Текст книги "Пастораль"

День
в середине августа

В первый же рабочий день, после отпуска, поехала я в управление к «гаишникам»: наша газета получала немаленькую денежку за страничку по профилактике дорожно-транспортных происшествий, а я обязана ее заполнять.

В приемной главного над цветами ворковала беременная Вероника – за месяц, что я ее не видела, живот удвоился, но она так и не отказалась ни от макияжа, ни от высоких каблуков, ни от короткой юбки.

– Привет! Как у вас дела?

– Ой, по-всякому! Сам расскажет.

Голосок у нее был ангельский – высокий и нежный. Она наклонялась над цветами так, что был виден шов на колготках, и становилась похожа на страуса – клубочек на длинных тонких ножках. И, честно говоря, было жалко ее мужа, который, судя по тяжелому кольцу на худом безымянном пальце, несомненно, имелся и разрешал этому чуду работать в эпицентре внимания местных ушлых мужиков.

Традесканция и камнеломка закрывали все стены приемной по провинциальной не моде, а так, по нужде прикрыть эти стены, оббитые вагонкой. На тумбочках, столах подоконнике цвели циннии, фиалки.

– Как красиво у тебя! Да, вот смотри, аспарагус зацвел.

– Уйдешь в декрет, кто будет ухаживать?

– Ой, мы с Таней из пропаганды уже договорились – она еще какая любительница!

– Сам-то занят? – Занят! У него совещание, с районов навызывал. Злой – жуть.

Она прислушалась, различая что-то через двойные двери:

– Во, слышь! «Недоумки!» – кричит. Да ладно, сейчас закончат. С самого утра сидят. Чаю хочешь?

Вскоре дверь распахнулась, из кабинета посыпались мужики – в основном майоры, начальники отделений в районах. Были и знакомые – те, с которыми приходилось делать материалы. Рыжий и веснушчатый главный гаишник одного из дальних областных углов вышел с пунцовым, как из бани, лицом. Да и другие не в лучшем состоянии: смотрели в пол или невидящими взглядами шарили по стенам. И только один, видом совсем зеленый, капитан заулыбался и поздоровался, первым узнав меня. Когда я вошла, начальник задумчиво сидел за столом, напоминая обиженного пацана. Он был довольно молодой для такой должности и, по моим понятиям, очень красивый – если рисовать Аполлона, то только с него. Скуластый, смуглый, карие глаза – то ли от татар, то ли от евреев подмешано. Обыкновенно улыбчивый, быстро соображающий. За стремительную свою карьеру не успевший растерять склонности к юмору. Так и не сумевший стать ни жлобом, ни иным уродом… Увидав меня, встал и пошел открывать форточку – да, в кабинете было душно. Обычно начищенный-наглаженный, сегодня он был даже не в форме, а в синем свитере без погон – такие выдают дэпээсникам. Когда встал, то оказалось, что еще и в темно-синих шароварах – будто только с рыбалки приехал. Ну, не на трассе же где-то стоял, размахивая полосатой палочкой! Кстати, без погон оказалось, что у него довольно узкие плечи.

– Привет! Загорела! – несколько секунд он смотрел на меня и, видимо, соображал, какое бы дать задание. Главную тему страницы, по давней традиции, давал начальник, остальное мы додумывали с пресс-службой.

– Слушай, съезди-ка в район, там у нас сотрудник погиб. Напиши так… – он не мог сразу сформулировать, поэтому начертил пальцем в воздухе круг. И все же закончил: – Аккуратно. Лучше прямо сейчас, машину найду…

Через десять минут на белом «Форде» с синими полосами и с лейтенантом из группы сопровождения – за рулем – я уже выезжала из города.

