вечная мерзлота, в верховьях рек – болота. Вспомнился другой хорошо знакомый Ивану водораздел между великими реками России – Северные Увалы. Там тоже переход между бассейном Волги и Северной Двины был неясным, плавным, но это не умаляло его роли на географической карте. Не всегда узловые, переходные моменты заявляют о себе острыми пиками.

Перевалив Становик, экспедиция оказалась в посёлке с говорящим названием Тупик. Построив карбаз, Иван отпустил рабочих с лошадьми в Могочу и стал ждать воды. Но природа – не советская организация, и оказать содействие в виде дождей она не пожелала.

Иван досконально изучил единственную печатную карту Олёкмо-Амурского водораздела. Она была составлена в 1915 году горным инженером Е.К. Миткевичем-Волочасским. Поразило его то, что инженер вынужден был производить съёмку местности с плывущего плота. Это заставляло думать, что при съёмке могли быть погрешности в определении расстояний. Так что начальник отряда даже не мог точно сказать, сколько километров предстоит пройти от устья Нюкжи до посёлка Тындинский (ныне город Тында), который находится на важной автомобильной трассе – Амуро-Якутской магистрали (АЯМ).

Наконец ровная свинцовая пелена затянула небо, заморосил дождь. Через несколько дней можно было начинать сплав…

«18 сентября я выступил с начального пункта маршрута – фактории Нюкжа на р. Олёкме, в 2 км выше устья р. Нюкжа. В составе партии были: старший коллектор, студент Харьковского Географического института Г. А. Прошкурат, проводник и трое рабочих», – писал Ефремов в «Геологическом очерке Олёкмо-Тындинского района»[101]101
  Здесь и далее цитаты приводятся по экземпляру, хранящемуся в Музее истории БАМа в Тынде.


[Закрыть]. Ниже он, отмечая энергию и настойчивость своих товарищей, называет три фамилии: рабочие А.И. Яковлев, М. С. Карякин и тунгус (эвенк) Н. С. Непсердинов.

Небывало поздний выход заставил «максимально ускорить продвижение в пути», сократив до минимума численный состав экспедиции.

От устья Нюкжи небольшой отряд, захватывая попеременно оба берега, поднялся вверх до устья правого притока – реки Талумакит. Огромное облегчение испытал Ефремов, когда нашёл оленей там, где они должны были его ждать. «Здесь был сформирован вьючный караван, с которым я отправился параллельно долине реки Нюкжи по гольцовым водоразделам её правых притоков к устью р. Чильчи. Старший коллектор Г.А. Прошкурат отправился на лодке (бечевой) по реке Нюкже также до устья Чильчи, откуда мы прошли совместно по правому берегу Нюкжи до устья р. Верхней Ларбы».

Таёжные исследователи ощутили истинную радость, когда два отряда одной экспедиции встретились после долгой разлуки, после дороги, для каждого наполненной опасностями и препятствиями. Торжественно прозвучали выстрелы, и вскоре два маленьких отряда сидели у костра. В котелке закипал чай, в который проводник щедро бросил несколько горстей шиповника. Густые заросли шиповника по склонам сопок и у рек были серьёзным препятствием для путешественников, о чём свидетельствовали ободранная одежда и вьюки, обвязанные измочаленными верёвками. Но крупные красные ягоды, тронутые морозом, казались ещё вкуснее, слаще, и дарили людям свою силу, накопленную за лето.

Путешественники делились наблюдениями и размышлениями. Несомненно, железнодорожная линия должна будет пройти вдоль берега Нюкжи. Однако серьёзную угрозу для трассы представляют «каменные реки» – подвижные россыпи, медленно сползающие по высоким крутым склонам в долины, прямо к воде. Для строителей борьба с ними будет делом весьма трудным.

Вместе со строителями на Нюкжу вновь придут золотоискатели. Исследователи не раз встречали остатки шурфовочных линий и заявочные столбы 1913 года Верхне-Амурской золотопромышленной компании. Знаки золота встречаются здесь буквально на каждом шагу, прямо на поверхности кос и отмелей. Только добывать его будет ох как нелегко…

Когда ударили морозы и реки стали замерзать, старший коллектор даже обрадовался: теперь не надо продираться по берегу, густо заросшему деревьями, будучи ежеминутно готовым свалиться в воду, и тащить бечевой вверх по течению нагруженную снаряжением лодку, обдирая об камни её днище. И вообще – идти вместе с Иваном намного легче. Неразрешимые, казалось бы, вопросы становятся простыми и понятными.

Сначала под снегом скрылись кустики багульника с побуревшими вытянутыми листиками, затем – пушистые ветки кедрового стланика. Над метровым слоем снега алели ягоды шиповника. Передвижение по марям стало особенно опасным: снег покрывал местность ровным слоем, и невозможно было угадать, куда попадёт нога – на кочку или в яму. Идти же по льду было нельзя: быстрая горная река промерзала неравномерно, на быстринах долго оставались открытые участки.

Вьючный караван делал в среднем по 25 километров в день. На себе геологи несут снаряжение, которое постоянно должно быть под рукой: анероид, съёмочная планшетка, фотоаппарат, винтовка. Каждое утро надо было собрать вещи, связать в тюки, навьючить их на оленей. Каждый вечер – развязать (а верёвки на морозе замерзали, не хотели развязываться), разложить, поставить палатки.

Необходимо вести постоянные наблюдения и измерения, добывать образцы пород, брать пробы на золото, при этом мысленно прокладывая по долине Нюкжи железнодорожные пути.

