Текст книги "Автостопом до алтайского яка"

Восход солнца сопровождается изящной оранжевой дорожкой, играющей на тихой утренней воде озера: я вижу её за редкой шторкой из тихо шуршащего высокого тростника, растущего здесь же. Меня так очаровывает это зрелище, что я смотрю на восход, продолжая на ощупь мыть тарелки и едва не забываю забрать из озера уплывшую на дно ложку. Оторваться невозможно. Солнце растёт всё больше и больше, освещая поверхность озера мягким оранжевым светом. Веточки деревьев начинают светиться, и сонная тишина сопровождает это чудо. Надо уже идти, автобус ждать не будет…

– Привет… Солнце…

На небе крупной малярной кистью небрежно сделано три мазка, словно Бог ещё не решил, какое небо сегодня нарисовать: в этом и заключается таинство восхода, как начало сотворения нового дня.

…Собираемся мы быстро, но ещё быстрее потом Марк бежит по дороге, а я чувствую себя каким-то старым механизмом, который вот-вот рассыплется, и умоляю поочерёдно то колено, то шею потерпеть. Бесконечная дорога проходит по ещё спящему лесу. Марк убегает вперёд, дожидается меня, часто поглядывает на часы и потом говорит:

– Я побегу вперёд и остановлю автобус.

Соглашаюсь, отпускаю его, но в итоге он всё-таки дожидается меня, и мы идём рядом: время терпит. Иду, как могу, а рюкзак хочет вернуться в лагерь или остаться в лесу. Угрожаю ему одиночеством, утягиваю ремни как можно туже, прилепляя его к себе или, скорее, себя к нему, – самообман какой-то.

Вот бы нашёлся мужчина, чтобы нести мой рюкзак. Ну, пожалуйста! Глупо рассчитывать на это, конечно.

На автобусной остановке мы видим двух местных жительниц, незнакомую мне девчонку-автостопщицу в экзотической широкополой шляпе и платье, похожем на средневековое, а также Демократа – одного из наших. Демократ – настолько колоритная личность, что я не смогла не познакомиться с ним ранее. Он – обладатель белых длинных волос, такой же белой густой бороды, философского склада ума и нескончаемой доброжелательности. Одним словом – безработный ввиду летнего сезона Дед Мороз. И тут к остановке подходим ещё мы, с рюкзаками! Не компания, а инсценировка из жизни.

Местные жительницы держатся от нас подальше, переглядываются. Они одеты в аккуратно отглаженные платья скромного покроя и имеют даже эти… как их… причёски на голове. И рты накрашены. От них пахнет работой и буднями, от нас же – приключениями, костром и анархией.

Знакомимся с девчонкой, излучающей в диапазоне километра: она едет в Москву, автостопом, одна.

– Ты почему одна-то едешь? – спрашивает её Марк.

– Да… Одной уехать быстрее, – улыбается она.

Оказывается, что уже сегодня к обеду ей надо успеть на какой-то аэропорт в нескольких сотнях километрах отсюда, и билет уже куплен.

Девочка демонстрирует доброжелательное отношение к миру, без которого в автостопе делать нечего, причём этот настрой закрепляется особенностями процесса визуализации. Наконец, автобус приходит.

Кондукторша, проецируя общественное негативное мнение относительно «понаехавших тут» требует платить ещё и за рюкзаки, или же везти их на руках. Мы исполняем её бред, взяв рюкзаки «на ручки», хотя автобус едет полупустой. А девочка, не изменив своего позитивного настроя, говорит ей и остальным местным:

– А знаете, завтра наши ребята будут давать концерт в вашей библиотеке. Приходите, будет интересно! – то есть она остаётся на своей волне. Фантастика!

История завтрашнего концерта такова: накануне два фестивальных парня забрели на местную ночную дискотеку, на которой были только они вдвоём, и ещё библиотекарша. Она посетовала, что в их деревне ничего не происходит. Ну, то есть совершенно. Скукотища страшенная. И предложила состряпать нашим какой-нибудь концерт, причём из любых номеров.

Помню тогда кто-то на обсуждениях, посмеиваясь, высказался:

– Ага… Фаер-шоу в библиотеке… Такое надолго запомнится…

…В Невеле Демократ неожиданно подхватывает мой рюкзак и помогает донести его до автовокзала – я только успеваю бежать следом за мальчиками и удивляться происходящему.

