Текст книги "Как спокойно говорить с ребенком о жизни, чтобы потом он дал вам спокойно жить"

Откуда берется и куда девается агрессия?

Агрессия – это крайняя форма выражения потребности в любви, когда нет самой любви и нет даже жалости.

Манифестом поколения юных хищников стал сериал «Школа». Юные хищники-одиночки бредут витиеватыми тропами, слоняются от одного пристанища к другому в поисках наживы. Выросшие рядом с озверевшими или ослабевшими в битвах перестройки родителями, они примеряют роль вожаков. Стать вожаком стаи – это круто. В награду ты получаешь жизни других людей. Власть над другими – замена любви. Жалость равносильна смерти.

«Все умрут, а я останусь» – манифест поколения вожаков, среди которых авторы и одноименного фильма, и сериала «Школа». Было бы корректней назвать сериал «Школа юных волков и волкодавов». Сценаристы, актеры, во главе с режиссером Валерией Гай Германикой, сами из этого поколения, потому ничего другого показать не смогли бы. Первый канал цинично воспользовался «новыми хищниками» для того, чтобы раззадорить консервативную возрастную аудиторию. Молодые, школьники и студенты ни канал, ни сериал не смотрят. Получается, он рассчитан на ностальгирующую по школе аудиторию, от 30 и далее лет. Успех сайта «Одноклассники» апробировал тему.

В этом есть сшибка. Они нам хотят сказать про себя, а мы смотрим на них, чтобы услышать что-то важное о нас же.

Персонажи сериала выросли в условиях эмоционального голода, соответственно, привыкли экономить на эмоциях. Все, что требует эмоционального напряжения, вызывает у них скепсис – как провокация или раздражение – «Не на того напали!». Отношения со сверстниками и родителями становятся предметом торга и манипуляций. Они не знают, что такое поддерживать, строить отношения, тем более их беречь, потому что мир, в котором они взрослели, не был стабильным и радостным.

Сиротская психология делает их непобедимыми и неуловимыми в полевых условиях. Они не боятся нарушить социальную норму, зная, что она – слабое препятствие, зыбкая реальность, чаще – просто треп. Его можно игнорировать. Они не боятся смерти, потому что молоды, не верят в старость, потому что у них еще сил с избытком. Они не хотят слушать, как нужно жить, они хотят жить!

Говорят, это первое свободное поколение. По– моему, это первое дикое поколение. Да и не первое. В своем стремлении ставить на кон свою жизнь по любому поводу они напоминают воспитанников колоний Макаренко. Послевоенное сиротское поколение отличалось коллективизмом, группировалось вокруг тех, кто пел и говорил о любви, о небе, о прекрасном будущем.

В борьбе за себя сироты готовы сражаться не на жизнь, а на смерть, потому что уверены – так ведут себя сильные, потому что знают, им не на кого положиться. Поэтому исход схватки будет решаться здесь и сейчас.

Дикая история избиения 70-летней учительницы физкультуры, растиражированная по Интернету самими старшеклассниками, – это схватка представителей двух поколений сирот, послевоенного и постперестроечного. Этим она и страшна.

Итак, агрессия – это способ выразить потребность в любви.

Но это также и реакция на повышенный уровень тревожности.

Очевидно, что в нулевых даже у взрослых россиян повысился уровень тревожности. А как подобные события переживают дети? Появилось много ситуаций, которые стимулируют развитие детских страхов. Когда ребенок видит, как на экране кого-то убивают или кому-то причиняют боль, он становится вторичной жертвой. Во время страшных событий в Беслане шла непрерывная трансляция новостей, и люди не могли оторваться от экранов телевизоров. На следующий день мы столкнулись с тем, что дети боялись идти в школы и детские сады. У психологов возникла новая проблема: как убедить детей в том, что им ничего не угрожает. Тем не менее пришлось посоветовать родителям оставлять детей на два-три дня дома и даже разрешать им ночевать в постели со взрослыми, чего обычно мы не рекомендуем. Вот насколько травмированы были дети. Их никто не трогал, происходившее было далеко от них, но они пережили эту беду как свою.

А чего дети боялись раньше, в «нормальных условиях»?

