Текст книги "Несемейное счастье"

Глава 12

Лола проснулась уставшей, будто и не спала вовсе. Пино позвонил только утром, поздравил с удачным началом «Дела в Черенове», сказал, что очень соскучился, и обещал приехать уже на днях.

Это известие сразу взбодрило Лолу, и, выпив кофе, она уехала на телевидение совсем с другим настроением.

Носясь по студии между высоким начальством и режиссером, которые весь день не оставляли ее в покое и не давали ни на минуту заняться намеченной работой, она молила бога, чтобы в Черенове не произошло ничего такого, что потребовало бы ее срочного присутствия.

А когда пришла информация, что первые результаты вскрытия тела Меланьи будут готовы только завтра, Лола совсем успокоилась и даже решила, что сегодня вечером может пойти развеяться с друзьями, а уже завтра поутру рвануть на подмогу к Дане.

Приехав домой, Лола быстро просмотрела все, что появилось по делу в Черенове, но никаких новостей не обнаружила и, включив телевизор так, чтобы его было слышно во всех комнатах, стала не спеша готовиться к выходу. Выбрав платье, уселась перед зеркалом и легкими мазками начала накладывать тон оттенка «средиземноморского загара», как было написано на блестящем тюбике, – это всегда вызывало у Лолы улыбку и воспоминания о лете. Сегодня ей как никогда хотелось выглядеть эффектно, и, возможно, поэтому подведенные глаза с растушеванными вокруг серебристыми тенями, переходящими в черные, получились уж слишком вызывающими.

«Но это же для поздней вечеринки с друзьями», – она будто оправдывалась перед собой, что было совсем ей не свойственно. Из зеркала на нее смотрело яркое, чувственное лицо уверенной в себе волевой женщины. Светлые пряди длинных прямых волос, выстриженные неровным каскадом, обрамляли загорелое лицо с тонким прямым носом и огромными серыми глазами, а зеленоватые лучики, мраморными разводами расходившиеся от зрачка, придавали им хищную загадочность. Она уже решила смягчить «раскрас», немного сгладив серебристо-черные цвета, как вдруг зазвонил телефон.

– Есть новости по «грибнику»! – В тоне Даны чувствовались ликующие нотки.

– По «грибнику»?! Давай выкладывай! – Лола тут же забыла про намеченную вечеринку.

– Звонок поступил из соседней деревни, с уличного автомата, стоящего рядом с гостиницей, а точнее, прямо приставленного к глухой стене гостиничного бара так, что слева от него лес, справа чуть-чуть видна ресторанная парковка, а сзади, сама понимаешь, стена. Я прямо здесь и нахожусь, чтобы лучше понять, что к чему. Подойти сюда незамеченным – как нечего делать.

– Но это было известно, как и то, что звонившего никто не видел, – разочарованно напомнила Лола.

– А мы с тобой еще обсуждали, как это возможно, что телефонная будка рядом с гостиницей «Солнце», где на первом этаже бар и ресторан, но никто этого «грибника» не видел. Ты помнишь, мы даже наметили поискать свидетелей? – не обратив внимания на замечание Лолы, продолжала Дана.

– Да, конечно, у меня и в блокноте записано вторым пунктом.

– Так вот, пункт этот можешь вычеркнуть. Я здесь около автомата кружила, когда еще ресторан был полон, но никто меня не видел – так удачно он стоит. – Дана заметно волновалась. – Много ты знаешь телефонных будок в Риме?

Лола задумалась:

– Если честно, ни одной.

– Вот видишь! В полиции проверили, и это единственный автомат на всю Черенову и прилегающие три деревни. То есть…

– То есть звонивший должен был знать о его существовании! – закончила Лола.

– Вот именно! И не только знать, но и пользоваться, иначе не поймешь, что он в рабочем состоянии!

– Это не факт.

– Конечно, не факт, а предположение. Я переговорила с барменом гостиницы, так вот, он у себя продает телефонные карточки и знает, что автомат работает. Но у него алиби, можно сказать, железное.

– Это что за карточка такая? – перебила ее Лола.

– Ну ты же русская, что, никогда для России телефонные карточки не использовала?