На автовокзале Марк хочет зарядить свой телефон, в котором есть карта Невеля и интернет, но розетки все оторваны, и вдобавок туалет – платный. Невозмутимый Марк, обшарив все углы и убедившись, что «ловить тут нечего», зовёт меня дальше, и мы, уже без Демократа, доходим до железнодорожного вокзала, где есть и розетки, и бесплатный туалет.

Марк втыкает телефон на зарядку, и пока «проценты бегут в батарейку», он изучает тот телефон, которой прямо перед поездкой дала мне подружка Танечка.

Марк ставит свою симку в этот телефон и скачивает в него приложение, позволяющее заиметь схемы отдельных городов: наряду с навигатором это позволяет, даже при отсутствии интернета, знать в каком месте города ты находишься. К тому же в поиске можно найти нужную улицу и дом, и узнать каким транспортом лучше добраться до черты города. Плюс телефоны и адреса разных компаний, магазинов, гостиниц и такси. Крайне полезная информация.

Ещё Марк рассказывает мне о возможности выхода в интернет через телефон, делится своими тарифами и в конце восклицает:

– Где ещё ты видела такие цены?!

Я послушно киваю головой. Вот это да! Ещё неделю назад я понятия не имела, что такое смартфон, а теперь знаю какую симку купить, как выходить в интернет в любое время, и как узнать своё точное местоположение, – похоже я учусь плавать, просто прыгнув в воду и пропустив теоретические занятия на берегу. Это событие – встреча с Марком и его знания – даёт мне основания полагать, что нет смысла в серьёзной теоретической подготовке при начале нового дела, нужно просто начать его делать, пусть даже ошибаясь. Шагнуть. И уже в процессе придёт нужная информация, люди и знания.

Забавно. Если только это не касается хирургических операций на сердце, конечно.

В Невеле я забегаю на почту: отправляю открытки тем, кто этого хотел. Потом на остановке мы, поедая вкуснющие невельские пирожки, ждём автобус, который идёт за черту города. Уступаю место на скамейке грузной женщине с большой тележкой, а сама сажусь на кирпич, лежащий на земле, – обеим так удобнее. Это происходит под всеобщее молчаливое одобрение присутствующих, и это отзывается солидарностью позже.

Маршрутка приходит маленькая, мы едва втискиваемся в неё вместе с двумя своими рюкзаками, но люди относятся к нам благосклонно. Когда же водитель даёт нам неправильную сдачу, все дружно начинают возмущаться и кричать:

– Мы свидетели! Они передавали 100 рублей, а не 50! – и заставляют водителя расплатиться адекватно – тот недовольно повинуется.

На конечной остановке вываливаемся наружу позже всех: дальше автобус не идёт. Солнце уже над головой, идём на трассу. Марк поднимает руку, и тут же возле нас тормозит грязный грузовичок, в кузове которого катается несколько одиноких арбузов. Кузов тоже неимоверно грязный. Молча водитель закидывает оба рюкзака в компанию к арбузам.

Водитель беседовать не расположен. Я делаю попытки к разговору дважды, но после обсуждения погоды – беспроигрышная тема, кстати, – тоже замолкаю. Молча он провозит нас какое-то расстояние, высаживает и едет дальше по своим делам. Мой рюкзак после грязного кузова имеет плачевный вид, а Марк по этому поводу не парится: его рюкзак грязно-серый уже давно.

Дальше мы идём пешком. Загрызаю ещё пару пирожков.

В итоге оказываемся на месте с широкой обочиной, и это трасса, идущая на Москву. Ах, вот ты какая! Ну, наконец-то.

Машины едут довольно быстро, но терпимо. Всё складывается хорошо. Предполагается, что до Москвы мы доедем вместе, а там разбегаемся – у Марка вписка на юге города, у меня – на севере.

Не особо парясь, Марк кидает свой рюкзак на грязную дорогу: лямки у рюкзака болтаются, в изобилии черпая придорожную пыль. На моё предубеждение он говорит:

– Будешь так думать, только чистые машины и будешь ловить, а подвозят в основном другие…

Машину ловим по очереди. Час – Марк, час – я.

