Текст книги "Ладога"

Девочка замолчала.

– Все? – Славен даже присел перед чернявкой.

– Все, – подтвердила она.

– А куда эти пришлые колдуна нашего пойти уговаривали?

Девочка поморгала, подумала и наконец вымолвила:

– Слышала я про Даветь, а точно не упомню. Страшно было очень.

Беляна бросила на Славена уничтожающий взгляд, и он покорно отошел от девчонки. У меня голова шла кругом от услышанного. Выходит, кому-то сильно наш ведун нужен. Только знать бы, кому. Верно, не простому люду. О Князе да о Рюрике речь шла, значит, им он и понадобился. К Меславу он сам спешил, получается, варяги его похитили. Правда, настораживали его слова – «сам Князем стану». Неужто он против Меслава дурное замыслил, возжелал с тверди земной ясным соколом взлететь? А коли так, то мог и Меслав вещим оком измену узреть да призвать виновного для суда…

– Скажи, девонька, а пришлые из словен или варяги? – Лис словно мои мысли услышал.

– Нарочитые, из Ладоги, – отозвалась девочка. – Словене.

Меня передернуло. Похоже, сбывались худшие мои опасения. Тут еще и речь Змея припомнилась о неведомом колдуне, который смерть несет Князю. Не Чужак ли то наш?

– А я его искать пойду. – Медведь громыхнул о стол тяжелой дланью. – Покуда не сыщу, никаким наветам не поверю.

– И я. – Беляна, гордо выпрямившись, встала у его плеча. Эх, присушило девку к ведуну!

– И я, – сказал непривычно угрюмо Лис. – Он мне жизнь спас. А сейчас не по своей воле ушел. Некому ему помочь, кроме нас.

Вот, подумал я, зачем ведун о нас пекся. Чуял, что в долгу не останемся, жизнью за жизнь расплатимся. Хитер…

– Чем же ты ему поможешь, коли вся его сила ничего поделать не смогла?

– А может, и невелика она, сила его… – задумчиво пробормотал Славен. – Если подумать, он и не ворожил толком. Говорил слова колдовские, так то и ты, коли знать будешь, сказать сумеешь, а как Сновидица, с богами не беседовал и погодой не повелевал, как Облакопрогонники, и в зверя не перекидывался… А заговоры разные от матери мог слышать, чай, не глухой.

– Может, и так, – согласился я, – только зачем он таким охотникам, как Меслав и Рюрик, тогда понадобился?

– А об этом мы его самого спросим, если отыщем.

– Где отыщем? – привел я последний довод. Беляна чуть не испепелила меня злым взглядом, Медведь хмуро уставился в пол, а Лис уныло покачал головой.

– Для начала в Давети, а там видно будет, – не растерялся Славен. Спорить не имело смысла. Все они словно сговорились найти ведуна, и я, хоть по-прежнему считал это дело безнадежным, сдался. В конце гонцов мне тоже есть за что Чужака отблагодарить.

СЛАВЕН

Странное было это место – Даветь. Когда-то давно жили в ней люди, а затем перебрались в богатую гостями и товарами Пчеву, оставив без присмотра дома, поля и святые места. Поговаривали, будто стонут ночами в пустых избах кикиморы и домовые и, словно желая шагнуть вслед ушедшим людям, тянется ветвями святое дерево, а на погосте ходят белые блазни, взывая к родным душам. Многое говорили о Давети, но наверняка не знал никто – боялись люди ходить в заброшенное печище. Даже охочие до всего загадочного мальчишки не отваживались пройти сквозь лес, взобраться легкими ногами на холм и взглянуть на провалившиеся крыши пустого села. Одно странно – никто в Даветь не ходил, а дорога, ведущая к ней, оказалась на редкость раскатанной да утоптанной. И лес вокруг не громоздился зловещим живым тыном, а шумел приветливо, словно одобряя наш путь. Лис, покосившись на безоблачное небо, недовольно пробурчал:

– Вот и верь приметам! С утра собака хозяйская по земле валялась и куры ощипывались, а на небе – ни облачка.

– Ты радуйся, что ведро стороной прошло, – Медведь легонько подпихнул брата вперед, – да шагай побыстрее, а то мы Чужака вовек не догоним.

– И так не догоним, – повел плечом Лис, – следов-то на дороге нет.

Медведь потемнел лицом, но уверенности не утратил:

– Догоним.

