Текст книги "Нурсолтан"

Глава 7

Михипир помнила до мельчайших подробностей тот солнечный осенний день, когда судьба впервые столкнула её с Менгли-Гиреем. Она гуляла со своими служанками по саду среди деревьев, увешанных тяжёлыми плодами золотистых померанцев и густо-красных гранатов, когда услышала стук многочисленных копыт у ворот. Будучи от природы страшно любопытной, Михипир раздвинула густые ветви цветущего куста, мешавшего разглядеть приехавших. В этом месте каменная ограда дома, где проживал высший сановник турецкого султана – адмирал Демир-Кяхья, слегка осыпалась, и, привстав на цыпочки, девушка вполне могла удовлетворить своё любопытство. Она увидела знатных, богато одетых всадников в сопровождении вооружённой охраны. По их запылённым и утомлённым лицам было видно – путь они проделали немалый. Торопливо подобрав концы длинной развевающейся чадры, Михипир, подобно метеору, пронеслась в дом. С отцом она столкнулась уже на пороге, и тот с радостным лицом на ходу сообщил ей:

– Михипир, девочка моя, к нам прибыл крымский хан. Он – мой давний друг; будь умницей: обрати внимание на его сына Менгли. Иди в потайную комнатку, я устрою солтана в Зелёных покоях, и ты сможешь хорошо рассмотреть его.

Михипир не стоило просить дважды, заинтригованная словами отца, она отправилась по узким переходам дома к Зелёным покоям. Они отводились тем гостям, за кем адмиралу хотелось скрытно понаблюдать. В потайной комнатке, расположенной по соседству, имелось замаскированное окошечко. Михипир устроилась на высоком сиденье и привычно припала к окошечку. Её взору открылась комната с расписанным в салатовый цвет сводчатым потолком, коврами, выдержанными в тех же тонах, начиная от нежной зелени и заканчивая густо-зелёными, почти чёрными узорами. В зелёные цвета комнаты удачно вплетался, оживляя его, небольшой беломраморный фонтан. Он испускал в резную чашу тонкие, нежно журчащие струйки прозрачной воды. Фонтан этот служил прикрытием для тех, кто прятался в соседней комнате, заглушал своими звуками неосторожные движения наблюдателя. Дочь адмирала не первый раз оказывалась здесь. Отец, поклявшийся, что выдаст дочь замуж только по её согласию, в первый раз привёл Михипир сюда, чтобы она могла увидеть пашу из Трапезунда, посватавшегося к ней. Позже отсюда она наблюдала за одним из султанских советников, а потом за сыном бека, чьи владения располагались по соседству с имением отца. Ни один из этих весьма богатых и знатных мужей не привлёк внимания избалованной Михипир. По восточным меркам дочь адмирала давно перешагнула черту своего совершеннолетия, девушке исполнилось семнадцать лет, и Демир Кяхья стал побаиваться, что даже слухи о красоте его дочери не помогут, если женихи посчитают Михипир перезревшим плодом. Дочь и не догадывалась о тревожных мыслях, посещавших престарелого адмирала, она наслаждалась свободой, предоставляемой ей в этом доме, и не желала бы иной жизни, если б не томление созревшего тела. Будучи девственницей, она, тем не менее, знала всё об отношениях, существующих между мужчиной и женщиной, и любопытство толкало её познать любовь мужчины. Оставаясь одна, она обнажала своё тело, изучая, проводила по нему руками и с трудом могла сдержать стон, рвущийся с губ, когда вдруг представляла, что это руки мужчины. Но женихи, до сих пор приезжавшие в их дом, не нашли отклика в жаждущем наслаждения воображении девушки. Ей показался смешным толстый неповоротливый паша, неприятным – пожилой советник, без конца перебиравший чётки, и уж совсем не приглянулся долговязый сын бека, говоривший со своим слугой только об охоте и лошадях. Других женихов, прослышавших о богатом приданом и необыкновенной красоте девушки, отец и не допускал до Зелёных покоев, кого за принадлежность к незнатному роду, а кого за недостаточное богатство.

