Текст книги "Иван Ефремов. Издание 2-е, дополненное"

Станция «Иван Ефремов»

Великая Отечественная война помешала строительству железнодорожной магистрали в Забайкалье и Приамурье. В 1942 году уже уложенные звенья пути и фермы мостов были сняты и отправлены на запад для строительства Волжской рокады. Только в 1974 году возобновилось строительство Байкало-Амурской магистрали.

В 1978 году в честь семидесятилетия Ефремова во многих городах проводились встречи и литературные вечера, посвящённые его памяти. Тогда же возникла идея увековечить его имя в районе трассы БАМа, где он когда-то проводил исследования.

21 сентября 1978 года Постоянная Междуведомственная комиссия по географическим названиям вынесла такое решение:

«Согласиться с предложением Тындинского райисполкома Амурской области, Амурского облисполкома, Дирекции строительства Байкало-Амурской железнодорожной магистрали и Государственного проектно-изыскательного института “Ленгипротранс”, поддержанным Госпланом РСФСР, о переименовании на участке Чара – Тында станции с проектным названием “Усть-Нюкжа” в станцию “Иван Ефремов” (в память об Иване Антоновиче Ефремове, учёном-палеонтологе и писателе-фантасте).

Председатель А.С. Земцев.

Секретарь Т.В. Савина»[122]122
  Выписка из протокола № 24 заседания Постоянной Междуведомственной комиссии про географическим названиям от 21 сентября 1978 г. Машинопись. Хранится в Музее истории БАМа в Тынде.


[Закрыть].

В центре Усть-Нюкжи хотели установить памятник Ефремову.

Теперь требовалось дождаться одобрения свыше. В поддержке никто не сомневался – ведь Ефремов на протяжении четверти века был лучшим советским фантастом.

1 ноября 1979 года комсомольцы строительно-монтажного поезда – 594-го треста «Тындатрансстрой» – постановили:

«Мы, члены бригады монтажников, строящих станцию “Усть-Нюкжа”, которая будет называться “Иван Ефремов”, принимаем почётным членом бригады первооткрывателя трассы БАМ, писателя-фантаста Ивана Антоновича Ефремова».

Под протоколом – 13 подписей. Такие решения не принимаются по указке сверху, они идут от сердца, поэтому так важно перечислить эти подписи: бригадир Н. Матвеев, комсорг Л. Анганзоров, члены бригады: В. Ахмедов, С. Шестаков, И. Радул, Э. Эралиев, В. Зеликович, А. Щукин, Б. Соколовский, Б. Алдохин; начальник СМП–594 В.Б. Осенчук, секретарь партбюро С. З. Цуркан, секретарь комитета комсомола Т. А. Кореннова.

Однако сверху одобрения почему-то не было.

В 1980 году в «Советской России» – одной из крупнейших газет страны – выступили академики АН СССР Владимир Васильевич Меннер и Александр Леонидович Яншин. Они писали:

«Предложение о присвоении имени Ефремова одной из станций на БАМе впервые высказал главный инженер головного проектного института “Мосгипротранс” Михаил Леонидович Рекс. Комсомольцы-строители с энтузиазмом восприняли это предложение. ‹…› В прошлом году научный совет по проблемам БАМа при АН СССР (в который входят 44 известных учёных страны) также единодушно присоединился к этому ходатайству. А в начале 1980 года эту же просьбу поддержали челябинцы, которые шефствуют над строительством Усть-Нюкжи. Таким образом, к настоящему времени уже 12 организаций одобряют и поддерживают инициативу комсомольцев, но решение этого вопроса почему-то затягивается. Уверены, что отклики читателей после этого письма помогут завершить благородное начинание молодых строителей магистрали»[123]123
  Меннер В., Яншин А. Фантаст прокладывал тропу // Советская Россия, 29 октября 1980 г., № 298. Печатается по экземпляру, хранящемуся в Музее истории БАМа в Тынде.


[Закрыть].

