Текст книги "Притворщица"

Глава 3

Я старалась. Я очень старалась быть хорошей девочкой.

Но хорошие девочки не убивают, и я перестала притворяться.

Когда луна заняла себе место прямо напротив окна комнаты, где меня положили, я поняла, что вряд ли усну. Притворная усталость была способом сбежать от агрессивного допроса детектива Ренсома, но на самом деле сна не было ни в одном глазу. Порой я могла не спать сутками, меряя шагами палату.

А сейчас передо мной был открыт весь мир.

Как можно тише я оделась и выскользнула из комнаты. Сердце неистово стучало, а еще я боялась, что в самый неподходящий момент появится Хейвен. Хоть она не могла меня выдать, я все равно порой думала, что Кристина ее видит.

Но мои сопровождающие, кажется, спали. Во всяком случае, ни Алана Ренсома, ни Кристины, ни Хантера не нашлось в гостиной. А вот на столе все еще валялись документы по убийствам, и я даже поразилась такой беспечности.

– И кто из нас здесь сумасшедший? – пробормотала я.

На кухне нашлись чай и печенье. Я даже не поняла, что голодна, но когда немного поела, стала чувствовать себя чуть лучше. Без ежедневных доз зелий туман в голове постепенно рассеивался. А вместе с ним возвращался вкус к жизни.

Отовсюду слышалось завывание ветра. В это время в старых домах Хейзенвилля ужасно холодно, сквозняки пробирают до костей. Я с тоской вспомнила, как осенью дома зажигали камины. Они уютно потрескивали круглые сутки, а мы с сестрами жарили на открытом огне хлеб и зефир. Тайком от папы и мачехи.

Грея руки о чашку с чаем, я села на диван.

Сейчас я увидела то, что ускользнуло от внимания при разговоре с Аланом. А может, он намеренно скрыл от меня часть материалов, опасаясь срыва. Но в каждой папке, посвященной убийству, самым последним листом шел портрет жертвы.

– Что это ты тут делаешь? – услышала я голос Хейвен. – И где твои надзиратели?

Не отрываясь от рисунков, я шикнула на нее.

– О… – Хейвен заглянула мне через плечо. – Как интересно. Это те, кого он убил?

– Да, – шепотом, боясь, что проснется Хантер, сказала я. – Это жертвы.

Мне стоило взглянуть на одну иллюстрацию – и я уже знала, что увижу на следующих. Мужчины, свернувшиеся клубочком в бесплодных попытках спрятаться от боли, разрывающей голову изнутри. С ярко выступающими венами неестественного алого оттенка.

И три следа на запястьях. От трех тонких цепочек.

Одного из них я знала.

Эдмонд Белами.

Человек, чьего ребенка я когда-то похитила, чтобы подставить сестру. Человек, который притворился безумным. Тот, кто сказал…

Он ждет тебя.

Я отбросила папки в сторону и опустила голову, глубоко дыша, как учила Кристина. В надежде, что сейчас закружится голова и мир вокруг померкнет, а потом я проснусь в своей палате и рядом будет доставучая мертвая Хейвен.

– Он вернулся, да? – вместо этого услышала я ее голос. – Я думала, ты его выдумала.

– Я тоже так думала, – глухо сказала я. – Это безумие. В чистом виде. Он не мог вернуться, он мертв!

– Может, ты ошиблась? Вдруг ты ошиблась?

Хейвен панически заметалась по комнате.

– Он нас найдет! Он отомстит!

– Хейвен, я прошу тебя, уймись! Дай мне подумать!

– Ты глупая, глупая, глупая! Зачем ты его убила?! Почему ты не слушалась, Ким?! Почему ты такая непослушная?!

– Заткнись! – прошипела я, чувствуя, как внутри поднимается ярость.

От неожиданности я замерла, прислушиваясь к себе. Я давно не испытывала таких чистых эмоций. Я давно не испытывала злости, ярости, ревности – таких простых человеческих чувств. Лекарственные зелья глушили все, кроме монотонного выматывающего страха. Иногда через пелену тумана в сознании пробивалась обида или усталость, но страх – вот основа послушания каждого безумца.