Михипир пришлось дожидаться довольно долго, пока, наконец, её долготерпение было вознаграждено, и распахнувшиеся двери впустили в покои крымского солтана. Ей оказалось недостаточно короткого мгновения, пока она видела его. Менгли-Гирей быстрым взглядом окинул предложенные ему покои и вернулся в коридор, откуда донёсся его властный голос:

– Внесите мои вещи в покои, а я навещу отца.

Ещё битый час она вынуждена была наблюдать, как слуги молодого господина раскладывают его вещи, а после услышать голос любимца адмирала – янычара Арслана, приглашавшего гостей насладиться ужином в обществе хозяина дома. Михипир незаметною тенью выбралась из своего укрытия и отправилась на женскую половину. Неудовлетворённое любопытство не давало девушке покоя. Отказавшись от ужина, она приказала служанкам приготовить её ко сну, но, опустившись на мягкие подушечки, поняла, что не сможет сомкнуть глаз. Промучившись без сна до полуночи, Михипир решилась на дерзкий поступок, который даже любящий отец, прощавший ей многие шалости и проступки, мог посчитать недопустимым преступлением. Накинув покрывало, девушка, крадучись, по сонному дому отправилась в потайную комнатку. Едва Михипир откинула занавеску, скрывавшую оконце, как у неё перехватило дух. Крымский солтан занимался любовью с наложницей отца. Затаив дыхание, Михипир не могла оторвать взгляда от обнажённого торса молодого сильного мужчины, под телом которого металась рыжеволосая женщина. Михипир помнила эту наложницу. Отец отзывался о ней, как о холодной и никчёмной женщине, красота которой была так обманчива. «Я заплатил за неё две тысячи динаров, но она не стоит и сотой доли уплаченного. Эта женщина – льдина, которую не растопят и пески пустыни, – говорил о ней отец своему управителю. – Она, как начищенный медный кумган, блестит, словно золото, а прикоснёшься, всё та же презренная медь! Думаю продать её в Кафе, как только для этого представится случай». Теперь Михипир не могла поверить, что отец говорил именно об этой невольнице. Кусок льда плавился в объятиях молодого мужчины, и лицо женщины, полыхавшее огнём неземного блаженства, говорило об этом красноречивей всего. Дикая зависть кольнула сердце девушки. Она поймала себя на бесстыдной мысли, что больше всего на свете ей хочется сейчас лежать на ложе вместо этой глупой одалиски и отдаваться мужчине, лицо которого она даже не видела. Когда любовная игра господина была доведена до победного конца, он откинулся на подушки. Замирая от восторга, Михипир обнаружила, что уже любит это смуглое лицо с миндалевидными тёмными глазами, чёткой линией профиля и волевым подбородком. В её глазах он вдруг полностью совпал с тем идеалом мужчины, о котором она мечтала и которого ждала всю свою жизнь. Михипир не помнила, как она выбралась из своего убежища, как оказалась в постели, показавшейся ей холодной и неуютной. Она так и не уснула в эту ночь, проворочавшись с боку на бок, словно мягкий тюфяк был полон верблюжьих колючек. Михипир с трудом дождалась утра и отправилась к отцу. Адмирал после утренней молитвы просматривал почту, сложенную стопкой на его столе. Он с улыбкой поднялся навстречу дочери:

– Что привело тебя ко мне в столь ранний час, радость моя?

– Отец, – Михипир вдруг почувствовала, как внезапно пересохло горло, мешая ей прямо высказать, что так мучило её всю ночь. И всё же она сумела взять себя в руки. – Зачем вы просили меня присмотреться к нашему гостю?

Адмирал с интересом взглянул в лицо своей любимицы, услышав в голосе Михипир волнение, которое она не в силах была скрыть.