– Да, да, точно, раньше звонили с мамой.

– Покупают их, как правило, иностранцы, чтобы дешевле звонить домой на родину. А так как в гостинице, да и в самой деревне, живет достаточно девушек из Болгарии, Украины и Румынии, которые работают здесь же, в ночном клубе, хозяин эти телефонные карточки еще заказывает, хотя в других местах их уже не найти.

– То есть ты считаешь, что Меланью обнаружил человек, который знал, что автомат работает именно потому, что сам его использовал? – в предвкушении сенсации она почувствовала, как кровь толчками пошла по телу.

Дана замялась:

– В общем, да. Только есть неувязка: бармен помнит всех девушек, которым он продавал карточки, и за последнее время их было всего три, но, как ты знаешь, звонил мужчина.

– Да-а-а, – протянула Лола. – А у бармена что за алиби?

– Он в это время как раз товар принимал у поставщиков. Полиция проверяла. А еще, ты помнишь, что у говорившего был небольшой, но все же акцент, а бармен говорит чисто.

– И все-таки твоя версия имеет право на существование. Тем более что покупательницы карточек, как я поняла, все иностранки, а у них скорее всего есть друзья или любовники неитальянцы, которые через них и узнали о существовании этого автомата. Да и покупательниц только три. Так, их надо вычислить, срочно! – энтузиазм Лолы набирал обороты. – И есть надежда, что, поговорив с этими девушками, можно что-то понять и с «грибником» разобраться! – Она окончательно согласилась с данным предположением.

– И подобраться к преступнику! – добавила Дана.

Лола тут же представила, как, оставив позади всю журналистскую братию и даже полицию, она первая выходит на «грибника», а через него и на убийцу и смело дает интервью в прямом эфире, показывая шаг за шагом весь процесс поиска. «Главное, по голове бы не получить, как в тот раз», – Лола потрогала маленький шрам, оставшийся от удара лопатой, когда она безрассудно рванула разыскивать преступника в погоне за очередной сенсацией в Аверане и оказалась в больнице.

– Мне почему-то кажется, что у полиции те же планы, что и у нас. Ты что-то о них знаешь, об этих девушках? Как зовут? Где живут?

– Где живут, пока не знаю. Скорее всего где-нибудь здесь недалеко, раз все они работают в местном ночном клубе. У полиции наверняка уже есть их адреса, но мне пока их раздобыть не удалось.

Необходимо что-то быстро предпринять, чтобы выйти на предполагаемых свидетелей первыми, пока остальные журналисты еще не очухались. Лола судорожно соображала.

– Пусть они все подавятся этими адресами, не нужны нам они! – осенило Лолу.

– Как это?! – поразилась Дана.

– Очень просто! Мало того, мы сможем поговорить с девушками еще до полиции, и очень надеюсь, что будем первыми и среди наших коллег! – Лолу захватил азарт ищейки, напавшей на след, а вечеринка с друзьями полностью вылетела из головы. – Они все работают в найт-клубе, так?

– Да, – растерянно ответила Дана, еще не понимая, куда клонит Лола.

– Вот туда-то мы и направимся. Я совершенно уверена, что наша доблестная полиция сочтет ниже своего достоинства тащиться ночью в клуб расспрашивать свидетелей, и таким образом мы опередим всех! Я даже накрашена так, как надо, сойду там за свою!

– Гениальная идея! – В тоне Даны проскользнули завистливые нотки – умеет же эта русская выудить зерно из шелухи и направить удар в нужную сторону! – Не думаю, что хозяин разрешит снимать прямо в клубе. – Дана чуть притушила разбушевавшийся костер Лолиных идей.

– Да разве ему не нужна реклама?! Его заведение прогремит на всю Италию!

– Лол, а как быть с клиентами, которые втихаря от жен посещают его клуб? Ты понимаешь, что после съемок они там не появятся никогда, да и новые не придут в «найт», где можно попасть на экран телевидения.

– Ты права. – Лола немного остудила свой пыл. – А мы успеем перехватить девушек перед работой?

– Думаю, да. Обычно эти заведения раньше одиннадцати не открываются.