В рассказе «Алмазная труба» автор говорит: «Движение вьючного каравана сквозь тайгу, поход через неисследованные области, «белые пятна» географических карт… Казалось бы, что может быть романтичнее покорения неизведанных пространств! На самом же деле только тщательная организация и твёрдая дисциплина могут обеспечить успех подобного предприятия. А это значит, что обычно не случается ничего непредвиденного: день за днём тянется размеренная, однообразная тяжёлая работа, рассчитанная далеко вперёд по часам. Один день отличается от другого чаще всего числом преодолённых препятствий и количеством пройденных километров. В тяжёлом походе душа спит, впечатления новых мест скользят мимо, едва задевая чувства, и механически отмечаются памятью. Потом, в более лёгкие дни или после вечернего отдыха, а ещё вернее – после окончания похода, в памяти возникает вереница воспринятых впечатлений. Пережитая близость с природой, обогащая исследователя, заставляет его быстро забыть все невзгоды и снова манит, зовёт к себе».

Дойдя до устья Верхней Ларбы, партия вновь разделилась на два отряда, чтобы охватить съёмкой большую часть местности.

Два рабочих под началом Прошкурата, сделав несколько боковых маршрутов на гольцовую группу Янкан, поднялись долиной Уркумы в её вершину, к гольцовому массиву Амнуннакта – самой высокой точке местности. Уркума бежит на северо-восток, а на запад с гольца стекает Геткан. А дальше – вниз по Геткану, не заблудишься.

Отряд Ефремова прошёл по долине Верхней Ларбы до устья реки Амнуначи (на современных картах Амунакит), поднялся в её верховья.

В ясный морозный день далеко видно со склонов гольца. Русла рек то глубоко врезаются в склоны, то закладывают крутые петли по долинам. Печать безмолвия лежит на тайге. Белое безмолвие… Студенты в Ленинграде увлекались книгами Джека Лондона, с удовольствием читал их и Иван. Что вело на Аляску предприимчивых американцев? Золото, которое люди жаждали добыть для собственного обогащения, ради которого не считались ни с чем: ни с понятием чести, ни с человеческой жизнью.

Здесь, на водоразделе Олёкмы и Амура, тоже скрыто золото – и не только оно. Но не ради личного обогащения, а ради создания нового облика страны придут сюда люди. Протянется через горы и мари железнодорожная магистраль, «могущество труда рассечёт непроходимые пространства дорогами, расчистит леса, высушит болота. Шум машин и яркий электрический свет нарушат тёмное молчание тайги»[102]102
  Цитата из рассказа И. А. Ефремова «Алмазная труба».


[Закрыть].

Оставив округлые вершины Амнуннакты на юге, долиной ключа Тапаски отряд спустился к Геткану. Чуть ниже устья Геткана на речке Тынде – посёлок.

Мороз достиг двадцати восьми градусов в тот день, когда отряд Ефремова заметил следы оленей Прошкурата. Чувствуя близкое окончание пути, молчаливый проводник стал словоохотливее. Согревшись у костра, не спеша прихлёбывая чай, он говорил:

– Тында – «место, где распрягают оленей». Где распрягают оленей? В конце пути – дома. Тында – значит дом. Оленей распрягают, оннако, где еды много, где людям жить удобно. Плохой место оленей не распрягают.

Иван, едва улыбаясь, глядел на языки пламени, а в уме сами собой складывались строки будущего отчёта: «По всем маршрутам выполнена глазомерная компасная съёмка масштаба 1:500 000 с определением относительных высот барометром. Хорошее покрытие района обнажениями, большое количество точек и достаточное уравновешение съёмки между опорными пунктами позволяют в порядке перевыполнения плана работ дать геологическую и геоморфологическую карты всего района в масштабе 1:500 000 вместо миллионного»[103]103
  Ефремов И. А. Лена-Алданская геологическая экспедиция Академии наук СССР. Предварительный (полевой) отчёт Олёкмо-Тындинской партии. В кн.: Ефремов И.А. Собрание сочинений в 8 т. Т. 7. М., 2009. С. 276.


[Закрыть].

Вечером 6 ноября в долине засветились огоньки посёлка – бревенчатые дома, где жили старатели, и несколько двухэтажных бараков, куда поселили раскулаченных из других областей страны. В одном из домов с нетерпением ждали маленький отряд три товарища.

7 ноября, в день пятнадцатилетия Октябрьской революции, Иван отправил в Ленинград телеграмму о том, что экспедиция, пройдя 600 километров, вернулась из маршрута.

Через несколько дней, сдав колхозных оленей, погрузив снаряжение и добытые коллекции, Ефремов со старшим коллектором и рабочими поехал по Амуро-Якутской автомагистрали до станции Большой Невер. Путешествовали с неожиданным комфортом – в полугусеничном автобусе, салон которого был похож на старинный дилижанс. На борту красовалась надпись: «Почтовый». Водитель чрезвычайно гордился своим диковинным транспортом: мол, таких тарантасов всего полдюжины на страну[104]104
  На трассе Большой Невер – Тында ходил шведский полугусеничный автобус со съёмными гусеницами Scania-Vabis 3241. В 1926 году СССР закупил для Сибири шесть таких автобусов.


[Закрыть].

Далее – путь, уже ставший привычным: по Транссибирской магистрали – домой, в Ленинград. Чтобы ещё раз, всего через полтора года, вернуться в эти места и пройти свой самый знаменитый маршрут – Верхне-Чарский.