– Моя девочка, крымский хан Хаджи-Гирей мой давний друг, нас связывает очень крепкая дружба, но мне бы хотелось, чтобы нас связали и узы родства. Вчера в беседе со своим гостем я расспросил его о сыновьях, хан не очень тепло отзывался о старших солтанах. Но его речи о Менгли были полны любви и гордости. Тогда я сказал хану: «У вас, мой друг, есть любимый сын, у меня – единственная дочь. Не соединить ли нам сердца наших детей?»

– Что же ответил тебе хан?

Михипир вцепилась взглядом в лицо отца, побледнев и ожидая последующих слов, как своего смертного приговора.

– Хан сказал, что подумает над моими словами. «К тому же, – добавил он, – у моего сына уже есть две жены, которых выбрал я. Теперь хочу дать ему право выбирать самому». Таковы были слова хана Хаджи, но он пообещал, что свой ответ солтан даст до того, как покинет наш гостеприимный дом.

Адмирал успокаивающе коснулся похолодевшего лица Михипир:

– Хан подробно расспросил меня о тебе. Мне показалось, что его удовлетворило описание твоих прекрасных волос и синих глаз, моё дитя. Я знаю, мне не придётся краснеть за свои слова, ты у меня настоящая красавица.

И, поцеловав дочь в лоб, Демир-Кяхья ласково распрощался с ней. Лишь когда Михипир уже взялась за резную ручку двери, адмирал тихо спросил:

– Что же ты не противишься моему решению, доченька? Почему не возмущаешься тому, что я хочу решить твою судьбу… – Отец не успел докончить своей фразы, как был чуть не сбит с ног кинувшейся к нему на грудь Михипир.

– Вы не могли бы решить мою судьбу лучше, чем решили сейчас. О отец, я буду счастливей всех на свете, если этот брак состоится!

На следующий день крымский хан с торжественностью просил у своего друга в жёны солтану Менгли его единственную дочь Михипир. Дочь турецкого адмирала и не могла подумать, что сказать «да» этому браку молодого солтана заставили слова отца о прекрасных синих глазах невесты. Менгли-Гирей в очередной раз пожелал испытать судьбу, в надежде отыскать в девичьих глазах женщину, которую любил больше жизни.

Глава 8

Как сон, пролетел месяц подготовки к свадьбе. У Михипир почти стёрлись из памяти и путешествие в Кырк-Ёр, и подробности брачного ритуала. Она помнила гулкий стук сумасшедшего сердца и безумное, неимоверное возбуждение, овладевшее ею, когда она, наконец, оказалась в покоях молодого солтана. Нет, она не опустила покорно головы, когда Менгли-Гирей вошёл в дверь. Она вся трепетала от вида его широкоплечей фигуры с тонкой талией, подчёркнутой широким золотым поясом. Менгли шагнул к ней, в нетерпении срывая полупрозрачные покровы, спеша увидеть лицо женщины. Последнее из покрывал порхающей птицей опустилось к парчовым туфелькам невесты, и горячие пальцы солтана коснулись подбородка Михипир, приподнимая её лицо. На мгновение они оказались так близко друг от друга, что у девушки перехватило дыхание. Она, не отрываясь, глядела в глаза мужчины, покорившего её, но в этих глазах к её изумлению разливалось безмерное разочарование. Девушка, стоявшая перед Менгли, была красива утончённой, бесспорной красотой, но в её чертах он не нашёл того, чего желал найти. И даже синие глаза, те самые глаза, описание которых заставило его решиться на женитьбу, ничем не напомнили ему боготворимую женщину. Разочарованный, он оттолкнул от себя новобрачную, и не успела Михипир опомниться, как супруг покинул её.

Михипир зябко повела плечами. Воспоминания годовой давности всколыхнули в ней те чувства, что она испытала тогда: жгучую обиду, горькое одиночество и непреходящую боль одинокого сердца. Сидя на холодном полу у запертых дверей покоев солтана в замке Троки, она испытала их вновь.

