Текст книги "Масик"

Часть 3. Сны о чем-то большем

Глава 1. Белый день

Петька проснулся в комнате Алика, на верхней полке – «втором этаже», укутанный старым одеялом без пододеяльника. Там же, рядком, спало еще несколько человек – Алик и его гости. За окном было тихо. Шел снег. Был первый день нового года. Снег, по-видимому, начался часа в три ночи, когда уже все они заснули, и валил большими хлопьями. И потому, землю уже покрывал довольно глубокий его слой. А снег всё шел и шел.

Было тихо. Слышно, как тикают часы. Петька осторожно, стараясь не разбудить товарищей, слез вниз по деревянной лесенке. Внизу, посередине стола, вынесенного Аликом из-за занавесок прихожей на центр комнаты – и, по случаю праздника, накрытого белой скатертью, – одиноко стояла ваза с солеными помидорами. Всё, что осталось от вчерашнего… Рядом с вазой сидел наглый персиковый кот Уксус, и поедал один из пары оставшихся помидоров с явным наслаждением на наглой физиономии.

Петька пошел на коммунальную кухню – ставить чайник. Потом, выпив крепкого кофе, вышел на балкон, прямо в рубашке и спортивных штанах – покурить. Ростов заметало.

Петька курил и вспоминал, как вчера в компании Алика встретил Новый год. Вначале пришли два парня, бывшие уже навеселе – Димыч и Костик. Они всё время странно похихикивали и почему-то именно сейчас дружно вспоминали тот день, когда они вместе поступали в духовную семинарию.

– Мы пришли слишком рано, перепутав время, на экзамен, и потому, после некоторого шатания по улице, решили пойти покушать и выпить пива, – смеялся Костик.

– Ну, а потом вернулись – а Костик судорожно вцепился мне в руку, бледный весь. Он всю обратную дорогу говорил мне, что теперь плохо себя чувствует, у него голова болит, и что он ничего не помнит! Совсем ничего! – хихикнул Димыч.

– А ты сам! Подпрыгивал и орал: «Я не сдам, не сдам! Вот увидишь, что я – не сдам! Специально пойду, чтобы доказать тебе, что я – не сдам!

– А потом из дверей кабинета, где шел экзамен, вылетел батюшка с длинной бородой, и, с криком «ура!» – помчался вприпрыжку вдоль коридора! – вспоминал дальше Костик.

– А когда мы сидели уже в кабинете, там парень отвечал… Белобрысый такой, весь в конопушках. Его экзаменатор спрашивает, въедливым таким голосом: «А скажите, молодой человек, а каким было знамя у евреев – в описываемые вами времена?»

Парень молчит – и краснеет всё больше. А мы, хором, громким шепотом, ему подсказываем: «Медный змий!» – ну, он, вытянувшись, напрягшись весь, еле слышно и выдаёт: «Змий!» Экзаменатор поднимает голову – и смотрит на него удивленно. « Что-что? – спрашивает, – Повторите погромче!» Ну, парень, по-видимому, решив, что мы бред подсказываем, но что – двум смертям не быть, а одной – не миновать, тут как гаркнет во всю силу лёгких: «Змий!» Экзаменатор от неожиданности даже шею в плечи втянул, и робко так на него смотрит. «Продолжайте, – говорит, – молодой человек!» Ну, парень тут расхрабрился, приосанился, и снова, громко так, как грянет: «Змий! – и, помолчав немного, добавляет: « Медный!» Экзаменатор хихикнул, и отпускает его, рисуя оценку: «Ну вот – и умничка. Вот – и молодец!»

Ну, этот ответ нас позабавил – мы и расслабились. И сразу всё повспоминали, что забыли до того, – заключил Димыч.