– Всегда они такие?

Ко мне бесшумно подошла Беляна и, приноровившись к широким шагам, пристроилась рядом. В обычной одежде она стала невероятно красивой. Голубой плат скрывал короткие волосы, а глаза под ним светились влажной манящей глубиной. Я и разговаривать с ней не мог – почему-то срывался голос и фразы получались грубые, неуклюжие, точно доски-горбыли. Иногда лучше смолчать, чем глупость сморозить…

Беляна, подождав немного, усмехнулась и вновь спросила:

– Как считаешь, догоним ведуна?

– Не знаю, – с трудом выдавил я.

Она, нагнувшись, на ходу сорвала с придороги травинку, пососала влажную мякоть пухлыми губами и, зардевшись, попросила:

– Расскажи мне о нем…

Мне доводилось испытывать боль, но ее просьба обожгла страшно, словно кипятком плеснули на рану. Все во мне возмутилось, а воспротивиться глубокому девичьему голосу не смог. Пришлось рассказывать. Начал со Сновидицы, как выгнали ее и как вернулась она с ребенком, а закончил уже Пчевой. Пока переживал заново смерть Хитреца и схватку с оборотнями, не заметил, как спало напряжение и полилась ровная спокойная речь. Беляна слушала внимательно, не перебивая. Видно, крепко зацепил ее ведун. При его имени в глазах у нее словно маленькие звезды зажигались. Мне казалось, если ей о Чужаке рассказывать, она по воде пройдет – не заметит, и, разозлившись, я неожиданно заявил:

– Теперь твоя очередь.

– Что – моя? – не поняла она.

– Рассказывай, кто ты, какого роду, как в Пчеву попала, почему домой не ворочаешься…

Мягкость с ее лица точно ветром сдуло. Соболиные брови сошлись на переносице, милые девичьи губы сжались жесткой линией:

– А тебе зачем про то знать?

– Как зачем? Все же вместе идем, один хлеб жуем…

Я ожидал, что она, по обыкновению, вскинет гордо подбородок и отправится к Бегуну болтать о всяких пустяках, но ошибся. Тяжело вздохнув, она сказала:

– Ладно. Не век же мне таиться. Нет на мне ни позора, ни злодейства, нечего и скрывать.

Столько было в ее голосе печали и неизбывной тоски, что пожалел о сказанном, но поздно. Она стала говорить негромко, но так, что, словно наяву, я увидел вервь на крутом берегу реки и ее, разодетую в нарядные одежды и стоящую по пояс в воде. А на мелководье толпились улыбающиеся люди. Все смотрели на нее, а она шла все глубже и глубже, в реку, потому что ждал ее великий Даждьбог и была она избрана в жертву к его свадьбе с девицей Заренницей. И вдруг вынырнул из-за речного поворота высокий нос варяжской ладьи. Хлопнули весла о берег, и, точно по сходням, посыпались по ним на берег урмане. Да не те, что ходили раньше по реке с товарами, а иные, со злыми лицами и острыми, готовыми к бою мечами. Никто не ожидал подобного кощунства, потому и не сопротивлялись почти, когда полилась на траву древлянская кровь. А праздник великий стал великой печалью.

Почему урмане напали, она так и не поняла. Может, не зная обычаев, решили, будто собравшиеся на берегу люди со злыми мыслями их поджидают, а может, поход был неудачен, вот и выместили злобу на малой верви, но оставили в живых из всей родни лишь ее да братца титешного. Надрывающегося в крике мальчонку варяги там и бросили, а ее вытянули из воды и с собой взяли. Что было с ней в плену, Беляна говорить не захотела, а лишь повторяла: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу…» – будто клятву шептала.

Мне стало страшно. Были и у меня враги, но ее ненависть ужасала. Что нужно сотворить с женщиной, чтобы она научилась так ненавидеть?!

Беляна закончила шептать, помотала головой, словно отгоняя видение, и повела речь дальше. Когда ее привезли в Новый Город, она сменила уже множество хозяев. Ее охотно обменивали на оружие и товары – уж больно строптива да зла была девка. Последний хозяин, привезя ее в Пчеву, решил выбить древлянский дух плетью. Да только не ожидал нас встретить…

После ее рассказа стало ясно, почему она не желает возвращаться домой. Все знали – подмяв под себя древлянские племена, варяги нарекли себя Князьями и сели править в Киеве. Даже в Приболотье слышали их имена – Аскольд и Дир…

Я даже не знал, что ей сказать, как выразить смятение и боль, грызущие изнутри, когда услышал восторженный вопль Лиса:

– Верные приметы! Верные!