Добираться до районного городка с опытным водителем и без оглядки на дорожные знаки – не более сорока минут, трасса отличная. Городок тот небольшой – можно весь за полчаса объехать. Расспрошу про погибшего сослуживцев, пусть вспомнят интересные случаи. Главное – найти фоток побольше. К родственникам, может, лучше и не соваться – если только с кем-нибудь из местных поговорить. Так что, вернемся быстро. Алексей, так звали водителя, довезет до редакции, сумею сегодня же отписаться…

Водитель с любопытством расспрашивал про газету, жаловался на транспортный налог – почти половина его зарплаты, хвастался женой, у которой хорошо бизнес идет. Узнав, зачем едем, посмотрел внимательно и сказал: «Понятно, понятно». А где-то на середине пути, где шоссе поворачивало плавной дугой, он снизил скорость и показал на пустую обочину:

– Вот, здесь ДТП—то было.

– Какое ДТП?

– Да наш-то погиб!

– Слушай, давай, на обратном пути остановимся – сфотографирую.

Что-то я «тормозила» – можно было порасспросить еще в управлении – кто погиб, что случилось – или даже у этого вот парня разузнать. Ну, нет. Лучше из первых уст все узнаю. Иначе потом трудно будет отделить правду от интерпретаций. И главное: не хотелось грузиться, заморочиваться, напрягаться, хотелось еще на чуть-чуть, но продлить отпуск. Солнечный августовский день, все еще отдыхают, а тут – рабочий день, первая тема – и сразу такая!.. Приеду – и на месте разберусь. Кстати, если маловато снимков – на кладбище можно съездить, сфоткать…

Вскоре показались белые коттеджи с красными крышами – поселок газовиков. И тут же сам городок: сначала частный сектор с шестью сотками на дом, далее – центр из двухэтажных купеческих зданий. В одном из этих дореволюционных строений и находилось местное отделение ГИБДД. В коридоре остроносый паренек в штатском, увидев мои потуги открыть дверь с табличкой «Начальник», сказал, что начальника вызвали на совещание в область. Черт, так он, значит, был на утреннем совещании. Ладно, возьму комментарий по телефону…

– А где еще люди?

Парень испуганно моргал, краснел, вытягивался:

– Так нас в отделении всего четверо… Сергей погиб, начальник в центре, а Свешников в отпуске.

Что ж, придется разговаривать с ним. Он пригласил все-таки в кабинет – карта района на стене, три, советских времен, стола, на одном из которых в деревянной рамке стоял портрет с черной ленточкой на уголке. С него смотрел мужчина неопределенного возраста – длинное худое лицо, перерезанное черными усами, капитан.

– Вы о Сергее будете писать? Мы с ним не работали, я только пришел. Видел один раз – только «здрасьте —здрасьте». Слышал, что семьянин был хороший. Но так ничего рассказать не могу.

– А вы на похоронах-то были?

– Нет, я же дежурил – больше никого нет.

– Вы знаете, мне фотографии нужны.

– Вот, – он кивнул на фотографию на столе.

– Понимаете, для газеты фото нужно чуть лучшего качества. А этот снимок, похоже, выведен на принтере. Оригинал хотя бы…

– А, – догадался он. – Но это из личного дела! А кадровик в отгулах. Сами понимаете – после похорон, все приходилось организовывать…

– А город с похоронами как помогал, администрация местная? – писать хорошие вещи про местные власти тоже была задача нашей газеты.

– Да! – обрадовался он возможности хоть чем-то помочь. – Да, помогали. Гробы им газовики купили. Вы представляете: не обычные такие, а вот – как в кино показывают – с ручками, из полированного дерева, дорогие очень. Представляете, четыре гроба, каждый тысяч по тридцать!

– Почему четыре? – изумилась я.

– А сколько? – пришла очередь изумляться ему. – Погибли же Сергей и его жена, и дочка, и сын. Жена и сын после ДТП еще живые были, но их до больницы не довезли…

Еще не легче!.. Я сглотнула слюну и попыталась представить могилу на четыре гроба. Не получалось.

– Т-а-ак, и что, их всех вместе хоронили?

– Да, я же говорю, четыре гроба. В Доме культуры панихида была – выставляли прощаться – весь город приходил…

– Подскажите, семейные фотки, с друзьями снимки – где их можно взять?

– Вы знаете, у него есть, то есть был друг, с которым они вместе в ГАИ пришли – Анатолий Свешников. Или уж лучше вы заскочите к отцу Сергея, тут недалеко, я провожу – мы с ним в одном доме живем!