Она помнила, что проплакала всю ночь, вскакивала с брачного ложа при малейшем шуме, всё ещё надеялась, что Менгли вернётся. А под утро Михипир, забывшуюся в полном кошмаров сне, разбудило прикосновение евнуха. Страж гарема пришёл за ней, чтобы увести молодую госпожу в покои, отведённые для третьей жены солтана. Но Михипир воспротивилась приглашению толстого евнуха. Она сжала маленькие кулачки и срывающимся от слёз голосом потребовала:

– Я хочу видеть своего господина и не уйду отсюда, пока не поговорю с ним!

Евнух выпучил глаза и испуганно замахал руками:

– Ваше поведение недостойно, госпожа! Солтан сам решает, хочет ли он видеть вас или нет.

– Низкий раб! – взвизгнув от ярости, Михипир хлестнула евнуха по жирной, заколыхавшейся как фруктовое желе щеке. – Как ты смеешь мне перечить? Я приказываю передать мою просьбу господину и, если не сделаешь этого, велю тебя выпороть!

Евнух колобком выкатился из солтанских покоев. Несколько минут он стоял в раздумье, потирая горевшую огнём щёку. Он не знал, как ему поступить: подвергнуться возможному гневу солтана Менгли или вернуться с невыполненным поручением к этой разъярённой турецкой кошке, притаившейся за дверями. Раздумья прервал внезапно появившийся в коридоре солтан.

– Мой господин. – Евнух в испуге согнулся перед Менгли-Гиреем, сбиваясь и путаясь, передал просьбу молодой супруги. К удивлению евнуха солтан не рассердился, устало вздохнул, словно взваливая на плечи непосильный груз, и шагнул в свои покои. Михипир, не ожидавшая супруга так быстро, замерла у столика, где она с помощью полотенца и розовой воды пыталась привести себя в порядок.

– Ты хотела меня видеть, Михипир? – тихие слова мужа застали девушку, замершую от страха, врасплох. Она ожидала гнева, бранных слов и уже готова была дать отпор. Но мужчина, стоявший перед ней, не оскорблял её, он был просто чужим и отстранённым, равнодушным к её любви и страданиям. Она не знала, как потребовать отчёта о его странном поведении, как заставить почувствовать вину. Михипир поспешно оправила одежду, вскинула голову, принимая неприступный вид. Она украдкой бросила взгляд на себя в зеркало и тут же сникла, увидев распухшее и покрасневшее от слёз лицо, растрёпанные волосы, помятые и оттого казавшиеся жалкими тряпками одежды. Какие чувства мог испытать к ней супруг в эти мгновения, если даже её блистательный вид накануне вечером не разжёг в нём огня желания! Внезапно осознав, какой жалкой она кажется Менгли сейчас, Михипир бессильно застонала и, закрывая опухшее от слёз лицо мокрым полотенцем, опустилась на пол. Она рыдала у ног мужчины, который отверг её, даже не познав, и… не ведала, что один только вид её сломленной фигурки заставил дрогнуть окаменевшее сердце солтана. Не так ли исходит в тоске и слезах Нурсолтан в далёком казанском дворце? Нежная девочка и суровый муж… Он шагнул к ней и коснулся рукой золотистой головки:

– Не плачь. Иди ко мне.

Она не поверила еле слышно произнесённым словам, но ноги сами без принуждения подняли тело навстречу мужчине, позвавшему её. Как во сне Михипир ощутила на своих губах ласковое прикосновение его пальцев. Она в изумлении распахнула глаза, когда эти сильные пальцы настойчиво и в то же время с нежностью притянули её лицо к своим губам. Закрыв глаза, он целовал её солёные от слёз губы, время от времени шепча: «Не плачь… не плачь… любимая». Она могла вспомнить ещё много ночей, наполненных такой же упоительной страстью. Ночей, заставивших её превратиться в рабу, молящую о любви. Как призывала она сейчас эти полные слепой страсти мгновения, когда закрывая глаза, он видел в ней другую женщину. О, если бы она догадывалась тогда, что служила лишь бледной тенью той, о ком Менгли не переставал мечтать ни дня…