Петька смотрел, слушал – и думал о том, что он сейчас среди своих друзей. Только они его – знают, а он их – нет. Он не помнил ни о себе, ни о своей жизни, ни о своих друзьях – по-прежнему, ничего. И всё из-за одного лишь странного происшествия в прошлом, после которого он вдруг стал котом… Он потерял все знания о себе: о своих делах, о своих знакомых, о своих привычках… Это полностью изменило его судьбу – и знать бы, почему это случилось. Может, он вообще – из другого измерения? Или же, над ним проделали эксперимент – кто знает? Трудно начинать жизнь с чистого листа… Или – наоборот, легко? Легко было бы, если бы знать, что ему не встретятся на дороге неожиданные тени забытого им прошлого…

А потом пришли девчата – Юля, девушка Алика, и её подруга Анюта. К тому времени Костик и Димыч уже изрядно подвыпили, и слишком заинтересованно рассматривали коллекцию кактусов на подоконнике.

– А пейот среди них есть? – спросил Димыч.

– Да, вот этот кактус – и есть пейот! – показал Алик. – Я его недавно купил на выставке кактусов!

Не успел Алик опомниться – как Костик вырвал с корнем пейот, надкусил – и стал жевать.

– Придурок! – выругался Алик, хватаясь за голову. – Это было одно из моих любимых растений!

– Я хочу постигнуть божественную суть мира! – сказал Костик, высоко подняв вверх указательный палец.

А остальные уже уплотнились в небольшой кружочек – и танцевали под электронную музыку, как кто мог. Впрочем, Алик вместо танца крутил пассы. Присоединился и Петька – тоже стал крутить пассы. Остальных же неожиданно пробрало. Костик схватил в углу айкидошный бокэн – и стал, размахивая им, изображать из себя шамана, а Димыч с Анюткой – устраивать ритуал братания, сделав каждый по надрезу у себя на руке и капнув кровью в общий бокал…

Нет, надо останавливать Алика – и разруливать ситуацию! Петька вышел из круга – и выключил свет. Тогда Алик зажег иллюминацию на ёлке. Костик же прицепил на лицо искусственную бороду Деда Мороза – и сказал басом: «Ёлочка, гори!» Потом были снова танцы – парные. Алик танцевал с Юлей, Димыч – с Анютой, а Костик с бородой – с рыжим котом, которого он упорно называл снегурочкой. Петьке же не оставалось ничего другого, как засесть за компьютер – и» пойти мочить ф-фрАгов», как выражался Алик.

*

– Петька, ты и кофе уже сварганил? – удивленная рожа Алика, смотрящего сверху, с полки, была несколько перекошенной с недосыпа.

– И – сварганил, и – выпил, – ответствовал Петька, только что вернувшийся с балкона.

– А ты ещё раз чайничек не поставишь? Будь другом! Ты – повторишь, а я – тоже присоединюсь!

Остальные пока спали.

Алик, к возвращению с кухни Петьки с чайником, достал захомяченный им с вечера кулек с сухарями.

– О, да ты – гений! Есть-то хочется – а ближайшие магазины, скорее всего, закрыты сегодня, – обрадовался Петька.

– Празднуют-с, понятное дело! Видел, как народ перед Новым Годом в магазинах всегда тарится? Будто – на случай ядерной войны, или как будто – последний раз в жизни едят. То-то!

Помолчали немного, хрустя сухарями. Кофе понемногу возвращало к жизни Алика и ставило его мозги на место, приводя их в относительную адекватность.

– Мне вчера твоя Светка звонила. Узнала от кого-то из наших, что ты, наконец, объявился. Говорит: пыталась тебе позвонить по сотовому – не получается.

– Да нет у меня сотового… Совсем.

– Значит, его из твоей комнаты квартирная хозяйка спёрла, когда ты исчез. Наверное, сдала на пункте приёма юзанных телефонов – и погуляла слегка. На опохмел, думаю, ей хватило. Но я надеялся было, что ты хоть его всё-таки с собой прихватил… Я тебе звонить пытался – «недоступен или вне зоны действия сети» мне отвечали. Впрочем, если симку вынуть и в стол положить – он тоже так отвечать будет. Я пробовал.

– А – что за Светка?

– Ты меня разыгрываешь – или впрямь совсем ничего не помнишь? Вчера я подумал, что ты пошутил.

– Совсем ничего не помню, понимаешь! Ни – матери, ни – отца, ни Светку – тем более.

– Светка – это не «тем более»… У неё, между прочим, пацан от тебя. Колей зовут. Малой, три года. Правда, не помнишь?