Классически считалось, что ребенок боится оставаться один., боится высоты, темноты, иногда боится, если дверь закрыта. Это так называемые медицинские страхи, которые с возрастом проходят. Они связаны с ощущением беспомощности ребенка. Но поскольку мы сами когда-то пережили эпоху страхов, детские переживания и тревоги не воспринимаем всерьез.

Однако сегодня наряду с этими «классическими» страхами появились еще и социальные. Есть страх, фоновый, – страх бедности. Сегодня представление о социальном статусе, о статусных различиях у детей возникает очень рано. Раньше различия состояли не столько в уровне достатка, сколько в том, что у одного малыша была кукла Катя, а у другого – кукла Маша. И они просто хотели поменяться для разнообразия. Но в последние 20 лет мы видим, что дети четко сменили установку. Когда приходит пора выбирать профессию, они уже не хотят быть ни космонавтами, ни учителями, ни даже актерами, потому что это не гарантированные заработки. Хочется стабильности, и дети выбирают профессии менеджера, бухгалтера, бизнесмена. Лет 10 назад они даже хотели быть бандитами и проститутками. Дети эмоционально настроены на окружающих, которые рядом, и понимают только, где тепло, а где холодно. Дети по природе выбирают тех, с кем хорошо и уютно. Следовательно, если с бандитами хорошо и уютно, они будут дружить с бандитами. Таков закон детской психологии.

Есть еще один страх, бросающийся в глаза: современные дети, в отличие от нас в их возрасте, боятся ходить на улицу. Раньше дети постоянно гуляли, даже без присмотра, сегодня это большая редкость. Потому что реально стало небезопасно: дети теряются, их крадут. А поскольку у нас в семьях сегодня в основном по одному ребенку, мы сами начинаем над ними дрожать. На Западе это произошло уже давным-давно. 15 лет назад я приехала во Францию – детей на улице нет, словно страна бездетна. На самом деле там просто законом запрещено оставлять детей на улице. Для принятия подобных мер достаточно было одного– двух случаев киднепинга.

Раньше считалось, что подростки 13–14 лет, напротив, ведут себя рискованно и пренебрегают чувством самосохранения. Сегодня мы наблюдаем иное: дети прилепляются к родителям намертво и ни в какую не хотят отделяться. Иными словами, границы, когда заканчивается детство и начинается взрослая жизнь, существенно сдвинуты. Если раньше ребенок торопился стать самостоятельным, то сегодня мы видим, что дети не уходят ни в 20, ни в 25, ни в 30 лет. Этакие вечные дети.

По закону человек по-прежнему считается взрослым с 18 лет. Но на деле все иначе. Сегодня детство удлинилось настолько, что даже о 50-летнем человеке порой сложно сказать, молод он или уже стар. С одной стороны, это связано с тем, что увеличилась продолжительность жизни. Люди хотят подольше оставаться в строю, что-нибудь делать, не сидеть грибами возле дома. Есть такая теория – «одной трети». Нужно всю жизнь человека разделить на три части, из которых одна треть будет временем детства. Когда люди жили 40 лет, взрослая жизнь начиналась очень рано. Сегодня у нас есть возможность продлевать детство: вплоть до 25 лет.

С другой стороны, наши дети долго не взрослеют, потому что сегодня нужно осваивать больше навыков. Раньше, выучившись в школе, мы были практически готовы к самостоятельной жизни. Тогда и жизнь была простая, стагнированная, понятная на пару шагов вперед. Сейчас люди учатся намного дольше, второе-третье образование им помогают получить родители, это в какой-то степени тоже связывает их друг с другом. Так что никакого добровольного, активного, протестного ухода детей более не наблюдается.

Другое дело, когда родители сами куда-то деваются. В детском сознании это выливается в страх одиночества, ненужности, потери какой-то сильной, важной для человека привязанности. Когда людей, которые тебя эмоционально поддерживают и понимают, очень много, родителей не очень ценят: при случае их можно заменить кем-то другим. Ну а если родители – это единственные люди, которым есть до тебя дело?

У человека существует телесная память. Если с детства только мама тебя кормила, только она интересовалась, как ты, только она обнимала – в этом случае, какая бы плохая она ни была, для ребенка она – бесценна. Вот вам пример, по многим телеканалам прошел сюжет: ребенка забирали у психически больной матери, а он не хотел от нее уходить, потому что для него это был единственный любящий человек.