Мы поехали уже на двух машинах. Однако отца погибшего гаишника встретили на полпути. Нестарый сухой мужичок с тряпичной сумкой шел в магазин. Узнав от паренька, кто я и откуда, он почти с радостью пригласил в дом. Вспомнился мой коллега, сосед по кабинету Вовка Романов, который, зная нашу профессиональную кухню и прочитав однажды репортаж про застреленного в армии солдата, сказал: «Я бы любого журналиста, с каким бы ласковым лицом он ни сунулся, с лестницы бы спустил». Дед нашей «кухни» не знал… Что ж, удачно все складывается!

– Слава богу, мать не дожила до этого дня, – повторял старик. В небольшой квартире было чисто, еще чувствовалась женская рука, по-видимому, погибшей снохи. Дед заставил меня пройти в гостиную, усадил в кресло. Охотно стал рассказывать о сыне.

– В школу тут ходил, пошел в армию, служил во внутренних войсках. После армии сразу и пошел работать в милицию. Учиться послали – там и познакомился с Галей, там и женился. А тут – тещу проведывать ездили всей семьей, возвращались…

От деда наконец-то я узнала и тщательно записала: сколько кому лет, когда женились, когда родились дети и как их всех зовут…

– Мне бы фотографии… – попросила я. И поспешила успокоить: – Брать с собой не буду – только пересниму.

Он выложил из серванта три аккуратно оформленных альбома. Дембельский, где долговязого Сергея можно легко узнать по тем же усам. Во втором уже с Галей – в противоположность ему – крепкой, щекастой, чернобровой. Вот свадьба, первенец, первые шаги малыша, уже понятно, что это девочка – платьица, косыночки, носочки. Вот еще один малыш – и она, уже располневшая, спокойно уверенная в своем будущем и будущем детей. И множество фотографий со свадеб друзей, с пикников, юбилеев и дней рождения. Заботливо вправленных в одинаковые альбомные уголки.

– Жена-то у меня болела, не вставала, так, чтобы не скучала, Галя специально принесла. А я вот не вернул.

Я фотографировала снимки на подоконнике – здесь светлее. Дед, державшийся с самого начала очень хорошо, даже как-то странно весело – вдруг заплакал, повторяя: «как хорошо, что мать не дожила…»

Нужно было уходить.

– Мне бы еще друга найти – Свешникова.

– Машина-то внизу ждет? Поедемте, я покажу.

Мы приехали на окраину городка – там стояла одинокая пятиэтажка с маленькими балкончиками, как сообщила вывеска – «семейное общежитие». В одной из тесных секций, заставленной цветными тазами и ведрами, с натянутыми бельевыми веревками, дед показал на выкрашенную рыжей краской дверь: вот здесь Сергея квартира.

Я смотрела на дверь, мне даже казалось, что сквозь изоплиту вижу, как стоят телевизор, холодильник, детская кроватка. Вот укатившийся мячик, брошенная кукла, раскрытая книжка… Ну, вот, насмотрелась фотографий!..

– Я так туда и не заходил. Толику ключи отдал… Рядом он живет. В милицию вместе пришли. Он первый и приехал на место, где все случилось.

Постучался в дверь напротив. Вышла невысокая черненькая женщина с капризничавшим ребенком на руках, как я поняла, жена Толика. На вопрос, где муж, сказала: «Так на даче». Недоверчиво взглянула на меня, что-то взвешивая.

Пришлось поднажать: «Начальник ГИБДД области просил лично – написать. А, сами понимаете, Анатолий – лучший друг. Как же без него?». И она решилась:

– Так пойдемте, провожу.

Она так и повела нас по дороге – в домашнем запашном красно-белом халате, в плюшевых тапках и с ребенком на руках. Мы шли рядом, но поговорить так и не удалось: ребенок кричал как резаный.

Дача была метрах в двухстах. Это обычные огороды, разве что без заборов, засаженные, главным образом, картошкой. А поближе к лесу стояла пара домиков и баня. Женщина и кивнула на баню – возле нее кто-то жег костерок: – Вон он, Толик, никак не может прийти в себя. А сначала и водка его не брала… Вы идите, вот тут, по крайчику.