– Он вернулся… – все шептала и шептала Хейвен. – Вернулся. Что нам теперь делать, Ким? Он убьет нас! Убьет, как убил их всех…

Я резко поднялась, и она отпрянула. Расширившимися от ужаса глазами посмотрела на меня, попятилась и замотала головой так отчаянно, что если бы не была призраком, непременно свернула бы себе шею.

– Нет! Нет! Нет! Не смей! Не смей, Ким, ты слышишь?! Ты не можешь уйти! Ты не можешь пойти к нему! Ты больная! Ты должна оставаться здесь! Тебе нельзя уйти! Ким!

Хейвен преградила мне путь. В темноте казалось, будто ее черты исказились, превратив некогда красивую девушку в одного из монстров моих кошмаров.

– Отойди, Хейвен, – тихо сказала я.

– Я не позволю тебе снова играть! Снова стать «К»! Снова вредить твоим сестрам! Ты не уйдешь. Не сможешь. У тебя не осталось магии. Тебя схватят и упекут в психушку навечно, где ты умрешь, забытая своими обожаемыми сестрами, с которыми тебе так нравилось играть…

Я сделала то, на что никогда не решалась: прошла прямо сквозь Хейвен, заглушив ее вопли старой детской песенкой, которую всегда напевала, когда становилось невыносимо.

 
                                 Тук-тук, за окном
                                 Тихо плачет навь…
 

Когда я обернулась, Хейвен в коридоре не было.

Как же давно я не ходила по улице в одиночку!

Старинные переулки Хейзенвилля в ночное время были пустынны. Они одновременно пугали и восхищали своей мрачностью.

«И ночью стелется туман по духом зла испещренному тенями проспекту», – одна из любимых цитат первой жены отца. Маленькая, я часто слышала ее от старших сестер, но никогда не размышляла над сутью.

А сейчас, перепрыгивая темные выбоины в старой брусчатке, кутаясь в тонкую рубашку, насквозь промокшую из-за плотного клубящегося по улицам тумана, я поняла, что древняя книжка наверняка имела в виду таких, как я. Пронизанных злом, пропитанных до самой души. Как черные ямы-пятна на блестящей от дождя дороге, на мне не заживают отметины прошлого.

Каленым железом выжжены имена. Наполняют сны их последние крики.

Хейвен.

Эмили.

Я вдруг споткнулась, поняв, что не помню (а может, и никогда не знала) имени детектива, которого убила.

На глаза набежали слезы. Каждый заслуживает, чтобы его помнил его убийца.

Я не знала, куда направляюсь, лишь знала, что должна снова дать о себе знать. Позвать его, крикнуть «Я в игре!», оставить послание. Но ноги сами несли меня в последнее место, куда стоило идти.

В старинный особняк, стоящий поодаль от прочих домов, надежно скрытый за роскошным садом.

В резиденцию древнего магического рода, заложившего основы основ: алхимию, пламя и разум.

Кордеро-холл.

Домой.

Я знала в нем каждый коридор, закуток, каждую комнатку. Знала, какой из прутьев можно сдвинуть, чтобы попасть в сад, и под каким из деревьев спрятан тайный ход, ведущий прямо в подвал. Я могла передвигаться бесшумно, не выдавая своего присутствия, ведь делала это много лет. Целая сеть тайных ходов Кордеро-холла служила мне верным напарником. Используя тайны старого дома, я оказывалась там, где быть не могла, и всегда оставалась незамеченной.

Дом – это место, где я обожала играть. И единственное место, по которому немного скучала.

Потайной ход, ведущий из домика прислуги в особняк, предсказуемо оказался засыпан, но я знала еще об одном. Его не нашли ни сестры, ни рабочие, когда делали ремонт. Его не было на планах, и о нем молчала я. Во время игры я не пользовалась этим ходом, делая вид, будто его не существует. Но сейчас он был единственным способом попасть внутрь.

Неподалеку, буквально в нескольких кварталах, много лет стоял заброшенный домишко. Не перечесть, сколько раз на общегородском собрании поднимался вопрос о его сносе, но в Хейзенвилле, городе, где правит частная собственность, никто не решился бы снести дом без согласия владельца. А его, увы, так и не разыскали. Кто-то говорил, что он уехал за океан, кто-то – что пропал без вести. Но счета оплачивались в срок, пожертвования в фонд благосостояния Хейзенвилля исправно вносились, и вопрос откладывался снова и снова.