Что такое любовь в представлении ребенка? Уж точно не какие-то там слова, музыка, стихи до слез или еще что-то в этом роде.

Ребенок ощущает, что его любят, с помощью простых телесных выражений симпатии: когда его гладят, прижимают, целуют. И если у него вот это отбирают, ребенок переживает шок.

А вы в детстве боялись оставаться без родителей? Я, как и многие мои ровесники, мечтала о том, чтобы «эти взрослые» куда-нибудь свалили. Они ведь, даже когда уходили в гости, таскали нас с собой. Я хорошо помню: когда мне удавалось убедить папу и маму, что я ничего страшного не натворю, и они оставляли меня дома одну, я первым делом врубала телевизор и начинала танцевать. Я отрывалась. Зато сегодня, когда я читаю сказку Линор Горалик «Агата возвращается домой» про девочку, которая остается дома одна в течение нескольких часов, сразу понимаю – это про другое поколение детей. Ибо, когда родители рядом, Агата всегда находит чем себя занять. Но стоит ей остаться одной, и она в растерянности, не знает, что ей делать – какая– то потерянная девочка. Это совершенно другой ребенок, он живет на батарейках родительской симпатии.

С точки зрения психолога, это поведение тяжелого невротика, живущего на привязанностях. Доходит до того, что родители вынуждены отгонять от себя взрослых детей. Даже средства на отдельное существование выделяют, лишь бы оторвать их от себя. Но дети-невротики могут привязаться к кому угодно. Хватаются за первого встречного и через два дня приводят его домой: здрасьте, мама-папа, я выхожу замуж/ женюсь.

Это особенность поколения нулевых: дети родились в новой стране, когда все советские институты уже умерли, школа стала другой. Клинические психологи считают, что нынешние дети в два раза более тревожны и невротизированы, чем их родители. Скажем так, в советское время нас растили психопатами: воспитывали на крупных примерах – стать космонавтом, завоевать олимпийскую медаль, совершить какое-нибудь открытие. И мы, как идиоты, готовы были учиться не покладая рук, чтобы осуществить эту великую мечту. С одной стороны, мы, конечно, закалились, но с другой стороны – это явный перебор.

И получается, что психопаты, которым море по колено, растят невротиков.

Очень сильные растят очень слабых и потом предъявляют им претензии. Но мы сами фактически бросаем их на произвол судьбы, полагая, раз сами выжили, то и они сумеют. Конечно, это приводит к огромному межпоколенческому разрыву. Мы не понимаем своих детей, а они не видят в нас свое спасение.

Тем, кто не хотят взрослеть и «отрываться» от родителей, не выдержать гонку, которую им предлагает общество, особенно мальчики, становятся «кидалтами».

Стандарты, которые им предлагаются, настолько высоки экономически, что многие предпочитают жизнь без амбиций: простая работа и отдых перед телевизором. Очень ценят детское времяпрепровождение. Для них это такой компромисс: я выкладываюсь на работе, поэтому дайте мне отдохнуть, еще какое-то время побыть ребенком. Это попытка наверстать детство, поскольку полноценного детства у них не было.

Такое времяпрепровождение они не расценивают как абсолютное счастье. Но им нужно откуда-то черпать новые силы, потому что работа менеджера, например, очень сильно их отжимает. Это не творческая работа, которая могла бы подзарядить, это работа потогонная. Очень часто эти мальчики-менеджеры трудятся от зари до зари, хотя контрактом это не предусмотрено. Но им очень хочется заработать денег, и они готовы за эти, в общем-то небольшие, деньги пахать как проклятые. В итоге: работают с утра до вечера на то, чтобы перекусить в фастфуде, прийти на съемную квартиру и вырубиться. Это тюрьма, где всего-навсего другая похлебка да белая рубашка.

Дети винят нас в том, что мы бросали их дома одних, заставляли часто переезжать, грузили своими проблемами. Кстати, родителям свойственно использовать своих детей вместо психотерапевта.