– Когда голосует один, другому не надо поднимать руку, – учит меня Марк. – Иначе это будет означать, что мы едем раздельно.

Час безуспешного автостопа. Затем второй.

– Ладно, – спокойно решает Марк. – Устроим перезагрузку. Сходи, найди воды, а я пока кофе сварю.

Он достаёт из рюкзака мини-горелку с газовым баллоном и котелок, наливает туда воду. Беру опустевшую бутылку и ковыляю к ближайшим домам – благо они стоят прямо у дороги. Возле домов никого не видно, и пару раз я кричу:

– Хозяева! Есть кто дома?

Но в одном окне только дёргается занавеска, а возле другого на меня кидается огромная цепная собака. Успеваю рефлекторно попятиться за пределы её досягаемости – заходить за забор без хозяев я и так никогда не рискую. В конце концов, привлечённая её лаем, из дома выходит суровая женщина и подходит ко мне.

Улыбаясь как можно дружелюбнее, я показываю ей на бутылку и прошу воды.

– Ладно, – соглашается она нехотя. – Только вода у нас с сероводородом.

Согласно киваю головой, она исчезает, уходя в дом. Собака успокаивается, зевает и, звеня цепью, уходит в тень, но ровно настолько, насколько исчезает женщина. Я понимаю, что она идёт обратно, когда собака снова старательно начинает исполнять свою службу: активно брызгая слюнями, прыгает, демонстративно кидается в мою сторону и лает, натянув цепь, – меня это забавляет.

Беру бутылку, благодарю и удаляюсь.

К этому моменту на грязной, усыпанной мусором, обочине дороги Марк уже приготовил кофе – настоящий, заварной, ароматный. Подобные несоответствия будут часто преследовать меня на протяжении всего путешествия.

Глава 10

Я себя люблю, я у себя одна и в обиду больше не дам.

Воду, принесённую мной, Марк бракует и предлагает тут же вылить – она действительно сильно пахнет тухлыми яйцами. Но я добыла её с таким трудом, что не позволяю: лучше такая вода, чем вообще никакой.

После «перезагрузки» я надеваю парео в качестве юбки, Марк начинает голосовать, и рядом с нами почти сразу останавливается легковая машина.

Водителя зовут Марсель, он не спал двое суток и подобрал нас потому, что боится заснуть за рулём. Пол машины усеян банками из-под энергетических напитков. Но, судя по его измождённому уставшему виду, не помогает уже и это.

Хорошо знаю это состояние: после суточного дежурства в ветеринарной клинике утром наступало нечто подобное, часто отягощённое парочкой критических пациентов, которые требовали мониторинга, жить наотрез отказывались и приходилось «тянуть» их всю ночь, в надежде на то, что они передумают.

Утром, когда приходила дневная смена, пациенты передавались в новые руки, а я ещё какое-то время сидела на диване, тупо глядя на комок из одежды, в которую следовало переодеться, чтобы пойти домой. А дома выключалась на сутки, упав в беспробудный сон.

Марсель же не спал целых двое суток.

– Может, музыку включить погромче? – предлагаю я сочувственно.

– Пробовал, – говорит он ватным языком. – Не помогает.

– Массаж ушей! – выдаю я очередной рецепт «как не уснуть за рулём, если не спал двое суток».

Марсель деревянной рукой массирует себе одно ухо. Потом другое. Смотрит на меня, как бы требуя продолжения советов.

– Ещё апельсиновое масло можно нюхать, – отвечаю я на его вопросительный взгляд. И, наконец, сдаюсь: – Но лучше всего – и это все говорят, между прочим – лучше всего встать на обочине и полчасика поспать.

Марк поддакивает мне, сидя сзади. Марсель медленно возвращает свой сонный взгляд на дорогу. Останавливаться ради сна он не хочет. Единственный раз он тормозит у придорожного магазина: покупает себе ещё один энергетик, тут же выпивает его и кидает пустую банку на пол машины.

Мы едем по дороге на Москву, и это хорошо. Но то, что водитель такой сонный – это плохо. Мне его жалко, и я ничего не могу поделать, кроме как служить раздражителем, чтобы он не убился. Вместе с нами.

Марсель ездил по делам, но кем работает – не признаётся. Не настаиваю. Он спрашивает, кто для меня Марк.

Отвечаю, что мы просто напарники.