Спустя два года читинские геологи А. Трубачёв и А. Котельников опубликовали большую статью, в заключении которой – такие слова:

«Многие герои И. А. Ефремова – сильные и смелые люди. Их прототипом, видимо, надо считать самого писателя, который обладал огромным мужеством. Будучи руководителем экспедиции в пустыне Гоби, он на ногах перенёс инфаркт миокарда. Если именем этого замечательного человека будет назван посёлок или станция на нашем участке БАМа, то этим мы выразим самое глубокое уважение человеку, который так много сделал для того, чтобы наш мир стал ещё лучше»[124]124
  Трубачёв А., Котельников А. Указ. соч.


[Закрыть].

Видимо, дело хотели спустить на тормозах. У власть предержащих, тех, кто отдавал команду об обыске в квартире Ивана Антоновича и запрещал его роман «Час Быка», было упорное желание замолчать тему. Сначала смерть Брежнева и смена генсеков, а затем и вихри перестройки заставили забыть об этой идее.

Сегодня на Байкало-Амурской магистрали нет станции «Иван Ефремов», нет даже станции Усть-Нюкжа. Само село находится на левом берегу Нюкжи, а станцию с проектным названием Усть-Нюкжа с 1977 года строили на правом. Однако в 1979 году её почему-то переименовали в Юктали: слово «юктэ» в переводе с эвенкийского обозначает «ручей, источник».

Однако сам Ефремов, его жизнь и творчество, для тысяч людей остаются источником вдохновения. И, возможно, когда-нибудь на новой трассе – межпланетной или межзвёздной – в честь человека, впервые описавшего «Эру Великого Кольца», будет смонтирована станция «Иван Ефремов».

Кандидат биологических наук

Река, берущая начало высоко в горах, может течь единым потоком, может разбиваться на множество рукавов, уходить под камни, образовывать озёра, но при этом она неудержимо стремится выполнить своё предназначение – собрав свои воды, достичь долины, чтобы по ней вольготно и свободно направляться к морю.

Жизнь Ивана Антоновича после возвращения из Забайкалья была чрезвычайно насыщена самыми разнородными событиями. Кропотливая сосредоточенная работа – написание отчёта по Верхне-Чарской экспедиции. До начала нового полевого сезона оставалось всего полтора месяца. Этого времени было совершенно недостаточно для всестороннего отчёта: надо было дождаться лабораторных материалов.

Выезд же в поле отложить было нельзя: раскопки 1934 года в Каменном овраге дали такие удачные результаты, что нужно было досконально узнать, что скрывает этот костеносный пласт.

Июнь начался, как обычно, с экспедиции. С 21 июня по 15 июля Иван Антонович провёл в знакомом Ишееве – официально: принял участие в «Волжско-Каспийской экспедиции Палеозоологического музея в Апастовский р-н Татреспублики».

Опираясь на данные прошлого года, Ефремов заложил площадки раскопок более удачно, там, где пески были наиболее богаты костями.

Пришлось снимать более мощный слой кровли, однако овчинка выделки стоила: были добыты скелет крупного хищного диноцефала, сходного с добытым в 1934 году, однако гораздо более крупной величины, череп и часть скелета in situ огромного улемазавра, части черепов лабиринтодонтов и множество отдельных костей различных родов рептилий.

Стояло вёдро. Работали в одних трусах, и бронзовый от загара Иван мог бы служить отличной моделью для ваятеля.

Николай Николаевич Косниковский, препаратор Геологического музея, вспоминал: «Вечерами собирались вокруг обязательного костра. Пекли картошку, жарили яичницу (Иван Антонович предпочитал ей гоголь-моголь из одних желтков). Высокие яркие звёзды на чёрном небе и взлетающие высоко искры, тишина и ощущение полной оторванности от остального мира – всё это располагало к беседе, иногда к тихому пению. Иван Антонович не говорил много, но никогда не выглядел безучастным. Меткими замечаниями он как бы поддавал жару в общий разговор и смеялся со всеми характерным отрывистым смехом»[125]125
  Косниковский Н. Палеонтологический старт // Сверхновая, № 41–42, 2008. С. 119.


[Закрыть].

Природа и размеренная физическая работа помогли снять психологическое напряжение последних месяцев.