Солтан стал отдаляться от неё, когда волею судьбы все они оказались в чужой стране, в замке, отведённом для них литовским правителем. Михипир посчитала, что в это тяжёлое время её самоотверженная любовь поможет ей возвыситься над другими женщинами мужа. Она считала, что её положение в гареме лишь упрочится. Но Михипир ждало горькое разочарование. Менгли-Гирей с головой ушёл в политические интриги, сопряжённые с борьбой за возвращение наследства отца. В этой жестокой мужской борьбе не оставалось места ни для женщин, ни для их нежностей и любви.

Михипир ещё раз тяжёло всхлипнула, только сейчас она ощутила, как замёрзла на сыром каменном полу. Чья-то тень неслышно склонилась над ней, крепкая мужская рука помогла женщине подняться на ноги. В темноте каменного коридора, скупо освещённого чадящими факелами, Михипир разглядела суровое лицо Эсфан-оглана.

– Госпоже не достойно лежать в грязи!

– Эсфан-оглан, – Михипир стиснула руки, умоляюще заглянула в глаза сурового воина, – почему он гонит меня от себя? Ведь я хочу только одного – помочь перенести испытания, которым Всевышний подверг его.

Лицо старого воина искривилось в брезгливой гримасе, но в следующее мгновение он с несвойственным ему участием закивал головой:

– Госпожа, вы напрасно беспокоитесь о солтане. Вскоре к нему прибудет женщина, которая поможет ему забыть обо всех невзгодах. Если вы заботитесь только о спокойствии своего мужа, то можете быть уверены – госпожа Нурсолтан утешит его!

– Нурсолтан?! – В немом изумлении Михипир смотрела на оглана. – Я не знаю женщины с таким именем.

– Вам неведомо, госпожа, – с хитрой улыбкой на губах продолжал Эсфан-оглан, – Нурсолтан – вдова покойного казанского хана.

– Но это невозможно! Мой муж решил жениться в то время, когда мы все живём в этих ужасных условиях и больше похожи на странствующих нищих, а не на благородных женщин солтанского гарема!

– Госпожа Михипир, вы недавно появились в семье солтана и, должно быть, не знаете, что мой господин готов одной этой женщиной заменить весь свой гарем.

Михипир зябко поёжилась, попыталась плотней запахнуться в шёлковую чадру. Но изысканный наряд, в который она облачилась, чтобы очаровать своего господина, был слишком тонок и не давал желанного тепла. В её голове никак не укладывались простые слова, прямо высказанные старым огланом. Измученное страданиями ревности сердце никак не могло смириться с открывшейся истиной.

– Наш господин совсем не умеет любить, раз так часто меняет своих женщин, – она выпалила эти слова от досады и тут же замерла в страхе: «Аллах Всесильный, я потеряла рассудок, если осмелилась сказать такие слова. О, если они дойдут до Менгли…»

Но Эсфан-оглан как будто не обратил внимания на дерзость молодой женщины, огладил седеющую бородку и, глядя прямо в сверкающие сквозь чёрную сетку чадры глаза Михипир, произнёс:

– Это верно! Он не любит женщин. Всех! Кроме неё одной, кроме Нурсолтан.

Глава 9

Заряд зелья[56]56
  Зелье (устар.) – порох.


[Закрыть], заряженного в пушку, не разорвался бы так оглушительно, как слова оглана в душе Михипир. Она беззвучно двигала немеющими губами, словно хотела ещё что-то добавить или спросить, но Эсфан-оглан, небрежно поклонившись, уже удалялся от неё.

На следующее утро Михипир наблюдала из узкого, похожего на щель окна отъезд крымского посольства в Казань. Солтан Менгли лично провожал Мазоф-бека и его людей. Он был очень взволнован, и это не укрылось от глаз ревнивой женщины.