Чуть ли не вслух возблагодарив богов за столь счастливое избавление от бесполезных слов сочувствия, я крикнул Лису:

– Что случилось?

– Дождь! – Он указал пальцем на ползущую по кронам деревьев тучу. На его хитрой физиономии плавала довольная улыбка. Меня дождь вовсе не радовал. Во-первых, нам еще нужно было довольно далеко идти, что посуху легче, а во-вторых, подставлять спину холодным струям и при этом знать, что сушиться придется нескоро, тоже не хотелось.

– Чему ж ты радуешься, дубина? – беззлобно поинтересовался я у Лиса, но ответил Бегун:

– Спорили мы с ним. Он выиграл, вот и скачет, словно недоеная коза.

Беляна за моей спиной звонко рассмеялась. У меня словно груз упал с души. Махнув остальным и крепко ухватив ее за руку, я побежал вперед, стараясь держаться близ нависающих веток, поскольку редкие осторожные капли уже падали на непокрытые головы. Когда лес кончился, все уже промокли до нитки, а тучи над нами по-прежнему вызревали темным гневом. Пробежав еще немного по изрытому кабанами полю, я нырнул в какой-то узкий и темный лаз. Ноги утратили опору, и, цепляясь за невидимые в темноте корни, я покатился вниз. За мной остальные. Беляна изо всех сил прижалась ко мне, и внезапно я пожелал как можно дольше катиться в пропасть, вдыхая медовый запах ее кожи и ощущая приятное тепло ее тела.

Блаженство испарилось, когда падение закончилось и рухнул сверху тяжелый, словно дерево-столетка, Медведь.

Лис освоился первым. Принюхавшись, он пополз куда-то в темноту, старательно щупая землю впереди себя.

– Да здесь люди жили! – громко удивился и, уже не опасаясь, быстро зашарил руками: – Вот каменка… и полок… Вот…

Что-то пискнуло, метнулось мимо, обдав щеку теплым мехом. Беляна закричала. Смеясь над ее страхами, небо вспыхнуло, вспоротое огненной стрелой Перуна, расхохоталось зловеще. Блики немного осветили укрывшую нас нору. Лис был прав. Здесь когда-то жили люди. Свет выхватил из темноты грубый полок и яму, обложенную камнями. В земляной стене были выдолблены углубления, где валялось кресало и глиняная круглая плошка. Лис сунулся в плошку и недовольно зашипел:

– Жир какой-то…

Беляна, отстранив меня, пригнулась и подошла к Лису. Понюхав плошку, она, умело чиркнув кресалом о каменку, высекла сноп искр. Ругнулась и вновь озарила помещение огоньками. На четвертый или пятый раз ей удалось поймать на лету пылающую искорку. Угодив в плошку, искра загасла, испуская слабый дымок, а затем, медленно, словно просыпаясь, замерцала тихим огоньком.

– Светец с конопляным маслом, – пояснила Беляна. – Странно только, что крысы на масло не польстились…

Слабые блики запрыгали на наших лицах.

– Хорошо бы и дровишек сухих, – мечтательно протянул Медведь.

– А перину пуховую не надобно? – фыркнул Лис и, немедленно получив затрещину, возмутился: – За что?!

– Уважай старших, – назидательно произнес Медведь, вызвав у Беляны веселую улыбку.

Я смотрел на ее мокрое после дождя лицо и удивлялся, до чего она отличалась от наших изласканных вниманием да заботой девок. Любая из них, кабы очутилась в полутемной землянке с незнакомыми парнями да еще и в грозу, начала бы рыдать, взывая к богам, или, забившись в угол, молча глотала слезы, а Беляна – смеялась!

– Тс-с-с… – Бегун, сидевший ближе всех к влазне, насторожился, услышав что-то, и высунулся наружу. Мгновенно все стихли, вспомнив, зачем явились в Даветь и что о ней слышали.

– Что там? – Лис придвинулся к Бегуну, но тот, продолжая всматриваться в сверкающий ливень, только покачал головой:

– Не знаю. Померещилось, будто кричал кто-то. Верно, гроза…

– А если не гроза? – Медведь пополз к светлому отверстию.