Всего два человека знали, кто настоящий хозяин дома.

Я и папа.

Впрочем, после того как я его убила, наверняка за дом не платили, но ход, ведущий в Кордеро-холл, должен был остаться.

Сад совсем зарос. Я с трудом пробралась через высокую траву к ссохшимся деревянным ступеням, ведущим в дом. Они жалобно скрипнули и прогнулись, а сердце на секунду остановилось. Я пригнулась и прислушалась, но вокруг стояла совершенная, идеальная тишина.

– Что это за место?

Хейвен появилась так неожиданно, что я вздрогнула, хотя давно перестала пугаться ее внезапных появлений. Но стены старого дома из давних кошмаров обострили все темные эмоции, и страх в том числе.

– Дом.

– Дом? – Хейвен с подозрением на меня посмотрела. – И что ты здесь делаешь, в этом доме?

– Просто пришла. Тебе какая разница?

– Ты врешь мне, Ким! Ты врешь! Что это за дом?

– Хейвен, отстань, мне нужно кое-что найти!

– Не отстану, пока не расскажешь! Не отстану! Не отстану! Не отстану!

– Ладно, хватит! – не выдержала я. – Замолчи! Это папин дом. Через тоннели он связан с Кордеро-холлом.

– И ты об этом знаешь, потому что…

Я ненавижу Хейвен. Я знаю, что она – мое подсознание, и будет правильнее сказать, что я ненавижу себя, но как же я порой мечтаю, чтобы она исчезла раз и навсегда!

– Потому что, когда я была нужна папе, он приводил меня сюда через тоннель. Так никто не догадывался, что мы отлучались.

Хейвен рассмеялась. Прислонившись к стене (прямо как живая!), она укоризненно на меня смотрела.

– Была нужна папе? Так ты это называешь?

– Сделай одолжение – сгинь, – буркнула я.

Вдруг оказавшись в стенах старого дома, я поняла, что почти его не помню. Что вид обшарпанных, покрытых плесенью и паутиной стен вызывает лишь слабое чувство тревоги. Где-то внутри, так глубоко, что не получается подковырнуть и вытащить на поверхность.

Я провела в этом доме так много времени, но совсем его не помню…

– Тук-тук, за окном, – тихо пропела Хейвен, – тихо плачет навь.

– Старый дом, старый дом, – эхом откликнулась я, – сон ты или явь?.. Откуда эта песенка? Ты знаешь? Из какой-то книги?

– А ты вспомни сама, – с вызовом ответила Хейвен и пропала.

Зато я хорошо помнила, где искать тайный ход, ведущий в Кордеро-холл. В комнате, некогда бывшей гостиной, стоял покосившийся шкаф. За время, что дом был заброшен, без охранных заклятий отца немногочисленную мебель или вынесли, или сожгли, но шкаф остался почти нетронутым. Он казался намертво вмонтированным в стену лишь на первый взгляд. Но если нащупать крошечный бугорок на боковой стенке и одновременно толкнуть – то шкаф легко отодвигался, открывая небольшую дверку.

Им явно давно не пользовались, потому что мне пришлось приложить все силы, чтобы со скрипом сдвинуть шкаф в сторону. На середине прохода он намертво застрял, но получившейся щели хватило, чтобы пролезть внутрь. За два года в лечебнице я сильно похудела.

Пахнуло сырым камнем и мокрой землей. Факелы, разумеется, не горели, а магии у меня больше не было, так что пришлось идти на ощупь. Руки дрожали, когда я ощупывала холодные стены, осторожно продвигаясь вперед.

В абсолютной тишине слышалось лишь мое дыхание.

Почему я не захватила хотя бы свечу?

Дорога заняла около получаса: приходилось двигаться практически вслепую. Хорошо, что у тоннеля не было никаких ответвлений. И жаль, что Хейвен исчезла. Мне бы не помешала компания.

Порой казалось, будто из темноты кто-то пристально за мной наблюдает. Воображение живо дорисовывало очертания скрюченного монстра, скрытого под темным плащом. Иногда я почти наяву слышала его хриплое дыхание, а иногда казалось, что за спиной раздаются тяжелые шаги.