– Правда.

– Ну, ты и раньше говорил, что это – еще не факт, что ребёнок – от тебя. Когда узнал, что она не только косметикой всякой-разной, нескольких фирм, приторговывает, но и моет полы всяким папикам. Типа: гувернантка. Ну, и она там не только полы моет по вызову, но и для других потребностей её используют. Ты случайно про то узнал, когда её в ресторан как-то потащил – гулять, крутизну показать… А оказалось, что в ресторан для неё сходить – что раз плюнуть, баксы у неё сами в карманах берутся. Вернее, не в карманах, а в трусиках. И по её понятиям – ты человек никчемный и нищий. И тебя надо пристроить в «хорошее место». Какое – ты мне тогда не сказал. Но, как мне показалось, на то место, куда тебя протежировала Светка, тебе не просто не захотелось, а ОЧЕНЬ не захотелось. Хотя, за пару дней до той нашей с тобой беседы, когда ты мне про Светку гутарил, именно ты и говорил мне, что в наше время и в наших условиях нельзя быть щепетильным. И что ты, в принципе, сейчас не знаешь такой работы, какую бы с омерзением отказался делать за деньги. Лишь бы хорошо заплатили – а так, хоть в дерьме плавать, потом отмоешься…

– Это – что, правда, что я так говорил?

– Честное слово!

– Ты знаешь, иногда, в последнее время, мне кажется, что мне становится всё страшнее и страшнее вспомнить о себе всё… Вначале посмотрел паспорт – вроде, всё здорово: не женат, лет – двадцать восемь с хвостиком, не красавец – но и не урод… Впрочем, я это и в зеркале видел… В общем, всё классно! А теперь, чем больше я о себе узнаю – тем больше ужасаюсь. Будто надо мной начинают кружиться тени… И бодрость, и даже желание жить – пропадают.

– Ерунда! Хочешь, мы тебе устроим палатку потения? Поставим её тут, прямо в хате! И ты станешь совсем новым человеком. И твоя карма больше не достанет тебя. А хочешь – наоборот, устроим так, что ты не только эту жизнь – но и прошлую вспомнишь? Устроим рибёфинг… Наберем в ванну теплой воды, и ты будешь лежать в ней в позе зародыша, а мы с ребятами станем на дверях, и не будем туда пускать никого из соседей, или табличку повесим: «Ванна на ремонте. Просьба не стучать».

– Палатку потения, говоришь?

– Да! Костик принесет шаманский бубен – и будет петь: «Эй, гэйя-гэйя-эх!» А Димыч – танец воина исполнит.

– Хорошая идея! Но – пойду-ка я пройдусь по городу для начала. Смотри, как всё замело – просто сказка! И почти никого нет на улицах. Дрыхнут после вчерашнего.

Глава 2. Цыганка

Петька выруливал из подворотни на Садовую, когда к нему пристали двое амбалов.

– Слышь, паря! Я тебя сразу узнал, хотя – давно не видел.

«Жаль, что усы вчера сбрил, которые отрастил, когда хотел походить на Жорика. Ведь, был бы с усами и в очках – никто бы не прибодался. И на себя прошлого не похож делался, и сразу рожа становилась дюже интеллигентная,» – подумал Петька.

– Ты, паря, в накладе не будешь – только принеси нам свой товар, срочняком! – прогундел второй.

– Какой товар? – удивился Петька.

– Ты – это, того, столбняк не строй: весь район в курсе, что ты наркотой торгуешь!

– Ребят, да нет у меня такой гадости! Обознались вы, – Петька попробовал оторвать от стенки пригвожденную к ней чужой лапищей руку. Не получилось.

– Да ты цену назови – у нас бабло с собой. И не парься гнать, что ты – это не ты. Это же ты у нас в общаке с Гоблином тусил? – уточнил, по-видимому, Миха.

– Вот что, ребята! Я – правда с наркотой завязал, не приторговываю. Хотите, денег дам – всё, что с собой? – спросил Петька.

– Не гундось. С этим – не завязывают. А если действительно завязал, значит – подставил кого! – заявил вдруг Миха. – Иван, бей его!