Она развернулась: ребенок, полуторагодовалый пацан, несмотря на потряхивания, поцокивания и причмокивания, никак не мог успокоиться.

Попросив водителя не торопиться: отвезти старика домой, самому съездить пообедать, а потом уже подъезжать сюда, я пошла через посадки. Когда подошла вплотную к молодому мужчине, поняла, что Толик сильно пьян. На дощатом столе – початая бутылка водки, черный хлеб, раскрытая банка тунца, ломтики копченого сала. Взгляд сразу же зацепил пол-ящика водки в притворе бани и горку пустых бутылок в траве. Но машина уже ушла, и мне ничего не оставалось, как поздороваться…

Анатолий был стрижен под ноль, крепкий, с приятным круглым лицом, голубо-глазый и большегубый. Лет ему было, как и погибшему, – тридцать.

Он не видел, что меня провожала его жена, не заметил и машины, но не удивился моему появлению: не спросил, кто такая, чего надо. Видимо, за последние дни ему со многими приходилось пить. На всякий случай пояснил:

– Серегу поминаю. Друг у меня погиб. И вся его семья…

Он налил в пластиковый стаканчик водки:

– Помяни. Вчера похоронили. А сегодня, значит, четвертый день. Пей, как положено, до дна.

Деваться было некуда, я взяла кусок черного хлеба, намазала на него паштет.

– А мы с ним – друганы. Вот, видишь, это его дача.

Он показал на недостроенный, рубленый домик. Недострой уже потемнел. Крыша когда-то временно была покрыта толем, им же забраны окна. Возле – обжитой казалась банька, срубленная из светлой сосны, видимо, не так давно. Рядом был выкопан пруд с брошенной в него деревянной лесенкой, на дне еще оставалась глинистая вода. Все довольно уныло, и только длинная грядка-клумба с оранжевыми ноготками и бархатцами вносила оживление. На нераспаханном пятачке между баней и домом стояли самодельные детские качели на подшипниках.

– Он сам вот это все строил. Я ему говорю – квартира рядом, зачем затевать такой дом. Нет, ему интересно. Батя ему, конечно, помогал, но потом дом подзабросил – некогда, все на работе пропадал. Говорит, на пенсии дострою. А вот – баня, это да, не зря срубил. Вот тут мы семьями отдыхали. Огороды рядом – вместе весной пахали. В выходные в баньке парились. Столько лет вместе! Вместе в милицию пришли. И тут – такое.

Поминать пришлось всех четверых, так что вскоре у меня поплыло перед глазами. Но мужику нужно было выговориться, а мне требовалась информация. Ее можно было добыть парой прямых вопросов, пятком косвенных подводок, еще двумя провокационными версиями, тем более что мужик был пьян. Но манипулировать было неловко. Или организм у меня все еще был в отпуске, и хотелось вести себя непрофессионально, по-человечески. Здесь, действительно, было горе.

Еды было катастрофически мало. И Толик сходил, принес пару зеленых болгарских перцев, несколько огурцов-переростков, пучок перьев лука с уже пожелтевшими верхушками.

И мы выпили еще.

– Вот: перец и огурцы из Серегиного парничка. Серега картошку обновить хотел – семена новые купил, так и не узнает – что вырастет. Кому вот это все теперь – один батя остался, много ли ему нужно… Выпьем.

Я терпеть не могла, когда меня заставляют пить, контролируют – сколько выпила, почему. Но Толику было трудно отказать. И мы пили, разговаривали. Между тем белый «Форд» уже давненько стоял у края картофельного поля. Я знала, что водитель будет ждать сколько нужно и без тени упрека, но все же… Поэтому в конце концов пришлось брать инициативу в свои руки.

– Вы, говорят, первый, кто прибыл на место…

– Так дежурил я. По рации сообщили: так и так, на границе районов ДТП.

– Предчувствие нехорошее было?