Они жалуются, исповедуются – чего категорически нельзя делать. У ребенка и без того комплекс вины за то, что он обуза, лишний рот: сидит на шее у родителей и ничем им не помогает. Еще и родители усугубляют положение. Наконец терпение ребенка подходит к концу, и он клянется самому себе, что начнет зарабатывать как можно раньше и будет жить отдельно. Но фоном звучит страх бедности – он не решается уйти и остается, мучаясь сам и мучая родителей. В результате мы получаем людей, крепко связанных друг с другом проблемами. Этот клубок очень трудно распутать. Раздерешь их – оказывается, что такая «проблемная» связь прочнее, чем связь-любовь. Любящие люди, в конце концов, отпускают, а эти держатся друг за друга как пришитые.

Еще о сериале «Школа»… Манифестом нашего времени был фильм «Маленькая Вера». Его создали интеллигентные люди, из хороших семей. И хотя там тоже были не мы, именно устами героев «Маленькой Веры» мы хотели показать, что удушливое ощущение монотонности происходящего и безнадега в каждом кадре – это не для нас, мы ТАК жить не хотим! Вот и сериал «Школа», как мне кажется, делает то же самое для сегодняшнего поколения старшеклассников. Я хочу только предупредить, что отрицательная программа, антиманифест, не приведет к прорывам, все, в конце концов, вернется на круги своя. И герои сериала станут еще более строгими родителями, чем те, которые воспитывали их.

Но почему же тогда они открещиваются от этого образа?

Наверное, потому, что аудитория этого сериала – не дети. «Школу» выпустил Первый канал, чья зрительская аудитория в основном женщины за 40. Сериал «Школа» создавался для того, чтобы раздразнить эту аудиторию, одержимую ностальгическими воспоминаниями. Хотя принято считать, что если на экране молодые, то фильм непременно для молодых. Вовсе нет. Этот сериал эксплуатирует другой механизм – возвратную идентификацию, когда человек каждые 10 лет прожитой жизни подводит черту: мысленно возвращается назад, откуда стартовал, чтобы понять, можно ли было прожить это время по-другому. Собственно говоря, Первый канал предложил нам вспомнить школьные годы, потому что это было время наших устремлений и кристаллизации желаний. Мы сравнили и сделали вывод: мы были круче. Если подумать, то это комплимент нам.

Старшие классы – это еще и романтическое время: любовь, дневниковые записи, мечты о будущем, поиски добра и борьба со злом. На этих ценностях пытались построить другой сериал про школьную жизнь – «Ранетки» (пока благие намерения авторов сериала не поглотила «ранеткомания»).

Я работала в проекте «Ранетки» на самом раннем этапе: консультировала создателей сериала в первых сериях. Мы разрабатывали типажи героев и ситуации, в которые они попадают. [Валерия] Гай Германика, насколько мне известно, шла от натуры своих актеров, требовала быть естественными перед камерой. Она выбирала самых отчаянных, и они ей все выдавали. В этом есть своя правда. Мы же работали по другой схеме. Из того, что представляли собой девчонки в жизни, нельзя было построить сериал. Поэтому мы писали для них истории, находили отдельное решение для каждого конфликта, в который они попадали. Между собой мы называли этот сериал «тренинговым»: сначала создаем проблему, а потом предлагаем выход из нее. Мы решили, что молодым (а мы надеялись, что нас будут смотреть молодые – никакой возвратной идентификации) нужно подсказывать решения, давать понять, что из каждой ситуации есть выход и что они со своими трудностями могут рассчитывать на взрослых. Я надеюсь, что в ближайшем будущем у нас, кроме вышеупомянутых сериалов, появятся и романтические комедии о современных старшеклассниках.

Помогут ли фильмы детям преодолеть их страхи?

Они покажут пример, как детям и взрослым научиться понимать друг друга. Кино моделирует жизнь не меньше, чем взрослые, которые, кажется, находятся рядом. Потому что, на мой взгляд, понимать друг друга – это единственный способ выживать и двигаться дальше.

Агрессия рождается из чувства беспомощности, ощущения одиночества, дефицита любви и признания, а также стимулируется классическими и новыми страхами. Кино канализирует отрицательную энергию, не всегда давая ей продуктивный выход.

Тест «Ваша воспитательная стратегия»

Чтобы понять, какова ваша воспитательная стратегия, достаточно выбрать только один из предлагаемых ответов в таблице ниже:

Если большинство ваших ответов А – вы романтик, если Б – реалист, В – фанатик.

РЕЗЮМЕ

♦ Основная ошибка современного родителя состоит в том, что он хочет, как в Средневековье, передать по наследству ребенку свой статус.