Оба отступили от Петьки в сторону. Иван размахнулся – и ударил кулаком в направлении Петькиного лица. Но тот проворно увернулся от удара, нагнувшись и подавшись в сторону, а затем гибко просочился меж парней в совершенно невообразимо малое для человека пространство, наклонившись при этом почти до самой земли.

Он услышал сзади вой Ивана, который тряс ушибленной рукой, и недоуменные слова Михи: «Удрал, однако! Как это он, а? Меж нами бы и кошка не проскочила!»

Только пробежав несколько кварталов, Петька перевел дух. «Ничего себе! Я, оказывается, после того, как побывал котом, теперь владею ниндзюцу – наверное… Или – новым стилем борьбы… Смывающегося кота». Он бесцельно пошел слоняться по городу. То двигаясь прямо, то – сворачивая на боковые улочки. Будто бы, по кошачьей привычке, запутывая следы…

«Ну, вот. Еще одна деталь мозаики. Мало того, что я – бабник, сволочь и подлец, так я ещё – и торговец дурью! И надеюсь, что только легкой… Жуть!» – подумал Петька.

Он брёл и брёл, погруженный в невеселые думы… Снег становился всё крупнее и крупнее. Вместо маленьких робких снежинок падали уже настоящие крупные хлопья. Внезапно Петька остановился. Он, когда бродил, полностью занятый размышлениями, не придавал значения тому, где находится. Теперь же он осознал, что это уже – не центр Ростова, а его окраина. И как он мог, как успел так далеко забрести? «Где это я?» – задал он вслух глупый вопрос самому себе. Он остановился напротив небольшого дома с белёными стенами и дверью, выкрашенной зеленой краской.

Несколько минут он провел, тупо уставившись на дверь. Дверь была до боли знакомой.

– Что стоишь, соколик! Кто мой адресок дал – али как? – услыхал он позади себя голос, от которого мороз пробрал по коже и волосы зашевелились. Как он от него драпал, от голоса этого, будучи котом – чтоб не быть съеденным с потрохами!

– Погадать пришел, мил человек? Случайно тут не стоят, да на дверь не пялятся! Хороший сегодня день для гадания, да и я – в ударе. Хочешь, даже бесплатно погадаю? Да ты заходи! Ребятишек у меня там – полон дом, и свои внучата, и – родственники оставили, – цыганка уже открывала зеленую дверь огромным ключом, поставив на порожек абсолютно неподъемную, набитую всяким барахлом, сумку – такую, с какими некогда ездили «челноки».

– Проходи, проходи, соколик! Да не бойся! – вновь любезно предложила старая карга, широко распахнув двери.

Петька, немного помявшись на пороге, зашел вовнутрь. Из приоткрытых дверей, ведущих в соседнюю комнату, высыпали цыганчата, которым цыганка сразу же стала раздавать конфеты, мандарины и печенье, по-своему приговаривая что-то.

Первое помещение было даже не комнатой – так, летняя застекленная веранда, скорее всего, плохо отапливаемая зимой. В ней было холодно. Здесь стоял стол, накрытый скатертью с бахромой, тяжелый деревянный комод, явно повидавший виды, слегка покосившийся диван и старый, давно не работающий, холодильник советских времен. Пол был застлан протертым до дыр паласом.

– Присаживайся, соколик! Не раздевайся, – сказала цыганка. Она ненадолго удалилась, чтобы запихнуть в соседнюю комнату всех высыпавших наружу цыганчат, и вскоре вернулась. – Тебе – на Таро, или на цыганских?

– На чем угодно… Если – действительно бесплатно.

– Не жадничай, соколик – иначе судьба не откроется. А не откроется – не изменится к лучшему. Тяни карту! На сердце у тебя – странная печаль. Но печаль – не твоя, а от тени принятая. Какой тени – про то не ведаю. Твоё прошлое, соколик, от тебя отрезано. Как отшептали его от тебя. А впереди – неопределенность полная. Полностью – на твой выбор… Нет у тебя судьбы, соколик! Такие карты я впервые вижу… Впервые! Как повернешь – так оно и будет. Дай руку!