– Нет, предчувствия не было. Но я издали еще понял, что это Серегина машина. Подъехал – лобовое стекло выбито. И они с женой – она на переднем сиденье ехала – лежат на капоте, ты знаешь, его правая рука на Гале, как будто ее обнимает. Сергей уже мертвый был – видимо, на раз о рулевую колонку. А она – еще стонала. Маленький ребенок на коленях у нее сидел, его выкинуло из машины, но он тоже живой был. А дочка… Светку… всю…

Он недоговорил, сморкнулся в сторону.

– «Скорая» приехала – тоже наша, районная. Я им сказал: в областную больницу везите. Там все-таки реанимация есть, техника – искусственное сердце, вентиляция легких. Это у нас – только санитарка на стуле да капельница. Их на носилки погрузили, машина ушла. А я остался. Серегу, Светку рядом положил. У Сереги туфли от удара соскочили. Лежит в одних носках, и дырка на пятке. Я их обоих закрыл пеленками – для малыша были взяты, между сиденьями сумка зажата. Стою, не знаю, чего делать. «Скорая» умчалась, а я, веришь ли, молился: только выживите! Ради Сереги – ребенка вырастим, жену не бросим, каким бы инвалидом ни осталась.

– Шансы выжить были?

– Какие там шансы? Как высчитали – скорость обеих машин при лобовом столкновении была 270 километров в час. Это, представь, если бы с такой скоростью в бетонную стенку въехать. Что там от людей останется? Правильно, один студень внутри. Пеленкам – ничего, а людям не выжить.

Вышел на дорогу – смотрю – машина, с которой они столкнулись, метрах в ста лежит вверх колесами. БМВуха – и номера из соседней области. Обкуренные, сволочи.

У меня еще оставались невыясненные детали:

– А перед столкновением кто по чужой стороне ехал?

– Понимаешь, обе машины шли посередине. Место столкновения всегда точно определяется. Просто там из-за поворота им друг друга не было видно. И эти – обдолбанные…

Я уже подошел к той машине – невмоготу было около Сереги. Номера из соседней области. Подошел, заглянул. Их там набито было – впятером ехали. Я подошел – так бензином воняло. Подхожу – а они, суки, еще живы, кто-то еще стонет. Но там машину без газорезки не откроешь. БМВ – крепкая машина, не то, что Серегина «девятка», но сплющена вся, как консервная банка, кувыркалась нехило. Суки. Я стоял, курил, слушал, как они стонут. И такое зло на них: какую семью загубили! Такое зло взяло – не поверишь. И я сигарету бросил прямо в бензиновую лужу.

– А откуда знаешь, что обдолбанные – они же сгорели…

Вот это было уже лишним. Он, было, накинулся на меня, но вдруг сник и, глядя своими голубыми глазами, которые мало вязались с пьяной слюной в уголке рта, спросил:

– Как ты думаешь, может, оттого, что я сигарету бросил, ну, это, Галя с сыном и умерли, не довезли их живыми до больницы?

Он ждал от меня, случайного собеседника, ответа на вопрос, который, видимо, его мучил. Но ответа у меня не было. Кто я – поп, судья? Я просто командировочная баба, которой велено написать… Я не без усилия встала – меня сильно мутило. Стараясь говорить членораздельно, сказала: «Толик, все, извини. Мне надо ехать». И немыслимыми кривулями, пока не попала в глубокую борозду между грядками, пошла к машине. Где-то на середине пути у смородиного куста меня вырвало – вонючей водочной жижей, в которой были и черный хлеб, и лук с грядки, и свежие огурцы из Серегиного парничка.

Водитель, слава богу, спал. Я долго не могла пристегнуться ремнями на переднем сиденье – ему пришлось помочь. Заметила, что вокруг уже темнеет. Фиг теперь, а не фотографии по дороге. Да и Алексея, наверное, потеряли дома… Словно в такси, на автомате, я сказала ему свой домашний адрес, включая подъезд.

От ускорения заложило уши, потом замутило. Чтобы опять не затошнило, я закрыла глаза. Перед тем, как отрубиться, успела подумать: доеду ли до дома живой? Но мне было так плохо, что было уже не страшно… Было все равно.