Наконец я выдохнула: рука коснулась двери в конце тоннеля. К счастью, она оказалась не заперта.

Я вывалилась в подвал, не заботясь об осторожности, тяжело дыша и кашляя от мерзкого воздуха подземелья. За моей спиной медленно вставал на место точно такой же шкаф – только лучше сохранившийся.

Придя в себя, я осмотрелась. Подвал почти не изменился, разве что хлама стало больше. Я узнала стеллажи, раньше стоявшие в кабинете отца, и бар из малой гостиной. Значит, сестры сделали ремонт, как и собирались. Я поняла, что ужасно хочу взглянуть на то, как преобразился дом. Но прежде стоило убедиться, что меня никто не увидит, потому что если я попадусь – Хейвен права, – никогда больше не выйду на свободу.

Старое разбитое зеркало, раньше висевшее в папином кабинете, тоже переехало сюда. У нас считалось дурным знаком выбрасывать зеркала. Хотя Кристалл – мачеха – считала суеверия глупостью. Да и Кортни не была впечатлительной. Скорее, оставила как память – некоторой мебели в доме насчитывалось несколько сотен лет.

Я неспешно прошлась по подвалу, рассматривая вещи. Каждая хранила воспоминания. О детстве, о юности. Об игре.

Задрав голову и посмотрев на потолок, я рассмеялась: несколько крюков так и торчали в нем. Когда-то папа вкрутил их, чтобы повесить снаряды. Он до последнего надеялся на то, что хоть какая-то из любовниц подарит ему сына. После его смерти от идеи отказались, но сестричка с мужем придумали для крюков более интересное применение.

Я знаю все их секреты.

Все пороки. Желания. Грехи.

Я много лет наблюдала, пряталась, была невидимкой. Любимой младшей сестренкой, такой же глупенькой, как и хорошенькой. Меня оберегали, меня любили, никто не мог представить меня в роли злодейки.

И это было удобно.

А сейчас приходится прятаться. Как крысам в подвале. Вслушиваться в звуки наверху и молиться, чтобы никому из обитателей Кордеро-холла не пришло в голову спуститься в подвал.

Неожиданно я остановилась. Так резко, словно налетела на невидимую стену.

У дальней стены высилась настоящая башня из коробок, и не одна. Добрый десяток здоровых картонных ящиков свалили в углу, забыв навсегда. На них лежал толстый слой пыли, упаковочная лента пожелтела и отошла.

На каждой из коробок – сделанная аккуратным почерком сестры – красовалась надпись.

«КИМ».

Вот так просто меня сложили в коробку и отправили в подвал. Как будто и не было Кимберли Кордеро, как будто у папы всегда было только две дочери. Интересно, как Кортни и Кайла отвечают на вопросы обо мне? Лгут, что я учусь за границей? Делают вид, будто никогда не знали никого по имени Ким? Рассказывают неполную, но такую удобную правду о душевной болезни бедняжки, из-за которой она не выходит из дома?

Жаль, что я не знаю.

Иногда мне казалось, что я люблю сестер. Скучаю по язвительным шуткам Кайлы и ее дерзким выходкам. По рассудительности и мягкости Кортни.

Скучаю по Герберту, которого любила больше всего на свете и ненавидела за то, что он видел во мне лишь младшую сестренку своей потаскушки…

А потом я вспоминаю обжигающую ненависть.

Она сильнее магии, сильнее восхваляемой всеми любви, это чувство просто не имеет границ.

Я ненавижу их. Ненавижу так сильно, как вообще способна.

Ненавижу Кортни. Ненавижу Кайлу. Ненавижу их мужей и детей, даже если их еще нет.

– За что их ненавидеть? – фыркнула вновь появившаяся Хейвен. – Маленькие глупенькие девочки, пытающиеся играть в наследниц крутого магического рода. Знаешь, если бы Конрад Кордеро дожил…

– Прекрати! – оборвала ее я. – Иначе нас заметят!

Хейвен хитро улыбнулась.

– Идем и найдем что-нибудь поесть. Ты ужасно голодна, а я хочу посмотреть на дом. Давай же, Ким, скорее!