Нестор Иванович Новожилов, под влиянием рассказов Ефремова полюбивший палеонтологию, летом 1935 года отправился в Архангельскую область, на Мезень. Там геолог Я. Д. Зеккель обнаружил кости в пермских отложениях. Новая фауна тетрапод, добытая на Мезени, оказалась принципиально новой: её отличали уникальные условия захоронения и географическая специфика. Это заставило Ивана Антоновича некоторое время даже посомневаться: а пермь ли это?

«Удивительна эта фауна и в зоогеографическом отношении: одни формы связывают ее с пермскими фаунами Северной Америки, другие – с раннепермской фауной Западной Европы, третьи – с позднепермскими (раннетатарскими) фаунами Восточной Европы, содержащими гондванские элементы»[126]126
  Раутиан А.С. Ефремов Иван Антонович. http://iae.newmail.ru/about/Rautian.htm


[Закрыть].

К середине 1935 года Иван Антонович был автором семнадцати палеонтологических и геологических трудов и производственных геологических отчётов. В августе по совокупности работ, без защиты, ему была присвоена учёная степень кандидата биологических наук.

Удивительно было то, что двадцатисемилетний кандидат не имел диплома об окончании высшего учебного заведения!

В этом же году кандидатом биологических наук – также по совокупности работ – стала и Елена Дометьевна Конжукова. К тому времени они с Ефремовым уже жили вместе – первый брак Ивана Антоновича распался.

Вскоре, после двух с половиной лет учёбы экстерном в Горном институте, Ефремову было присвоено звание горного инженера. Однако диплом он получил лишь в 1937 году.

В 1987 году в доме номер 45 по набережной лейтенанта Шмидта, в величественном вестибюле была установлена мемориальная доска. Надпись, выбитая в граните, гласит: «В Горном институте учился и окончил в 1937 году Иван Антонович Ефремов, профессор, лауреат Государственной премии СССР, известный геолог, палеонтолог и писатель-фантаст».

Новый материал требует основательного осмысления. Этому помогает книга Карла Альфреда Циттеля «Основы палеонтологии», которая в 1935 году готовилась к изданию на русском языке. Анатолий Николаевич Рябинин, профессор Ленинградского Горного института, под чьим руководством велась работа, поручил Ефремову подготовить к публикации раздел «Позвоночные. Класс амфибий». Иван Антонович дополнил раздел новой информацией[127]127
  Работа над книгой была закончена, однако война помешала осуществить издание.


[Закрыть].

Опыт геолога настойчиво говорил Ефремову о необходимости шире применять палеонтологические знания в прикладных областях: «Постепенно в его научном творчестве центр тяжести смещается от описания остатков позвоночных к их практическому использованию как «руководящих ископаемых» для стратификации отложений. Тем самым учёный закладывает основы стратиграфических схем для расчленения континентальных пермских и триасовых отложений СССР. И здесь И. А. Ефремов оказывается в центре разработки важнейших практических задач: его схемы расчленения континентальных отложений по смене фаун позвоночных повсеместно применяются геологами при геологических съемках для поисков нефти в районах Второго Баку»[128]128
  Чудинов П.К. К портрету современника. http://www.noogen.su/iefremov/Academy/pred.htm


[Закрыть].

В 1935 году Иван Антонович подошёл к основам тафономии[129]129
  Основные положения будущей тафономии содержатся в статьях «Два поля смерти минувших геологических эпох» («Природа», 1933, N 7, с. 61–63), «Выпадение переходных форм в условиях захоронения древних четвероногих» (Труды ПИН. 1935. Т. 4, с. 281–288), «Закономерности захоронения в палеозоологии древнейших Tetrapoda» («Природа». 1936. № 4, с. 108–111).


[Закрыть].