Пастораль

Солнце уже вовсю светило, но туман еще не мог определиться – ляжет ли он на траву или поднимется в воздух. Если опустится – значит, день будет жарким и солнечным, если же уйдет вверх – быть дождю. На второй случай, несмотря на июль, пришлось надеть резиновые сапоги и взять полиэтиленовую накидку. Обычная в такие дни еда – в старенькой сумке на плече. Туда же – пару журналов «Техника молодежи» и книгу стихов Клюева в мягкой обложке.

Сегодня у родителей, которые держат коз, подошла очередь пасти, и Ольга сама вызвалась помочь. А что – всё детство в подпасках была у Юли, неопределенного возраста молчаливой женщины… Два года назад ее не стало – выпив лишнего, она не дошла до дома, заснула в снегу. Мама тогда рассказывала, что хоронили ее как живую – «лицо розовое-розовое». Лица Юли Ольга уже не помнила, но что оно было «розовое» – казалось странным, потому что единственное, что вспоминалось о пастушихе через десять лет, как они виделись, – это её черный котелок для чая да задубелая от дождей и ветра, цвета котелка, кожа на сведенных ревматизмом руках. Юлю жалели – больше никто в пастухи не рядился, за рубль в месяц работать не соглашался. Вот и стали все пасти по очереди.

Поскотина от родительского дома недалеко, Ольгой она хожена-перехожена, каждый куст знаком. И козы – народец умный. А вот овец вовремя нужно заворачивать, а то как пойдут, пойдут стричь траву, потом не догонишь.

У родителей – работа, мужу срочно нужно к матери – приезжает сестра с детьми. Но всё-таки он проводил её до пастбища. В тумане было плохо видно и людей, и животных, и даже дома. Муж шел где-то впереди стада, а Ольга сзади, для порядка окрикивая жадно хватающих траву коз. С поля прошли вдоль свежего деревянного забора, за которым стояла воинская часть – на ремонт дорог в район перекинули стройбат. Затем стадо ручейком стекло к темной стене – лесу. Пошли тесной лесной дорогой, по которой редко кто ездит, только гоняют скот. Узкое горло леса быстро закончилось, и дальше снова простиралось поле, круглое, как циферблат. Это и было пастбище, очерченное слева дугой большой дороги, справа – лесом с кустами и редкими елями по краю, разделенное пополам речушкой.

Муж на прощание помахал рукой и ушел обратно, растворился в белом мареве, скрылся за клоками тумана…

Животные азартно кормились – прохладно, гнус еще не появился. Можно было посидеть, почитать, перекусить. Она вспомнила, что «Отцы и дети» Тургенева читались в один из таких же дней. Взахлеб! И было наплевать на коз, на овец, на дождь: она пряталась, накрывшись пленкой, вон под той елкой. Книга от влаги тяжелела прямо в руках, страницы навсегда остались неровными. И невозможно было от нее оторваться, и нужно было успеть дочитать именно на пастбище, пока стадо не погнали обратно. Ведь дома будешь только через час…

День тёк неожиданно быстро. Туман осел на траву, но она скоро просохла. Стало жарко… Все шло как по графику: солнце катилось по небу, стадо шло за ним по полю. Ровно в полдень они были на половине пути. У дороги за высоким деревянным забором строился еще один забор – из белого и красного кирпича. Там должно было появиться придорожное кафе. Едва Ольга присела в тень забора, оттуда прибежал высокий худой мужик в телогрейке, надетой на голое тело. Он еще издали замахал руками:

– Отгоняй отсюда, тут всё откуплено, тут всё хозяйское!

– Вы мне скажите, что откуплено? – озадачилась она.

– Всё тут хозяйское!

– Откуда и докуда? Пастбище куплено? Я же за забор к вам не лезу, что вы меня гоните?

– Отгоняй отсюда!

– Я свободный человек, в родном городе, в свободной стране. Хочу находиться здесь и нахожусь, – сказала она и устыдилась своей высокопарности.

А мужик как заведенный махал руками и, глядя куда-то в сторону, повторял одно и то же. И она вспылила:

– Пошел ты сам отсюда! Никто к тебе за забор не лезет. А что тут еще твоим хозяином откуплено, – ты бумаги мне принеси, понял?..