Она была права, я отдала бы все на свете даже за кусок хлеба. Мельком взглянув на часы, я решилась. Час ранний, сестры наверняка спят. А я умею быть тихой, знаю каждую ступеньку в доме, каждую скрипящую половицу. Прокрадусь на кухню, возьму что-нибудь незаметно, вернусь в подвал и буду размышлять дальше.

Дом стал светлее. Красное дерево заменили орехом, а тяжелые темные ткани – легким и светлым текстилем. Получилось довольно мило, хоть и лицемерно. Ничего светлого в хозяевах этого дома нет.

На кухне я быстро отыскала хлеб, оставшийся с вечера и немного подсохший, и арахисовую пасту. Сглотнула слюну, намазывая бутерброд и, облизав ложку, сунула ее обратно в ящик.

Как странно вдруг оказаться здесь, в доме, где я выросла. Можно закрыть глаза, вслушаться в его тишину и представить, словно двух лет в лечебнице просто не было. Словно я всего лишь проснулась раньше всех и спустилась вниз, чтобы перекусить, пока Нина делает завтрак.

В ящике под хлебницей я нашла свечи и спички. Достаточно много, чтобы пропажу парочки не заметили. Не придется пробираться обратно в темноте. Подумав, я отыскала бумажный пакет и сложила в него немного продуктов. Хлеб, сыр, несколько кусков шоколада. Хорошо бы достать воды, но пропажу кувшина точно заметят. С водой придется что-нибудь придумать. Ко всему прочему я сунула в пакет еще и нож. На всякий случай.

Пора было уходить.

Хантер, Алан и Кристина наверняка скоро поймут, что я сбежала, и наверняка явятся сюда. Сестры испугаются, их мужья проверят дом от и до и даже, возможно, найдут следы моего визита. Но вряд ли обнаружат потайной тоннель в заброшенный дом, никак не связанный с семьей Кордеро.

А когда они смирятся с моим побегом, когда научатся жить как прежде…

Из столовой, примыкающей к кухне, донеслись неторопливые шаги. Я тенью метнулась в кладовку и едва успела закрыть за собой дверь. Экономка пришла? Но я не слышала, чтобы кто-то входил. Сестры проснулись? Или их разбудил детектив Ренсом и они начнут обыскивать дом до того, как я успею уйти?

Неожиданно для себя я разволновалась. Последняя мимолетная встреча с сестрой (которую даже встречей-то назвать было сложно) закончилась обмороком и истерикой. Я не была уверена, что сдержусь, если увижу ее так близко.

– Что, птичка попалась в клетку? – фыркнула Хейвен из темноты кладовой.

Я стиснула зубы. Нельзя с ней говорить. Нельзя себя выдать.

Я должна помнить, что Хейвен не слышит никто, кроме меня.

– Сейчас тебя найдут и навечно отправят в психушку. Ну, как навечно? Лет на пять, ты все равно дольше не проживешь. Зачем ты пришла сюда, Ким? Ты им не нужна. Они с радостью избавились от тебя, неужели ты так и не поняла? Как только ты исчезла, твоя средняя сестра вышла замуж за человека, которого якобы ненавидела. А старшая обзавелась еще и ребенком…

– Что? – не выдержала я и тут же зажала себе рот рукой.

Но, к счастью, тот, кто зашел в кухню, ничего не услышал.

Я стояла в темноте среди полок, заставленных банками, коробками и свертками, молясь, чтобы никому не пришло в голову достать что-то из кладовой. В крошечную щелочку я рассмотрела Нину – нашу экономку – и без сил опустилась на пол. Нина непременно заглянет в кладовую, просто не может не заглянуть. И тогда для меня все кончится.

Когда глаза привыкли к темноте, я осторожно, чтобы ничего не задеть, заползла в пространство между полками в надежде, что свет из открывшейся двери до меня не достанет и Нина не заметит.

Ее шаги прозвучали совсем близко, и я затаила дыхание. А Хейвен словно сошла с ума:

– Сейчас любимые сестрички тебя найдут и накажут. Думаешь, они забыли, что ты с ними делала? Думаешь, Кайла и Кортни не помнят, как ты играла? Как убила меня? Как заперла Кортни в гробу вашего отца? Думаешь, они примут тебя с распростертыми объятиями? О, Кимми, им совсем невыгодно, чтобы ты вернулась. Помнишь детектива Портера? Ты ведь даже не помнишь, что его убила не ты.