– Ты замужем? – Марсель смотрит на меня грустными карими глазами. Я только улыбаюсь. На мне цветастой юбкой надето парео, и я вся такая радостная-прежизнерадостная, похожая на женское существо, одним словом.

Марсель жалуется мне – оказывается, он разошёлся с девушкой – и теперь такой красивый молодой парень не может найти себе другую! Это нонсенс какой-то. Разве такое возможно? Я смотрю на него, как на динозавра. Он необыкновенно симпатичен, только слишком молод, но это недостаток, который быстро проходит.

– Марсель! Ты шутишь, да? – моё недоумение невольно делает ему комплимент.

Он молчит, вздыхает, смотрит на дорогу. Вот печалька-то печалька… Пытаюсь завязать разговор, чтобы развлечь его. Говорим о всякой всячине, и в итоге спрашиваю, возвращаясь к вопросу отношений:

– Вот скажи мне, что ты больше всего ценишь в женщине? – это у меня опросник такой.

Он зависает и надолго. Думает, думает… В конце концов приняв решение, восклицает:

– Котлеты по-киевски!

– Что? – вот не ожидала такого ответа.

– Котлеты. По-киевски.

– И… всё? – я в недоразумении и это мягко сказано.

Нет, я, конечно, предполагала, что женщина должна хорошо готовить, но, чтобы вот так вот огорошить котлетами… По голове…

– Да и хватит, – согласно самому себе кивает головой Марсель.

Котлеты. По-киевски. Надо будет погуглить, что это за приворотное зелье такое.

Потом он рассказывает, что его Родина – это Кавказ, и я, исчерпав свой основной запас тем, начинаю громко цитировать отрывок из стихотворения2727
  М.Ю.Лермонтов, «Демон».


[Закрыть]:

 
«И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал:
Под ним Казбек, как грань алмаза
Снегами вечными сиял…»
 

Марсель поворачивает голову и смотрит так, как будто в первый раз слышит Лермонтова.

– О, Боже, Марсель, смотри на дорогу! – он поворачивает голову обратно, но через пару секунд замечаю, что опять смотрит на меня.

Смущаюсь. Лермонтов. Миша Юрьич. «Демон». В школе учили. Какбэ. К моему тотальному облегчению, Марсель возвращает свой взгляд на дорогу, и тогда я заканчиваю то, что продолжает толпиться в памяти, требуя окончания, без должной уже интонации и в сокращённом виде:

 
«… И дик, и чуден был вокруг
Весь божий мир; но гордый дух
Презрительным окинул оком
Творенье бога своего,
И на челе его высоком
Не отразилось ничего».
 

Блин. Что-то я погорячилась с Лермонтовым, что ли… Марсель берёт меня за пальцы руки и спрашивает, блестя бархатными, как у цыгана, глазами:

– Так ты замужем или нет?

Хочется ответить ему очевидное: какой нормальный муж отпустил бы меня в такое путешествие? Но я только вежливо улыбаюсь, утаскиваю свои пальцы и говорю:

– Марсель. Держи руль двумя руками.

Чуть не процитировала: «Водитель, если ты одной рукой держишь руль, а другой обнимаешь красивую девушку, помни – и то, и другое ты делаешь плохо!», но профильтровав сию фразу в уме, понимаю, что ехать «на халяву», да ещё говорить водителю, что ему делать – это верх наглости.

Поскольку Марк сидит сзади, то развлекаю водителя я. Пять минут едем молча. За это время Марсель, сидя с открытыми глазами и глядя прямо на дорогу, успевает заснуть, – не думала, что такое возможно! Машину начинает медленно выносить на встречную полосу. Мы едем довольно быстро, а машина тихонько ползёт на встречку!

– Марсель! – ору я.

Он возвращает машину на нашу полосу, смотрит на меня удивлённо:

– А?

– А давай мы остановимся на обочине, и ты поспишь, а?

– Нет. Надо ехать, – говорит, не сбавляя скорости, он.

Вот ведь… Проверяю ремень безопасности. Я говорила, что боюсь машин и изнутри, и снаружи? Мы продолжаем ехать, и через какое-то время опять тихонечко начинаем выползать на встречку. Марсель между тем смотрит прямо перед собой, стеклянные глаза открыты.