Услышав про бумаги, мужик пробормотал, что он человек маленький, и ушел. Однако уже издали еще раз прокричал:

– Отгоняй, тут всё откуплено, тут всё хозяйское!

Стадо сделало большой круг по пастбищу и вернулось туда, где утром вышли из леса. До ухода домой был еще час, а время вдруг затормозило. На всякий случай она села между лесом и стадом, чтобы не пустить животных на дорогу к дому – потом не остановишь.

В полукилометре за дорогой по большим деревьям угадывалось кладбище. Чуть дальше из-за леса выглядывала труба с черным дымом – военный асфальтовый заводик работал, поставленный у городка назло всем правилам – с наветренной стороны… Стайка солдат прошла по дороге – наверное, закончилась смена. Пара молодых людей проехала на мотоцикле…

Оставалось еще пятьдесят минут. Животные мирно лежали, томно закрыв глаза, пережевывали жвачку. К середине лета они уже привыкли к ежедневному распорядку, чувствовали время каким-то своим особым способом. Может, даже выменем – по тому, как медленно, но верно оно наполнялось молоком. Вдруг за спиной Ольги треснул сучок. Она напряглась. Коз, овец там быть не могло – разве только с утра в тумане можно было кого упустить. Но чтобы весь день животные болтались в лесу? Быть такого не может. Ольге стало нехорошо: показалось, что кто-то смотрит на нее из леса. Кто? Собака? Волк? Рысь? Вокруг ничего не изменилось – так же светило солнце, козы лениво прикрывали глаза длинными ресницами. Но ужас объял ее. Она боялась оглянуться, чтобы не встретиться с кем-то взглядом.

Нет, животные ничего не чуют, значит, не зверь… Она встала и пошла к стаду, сгоняя коз с лежбищ. Козы неохотно подчинялись. Выбрала место повыше и снова села, на сей раз лицом к лесу. Беспокойство не оставляло ее. Смотрела, прислушивалась. Прошло несколько минут, и она уже стала успокаиваться, коря себя за трусливость. Даже мелькнула мысль, что, может, муж, хоть и не договаривались, решил ее встретить – родители-то на работе! Хочет напугать. Но не стал бы он столько сидеть за елкой…

И тут из леса вышел солдат. Не с дороги, а вышагнул из-за дерева, отогнув тяжелую лапу ели. И направился прямо к ней. Ольга подумала, что он хочет что-то спросить, она еще убеждала себя, что он хочет спросить… Но, выражение его лица, остановившийся взгляд говорили о другом. Она вскочила. Он подошел близко, слишком близко и сказал с акцентом:

– Я… хачу… эта…

Солдат явно нерусский. Кто он – она в этом не понимала, да разве важно? Смуглый, кареглазый, он был чуть ли не на полголовы ниже ее, но коренастый. Сапоги гармошкой, выцветшая, нестиранная гимнастерка с грязным воротничком. Бляха ремня висит внизу живота. «Стройбат» – одним словом. Её брат, кадровый офицер-десантник, как-то приехав в отпуск и увидев нанимавшихся к соседям за еду таких вот работников, сказал: «Мне впервые стало стыдно, что и я, и они – военные».

Ольга попятилась. В полукилометре на дороге показался автомобиль… Бежать к людям, кричать? Она не ахти какая бегунья, он легко её догонит и собьет с ног. И люди, если даже увидят, не поймут, что тут происходит. Он, чтобы она не рванула, широко расставил руки, словно загонял козу в хлев, и, не мигая, смотрел. И тогда она заговорила с ним твердым, но неожиданно высоким голосом:

– Слушай, ты что? У тебя что, сестры нет? Ты же сюда защищать нас приехал. А ты что делаешь?