Дверь кладовки открылась, но я даже не заметила, все мое внимание было приковано к Хейвен.

– Что такое, Ким, ты удивлена? Детектива застрелила Кортни, Ким. А ее муженек, в которого ты так влюблена, свалил все на тебя. Чтобы его обожаемую лгунью не посадили. Тебе ведь уже все равно. Убийством больше, убийством меньше. А ты и не знаешь…

Экономка вышла, закрыв дверь, и я выдохнула. Хейвен замолчала, довольная произведенным эффектом. Я действительно не помнила, как убила детектива, зато знала, что он числится в списке моих жертв.

Но в нем не числится папа.

Не знаю, сколько я просидела в кладовке. Час, может, чуть больше. Но вышла, лишь когда убедилась, что Нина давно ушла и ничего не оставила на плите. От ароматов, наполнивших кухню, заболел желудок. Блинчики, омлет с сыром и помидорами, маринованное мясо на пышном хлебе с коронным ореховым соусом. Я внимательно осмотрела кухню, но не нашла никаких остатков роскошного завтрака.

И вдруг поняла, что он еще не закончился.

Так и не сумев преодолеть соблазн, я осторожно заглянула в столовую, готовая, чуть что, бежать сломя голову. Как глупо будет, если после того, как экономка чудом не заметила меня в кладовке, кто-нибудь увидит, как я наблюдаю за их завтраком.

От увиденного перехватило дыхание. Сейчас я не сорвалась, я была готова к тому, что увижу людей, которые когда-то были мне семьей. Но все же видеть их так близко, тенью стоять в нескольких метрах и наблюдать со стороны…

Это было не так, как раньше. Не так, как когда я с ними играла. Тогда я была невидимым кукловодом, умело дергающим за ниточки. Сейчас – призраком, о котором никто не вспоминал.

Кайла. Красивая, дерзкая и веселая Кайла – старшая сестра, алхимик. Совершенная стерва, тусовщица и шлюха – такой она была в моих воспоминаниях. Но та Кайла куда-то исчезла, а вместо нее за столом сидела… мама? Мама девочки, такой похожей на нее. Девочка с аппетитом уплетала блинчики, а Кайла щедро делилась с ней самыми вкусными ягодами из собственной тарелки.

По другую сторону от девочки я увидела мужчину. Память услужливо подбросила смутные воспоминания: кажется, с ним у Кайлы был роман. От него она забеременела, отдала ребенка и потеряла возможность еще родить. Я умело это использовала.

Значит, Кайла нашла дочь?

И вернулась к ее отцу. И счастлива, судя по улыбке и беззаботному смеху.

Кортни.

За два года она прошла путь от ходячего сгустка эмоций до сдержанной и даже холодной леди. Та студентка колледжа магии, которая всем сердцем ненавидела Кордеро-холл, наше наследие и память об отце, сама превратилась в его подобие. А еще она ненавидела Герберта Уолдера – и об этом тоже забыла, получив состояние рода.

Герберт.

Друг отца. Поверенный семьи. Талантливый юрист с мертвой хваткой и отсутствием принципов. Когда-то я его любила. А потом – ненавидела. За то, как он насмешливо трепал крошку Кимми по голове и считал кем-то вроде домашней зверушки. За то, как смотрел словно сквозь меня, в любой толпе находя взглядом Кортни. За то, как защищал ее, оберегал, прятал от отца – и оставлял во тьме старого дома меня.

Он любил ее. С юности любил так сильно, как вообще может любить человек такого толка. И с тех пор, как Герберт ее полюбил, Кортни освободилась от папы.

Она, правда, этого совсем не ценила и сбежала – и за это я ненавидела ее еще сильнее.

От некогда могущественного колдовского рода Кордеро остались жалкие крохи. Две наследницы, их мужья и дочь, первые годы жизни проведшая в чужой семье. Достойный конец.

Но я смотрела и смотрела. Жадно ловя обрывки разговоров, всматриваясь в знакомые и в то же время новые лица. Чувствуя, как внутри разгорается то же пламя, что и раньше, толкает вновь стереть с их лиц улыбки, ощутить власть и заставить со мной считаться.

Они были счастливы. Эти две семьи, две сестры. Они были счастливы и беззаботны.