– М-м-марсель. Мы. Едем. Н-н-на. Встречку! – говорю я ему членораздельно, начиная заикаться.

Он вздрагивает, смотрит на меня взглядом «Кто здесь?» и только после этого решает, наконец, остановиться.

– На вот понюхай. Сразу в себя придёшь, – говорю я участливо, открываю бутылку с сероводородной водой и сую ему под нос. По салону разносится мощный запах тухлых яиц.

– О-о-о! Что это!? – глаза его резко проясняются – круче нашатыря водичка-то.

– Живительная влага! Энергетик нового поколения! – я трясу бутылкой, отчего снизу поднимаются пузырики и запах усиливается. – Пей, или спи! Другого рецепта нет!

Взвесив все «за» и «против», Марсель принимает правильное решение – мы съезжаем на боковую дорогу, встаём на обочину и засыпаем. Марсель выключается первым, а следом и мы. Основная трасса далеко, до нас едва доносится звук проезжающих машин. Тихо звенят одинокие лесные комары, дистрофичные, будто только что вылупились из дебрей городского подвала.

Спустя каких-то полчаса, мы все одновременно просыпаемся и как ни в чём не бывало едем дальше. Марсель становится свеж и бодр. Больше старается не разговаривать, я тоже молчу, а Марк и подавно.

За час до подъезда к Москве прошу остановиться, убегаю за деревья и переодеваюсь обратно в штаны: ещё не хватало в Московском метро ходить в шлёпанцах, будучи обмотанной платком! Впрочем, выбор невелик – выходного чемодана с собой нет.

Возвращаюсь. Марсель восклицает разочарованно:

– Зачем переоделась?

Объясняю. Он грустнеет.

Дальше едем молча. Грандиозным малиновым закатом на всё небо позади нас садится солнце, отражаясь в боковом зеркале машины. Смотрю на это зрелище. Наконец, оно полностью заходит за горизонт, и дорога погружается в сумерки. В Москву мы въезжаем уже в темноте, освещаемой светом множества других машин, толпящихся в несколько тесных рядов. Каждая норовит втиснуться в просвет, едва заметив несколько сантиметров пустого пространства между другими машинами. А, привет, Московская пробка.

Марк высаживается раньше, прощаемся. Я и Марсель едем дальше. Говорю, что мне нужно любое метро. Марсель наклоняется к навигатору и голосом чётко задаёт ему:

– Ближайшее метро!

Навигатор выстраивает маршрут, и мы едем по нему.

– Марк – твой муж? – Марсель опять возвращается к своему вопросу.

Я молчу, и он добавляет:

– Не хочешь отвечать?

– Ну, ты же не сказал, кем работаешь. Вот и я не буду отвечать, – парирую я, мило улыбаясь.

Как бы мне этак… доехать-то до метро без приключений интимного рода…

Марсель доезжает до конечной точки, тормозит и берёт меня за руку повторно. Ладонь у него тёплая и большая. Он очень грустный. Я поворачиваюсь к нему лицом и с умным видом «я тёртый калач» вещаю:

– Марсель. Не разменивайся на тех, кто тебе не предназначен, – и руку свою забираю.

Во, завернула. Марсель переваривает сказанное и решает уточнить:

– Не предназначен?

– Да. Я, например, тебе не предназначена, – поясняю я. Хочется добавить «тебе ещё детей рожать» – так я думаю обо всех молодых парнях, что им нужны молодые девчонки, а не я.

– А в чём твоё предназначение? – спрашивает в отместку он.

– Вот это я и пытаюсь узнать, – философски замечаю я, меж тем плавно мигрируя из машины.

Марсель, озадаченный философской фразой, выходит следом за мной. Я уверенным голосом даю ему положительную установку:

– У тебя всё сложится очень хорошо, вот увидишь. Где-то через неделю.

Прям ясновидящая, да ещё и с конкретикой. Но на самом деле это неизбежно – это очевидно, что у него всё сложится, я это очень чётко вижу, чего не могу сказать о себе.

Марсель достаёт из багажника рюкзак, я впрягаюсь в лямки, пытаясь изобразить лёгкость. Вы когда-нибудь пробовали накинуть на себя бегемота, одетого в комбез с непринуждённой улыбкой на лице? Махаю рукой на прощание и иду за угол здания, за которым должно быть метро. Через несколько метров оглядываюсь: Марсель какое-то время стоит, потом садится в машину и плавно уезжает. Красные огоньки габаритов его машины медленно уменьшаются в размере. Невообразимо симпатичный и грустный красавчик.