Цыганка, отложив в сторону карты, уставилась в линии протянутой ей ладони.

– Сызнова рожденному – не заблудиться б в иллюзиях… Сны скажут тебе больше, чем явь. Старый путь будет отрезан – даже и не ищи его. Ищи – нового! Многие люди хотели б забыть старое – и начать жить с чистого листа, а ты пытаешься притянуть к себе прошлое. Суета это – и только! Люди в свей жизни иногда имеют такой шанс: начать её с нового листа. Поскольку побывали в таких краях, после которых меняется душа. Но новая, очистившаяся испытаниями душа часто не осознаёт перемены – и притягивает к себе старое: старые деньги, место жительства, профессию, старый возраст и старую одежду. И вместе с этим всем притягивает к себе старые тени – те, что следуют за каждым, питаясь нашими соками. Отбрось старые тени, войди в другую дверь. Ты можешь стать совсем другим человеком – забыв прежнего!

Пробормотав это всё быстрой скороговоркой, и – будто находясь в отключке, «на канале», как говорят эзотерики, старая цыганка откинулась на спинку дивана:

– Ух! Сама не знаю, что я тебе такое наболтала, соколик! Редко меня так несёт – и чаще всего тогда, когда я цыганам другим гадаю. Ты же знаешь, что на себя гадать нельзя? Разве что – руны кинуть, али камни – чет или нечет… Потому – даже цыгане гадают друг другу. У тебя, случаем, нет цыган в крови?

– Кто его знает… Вся кровь нынче – мешанная.

– И то – правда. И по внешности не определишь. Бывает, отец и мать цыганка – а ребёнок белобрысый бегает… И не потому, что отец не его. Лицом как раз-таки – в отца, один к одному. Ступай теперь – больше нечего мне тебе сказать. Пустая я теперь.

– Возьми, мать, купи саранчатам ещё конфет, – протянул Петька цыганке мятую сторублевку.

– Что ж! Спасибо за это не говорят. Но – давай, коли от души – и не жалко. А я в соборе свечку поставлю – за твоё здравие.

Петька не стал уточнять, ходят ли цыгане в церковь. Сам открыл дверь – и вышел, не оглядываясь и не прощаясь, интуитивно уверенный в том, что именно так и нужно.

Снег уже не падал. Было тихо и безветренно. Деревья в снегу, всё белым-бело… Просто зимняя сказка.

Глава 3. Мягкий оператор

Когда Петька вернулся в коммуналку, дома был лишь Алик. В подворотне ему, на этот раз, никто не встретился. Наверное, торчки уже отыскали где-то своё счастье.

– Тебе мать звонила. По обычному телефону. Она иногда названивала и раньше – тебя спрашивала, не появился ли. Просила тебя перезвонить по сотовому, номер назвала. Рада была очень, тому, что ты здесь, у меня. Объявился, мол, наконец. Тебе дать мой мобильник? Позвонишь, – предложил Алик.

– Давай. Хотя – немного боюсь. Спросит чего – а я ничего не помню.

Петька взял мобильник Алика и набрал написанный на бумажке номер.

– Да. Алё, – послышалось робко в трубке.

– Мама? Это – я, Петя.

– Ох! Слава Богу! Откликнулся, наконец! Я молилась за тебя! Куда ты пропал? Я завтра к тебе приеду, с утра. Можно? Сейчас, к сожалению, не могу говорить…

– Хорошо, мама! Буду ждать. До завтра.

Немного погодя, к Алику явился новый гость: постучавшись, робко зашел молодой плотный парень, интеллигентный и застенчивый. Присел рядом с Аликом, зависшем на контакте, и тоже уставился в экран монитора.

– Привет, Колян! Как жизнь? – кинул ему дежурную фразу Алик.

– Эх! Алик, водки у тебя нет? Случайно… Давай, выпьем?

– Колян! Ты – это что ещё? Ты же не пьёшь. Петька, тащись сюда! Нужен жесткий оператор! – воззвал Алик.