Пётр Константинович Чудинов так пишет об этом в своей книге: Ефремов «сформулировал главные положения, вытекающие из условий захоронения наземных позвоночных: 1) со времени существования огромных материков палеозоя (арены жизни наземных позвоночных) до современности сохранилась лишь незначительная часть континентальных пресноводных отложений; 2) остатки позвоночных рассеивались по субаэральной поверхности древних материков; 3) значительная часть площади древних материков недоступна исследованию, поскольку закрыта более поздними геологическими напластованиями или скрыта под водами моря. Кроме того, значительная часть осадочных толщ уничтожена длительным размывом в течение мезозоя и кайнозоя; 4) из всей массы древних наземных животных в условия, благоприятные для захоронения, попадает лишь небольшая часть их остатков. Сохраняются преимущественно остатки животных, обитавших вблизи водных бассейнов. Обитатели равнинных и степных пространств сохраняются реже. И, наконец, исключительно редки остатки животных горных областей, где преобладали процессы денудации, измельчение и снос продуктов разрушения литосферы.

Отсюда следовало, что остатки древних позвоночных могут сохраняться до современности лишь в определенных условиях: 1) количественного расцвета форм и наличия большого числа особей; 2) массовой гибели количественно богатой фауны при усилении неблагоприятных условий или миграциях; 3) наличия в данном пункте поверхности материка условий, способствующих концентрации скелетных остатков (дельты рек, заводи, многочисленные временные потоки, снос в озёрные бассейны и т. п.) и достаточной скорости процесса захоронения во избежание разрушения остатков; 4) нормального хода процессов литификации или окаменения, обеспечивающих полную минерализацию остатков; 5) сохранения костеносных толщ в литосфере и их последующего выведения на дневную поверхность.

Следовательно, необходимо совпадение многих обязательных условий, чтобы остатки животных попали в руки исследователя. Поэтому понятно, почему в пермских фаунах позвоночных обычно сохраняются водные и полуводные формы. Они достигли количественного расцвета, как формы специализированные, т. е. хорошо приспособленные к определенным условиям существования. При резком изменении условий в силу своей глубокой специализации, они становятся боковыми, вымирающими ответвлениями в длительном развитии той или иной группы наземных позвоночных. Поэтому И. А. Ефремов придавал особенно важное значение так называемым переходным формам, не достигавшим количественного расцвета и существовавшим в течение короткого отрезка геологического времени. Эти формы, малочисленные в общих комплексах наземной фауны, были обычно обитателями более высоких участков суши. Вместе с тем именно эти переходные формы представляют исключительный интерес для палеонтолога: они являются связующими звеньями при установлении родственных, филогенетических отношений в различных эволюционных рядах.

Таким образом, отсутствие или малочисленность в геологической летописи переходных и редких форм объяснялась закономерностями сохранения остатков. Обнаружение этих редких форм во многом определяется тщательностью исследований континентальных толщ, образовавшихся в благоприятных для сохранения остатков условиях»[130]130
  Чудинов П.К. Иван Антонович Ефремов. М., 1987. С. 101–103.


[Закрыть].

Завершив дела в Ленинграде, собрался в Москву и Ефремов. Но не один. Сдав свои комнаты, он и Елена Дометьевна Конжукова – как муж и жена – получили квартиру в Большом Спасоглинищевском переулке, возле Китай-города, в сердце Москвы.

Можно ли схватить стрелу в полёте так, чтобы она продолжала лететь?

Необходимо развивать свои душу и мысль, чтобы следовать за жизнью великого человека.

Глава пятая. Москва (1935–1941)

Сумбурна жизнь, но всё же она полна ощутимого смысла. Вся она, с её любовью, голодом, смехом, сражениями, – как непрерывные и внятные толчки к созданию самого себя.

К.Г. Паустовский. Романтики

Большой Спасоглинищевский

Прямые, как стрела, проспекты Ленинграда остались словно в прошлой жизни.

Маросейка, Лубянка, Солянка окружают Ивановскую горку – один из семи холмов старой Москвы. Среди разномастных домиков и особняков, взбирающихся по склонам горки вдоль извилистых переулков, стоит пятиэтажное здание, построенное в двадцатых годах XX века. Видимо, в нём планировалось разместить какое-то учреждение[131]131
  А.И. Ефремов вспоминал, что в подвалах их дома было сложено множество чертёжных досок. По-видимому, учреждение, располагавшееся здесь, занималось инженерными проектами.