– Куда! Сиди, дурак, все одно ничего в такой дождь не увидишь. – Лис потянул брата за руку, но, остервенело рванувшись, тот веско сказал:

– Когда ты помирал, тоже дождь шел…

Мне не хотелось отпускать Медведя одного, тем более что Лис был прав, однако, судя по голосу, он твердо решил выяснить, что послышалось Бегуну. Пересиливая лень, я начал подниматься:

– Погоди, я с тобой.

Непогода, разбушевавшись, хлестнула в лицо острыми струями. Обернулся к оставленной нами землянке и углядел вылезающую из нее голову Лиса.

– Ты куда?!

– За братом, – огрызнулся он и, выпрямившись, встал рядом. За ним бодро выполз Бегун.

– Я хоть покажу, откуда кричали, – начал оправдываться он, чувствуя на себе мой взгляд.

– А я одна боюсь, – соврала, присоединяясь к нам, Беляна.

Ветер срывал с плеч одежду, и даже не верилось, что совсем недавно светило солнце и нежная утренняя прохлада гладила по щекам. Вглядываясь в каждый бугорок, мы прочесывали заброшенное печище. Землянок на первый взгляд было немного, пять-шесть, не больше, и выглядели они заросшими, безжизненными.

Я уже начал уверяться, что крик Бегуну померещился, когда из дыры под моими ногами донесся едва слышный стон. Не веря своим ушам, я пригнулся и явственно услышал идущие из-под земли жалобные невнятные всхлипы. Заметив неладное, ко мне присоединились остальные. Лис, опустившись на колени, потянул носом воздух и заявил:

– Землей пахнет да дымом, а больше ничем.

Я ему, конечно, верил, но стоны под ногами не прекращались, и я решил:

– Полезу – гляну. Медведь, придерживай меня за веревку и запомни: если дерну два раза – спускайся, а если один – тяни меня наверх.

– Может, не надо? – Беляна озабоченно заглянула мне в глаза. Струйки дождя сбегали по ее мокрым щекам, отчего казалось, будто она плачет. – Может, просто покричать, позвать?

– Мы-то его еле слышим, а он нас, за дождем, и вовсе не услышит.

Я провел пальцем по ее округлому подбородку и, отвернувшись, обмотал себя пенькой. Последнее, что видел, спускаясь, были ноги моих вервников, мокрые, заляпанные грязью и словно вросшие в землю. Неожиданно пришло понимание: что бы ни случилось без меня, они не сойдут с места. Новое чувство придало уверенности, и я бесстрашно опустился в темноту землянки.

К моему удивлению, внутри оказалось тепло и сухо. Каменка исправно топилась, а возле нее, скрючившись, сидел человек в охабне и жалобно постанывал.

– Чужак, – окликнул я скорченную фигуру. Она не шевельнулась. Может, не слышит?

– Чужак!

Человек неловко повернулся ко мне. Половину лица скрывал капюшон, но губы неуверенно улыбнулись и стон прервался.

– Чужак! – обрадовался я. – А мы уж думали…

Моя речь оборвалась на полуслове. Человек откинул капюшон, открыв сморщенное старческое лицо. Смеющаяся дряхлая старуха, постукивая клюкой, неспешно двинулась ко мне, шамкая беззубым ртом:

– Сыночек… Нашла я тебя… Нашла… А люди злые говорили, будто умер ты… – Она понизила голос и, приблизившись почти вплотную, зашептала: – Говорили даже, будто я сама тебя убила… Злые…

И пискляво засмеялась.

Мне только не хватало выслушивать болтовню полоумной старухи да еще по всему – детоубийцы! Я шагнул назад. Цепкие старушечьи пальцы впились в мой рукав:

– Э-э-э, нет… Я нашла тебя… Теперь не пущу…

Пытаясь освободиться, я сильно дернул руку к себе, но не сдвинул старуху с места. Зато она медленно, но верно подтягивала мое лицо к своему дурно пахнущему рту, будто съесть собиралась. Поняв, что в одиночку не справиться, я дважды дернул веревку. Сверху, вместе с комьями влажной земли, шлепнулся Медведь. Мигом сообразив, в чем дело, он ловко обхватил бабку сзади и удивленно заметил, удерживая тщедушное с виду старухино тело:

– Сильна бабка!