♦ Положение в обществе должно гарантироваться талантом, характером и, конечно, уровнем образования человека.

♦ Важным критерием выбора школы должна быть фигура педагога. Очевидно, что фанаты старой генерации и романтики-новаторы противостоят друг другу, плохо уживаются и по разным причинам не консолидируются с родителями.

♦ Сегодня нужен педагог-реалист, который готов разделить с родителями ответственность за воспитание.

♦ Родителям тоже нужно учиться сотрудничать со школой. Не откупаться, а систематически обсуждать проблемы воспитания с учителями. Учителя – наши лучшие (часто единственные) помощники.

♦ Советская система воспитания и образования строилась на принципах строгой дисциплины, иерархии в отношениях с учителями. Это подавляло личность ребенка.

♦ Вместе с тем советская система давала систематические и фундаментальные знания по базовым предметам. Советская школа справлялась с этим лучше, чем среднестатистическая американская.

♦ Еще до того, как мы бросились завидовать и копировать западные образцы воспитания и образования, американцы высоко оценивали и ревностно изучали нашу школьную систему, опыт педагогов-новаторов.

♦ Между системой образования и общественным устройством должна быть преемственность. Если вы уверены, что ваш ребенок будет жить и работать в Англии, можно отдавать его в английскую закрытую школу, если в России, лучше выбрать традиционную среднюю школу в России.

3. Как рассказать, откуда берутся мальчики и девочки?

Этапы психосексуального развития ребенка

Откуда берутся мальчики и девочки?

Это самый трудный вопрос воспитания. Поскольку религия всегда причисляла его к греху, он традиционно замалчивается в семье, смущает и детей, и родителей.

Из всех тайн, которые мы старательно храним от наших детей, эта была самой незыблемой и неприкосновенной. Считалось, если воспитывать ребенка в скромности, он вырастет, сам разберется с нескромными сокровищами и отведет им вполне подобающее место. На деле все было гораздо хуже. Так, когда у девочек в 12–13 лет начиналась менструация, о чем им не успевали рассказать даже подруги, девочки переживали шок, сравнимый со страхом насилия или смерти. Но и тогда растерянные мамаши, уже неясно, на что надеющиеся, кривились и цедили что-то вроде: «У всех девочек так бывает». Сразу понятно, что это нечто не только неприятное, но и грязное. Ненормальное и неестественное. А главное, массовое бедствие, и никто уже не поможет!

На каком же этапе развития можно говорить с ребенком про это?

0–2 года. Бесполый период: детей одевают по– разному с самого рождения, к ним с самого рождения относятся или как к мальчикам, или как к девочкам, но сами дети еще не осознают свою половую принадлежность. В это время родители осваивают стереотипное отношение к полу ребенка. Именно родительские стереотипы впоследствии повлияют на поведение ребенка.

К мальчикам принято относиться более сурово: «Пусть вырастет настоящим мужиком!», а к девочкам с большей нежностью, их больше тискают и прижимают к себе. Ими чаще любуются.

3–4 года. Период нарциссизма. В это время дети испытывают интерес к своим гениталиям, играют ими, особенно мальчики. Поскольку самосознание в этом возрасте только формируется, мы плохо помним эти «генитальные игры». Дети по-прежнему оценивают мир целостно, как будто бы он слит с ними. Они не могут отделить ни своих переживаний, ни своих образов от остального мира, других людей. Они думают, что все – как они.

5—12 лет. Монашеский период. Дети группируются по признаку пола, не выходя за пределы своих «монашеских орденов». Правда, мальчишки дергают девчонок за косички. Девчонки влюбляются «навсегда» и уже подумывают о том, чтобы выйти замуж, но за кого-то особенного. И каждый пытается понять: «Хорошо ли это было – родиться мальчишкой? Девчонкой?» В глубине души они надеются, что им повезло. Различия полов воспринимаются «в свою пользу», на доказательство чего уходит много сил. Первые игры между полами условно носят групповой характер, поскольку дети воспринимают мир и других людей сквозь призму общей половой (групповой) принадлежности.

И только потом, в подростковом возрасте, последует индивидуальное отношение и к себе, и к представителям другого пола.

Итак, говорить о различиях можно уже в 4–5 лет.