…За углом здания меж тем оказывается торгово-развлекательный комплекс Метро, а не станция Московского метрополитена. Навигатор – такой навигатор. Пристаю к узбекам на автомойке, они в срочном порядке выбирают проводника, и тот радостно провожает меня до автобусной остановки, с которой можно доехать до метро. Благодарю. Отзывчивые люди, эти… эм… москвичи…

Вскоре подъезжает автобус. Захожу в него, покупаю у водителя билет и пытаюсь протиснуться в турникет, установленный внутри салона. Рюкзак в нём едва не застревает. Наконец, с облегчением плюхаю его на пол, и опускаюсь сама на ближайшее сидение. Люди смотрят на меня пренебрежительно, сверху вниз, хотя сидим мы на одном уровне. Видимо, это преступление – путешествовать через Москву, а не работать в ней, даже едучи в автобусе. Чужеродная энергетика прёт от меня за версту. Ну, что я сделаю? Устала я.

Отстраняюсь. Мне бы только до метро доехать. И до вписки. Меня там ждут. Помоюсь. Постираю вещи. Высплюсь. Заряжу гаджеты. Намечу дальнейший маршрут. Поживу дня два-три. И, самое главное, найду эту алюминиевую хрень, которую сломал мне «Слепой». Моя палатка нуждается в срочном ремонте.

Девочка, к которой я еду, правда, живёт с подружкой, но, надеюсь, адекватной. Очень хочется спать, смотрю в тёмное окно автобуса: там мелькает неприветливая Москва.

Женщина рядом со мной начинает жизнерадостно разговаривать. Она вспоминает, как ходила в походы, в её голосе – ностальгия, на лице – мечтательная улыбка. Спрашивает кто я и откуда. Рассказываю. Наличие рюкзака всегда притягивает разговорчивых людей. Чаще – бывших путешественников. Люди эти всегда интересные.

…Вписка в Москве внезапно обламывается. Посреди ночи оказываюсь в тёмном и холодном московском пространстве улиц с припаркованными машинами и пронзительно холодным воздухом.

Автостоп учит способности смиренно принимать любые обстоятельства и перемены, а также расслабленности и доверию ко Вселенной, – очень сложные уроки.

Утыкаюсь в шершавый ствол городской ивы, обняв её руками. Она мой проводник. У неё жёсткая и пыльная кора. На небе едва тускнеют единичные звёзды. Тоскливо вспоминаю о своём «племени», тех деревьях и том, густо усыпанном звёздами небе. Так иногда запланированные вписки оказываются хуже любых ожиданий. И наоборот.

Синим мягким светом горит салон одной из машин. Окно приоткрыто. Подхожу. Внутри мужчина слушает музыку.

– Простите, – обращаюсь к нему. – А где здесь можно купить сигареты?

Курю я только в экстренных случаях, таких, как этот. Мужчина показывает мне в сторону магазина, тут же отдаёт свою пачку сигарет и испуганно уезжает.

Сижу на поребрике и курю, одну за другой. Зачётно вышло, ничего не скажешь, «внезапно», называется. Хоть палатку раскладывай на газоне. Только она сломана, кстати, не забыла? Впадаю в отчаяние. Интернета нет, потому что зарядка на телефоне села. К тому же есть очень хочется и спать. Живот уже режет от голода и курения натощак.

Неподалёку обнаруживаю дверь в какое-то одноэтажное помещение, захожу внутрь через узкую дверь. Никого, только синие от сумерек стены и одинокий стул в углу. Холодно. Снимаю рюкзак, сажусь на корточки и приваливаюсь к стене спиной. Мне бы тоже не помешал энергетик… Похоже, ночевать придётся здесь. Падаю в чуткий сон.

Маленькая тёплая уютная баня. Хорошо. Слегка потрескивают прогорающие угли внутри кирпичной закопчённой печки. Горячий воздух медленно вливается в лёгкие. Сижу на верхней тёплой полке. Пар оседает на влажной коже и стекает струйками солёного пота вниз. Под низким потолком тускло светит лампочка.