Им не нужна была третья.

В дверь позвонили, и Кортни поднялась. Наверняка это детектив Ренсом. Пришел сообщить, что я сбежала. Надо возвращаться, пока не стало поздно.

И тут Кортни, пододвигая стул, повернулась ко мне. Я тут же отпрянула, прижав руку к груди, где неистово билось сердце, но сестра даже не взглянула в мою сторону. А вот я смогла рассмотреть ее в полный рост.

Кортни была беременна.

Нет, Кортни, нет, ты не могла. Ты не могла забеременеть! О чем ты думала?! Неужели ты повелась на манипуляцию отца, неужели прогнулась под его завещание? Перестала быть той Кортни, в которую влюбился Герберт, потеряла силу и независимость?

Я почувствовала, как в висках пульсирует боль.

– Кайла! – раздался ее голос из холла. – Подойди!

Нельзя было медлить дальше. Бесшумно я выскользнула из кухни в коридор для прислуги, а через него оказалась у лестницы, ведущей в подвал. Кортни была совсем рядом, я слышала ее голос за тонкой стеной.

– Что вы сделали?!

– Мы расследуем убийство Эдмонда Белами.

– И для этого использовали нашу душевнобольную сестру?! Вы в своем уме?!

– Леди Кордеро, я вынужден просить…

Я не стала слушать дальше. Наверняка они пришли, чтобы обыскать дом.

Призраком спустилась вниз, спряталась за коробки. Если попытаться уйти сейчас, они могут услышать, как я сдвигаю шкаф. Только бы обыск не начался с подвала!

Сердце рвалось из груди, а перед глазами плясали разноцветные искры. Я прислонилась лбом к холодному пыльному полу, пытаясь прийти в себя, но мир опасно раскачивался. Только не приступ, только не сейчас!

– Как мило, наша Кортни беременна. Думаешь, у нее будет мальчик? – ехидно поинтересовалась Хейвен.

– Не-е-ет, – тихо простонала я. – Нет!

– Да, Кимми, да, у Кортни будет мальчик. Хорошенький сынок. Может, она даже назовет его в честь дальнего предка… Конрад Кордеро – как символично!

Она расхохоталась, а я зажала уши.

Это никогда не помогало. Хейвен была внутри моей головы.

– Давай, иди к ним! Расскажи, в какой они опасности! Посмотрим, поверит ли Кортни сумасшедшей сестре.

Я с трудом, подавив приступ тошноты, поднялась. Хейвен захлопала в ладоши.

Найдя острый угол какого-то старого стола, я, стиснув зубы, рассекла ладонь. Ярко-красная кровь закапала на пол, впитываясь в старые доски.

Он стоял напротив зеркала. Закрытый старой белой тканью, никому не нужный. Почти такой же, как коробки с напоминанием обо мне. Большой семейный портрет Кордеро. Отец в любимом кресле и три его дочери.

Сдернув пыльную ткань, я вздрогнула. Художник мастерски передал взгляд отца. Холодный, властный, абсолютно равнодушный. Чем дольше я всматривалась, тем сильнее казалось, что вот-вот его губы изогнутся в привычной жестокой усмешке.

Я прикоснулась пальцем к массивной и холодной овальной раме. Когда-то портрет висел в гостиной. Должно быть, после того как меня заперли в лечебнице, Кортни распорядилась убрать его вместе с другими напоминаниями о жизни с отцом в этом доме.

Ссадина на руке еще саднила, но стремительно затягивалась, и я не стала медлить. Окунула палец в свежую кровь и аккуратно – насколько вообще была на это способна – вывела послание прямо поверх холста.

«Романтические герои сжигают мосты. Отрицательные – дома. Однажды мы сгорим вместе. К.»

Серная головка спички вспыхнула. Масляные мазки на портрете, подсвеченные золотым пламенем, придали картине зловещий вид. Я в последний раз посмотрела отцу в глаза и усмехнулась.

Огонь охватил коробки, старый диван. О, в подвале было много того, на что радостно перекинулось пламя. Книги, старые ковры. Пожар разгорался, за считаные минуты превращая наследие рода Кордеро в пепел.