[Закрыть]. Высокие, почти четыре метра, потолки, огромные залы. Фасад здания выходил на Большой Спасоглинищевский переулок.

В начале тридцатых годов почти все дома, находящиеся между Лубянкой и этим переулком, перешли в ведение центрального комитета партии. Когда в Москву начали переводить институты Академии Наук СССР, требовалось срочно расселить людей. Дом № 8 по Большому Спасоглинищевскому решено было отдать под квартиры научных работников. Огромные помещения наскоро разделили тонкими перегородками. Получились квартиры с необычайно высокими потолками и окнами. Сюда и поселили несколько семей сотрудников ПИНа. Квартира из двух просторных комнат на пятом этаже, в торцовой части здания, досталась Ивану Антоновичу Ефремову и его жене Елене Дометьевне Конжуковой. На левой створке высокой двери прикрепили дощечку, на которой значилось: «И. А. Ефремов».

Немало времени потребовалось, чтобы обжить новое место. К обустройству быта необходимо было отнестись серьёзно: Елена Дометьевна, любимый Ежонок, ждала ребёнка.

Иван Антонович, шутя называя жену Ежом за колючий характер, уважал её смелый, резкий ум, обширные знания. Она владела несколькими иностранными языками, увлекалась археологией, культурой Востока, любила стихи поэтов Серебряного века, была страстной театралкой, умела слушать музыку.

Если купеческое происхождение подводило даже Ефремова, то о своём происхождении Елена Дометьевна предпочитала умалчивать. Она родилась в 1902 году в Павлограде[132]132
  Ныне райцентр Днепропетровской области Украины.


[Закрыть], в семье, корни которой восходили к польским панам и греческим монахам. Отец её рано ушёл из жизни – ему было всего 49 лет. В феврале 1911 года весь Павлоград оплакивал кончину Дементия[133]133
  По неизвестным причинам отчество Елены записано как «Дометьевна», а не «Дементьевна».


[Закрыть] Пантелеевича Конжукова, купца, мецената, церковного старосты и благотворителя.

Конжуков окончил коммерческое училище и получил в наследство от отца чуть больше трёхсот пятидесяти рублей. Приняв участие в постройке Владикавказской железной дороги, он значительно увеличил своё состояние, а вскоре, поселившись в Павлограде, купил каменноугольные копи. На доходы он начал строить в городе первое шоссе, затем «абиссинский колодец» – скважину для снабжения населения хорошей водой. Он завершил строительство церкви, начатое его дядей Яковом Фёдоровичем Голубицким, построил церковноприходскую школу, на свои средства содержал хор, много лет был попечителем Александровского высшего училища. В 1898 году, 16 октября, протоиерей Иоанн Кронштадтский во время приезда в Павлоград лично крестил новорожденную дочь Дементия Пантелеевича Надежду, старшую сестру Елены.

…Посвящая учебный год занятиям, Елена ждала лета. Летом снимали дом в Крыму, куда перебиралась вся большая семья, приезжали в гости двоюродные братья и сёстры, друзья и подруги. В саду слышался весёлый смех, обитатели дома устраивали игры и розыгрыши. По ночам любили изображать привидения. Однажды девушки нарядились привидениями, брат стрелял в них холостыми выстрелами, девушки же кидали в него патроны, будто бы пули отскакивают от них. Переполошили всю округу.

Часто выезжали в город – на концерты, в театр, в оперу. Любовь к музыке Елена Дометьевна унаследовала от отца.

Образованная девушка с приданым, вероятно, стала бы женой состоятельного промышленника, очаровательной хозяйкой дома.

Елена Дометьевна помнила тот день, когда она, восьмилетняя девочка, смотрела в окно на огромную, залившую все улицы пятнадцатитысячную толпу, сопровождавшую гроб с телом отца. Впереди шло духовенство и оркестр местного полка. Таких похорон в городе не было со дня его основания.

Старшая сестра недавно вышла замуж и уехала в Италию, и маленькая Елена и другие сестры остались с матерью.