– Я уже еду, а ты попробуй переговорить с хозяином. Может, в гримерки нас пустит, зрителю это будет интересно, да и клиентов там не должно быть.

События подстегивали и возбуждали. Схватив дорожную сумку, которую она и не разбирала, и подбросив туда еще пару нужных вещей, Лола спустилась в гараж.

Подойдя к машине, мысленно проверила, не забыла ли чего, и открыв багажник, бросила туда сумку. В глубине блеснула упаковка от замка. Вот черт! А про этого киоскера я и забыла совсем. Подозрительная личность, и случай этот с открытой дверью… Она поежилась, вспомнив «летающую» ставню.

Может, заехать посмотреть на этот киоск, да и крюк совсем не большой.

Продолжая внутренний диалог, она села в машину, развернулась в сторону Римского кольца и надавила на газ, направляясь в Чере– нову.

«Надеюсь, Дана и Стефано все подготовят к съемке. Нельзя же ограничиться голосовой записью. Хотя там наверняка темнотища, как во всех ночных клубах.

А с журнальным киоском что делать? Заехать или нет? Фонарь у меня в багажнике есть, мне Стефано свой оставил, и все-таки стоит ли в темноте одной копошиться?»

Она опять вспомнила, как рванула с Пино на поиски Беатричи и оказалась в больнице.

«Но тогда цель была совершенно ясна, а сейчас? Что я предполагаю там найти?» – Она не могла ответить на этот вопрос.

«Решено, еду прямиком в «Черный кот», а завтра можно будет и на киоскера посмотреть».

Не поймав ни одной пробки, она выехала из Рима.

«Итак, что у нас есть по «грибнику»? – Лола попыталась мысленно подвести черту. – Телефон-автомат, который, как оказалось, находится в непросматриваемом месте, и три девушки, которые по нему звонили. Звонили-то три, но наверняка все в клубе знали о его существовании».

Версия Даны потихоньку давала трещины.

Лола представила себя на месте «грибника». «Понятно, что человек не хотел быть обнаруженным, именно поэтому и решил воспользоваться автоматом, ведь если бы позвонил с мобильника, был бы найден в ту же секунду. От места убийства до телефонной будки не меньше двух километров, и все по лесу, хотя в город можно выйти по прямой гораздо быстрее. Я бы побежала в город: во-первых, ближе, а во-вторых, подумала бы, что там больше возможностей найти телефон».

Она подумала о Риме.

А ведь и правда, не видела там ни одной будки! Или не обращала внимания?..

На память не приходило ничего даже отдаленно напоминающего телефон-автомат на улицах итальянской столицы.

Предположение Даны опять начинало обретать смысл.

«Тот, кто звонил, знал о существовании автомата рядом с гостиницей «Солнце» и скорее всего пользовался им. И сегодня я попытаюсь это проверить. В конце концов, интервью с красивыми девушками всегда давало хороший рейтинг и никогда не вызывало вопросов у начальства. Даже если это никак не поможет расследованию – ничего страшного, мы находимся в поиске, и это была наша гипотеза».

В салоне играла тихая музыка, машин на шоссе было совсем мало.

В памяти всплыла фигура Паролизи, и на Лолу будто повеяло опасностью. Помимо невидящего взгляда Паоло, ей вспомнилось чувство невероятной жалости, необоснованного смущения и испуга одновременно, которое полностью сковало ее и не позволило задать ни одного вопроса.

И все же это нельзя назвать настоящим страхом, это было что-то другое, чему Лола не могла подобрать названия…

А поговорить с ним нужно обязательно, хорошо бы завтра. Только к такому интервью надо будет очень хорошо подготовиться.

Впереди показалась стрелка на Черенову. Лола повернула налево.

Глава 13

Паролизи вернулся к себе домой. Дочка осталась у родителей Меланьи. Из квартиры словно повеяло пустотой, несмотря на то что внутри было тепло и чисто, а с комода на него смотрели семейные фотографии, аккуратно расставленные женой. Многочисленные салфеточки и скатерочки, любовно связанные крючком и разложенные по тумбочкам и полочкам, которые он раньше так ненавидел и считал проявлением мещанского вкуса, теперь представились ему симпатичными предметами семейного уюта.