– Очень трудная это работа – из болота тянуть бегемота! Алик, ты случайно не помнишь, как звали жену Мао Цзедуна? – крайне серьёзно спросил Петька. – Не подскажешь? Забыл ни с того ни с сего. – Он уже был в курсе, что у Алика феноменальная память. А еще, что Алик вчера от скуки мониторил именно эту тему. Уже слегка подвыпивши.

– У него их было несколько. Ты какую имеешь в виду? – спросил Алик, и, приняв гордую осанку и прохаживаясь туда-сюда, продолжил:

– В общем, начнем сначала… Мао не любил учиться, ненавидел древнюю китайскую литературу, в тринадцать лет бросил школу, и, когда, чуть позже, отец женил его на троюродной сестре Мао – Ло Игу, сбежал из дому. Кроме первой жены он ненавидел также иностранные языки и физический труд. Впрочем, кто его любит! Если кто скажет – люблю, я не поверю. Так вот, а потом, будучи уже коммунистом, Мао женился на Ян Кайхуэй, и за пять лет произвёл на свет трёх сыновей.

– Однако! Вот уж воистину ударная пятилетка! – хихикнул Петька.

– Но, увы, эта жена была схвачена агентами Гоминьдана и казнена в 1930-ом году, и два его сына вскоре тоже погибают, – продолжил Алик. – Были потом у него ещё две супруги, но тех я сейчас не вспомню. И – другие дети. Которые либо погибли, либо пропали без вести.

– Трагично. Я, в общем-то, навскидку спросил… Не знал, что так печально всё получилось – и для Мао, и для всего Китая. Впрочем, не Мао, так был бы всё равно подобный… Лидер. Мне бы, Алик, твою память – стал бы доктором наук, – хмыкнул Петька.

– Не стал бы – как, впрочем, и я.

– Это – почему?

– И у тебя, и у меня – слишком узкий зад.

– Ну и что? – спросил Петька.

– Мой дед, когда ещё был жив, давал классификацию людей следующим образом: существуют, мол, два параметра… Голова – умная или глупая, и зад – широкий или узкий. И учёными, по его мнению, имеют шанс стать только люди с умной головой и широким задом (то есть – усидчивые). А всем остальным – это не грозит.

– Как ты думаешь, Алик, клиент созрел? – спросил Петька, косясь на Коляна.

– Думаю, надо ещё маленько чем-нибудь его догнать. Только – больше не грузить… Что ж, после упоминания великого Мао, у меня к тебе созрела ответная просьба – предложение… Давай теперь представим себе, что все люди имеют хвосты. Ну, например, как у кошек. Как ты думаешь, каковы будут изменённые правила поведения в обществе? Ну, например, как бы читалось «Юности честное зерцало»? – спросил Алик непринуждённым тоном.

– Когда танцуешь, на хвост даме не наступать!

– Да, и его – лучше всего тогда к поясу привязывать! Или – сшить специальный кармашек – длинный такой, засунуть в него свой хвост, и обмотаться им вместо пояса.

– Чтобы никто не знал, какое у тебя настроение – его же хвост выдаёт! А ещё – в хвост сморкаться нельзя.

– Новая модная стрижка для хвоста… Покраска хвостов… Чем пушистее, тем лучше, наверное. Но можно и – постричь, а на конце – кисточку оставить. Да, а как ты думаешь, можно ли на общественных мероприятиях садиться на свой собственный хвост – или его лучше трубой держать?

– Ребята, с вами – всё в порядке? – спросил Колян, уставившись на них удивлёнными вытаращенными глазами. – Я поговорить пришел, а вы…

– Не бойсь, поговорим, обязательно поговорим… И тебя вылечат… Это мы просто блокировку снимаем… Петька! Его, наконец-то, проняло!

– Какую блокировку? – растерянно спросил Колян.

– Жёсткую… Ну, что у тебя стряслось? Проблемы на личном фронте? – поинтересовался Петька.

– Да нет у меня никакого личного фронта… Я просто решил бросить вуз.

– На каком ты курсе? – спросил Алик.

– На пятом… Остались лишь диплом и ГОСы…

– Что, экзаменов боишься? – спросил Петька.