– Это неслыханно! – Михипир топнула ножкой о каменный пол. – Он и в самом деле желает заменить этой женщиной весь свой гарем. Он наносит оскорбление не только мне, но и другим своим жёнам! Что скажет Кёнсолтан и Махдумсолтан?

Михипир задумалась, произнеся имена двух старших жён солтана Менгли, она невольно натолкнулась на удачную мысль. Она терпеть не могла соперниц по гарему, но никогда не сходила до свар с ними, считая их недостойными своего внимания. Теперь же из этих глупых гусынь можно было сделать достойных союзниц, объединившись с ними в борьбе против казанской «захватчицы». Бороться с соперницей чужими руками всегда предпочтительней, а в глазах солтана она останется чистой и благородной. Решившись, Михипир поспешно накинула тёплое покрывало и отправилась в тёмный холодный коридор. Она направлялась в комнату старшей жены господина – Кёнсолтан. Михипир застала молодую женщину в покоях с малолетними детьми. Неуютную комнату почти на четверть занимал громоздкий камин, от которого пыхало жаром, но в дальнем углу покоев тепло уже не ощущалось. Ветер свистал в прохудившемся бычьем пузыре, натянутом на окно, задувал в комнату потоки холодного воздуха. Пламя свечей, вставленных в старый медный подсвечник, под порывами ветра угрожающе склонялось, каждый раз грозя погаснуть. Кёнсолтан – высокая худощавая женщина с неожиданно круглым лицом, узкими щёлочками чёрных глаз и пухлыми губами восседала на краю своего ложа, убаюкивая годовалую девочку. Двое мальчиков, пяти и трёх лет, укутанные одним одеялом, пытались отнять друг у друга политую мёдом ячменную лепёшку. Михипир скривила губы. Одного она не могла понять, как старшие жёны солтана могли опуститься до обязанностей нянек и пешекче[57]57
  Пешекче – повар.


[Закрыть]. Как сама Кёнсолтан, будучи старшей женой господина, могла безропотно нянчить не только своего пятилетнего сына Мухаммада и сына Махдумсолтан – Сеадета, но и дочь наложницы, скончавшейся при родах! Кёнсолтан подняла на Михипир глаза; от удивления широкие редкие брови старшей госпожи, которые она забыла насурьмить, поползли вверх.

– Младшая госпожа?

Удивлению Кёнсолтан не было предела. Михипир жила обособленной жизнью, и никогда, даже во время их проживания в Кырк-Ёре, не навещала старших жён солтана. По прибытии в замок Троки, Кёнсолтан попыталась привлечь младшую жену к работе в тяжёлом хозяйстве, доставшемся им. Но османка воспротивилась решению старшей госпожи. Она выбрала для себя самую удобную и тёплую комнату, с довольной улыбкой заявила гаремным слугам, что господин, навещая её, не должен терпеть неудобств. А когда старшие жёны вынуждены были отослать своих нянек и прислужниц на кухню и для работ, связанных с содержанием скота и уборкой обширного двора, Михипир заявила, что её служанки останутся при ней. Кёнсолтан, пылая гневом, впервые попыталась показать свою власть заносчивой младшей госпоже.

– Мы живём не в Кырк-Ёре, не в удобном дворце нашего господина, Михипир! В этом замке вместе с нами проживает сотня воинов, которых нужно кормить. Один только гарем состоит из пятидесяти человек вместе с евнухами и рабынями. Сегодня на кухню отправились работать даже наложницы. Госпожа Махдумсолтан взяла на себя нелёгкий труд распоряжаться ими, у неё тысяча дел и ей не помешала бы твоя помощь, Михипир.

– Моя помощь? О всемогущий Аллах, эта женщина сошла с ума! Чтобы я – дочь высшего вельможи турецкого султана спустилась в грязную дымную кухню! А что скажет наш господин, когда от его любимой жены станет пахнуть не амброй и розами, а палёными гусями?