Он медленно опустился в кресло и опустил отяжелевшие веки.

После разговора с полицией и опознания тела жены Паролизи будто окаменел и полностью ушел в себя, и только слова, сказанные Винченцио: «Что же делать, сынок?» – так и звенели у него в ушах, вызывая внутреннюю дрожь.

Что же делать?! Что же делать?!

Он привык отдавать и выполнять приказы, он «задницей чувствовал» заминированные машины в Афгане и безумных смертников в Ираке, он на раз мог определить, на какой дороге ждать засаду и где могут быть заложены смертоносные заряды IED, которые в считаные минуты выкашивали колонны многонациональной дивизии «Центр – Юг», куда и входил их итальянский батальон; он запросто находил общий язык с местным населением, одним своим видом и неподдельной улыбкой моментально вызывал доверие у стариков и детей, не говоря уже о женщинах, которые столбенели при виде фигуры Паоло, излучавшей спокойную силу и уверенность; он знал и любил свое дело, но сейчас его мозг отказывался работать. Паролизи не только не мог сосредоточиться, чтобы принять хоть какое-то решение, но даже малейшая концентрация на нужном предмете ему никак не удавалась, его мысли уносились в далекие воспоминания, вскрывая потаенные закоулки памяти, и погружали его в тяжелое забытье.

В среде военных Паролизи слыл настоящим жеребцом, про каких, скорее из зависти, говорили: «Трахает все, что движется». Но Паоло совсем не прочь был и просто поухаживать за женщинами, что часто забавляло его. Хотя по натуре он был жестоким охотником, Паоло с удовольствием исполнял и ритуалы прелюдий, несмотря на то что чаще всего они были попросту не нужны: женщины как перезрелые абрикосы сами валились в его корзину.

Ему же нравилось, когда дичь убегала и умело запутывала следы и, так и не угодив в капкан, фальшиво трепыхалась, как перепелка, молотила крыльями, усиленно делая вид, что хочет выбраться из расставленных сетей.

Никогда Паролизи не принимал женщин всерьез, считая их вечный круговорот вокруг себя величиной постоянной. Даже самые умные из них, поняв это, начинали совершать непоправимые, в его глазах, ошибки, и он расставался с ними. Именно «расставался», а не бросал. Он никогда не бросал их, даже самых невыносимых и глупых он старался оставить мирно и превратить впоследствии в своих подруг.

Женился Паоло, потому что почувствовал, что ему нужен «тыл». Он долго выбирал жену, заранее зная, что она никогда не станет его единственной. Меланья была необыкновенно хороша, и уверенный в себе Паролизи без ревности следил за взглядами, полными желания и восхищения, которые бросали на нее другие мужчины.

Он познакомился с ней в Сицилии, куда она приехала отдыхать с отцом и матерью. То, что она имела мягкий характер, была прекрасна в разрушительном неведении своей сексуальной притягательности, и то, что приехала с родителями, навело его на мысль о женитьбе.

Достаточно быстро Паролизи стал вхож в семью Меланьи и превратился в официального жениха, что принесло ему одни преимущества. Он спокойно продолжал работать в Сицилии под Сиракузой, приезжая на основные праздники в Черенову к Меланье. Иногда и она навещала его, всегда предупреждая, что особенно нравилось Паролизи. Его все устраивало в такой жизни, и эта ситуация могла длиться бесконечно, и неизвестно чем бы закончилось его жениховство, если бы во время одного из визитов в Черенову отец Меланьи не позвал его в свой кабинет и как настоящий военный не поставил вопрос ребром.

Паролизи, не привыкший подчиняться в таких вещах, сначала опешил, но, хорошо подумав, решил, что это сама судьба в лице будущего свекра помогла ему, иначе он не женился бы никогда.

Мать невесты, Лиза, приняла его сразу же, а с Винченцио они очень быстро стали настоящими друзьями. И что бы ни говорили злые языки завистниц, мечтающих оказаться на месте Меланьи, Паоло никогда и не думал воспользоваться протекцией ее отца – подполковника в отставке: хотя Винченцио и был на пенсии, он сохранил хорошие связи и заметное положение.