Мне удалось разогнуть крепкие, как когти хищной птицы, пальцы незнакомки и освободиться. Ощутив в руках пустоту, она дернулась, завопила истошно:

– Сыночек! Сыночек! Вернись!

И вдруг зашлась нечеловеческими хрипами. Медведь, опешив, постарался что-то втолковать ей, но, охваченная своим мнимым горем, старуха, ничего не слушая, завывала, хрипела и неестественно выворачивала шею в попытке укусить его.

Привлеченные ее воплями, в землянку спустились остальные. Беляна, едва глянув на безобразно сморщенное лицо старухи, зажала рот руками, сдерживая крик.

– Ты ее знаешь? – Я надеялся хоть немного прояснить ситуацию.

Беляна молча закивала, продолжая испуганно пялиться на бабку.

– Да кто же она?!

Девушка наконец отлепила ладони от губ и жарко, словно опасаясь чего-то, зашептала:

– Это Баска, манья. Ее все древляне знают. Она страшное дело сотворила – сына убила. Не случайно, а по злому умыслу. У нее в лесу места потайные имелись, куда богатство свое закапывала, а мальчонка сдуру подсмотрел. Застала она его как-то раз возле своего золотника и убила, чтоб никому не рассказывал, а тело рядом с сокровищами зарыла. Домой вернулась и к ночи вой подняла, стала волосья на себе рвать. Мол, пропал сынок, искать надобно. Весь люд на поиски подняли, да так и не нашли. А под конец сеченя Земляная Кошка на том месте вертеться стала и выть жутким голосом. Земляная Кошка клад нечистый стеречь не станет, но бросить тоже не может, вот и кричала-плакала. Стали в том месте копать и нашли мальчишку. А Кошка на Баску бросилась, и стало всем ясно, кто клад осквернил и к убийству руку приложил. Мужики ее деревьями разорвать хотели, но вещунья повелела живой оставить и привела откуда-то старика дряхлого, с бородой до земли. Он на Баску поглядел и говорит: «Значит, сынка найти хочешь?» А она, упрямая, в злодействе не признается. «Хочу», – говорит. Кудесник в затылке почесал и решил: «Ну, коли желаешь, будь по-твоему. Ищи сына, и покуда не найдешь, быть тебе бессмертной маньей…» Сказал и пропал. А как он исчез, Баску развязали и отпустили. Она, словно оглашенная, в лес побежала, на ходу клюку схватила и все причитала: «Сыночек мой, сыночек…» Так и убежала совсем. Я-то думала, ее звери сожрали, да, видно, и они ею брезгуют.

Бегун недоверчиво обошел вокруг притихшей старухи, поморщился. В глазах нашей пленницы появилось осмысленное выражение, и, плюясь слюной, она закричала:

– Врешь! Все врешь, злыдня! Есть люди добрые! Они знают, где мой сыночек! Они меня позовут! У чародея проклятого тайну-то про моего сыночка выпытают и мне скажут! А ты – злыдня мерзкая! Тьфу!

– Погоди-ка, – заинтересовался Лис. – Что за люди, что за чародей? О ком ты болтаешь?

Манья хитро покачала пальцем перед его глазами:

– Богатые люди, сильные… Наузы у них от всякого чародейства заговоренные… Велели мне молчать о том, а то про сыночка не расскажут… А когда ушли они, я к чародею-то подобралась. – Она мерзко хихикнула. – Он не хотел отвечать… Не хотел… Беляна оттолкнула Лиса:

– Говори, тварь, где колдун?!

Старуха, видя написанную на ее лице муку, развеселилась:

– Ищи его… Ищи… Маньей станешь!

А потом, словно вспомнив, опять жалобно запричитала, призывая сына.

– Больше от нее ничего не добьешься. – Лис отступил к огню, присел, обогреваясь. – Да отпусти ты ее!

Он махнул рукой, и Медведь разжал крепкие объятия. Продолжая бормотать, манья выскользнула в дождь, совершенно забыв о нас.

– Зато, – поспешил утешить Беляну Бегун, – мы теперь наверняка знаем – Чужак где-то рядом.

– После встречи с маньей колдуны не выживают. – Беляна присела возле Лиса, тоже потянула к огню бледные руки, покрытые пупырышками гусиной кожи. Теперь по ее щекам катились настоящие слезы. – Маньи считают, будто верный способ найти убитого ею ребенка, это допросить колдуна. А в допросах они мастерицы. Те люди, что Чужака похитили, нарочно манье на него указали. Пока он в мучениях умирает, они уже далеко уйдут.