Я знаю, как ведет себя огонь. Понимаю его сущность, душу. Огонь – одна из трех основ магии нашего мира. Он совсем не хаотичен, он разумен и неумолим. Вскоре он охватит весь подвал, затем перекинется на дом и – если не успеют потушить – уничтожит адское место.

Но портрет… Отец позаботился о том, чтобы память о нем не трогало пламя. Портрет останется на погребальном костре рода Кордеро. Как память о монстрах, населявших этот дом.

Не дожидаясь, пока комнату заволочет едким дымом, я сдвинула шкаф и нырнула в темноту подземелья. Со второй попытки непослушными пальцами я зажгла свечу, и обратный путь занял гораздо меньше времени. Когда я вышла из старого дома, где-то вдали над Кордеро-холлом в небо поднимались клубы черного дыма.

– Ожидание – самое приятное в игре, – произнесла я, впрочем, зная, что никто не услышит.

Год назад

– Здравствуй, Ким. Ты помнишь меня?

Она сидит в кресле напротив, обняв колени, и смотрит куда-то вниз. Против собственной воли Хантер следит за ее взглядом, но ровным счетом ничего не видит.

– Мое имя Хантер Дельвего, я главный целитель-менталист. Я представлялся тебе уже не один десяток раз. Но ты еще ни разу не отвечала мне. Я надеялся, ответишь сегодня.

Кимберли молчит. Все те месяцы, что он с ней работает, она напоминает скорее тень человека, нежели цельную личность. Не читай он ее досье, подумал бы, что бедняжка получила ментальный удар, как многие пациенты здесь, но нет. Ее личность не уничтожена. Ее личность где-то там, и Хантеру просто необходимо до нее докопаться.

– Расскажи мне о том, что случилось сегодня в столовой. Ты говорила с другим пациентом. Я видел. Ты знакома с Эдмондом Белами, так?

Впервые с того момента, как он приехал – узнав о том, что Кимберли Кордеро здесь, – она поднимает на него взгляд. Когда-то Хантер уже видел ее портрет, и тогда красивые голубые глаза лучились светом. Наверное, то была лишь иллюзия: Ким была больна задолго до времени написания того портрета, но тогда он понял, почему ее болезнь так потрясла близких. В невероятно красивую белокурую девчонку с веселыми искорками в глазах невозможно было не влюбиться.

Сегодня на него смотрит ее тень. И голубые глаза потускнели от постоянного ментального вмешательства, превратились в серые.

– О чем вы говорили?

– Он пропал.

У нее хриплый, но красивый голос.

Хантер хмурится, поймав себя на мысли, что его взгляд прикован к искусанным, но соблазнительным полным губам Ким. Боги… ее лишили магии, но почему ему кажется, что Ким все еще обладает пугающей колдовской притягательностью?

– Он не пропал. Он в тюрьме. Эдмонд инсценировал нападение на свою семью. Убил жену и ребенка, а затем притворился жертвой ментального удара. Будучи талантливым менталистом, Белами без труда обманул целителей и попал сюда. К тебе. Расскажи, о чем вы беседовали.

– Мы не беседовали. Он убил свою семью?

Хантер игнорирует вопрос и достает из ящика стола книгу.

«К. Кордеро» – единственное, что значится на обложке.

– Он дал тебе это.

Прежде спокойная, Ким отшатывается, словно он на нее замахнулся. В бесцветных глазах плещется ужас.

– Это почерк твоего отца, так? Ким, ты можешь сказать, о чем здесь написано?

– Нет, – едва слышно шепчет она.

– А мне кажется, можешь. Ты набросилась на него после того, как он показал тебе книгу. Почему?

Молчит. С тоской смотрит в окно, и на миг ему становится ее жаль.

Жалость не входит в план, и Хантер злится сам на себя. Ей уже не помочь, ее разум поврежден необратимо. Менталисты, работающие с душевнобольными, быстро черствеют. Но когда безумец перед тобой уродлив и жалок, просто отбросить эмоции. А когда это юная девочка, хрупкая, измученная, совершенно не заслужившая того, что с ней сделали, внутри ворочается что-то человеческое. Остатки совести, может.

– Он ждет тебя, – говорит Хантер.

Затаив дыхание, наблюдает за Ким, ожидая нового срыва, истерики, ярости.

Но вместо этого она криво усмехается.

– Ожидание – самое приятное в игре.