Даже после женитьбы Паролизи продолжал приезжать, как на каникулы, к своей жене, что по всем статьям подходило ему, хотя как официально состоящий в браке он имел полное право возить Меланью с собой, для чего ему и выделялась просторная квартира. Но Меланья, никогда надолго не уезжавшая от родителей, скучала и с грустью вспоминала «как там у нее дома», сводя все разговоры к одной теме.

– Ты знаешь, а сегодня мама лазанью делает, а к папе друзья придут в брисколу[6]6
  Брискола – популярная в Италии игра в карты.


[Закрыть] играть.

Видя, что на улице идет дождь, с печалью сообщала, что в Черенове солнце светит с самого утра. Если же лучи, искрясь, пробивались сквозь занавески и народ собирался на пляж, Меланья, невесело вздыхая, говорила, что здесь такая жара, что вздохнуть невозможно, а у них дома сегодня прохладный ветер с моря.

Изнывая от пустых разговоров, Паролизи предлагал жене навестить отца и мать и вскоре подъезжал сам на очередные праздники.

Ну как это возможно?! Ей под тридцать, а она все никак не отлепится от родителей!

Но когда Меланья забеременела, Винченцио снова взял ситуацию в свои руки и предложил Паролизи перейти на «постоянку» в военную часть Череновы.

– Ну сколько можно таскаться по миру? Да и не мальчик уже, а семейный человек. У них там, в нашей дивизии, требуется главный инструктор по оружию, я поговорил уже. – И похлопал Паоло по плечу. – Сходи завтра, посмотри, как там и что.

Паролизи больше из любопытства, да чтобы не обидеть тестя, пошел в военную часть Череновы – все же он не представлял себя без щекотавшей его самолюбие опасности и разъездов. Но, увидев, какой сюрприз ожидал его в части, призадумался и взял неделю на размышления.

Неделя подходила к концу, а Паоло еще не принял решение.

Ему было почти сорок, он участвовал в войне в Ираке и в Афганистане. Он усмехнулся: итальянское военное руководство всегда избегало термина «война», и им было велено употреблять формулировку «военно-миротворческая миссия». И даже в воспоминаниях Паролизи поправлял себя, настолько сильна была машина пропаганды в армейских частях. Но, несмотря на большие потери, они действительно являлись «спецгруппой восстановления». И школа, возведенная в Герате, строительство которой они охраняли, была тому реальным подтверждением.

Он никогда не забудет худеньких детишек, растерянно натягивающих школьную форму, специально привезенную из Италии, перепуганных журналистов, приехавших с охраной на БТРе на открытие школы, и сверкающие из-под чадры глаза одной из учительниц.

Она сама пришла к нему на блокпост, и он, плюнув на все запреты, пошел за ней в дальние барханы и взял ее молча, и проводил обратно без единого слова. И только звенящий стук, разносившийся по песчаным холмам, когда он погружался и выходил из ее лона – он так и не снял с себя оружие и бинокль ночного видения, – навсегда засел у него в голове.

Она приходила к нему еще несколько раз. А за два дня до отъезда ему доложили, что одна из учительниц новой школы подорвалась на мине. Это была она.

Он взял полную бутылку припасенного «Хеннесси» и пошел на те барханы. Заливая в себя коньяк, думал о жарких глазах афганской учительницы и плакал, не стесняясь и всхлипывая, отчего оружие на груди бряцало так же, как когда они занимались любовью, и эти звуки, запавшие ему в память, заставляли его тело сотрясаться в рыданиях.

Паролизи все устраивало в его работе, но беременность Меланьи и новая жизнь, которая созревала в ней, – его маленькая дочка, привели Паоло к окончательному решению.

Тесть быстро устроил перевод, и через какой-то месяц Паролизи появился в военной части Череновы в качестве главного инструктора по оружию.

Он знал, что здесь располагался женский батальон, но то, что ему предстоит работать именно с ним, стало для Паоло полным сюрпризом – ему сказали об этом, только когда он в первый раз появился в дивизии.