– Наузы против чародейства… – Бегун покачал головой. – Вот почему Чужаку с ними было не справиться…

– Вы как хотите, а я искать пойду, – решил Медведь и, пока никто не успел его остановить, полез наружу.

– Опять… – хмыкнул Лис, устремляясь за братом. Теперь мы не просто прислушивались к звукам, а уже испробованным способом спускались в каждую нору, шарили по темноте руками, распугивая невидимых пушистых зверьков, похожих на крыс, и звали, звали, звали…

Нашла ведуна Беляна. Я не заметил, как, отстав от нас, она пролезла под наросший над одним из влазней куст, и вдруг услышал громкий отчаянный крик. Так голосят бабы по покойнику, и сердце у меня сжалось в дурном предчувствии. Меньше всего на свете желал я видеть Чужака мертвым, однако ноги послушно понесли меня к Беляне.

Посреди землянки, куда она забралась, было вкопано толстое бревно. Привалившись к нему спиной, сидел Чужак. Его изодранный в клочья охабень валялся в углу, глаза скрывались за рассыпавшимися в беспорядке седыми прядями, а голова безжизненно свешивалась на грудь. Руки Чужака были плотно прикручены к столбу, словно обнимая его сзади. Плечи и грудь расчертили тонкие рваные раны, точно громадная кошка рвала его тело. Капли крови, выползая из них, скатывались на уже намокший пояс, поддерживающий холщовые штаны. Лис, поспешно вынув нож, ловко начал резать веревки, стягивающие руки ведуна, а Беляна, сглатывая слезы, откинула с его лица белую прядь и нежно провела ладонью по закрытым глазам. От ее прикосновения ресницы ведуна затрепетали, и веки медленно, с трудом поднялись.

– Живой! – закричал я и больше ничего не успел сказать, потому что в глубокой синеве Чужаковых глаз разноцветными огнями полыхало безумие. Меня обжег неведомый безрассудный гнев на тех, кто посмел совершить такое с ведуном. Затем гнев, разгораясь, перекинулся на стоящих рядом людей, на весь этот жестокий и бессмысленный мир. Теперь не в глазах ведуна полыхал пожар, а моя душа, объятая пламенем, требовала крови. Много, очень много крови. Остатки разума приказывали мне: беги, спасайся, уходи…

Но желание убивать оказалось сильнее, и рука привычным жестом вытянула рогатину. Словно в дурном сне, я увидел перед собой озверевшее лицо Медведя. На его губах пузырилась пена, но я не боялся, знал – моя ярость сомнет его силу и как вихрь понесется над его бренными останками. Я размахнулся…

И гнев неожиданно пропал… Мгновенно, загадочно, как и появился… Недоуменно я уставился на занесенное для удара оружие. Медведь, стоя напротив, вглядывался в меня, словно впервые увидел.

– Что с вами?! – Лис вклинился между нами. – С чего вы вдруг сцепились?

Он не понимал, как мы были близки к убийству друг друга, но обнаружив, что все обошлось, недовольно забурчал, опуская вновь закрывшего глаза ведуна на землю:

– Словно спятили. Кинулись друг на дружку, точно волки при дележе.

– Это он!!! – Беляна догадалась, в чем дело, и быстро набросила на лицо Чужака его же рваную срачицу. Молодец девка! Но какая же сила в Чужаке гуляет, если он одним взглядом может породить смертную ненависть?! Такой ведун любому Князю нужен, конечно коли тот знает, как с ним совладать, а коли не знает, то всеми средствами истребить его постарается.

Чужак застонал, приподнимаясь, и Беляна обеими руками подхватила его под спину, но сил ведуну не хватило, и он опять упал. Лис стянул с себя промокшую от дождя рубаху, вытер ею раны Чужака и потянулся было к прикрытому лицу, но я его остановил:

– Не трогай. Пока не убедимся, что он в своем уме, лицо ему открывать не будем. Он сам опасался свою силу во зло применить, потому и прятался.

– Но..

– Не но! Делай, что велю, иначе всем хуже будет.

– Не будет, – из-под покрывшей лицо ткани глухо, словно из-под земли, донесся голос Чужака. – Теперь уже не будет…