Кёнсолтан закусила полную губу:

– Хорошо, младшая госпожа! Я сама помогу Махдумсолтан, хотя и у меня немало дел, но вы сейчас же отправите на кухню своих служанок! Я думаю, насурьмить брови и набелить лицо вы сумеете сама.

– И не подумаю, Кёнсолтан, – насмешливо протянула Михипир, любуясь свежим цветом своего лица в ручное зеркальце. – Мои служанки останутся при мне, даже если вы лопнете от злости!

Кёнсолтан растерялась. По своей натуре она была женщиной доброй и не склочной и сейчас не знала, как противостоять откровенной наглости младшей жены. Единственный, кто мог поставить зарвавшуюся выскочку на место, был их господин – солтан Менгли. Но Кёнсолтан никогда бы не осмелилась беспокоить его подобными мелочами. Солтану нелегко приходилось сейчас, и она, старшая жена, должна была сделать всё, чтобы незаметно снять часть груза с его плеч, а не нагружать мелкими склоками. И Кёнсолтан отступила, оставив Михипир жить так, как она того желала.

Уже полтора года старшая госпожа безропотно несла на своих плечах непосильный груз, и ни разу её лицо не исказили злость и отчаяние. Солтан Менгли-Гирей видел её повсюду: и раздающую приказы слугам, когда ранним утром замок только отходил от ночного сна; и выводящую детей на прогулку; и принимающую возы, гружённые ячменём и просом от окрестных крестьян. Под плотной тёмной чадрой, столь непохожей на шёлковые покровы младшей госпожи, высокая фигура Кёнсолтан мелькала в загонах для скота и около амбаров, и везде звучал её твёрдый, спокойный голос, настраивавший людей на ровный лад обыденной работы. Кёнсолтан не стыдилась никакой работы, и лишь иногда в её сердце вспыхивала обида, когда она замечала гулявшую по цветущим холмам, окружавшим литовский замок, младшую госпожу в сопровождении своих служанок. Разодетая и беззаботная Михипир раздражала работающих женщин солтана до тех пор, пока сама Кёнсолтан не поставила в этом деле точку. Как-то вечером она собрала в своей тесной комнатке обитательниц гарема и, угощая женщин собственноручно приготовленным шербетом, сказала:

– Каждый должен делать своё дело. Сейчас мы слишком утомлены тяжёлой работой, чтобы привлечь к себе внимание нашего господина. В гареме должна быть хоть одна женщина, напоминающая ему о прошлом, пусть же этой женщиной будет госпожа Михипир. Она красива, хорошо одета, от неё не пахнет кухней, как от многих из нас, с нею наш господин найдёт истинное наслаждение.

Кёнсолтан чувствовала по взглядам женщин – не все были согласны с нею, но никто не попытался возразить. С того дня гарем солтана разбился на две половинки. В одной жили они – женщины, занятые повседневными заботами и домашней работой. В другой жила Михипир, незаметными заботами Кёнсолтан проживая прежней жизнью. В её комнату всегда доставляли дрова, у неё не было недостатка в еде, и если солтан желал навестить младшую жену, в её покоях его встречали тепло, уют и женская ласка. Михипир и не думала благодарить за всё это старшую госпожу. С присущей ей самоуверенностью она приписывала все эти блага положенными ей по статусу любимой жены. Теперь же впервые младшая госпожа переступила порог покоев старшей госпожи, и Кёнсолтан, не в силах скрыть своего наивного изумления, поднялась ей навстречу.

– Меня привело к вам беспокойство за нашего господина, – произнесла Михипир, в душе забавляясь видом старшей госпожи. Она придала своему голосу озабоченность и волнение, ставшее вскоре непритворным. – Не знаю, слышали ли вы о безумной затее нашего супруга: он отправил свадебное посольство в Казань к вдовствующей ханум Нурсолтан. Наш господин околдован этой женщиной! Он решил жениться на ней в то время, когда мы все прозябаем в нищете! Должно быть, чтобы приготовить для неё покои, он отберёт у нас всё самое лучшее. Я слышала больше, уважаемая старшая госпожа, солтан Менгли готов оставить свой гарем здесь, а сам бежать с новой женой в другие земли!