Все было ново и непривычно, особенно дисциплина, которая вовсе не являлась главным коньком батальона. Общая обстановка была расслабленной: инструктора фамильярничали с солдатессами, а сами девушки выполняли команды не спеша и как бы нехотя. Но все-таки это была армия, и то, что под грубой материей солдатской формы находились упругие, теплые груди и круглые женские ягодицы, а не жесткое и жилистое мужское тело, приводило Паролизи в такое сладкое замешательство, что он, не владея собой, до боли сжимал намокшие от выступившего пота кулаки, чтобы хоть как-то собраться и достойно провести инструктаж.

Но все постепенно образовалось. Уже выезжая из дома в часть, он мысленно настраивался на работу, стараясь не вспоминать, что слушать его будут девушки. Ему удавалось быть по возможности строгим и объективным, а главное, не показывать, что на самом деле творилось у него в душе.

И все-таки он «прокололся». Фортуна, которая сопутствовала ему в любых ситуациях с женщинами, заманив, бессовестно отвернулась.

Людовика соблазняла его с неудержимым неистовством молодости, превратив его работу в истинную муку. Поначалу он пытался запрятать свои чувства в самые отдаленные задворки своей души и делал вид перед самим собою, что ничего не происходит. Он продлевал свои мучения, приходя на боевую подготовку и наблюдая, как солдатессы, пыхтя и повизгивая, разучивали приемы рукопашного боя и как она, прижав противника к полу и хрипло дыша, умудрялась исподлобья сквозь опущенные ресницы призывно смотреть на него. Он длил свое вожделение, глядя, как она изгибалась всем телом под навалившейся на нее партнершей и, издавая первобытный стон, проводила болевой захват. Она окончательно взорвала его гормоны своим запахом молодой самки, когда специально столкнувшись с ним в коридоре, красная и разгоряченная после занятий по рукопашному бою, остановилась как вкопанная и, не отводя от него взгляда, опустила пальцы в ложбинку между истекающими потом грудями и медленно поднесла их к его носу.

В первый раз он взял ее здесь же в казарме в субботу вечером.

Все уже разошлись по домам, когда Людовика появилась у него в кабинете и с юношеской развязностью заявила:

– Я знаю, что ты меня хочешь!

Он сразу понял, что преподавательский тон здесь не поможет.

– А пошла-ка ты в…

– Уверен?

– Вон, я сказал! – заорал Паролизи, собрав в кулак всю свою волю.

Она не только не обиделась, но, еще больше возбудившись от этой грубости, приблизилась к Паролизи и, нагло ухмыляясь, не отводя от него порочного взгляда, начала расстегивать гимнастерку.

Это стало воплощением его мечтаний: грубая материя солдатской формы раскрылась и под ней оказалась немыслимая, невозможно-восхитительная женская грудь.

Сдерживаясь из последних сил, он обошел Людовику и замер у двери. Луч заходящего солнца ровной полоской лежал на полу, указывая ему дорогу к выходу. Остановившись, он подумал ровно одну минуту и резко захлопнул дверь.

Уверенная в себе, она чуть вздрогнула, но так и не повернулась.

И тогда, подойдя к ней сзади, он обхватил ее, и впитывая ладонями гладкую кожу, положил руки на долгожданную грудь. Она тут же подалась назад, задрав юбку и прогнувшись, бесстыдно раздвинула ноги. Он взял ее по-звериному жестко, не разворачивая и не глядя ей в лицо. Она ходила под его руками, стонала от необузданного желания, исступленно царапая ногтями стену, оставляла борозды на белой штукатурке.

Эти отметины на стене напоминали то пережитое чувство опасной неукротимой страсти и не давали ему покоя настолько, что он переставил стол, чтобы сидеть лицом к окну и не видеть этих вмятин. Входившие удивлялись перемещению, а он отшучивался: «Глаза бы мои на вас не глядели, вот буду на улицу смотреть».

Людовика имела твердый характер и зачастую была строптива, но, видимо, понимая, что подмять под себя Паролизи это из области фантазий, тихо ненавидела Меланью.