Революция и Гражданская война окончательно разрушили спокойный ход жизни, заставили выбирать иную дорогу. После окончания войны, когда Иван из Херсона направился на север, Елена поступила в Крымский университет в Симферополе, откуда только что уехал в Петроград профессор П. П. Сушкин. Окончив в 1926 году естественный разряд физико-математического факультета, она стала зоологом и занялась изучением современных брахиопод, морских донных животных в двустворчатых раковинах, затем заинтересовалась брахиоподами карбона.

Ленинград, Палеозоологический институт Академии Наук. Невысокая стройная красавица с ясными внимательными глазами, тонким носом и чувственными губами, с тёмными пышными волосами, зачёсанными на косой пробор, сразу привлекла внимание вернувшегося из экспедиции Ивана Антоновича. Она с интересом слушала рассказы молодого голубоглазого и широкоплечего палеонтолога, вставляла дельные замечания. В её поведении не было легкомысленного кокетства, за внешностью нежной, хрупкой девочки скрывалась страстная, сильная натура.

Как особую драгоценность, Елена хранила «Романтические цветы» – третье издание стихов Николая Гумилёва, выпущенное в Петрограде в 1918 году. Цветы гумилёвской поэзии были не блёклыми и слезливо-сентиментальными, но яркими, отважными, устремлёнными к подвигу:

 
Как конквистадор в панцире железном,
Я вышел в путь и весело иду,
То отдыхая в радостном саду,
То наклоняясь к пропастям и безднам.
 
 
Порою в небе смутном и беззвездном
Растёт туман… но я смеюсь и жду,
Я верю, как всегда, в мою звезду,
Я, конквистадор в панцире железном.
 

Елену захватила героика первых советских экспедиций. В 1926 году она сумела попасть на «Персей», первое в СССР научно-исследовательское судно, в качестве лаборантки. В этом году «Персей» проводил океанографические работы в Белом море и Чешской губе. Под звёздно-синим флагом Елена встретила мужественных, сильных и надёжных мужчин, женщин, ставших достойными подругами и соратницами своих избранников. В кают-компании «Персея» она познакомилась с геологом Сергеем Владимировичем Обручевым, автором гимна корабля, перекликавшегося с гумилёвскими строками:

 
На звёздном поле воин юный
С медузой страшною в руках.
С ним вместе нас ведёт фортуна
И чужд опасности нам страх.
 

Сергей Владимирович был сыном знаменитого исследователя Владимира Афанасьевич Обручева. Его брат Дмитрий Владимирович, палеонтолог, работал под руководством А. А. Борисяка. Возможно, благодаря этим знакомствам Елена пришла в палеонтологию. К моменту знакомства с Ефремовым она была участницей нескольких экспедиций, в том числе на Алтай.

Иван, желая стать достойным любви этой молодой женщины, готов был посвящать ей свои научные подвиги. У Елены не на шутку разболелось сердце, когда в 1934 году он пропал в заснеженных горах Чарской котловины, до Нового года не подавал вестей.

Теперь они живут вместе – уже в Москве. И ждут ребёнка.

Елена Дометьевна – рост метр шестьдесят, чёлочка на прямой ряд, косынка «татарочкой» повязана, сумка через плечо, папироска в руке – мечтала не бросать научную работу, не становиться домохозяйкой. Заботы по хозяйству, стирка, уборка, хождение по магазинам, приготовление пищи занимали так много времени. Елена Дометьевна считала, что вести дом – не есть главная женская доблесть.

Пришлось взять домработницу. В семьях многих учёных в то время это было обычным делом. Девушки, приехавшие в город из голодающих деревень, часто нанимались в частные дома ради жилья и питания[134]134
  А.И. Ефремов рассказывал, что первое его младенческое воспоминание – две молодые женщины, одна из них в русском деревенском сарафане. Они держат его на руках, и от них вкусно пахнет манной кашей.


[Закрыть].

Домработница тогда не была признаком роскошной жизни, особенно если учесть, что жалование научных сотрудников отнюдь не было высоким. Иван Антонович говорил, что его зарплата меньше, чем у шофёра Борисяка.