– Нет. Не боюсь. Просто недавно понял, что, наверное, не ту специальность выбрал. Или – что как-то всё напрасно… Можно сказать, жизнь скоро кончится. Окончу вуз – а потом что? Кому я нужен? Диплом… Что он мне даст?

– Вот и узнаешь – что. Хочешь быть толстым и важным – пойдёшь в начальники, – обнадёжил Петька.

– В начальники берут только со связями. А у меня их нет.

– А ты вспомни, как ты в вуз поступил… Гордился, наверное? А как сдал первый экзамен? – Петька сел на коврике по-турецки.

– Да… Было время. Каждый день сессии приносил ощущение нового достижения… Я ведь никогда не сдавал ни одного экзамена, ни одного зачета – за деньги.

– Вот и гордись этим! Или ты думаешь, что не ту специальность выбрал? И что – зря, наверное, всё было? Пять лет учёбы – как нашему Уксусу под хвост? – и Петька погладил тёршегося об его ногу светло-рыжего кота.

– Ну… Вот, говорю с вами – и понимаю, что и выбор сделал не случайно, и учился – не зря… У меня же по физике на олимпиадах второе и третье место бывали, по всей области. И науку я всегда любил. Учился легко.

– Ну, тогда – в чём дело? Почему вопросы такие именно сейчас пришли в голову? Потому, что теперь нужно будет скоро покинуть вуз – и вперёд, в полную неизвестность? – Петька снова погладил кота, который, уже расположившись на его ногах, мурчал громко и звонко, как маленький моторчик.

– Да, наверное, ты прав… Не люблю я неизвестность, поиск, заморочки… Всегда будет ощущение, что пошел не туда, выбрал не то. А если – не возьмут нигде?

– А ты об этом не думай… В любом случае, диплом, да ещё знаниями заработанный – достижение. И ничего не бойся! Зачем уже отступать и начинать по новой? А дальше – что? Нет, надо завершить начатое… Когда приходит для этого время, – посоветовал Петька строго.

– Ребята… Не знаю, что это было. Вроде – как мозги мне кто вывернул… Бегал по комнате, напрягался, думал обо всём об этом, и – такой негатив пёр… А с вами поговорил – от сердца отлегло.

– Бывает…

– Кажись, начатое успокоение Коляна теперь завершит стаканчик холодного пивца… Петь, залезь в холодильник… Я, как знал – припас. Теперь можно и выпить. Не грех будет. Баттл – в холодильнике, тяни сюда, – лениво проговорил Алик.

Петька стряхнул кота и отправился к холодильнику.

Пиво было отличное. Колян, как напился – моментом стал вырубаться. И тогда, сразу наверх полез – спать.

– Фух! А у меня теперь – голова разболелась! – сказал Петька.

– Словил тяж ментал! Пойди – под краном умойся! А наш дружбан явно в своем универе этой гнилью нездоровой разжился.

– Да, там умеют поднять молодёжи настроение… Сказать – вы придурки! Идиоты! И – не нужны никому.

– Ага… Слышь, Петька, ты раньше по-другому людям крышу на место ставил. Жёстко. А сейчас – как-то слишком просто. Впрочем, раньше – и контингент к тебе валил другой. Случайные знакомые – с улицы, с работы; мрачные типусы: нарики, новорусские, даже – воры… Придут – и плачутся в жилетку. Ты с ними пил водку – и опускал ниже плинтуса, так что – застрелись. А после этого – они, как бы из принципа, наперекор – решали жить дальше. Попытаться выкарабкаться – и начать по-новому. На колени становились, крест целовали – картинка была ещё та… Но потом ты беспробудно пил – ещё сутки. Валялся на паласе – и тебя всего корёжило и выворачивало…

– Много нового о себе узнаю… Дела… Противоречивый я был типуля! – гмыкнув неопределённо, сказал Петька.

– М-да… И – не говори! А с Коляном сегодня – мягко, как с ребёнком. Проспится теперь – и поедет с раннего утра к себе: диплом писать.

– Теперь я – мягкий оператор… После того, как побывал в шкуре вузовского препода… Пойду-ка и я на боковую, – сказал Петька.