Они продолжали встречаться урывками, и Паролизи не спешил прекращать связь, уверенный, что скоро ему все наскучит и так. Единственное, что его бесило – постоянные расспросы солдатессы о его семейной жизни и откровенные претензии на место Меланьи, которую она называла не иначе, как «твоя наседка», за что неоднократно получала пощечины от Паролизи. От них она, объятая ревностью и гневом, возбуждалась неимоверно, что поначалу здорово занимало Паоло, но постепенно даже эти бурные ссоры, переходящие в неистовые ласки, начали ему приедаться.

Настоящие проверенные друзья остались в военной части Сиракузы, а здесь Паролизи, отягощенный семейными узами и родителями жены, обзавелся только приятелями, одним из которых был майор Франко. Временами майор был чем-то необъяснимо неприятен Паролизи, чему Паоло старался не придавать значения, но в остальном он был вполне простецким, без затей, громогласным и полноватым, и, как подозревал Паоло, тайно влюбленным в Меланью. Паоло это устраивало на все сто. Франко был давно разведен и, став своим в семье Паролизи, все выходные проводил у них дома и неуклюже флиртовал с Меланьей. Она же, полностью поглощенная маленькой дочкой, не замечала настойчивых ухаживаний майора, толкущегося с ней на кухне, а только густо краснела от армейских анекдотов, рассказанных Франко, чем приводила его в необычайный восторг.

«И почему так везет этому накачанному борову Паролизи?» – думал майор Франко, глядя на тугой узел на затылке Меланьи, в который она укладывала волосы, когда готовила на кухне, и который доводил его до полного умопомрачения. «Такая красивая, а главное, спокойная жена!» – Он вспомнил свою «бывшую», которая не могла усидеть ни одного вечера дома и постоянно таскала его по дискотекам и ресторанам.

«А хозяйка какая! А мать! Паролизи этого совсем не ценит! Мотается в «найт»-клуб, как будто у него семьи нет. Вот бы мне такую женщину!» – И он представлял, как распускает упругий блестящий узел на голове Меланьи, и волосы черной волной падают ей на плечи и грудь, закрывая лицо, а он медленно отводит пряди от губ и впивается в их пухлую красноту.

«Уж я бы не поперся ни в какие «найты» и оставил в покое всех остальных женщин! Уж я бы сидел дома!»

С трудом приходя в себя, пытаясь успокоить дыхание, он не сводил пристального взгляда с Меланьи.

Обычно, когда Франко приходил в гости, Паролизи устраивался перед телевизором на мягком диване и, глядя, как здоровые мужики гоняют по полю надутый кусок полиуретана, потягивал легкое пиво с солеными оливками и прислушивался к грохоту на кухне: вот с лязгом поскакала по полу зубастая ложка для спагетти, которую не удержал майор, передавая Меланье, значит, первое уже на подходе[7]7
  Первым блюдом в Италии считается паста.


[Закрыть]; вот он вызвался нарезать хлеб, и круглый каравай покатился, шурша твердой коркой, по половой плитке, выскочив из неловких рук военного; а вот шкворчит и пузырится на плите соус, к которому Меланья не подпускает Франко и на пушечный выстрел, значит, соус можно есть спокойно.

– Эй! Когда обед? А то Барбара уже скоро проснется!

– Садись, несу! – В дверях появлялась Меланья с глубоким блюдом, полным дымящихся спагетти, рядом стоял майор, держа в руках ложку.

После обеда не спеша пили кофе на просторном балконе и отдыхали. Меланья называла такой отдых «поиграть в удавчика». Часто ходили гулять с Барбарой в парк и почти перестали ездить в Рим.

Паролизи изнывал от скуки, а на игры с дочкой, которые хотя бы как-то спасали его и уводили в далекий и безоблачный мир детства, Меланья накладывала ограничения. Она ревностно относилась к обязанностям матери и почему-то считала, что развитие дочки должно проходить под ее чутким руководством.

Душа Паоло рвалась на Сицилию, к армейским друзьям, к военной дисциплине, к тяжелым походам и настоящим опасностям.