Вдруг в баню кто-то входит, – громко хлопает дверь. Вздрагиваю. Ледяная кровь взрывается фонтаном брызг где-то возле сердца.

– Где ты тут, с-с-с-сука? – хрипящий мужской голос ввергает в оглушительную панику.

Вторая дверь распахивается, огромный чёрный силуэт заполняет дверной проём и приближается ко мне. От ужаса не могу даже кричать, зажмуриваюсь, сжавшись в комок.

Стальная рука хватает меня за волосы, стаскивает на пол, и я получаю мощный пинок снизу, в подбородок. Распластываюсь на холодеющем скользком полу. Свет гаснет.

– Тварь, – коротко констатирует мучитель.

Он сильно пьян. Мощной пятернёй хватает меня за шею сзади и трясёт, словно щенка. Позвонки отдаются звонкой болью.

Отбиваюсь кулаками:

– Пусти! Пусти меня!

Пытаюсь встать, лихорадочно думая, как сбежать. Мощная ладонь ложится на моё лицо и с силой толкает: падаю спиной назад, при этом поскальзываюсь на мокром полу и приземляюсь у стены, собрав лопатками жёсткие выпуклости брусьев. Шампуни, стоящие на полу, с грохотом разлетаются в стороны.

– Убью, – с тупым решением заключает мужчина и начинает двигаться в мою сторону, скинув телогрейку прямо на мокрый пол. Взгляд безумный.

Кидаюсь к белому проёму двери, пытаясь проскочить сбоку. С коротким матом он ловит меня за волосы, закручивает их на руку и после этого тащит наружу, на белый снег, мимо порогов и предбанника. Бьюсь коленками, отчаянно сопротивляясь. Он бьёт меня кулаком по лицу, разбивает губу. Горячая кровь солонит язык, капает на деревянный пол, а затем на сияющий жемчужным белым светом снег. Грубый наст скользит под ногами, добавляя острой холодной боли.

Жертвуя волосами, вырываюсь из цепкой хватки и бегу в дом. Падаю, встаю, снова падаю. Руки и колени в ссадинах. Он сзади, пыхтит и догоняет. Вскакиваю. В дом мы попадаем практически одновременно: он пытается схватить меня, но я голая и скользкая, словно рыба.

На ходу он вытаскивает из брюк широкий сухой ремень, один вид которого устрашает. И с ходу опускает его на меня, вложившись всем телом в удар. Звонкий щелчок оглушающей болью бьёт по коже подобно электрическому разряду: ремень попадает жёстким каменным ребром.

– А-а-а! Больно! – кричу я, начиная корчиться и закрываться руками.

Следующий удар приходится по телу и пальцам. Боль, такая же сильная, как предыдущая, разносится по телу шокирующим потоком.

– БОЛЬНО! – в полный голос кричу снова, отползая всё дальше по холодному деревянному полу.

Точные удары сыплются методично и хлёстко, один за другим. Пять, шесть… Каждый из них накрывает предыдущий всё новой порцией боли за гранью физической. Остаётся только кричать. Вскоре мои крики из звонких превращаются в хриплые и переходят в животный ужас. Громко и безостановочно я кричу «А-а-а!» каким-то чужим низким басом, и потом начинается кашель, будто кто-то отвратительный, мерзкий и чёрный пытается вылезти изнутри меня наружу. Этот кашель похож на рвоту, меня крючит и катает по полу, живот сводит мощными спазмами, а ремень продолжает опускаться снова и снова, оставляя жгучие полосы на теле. Под его ударами, на локтях и коленях ползаю на полу. За что же? За что?

От бесконечных ударов вскоре боль притупляется: слышу только звук от попадания сухого кожаного ремня по телу.

Мне надо на кухню.

Там на столе лежит нож: большой, длинный, острый. Заточенный на станке.

Я встаю на ноги и рывком порываюсь на кухню. Нож – вот он, на столе. Едва успеваю накрыть его чёрную рукоятку ладонью, порываясь взять, но мужчина опережает меня, отталкивая. От этого со звонким грохотом нож летит на пол, глубоко чиркнув меня по пальцам.