Последнюю ложь Михипир придумала на ходу, чтобы ввести старшую госпожу в ещё больший ужас. Но что-то не сработало в её плане, и Кёнсолтан вместо того, чтобы взорваться возмущением и проклятиями, продолжала спокойно укачивать лежавшую на её руках девочку.

– Вы слышите меня, госпожа? – осторожно переспросила Михипир.

– Да. Я слышу вас.

Кёнсолтан подошла к камину и, придерживая ребёнка одной рукой, другой поправила пылавшие дрова, умело работая массивной кочергой. Михипир заметила, какими грубыми и тёмными стали руки старшей госпожи.

– Что же вы скажете на всё это, старшая госпожа? Неужели вы допустите, чтобы наш господин подверг нас такому унижению, чтобы он бросил нас?

– Я не считаю, что всё так страшно, как вы это представили, Михипир. Взяв четвёртую жену, наш господин будет относиться к нам, как и прежде. Я уверена, что этот брак не нанесёт нашему благополучию никакого урона.

Не веря своим ушам, Михипир не отводила глаз от Кёнсолтан. «На что надеется эта глупая гусыня? Менгли уже сейчас не смотрит на неё, а что же будет с ней, когда он привезёт Нурсолтан!»

– У вас ума, как у курицы, старшая госпожа! – не сдержавшись, выпалила она. – Вы со своими руками уже сейчас похожи на служанку. Хотелось бы мне взглянуть, с какой покорностью вы превратитесь в рабыню новой жены солтана!

Кёнсолтан нахмурилась, но в тот же миг складки на её лбу расправились, и улыбка превратила глаза госпожи в ещё более узкие щёлки.

– Может быть, мои руки и похожи на руки служанки, но не далее чем вчера наш господин целовал их. И я горжусь, что у моего мужа нет оснований называть меня белоручкой!

– Что ты сказала? – Михипир даже задохнулась от возмущения. – Наш господин целовал тебе руки? Да тебе это, видно, приснилось в волшебном сне!

– А тебе бы, Михипир, очень хотелось, чтобы это было неправдой, – послышался у дверей желчный голос Махдумсолтан.

Обернувшись, Михипир обнаружила вторую жену солтана, женщину гораздо более воинственную, чем покладистая Кёнсолтан.

– Тебе даже не может прийти в голову, что господин может целовать наши руки, раз они не такие красивые, как у тебя! Но, однако, наш муж вчера вечером был у Кёнсолтан и целовал ей руки, в то время как тебя он не посещал целый месяц, а вчера выставил за дверь!

На мгновение Михипир остолбенела, но в следующую минуту она, взвизгнув, кинулась на Махдумсолтан, чтобы вцепиться в это ненавистное, усмехающееся лицо. Но женщина ловко увернулась от младшей госпожи, и Михипир упала в задвинутое в угол корыто с замоченным детским бельём.

– О-о!

Подскочив на ноги, женщина беспомощно расставила руки по сторонам, с отчаянием наблюдая, как грязная вода потекла по её роскошной одежде. Махдумсолтан прыснула от смеха, а следом за ней засмеялись Кёнсолтан и два маленьких наследника солтана, до того молча наблюдавших за перепалкой женщин.

– Вы ещё вспомните этот день, неразумные! – вскричала оскорблённая Михипир. – Пожалеете, что оскорбили дочь Демира-Кяхьи!

И молодая женщина выскочила прочь. Кёнсолтан перестала смеяться, озабоченно сморщила круглое лицо:

– Как отнесётся к этому наш господин?

Махдумсолтан спокойно поправила чадру:

– Нашему господину нет дела до Михипир, он давно остыл к ней. Пусть эта змея кусает саму себя, её яд нам не страшен! А я нашла свободную минутку, чтобы помочь тебе уложить детей, давай этим и займёмся.