Она говорила, а он всё смотрел. Попятилась, но он шагнул за ней. Она старалась спокойно глядеть ему в глаза – черные от расширенных зрачков, почти без белков. Ей казалось: едва отведет взгляд, выдаст свой испуг, он бросится… Она молилась, чтобы из-за деревьев появился муж, пришел-таки встречать. Пятилась, страшно боясь зацепиться ногой за какую-нибудь кочку, упасть. Тогда точно – хана… Она, конечно, будет драться, но ей этого клеща не одолеть…

Она говорила всякую чушь, спрашивала о родине, о семье. Но он молчал, не вступал в разговор. Только смотрел, не мигая и страшно. Так не могло длиться долго. Вот сейчас, сейчас… И она с отчаяньем сказала:

– Если ты меня тронешь, я тебя… – она решительно сунула руку в сумку. – Я тебя – убью…

Тут его лицо впервые дрогнуло. Он перевел взгляд с нее на сумку. Он не видел, как под рыжим дерматином ее рука ищет хоть что-нибудь… Ножа с ней не было, не было ни вилки, ни ложки. Там в целлофане лежала горбушка черного, в другом пакетике – огурец-скороспелка, болталась пустая пластиковая бутылка из-под молока. И бесполезные журналы. И книга стихов Клюева в мягкой обложке. Пальцы оттолкнули бутылку, сжали огурец. «Я тебя убью, – отчаянно повторила Ольга. – Мне терять нечего. Только попробуй тронуть…»

Он всё еще ждал, напряженно смотря на сумку, что она вытащит. А она ничего не доставала. Видя его появившееся сомнение, повторила страшные слова. И он зачем-то оглянулся, мельком посмотрел на ее решительное лицо, повернулся и пошел к лесу. Она смотрела ему вслед, затем повернулась и сначала медленно, потом все быстрее пошла, пошла, пошла, а потом побежала к дороге, по которой, как ни в чем не бывало, ездили в своих машинках люди – разговаривали, смеялись, что-то перекусывали на ходу.

Она бежала, а с дороги на велосипеде съезжал какой-то мужчина. Он сошел с велосипеда, покатил его по траве. «Сюда, сюда», – махала она. Он с удивлением смотрел на девушку – в резиновых, несмотря на жару, сапогах, с безумными глазами, сжимающую в руке пакет с раздавленным огурцом.

– Там, там солдаты, – повторяла она и плакала.

– Да что вы, успокойтесь, нет никаких солдат. Они там, далеко, за лесом их часть, – медленно, как с ребенком или с дурочкой, заговорил мужчина.

Но она плакала. Он неловко потоптался:

– Вы посидите, успокойтесь, я тут по работе – вон подстанция, только посмотрю, а не то люди без света сидят.

– Там… там козы…

Она почти успокоилась, когда он возвращался обратно. На часах четверть шестого – козы уже должны были брать хлеб из рук хозяев. Беспокойное блеяние доносились от белевшего в траве стада. Но от одной мысли, что она должна идти по лесу, в котором скрылся солдат, бросало в ужас.

– Проводите меня, пожалуйста, я боюсь. Я же говорю, там солдаты, а мне через лес коз гнать…

Электрик пытался отговориться, но, наконец, сдался. Он поставил велосипед к подстанции, и они пошли… Застоявшиеся животные рванули с места – подгонять было не надо. Но тут же, у окраины леса, они встретили Ольгиного мужа с племянником. Они показались ей людьми из другой цивилизации – большой и маленький, очень похожие друг на друга, даже одетые одинаково – в летних футболках, светлых шортах, они шли навстречу стаду, что-то весело обсуждая и оживленно жестикулируя. Они шли, потому что народ по ту сторону леса уже забеспокоился.

– Меня встречают, вам огромное спасибо, – сказала она электрику, и тот, мало что понявший, с облегчением повернул обратно.

В тот же день Ольга уехала домой. Еще долгое время она вздрагивала от вида людей в хаки, а в общественном транспорте ее взгляд выискивал и пристально исследовал всех смуглых и невысоких…

Осенью стройбат расформировали. Местные жители на тачках и на мотоциклах, на велосипедах и просто на себе растаскивали брошенное добро – шифер и изоплиту, кирпич и брус, штакетник и вагонку… Утащили и забор. И следующим летом стадо каждый день проходило мимо пустыря с торчащими кое-где бетонными столбиками фундаментов. А козье стадо стало еще малочисленней. И Ольгины родители тоже решили коз больше не держать…