…А он хватает меня за горло. Я вижу пьяные мутные немигающие глаза, карие и глубокие, словно космос, и при этом он меня душит. Хрящи на шее хрустят в его ладони, безуспешно хватаю воздух ртом, пытаясь разжать стальную хватку своими скользкими от крови пальцами. Где-то у висков рождается глубокая синяя боль, уносящая в беспамятство, и я оседаю вниз. Мне нужен вдох. Хотя бы один. Срочно. Вдох. Пожалуйста. Только один!

Тяжело оседаю на пол, и, отпускаемая, тыкаюсь лицом в пол.

– Сучка, – смачно констатирует мужчина, поддав ногой в мягкий голый живот и, схватив за волосы, пытается перевернуть лицом вверх. – Сосать у меня будешь.

Другой рукой он пытается расстегнуть ширинку, путаясь в пуговицах.

…Вдо-о-о-ох! Он получается хриплый и громкий. Откашливаюсь до пустой рвоты, выпучив глаза. Боль разливается тёплым приятием, похожим на горячую кровь, шумящую в венах, после чего исчезает. Я становлюсь неуязвимой, потому что дальше уже не больно. Абсолютное принятие боли и тотальная неуязвимость.

Я подбираю лежащий рядом нож и прижимаю его к себе. Соберись же, детка…

Терять. Нечего.

Словно пружина, я вырываюсь и отпрыгиваю в сторону, но мужчина настигает меня. Штаны спущены и от этого он спотыкается, падая на четвереньки, после чего в неуклюжей погоне пытается подмять меня, навалившись сверху.

Решительно переворачиваюсь на спину и выставляю нож вперед, сжав обеими руками и уперев его рукояткой себе в грудину.

Тяжёлая туша мужчины оказывается прямо передо мной – взгляд взбешённый – он наваливается на меня, уткнувшись в острие ножа. Его озверевшее красное лицо оказывается прямо перед моими глазами, и оно безумно. Изо рта со звериным рычанием извергается перегар. Нож с некоторым сопротивлением втыкается в рубашку, и лезвие проникает прямиком между его рёбер, протыкает ткань и проходит внутрь. Через жёсткость межрёберных мышц и воздушность хрустящих лёгких, в тугую мышцу сердца.

Выражение его лица внезапно меняется на удивлённое.

Я корчусь под ним, прижатая к полу огромным телом. Из его рта начинает течь пенистая алая жидкость, после чего он влажно и надрывно кашляет мне в лицо тёплой кровью. Ещё и ещё. Толкаю тяжёлую кашляющую тушу, и наконец мне удаётся выбраться из-под него, перевернув на спину.

Я хватаю нож за рукоятку и резко извлекаю его из тела.

– С-с-сука… – мужчина удивлённо разглядывает дырку на рубашке. Его пальцы, прижатые к ране, окрашиваются красным. Пытается встать и дотянуться до меня, рот стремительно наполняется кровью.

Через какое-то время он, хрипя, заваливается на пол, на живот. Всё ещё дышит, часто, тяжело, но я знаю, что это закончится и довольно быстро. Гемоторакс. Тампонада сердца. Сглатывая и выплёвывая алую пузырящуюся кровь, он ползёт ко мне, вытягивая руки. Шагаю назад, пячусь, всё так же выставив перед собой нож. Мне страшно до леденящих мурашек. Он ползёт, окрашивая полы красным, и этим загоняет меня в угол кухни, где стоит ведро, на дне которого – вода. Пятясь, опрокидываю его ногой, резко шарахнувшись в угол, и с жестяным грохотом ведро падает на бок, вода проливается на пол.

Мужчина приподнимается, глядя мутнеющими глазами прямо перед собой, и падает навзничь, с силой ткнувшись лицом в пол. Больше он не двигается.

…Через несколько секунд приходит осознание. Я убила его… Убила человека…

Нож, всё ещё зажатый в дрожащих руках, трясется. Меня уже колотит всю – то ли от холода, то ли от ужаса. Кладу нож на стол, едва заставив себя разжать пальцы. Внутри вибрирует горячий ужас и осознание нереальности происходящего.

– А-а-а-а… – тихий писк, похожий на скуление, рождается изнутри, пока я сползаю по стене на пол.

Не может быть. Я не могла его убить. Это невозможно. Нет. Но огромная неподвижная куча в виде человека лежащая рядом, говорит об обратном.