Текст книги "Наказ цыганки"

Наказ цыганки
Ольга Сергеева

Редактор Андрей Хмелёв

Редактор Мария Латыпова

Корректор Мария Латыпова

Дизайнер обложки MavisKlair Studio

© Ольга Сергеева, 2023

© MavisKlair Studio, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0059-7765-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Глава 1. Переданный дар

Фёдор Аркадьевич Вяземский отложил книгу и прислушался к цыганскому пению за окном. Табор за Сосновкой расположился с неделю назад, цыгане никому не мешали, и их оставили в покое. Фёдор Аркадьевич был барин мирный, добрый и справедливый, в деревне его любили. Сказал барин цыган не трогать – их и не трогали, своих забот полно. Март выдался тёплый, скоро снег стает, работы будет невпроворот.

– Семён! – позвал Фёдор Аркадьевич, – поставь-ка самовар!

В дверь тут же просунулась лохматая рыжая голова:

– Сию минуточку, барин!

– Потом прогуляюсь, кафтан мне приготовь.

– Слушаюсь, – Семён скрылся, а за дверью забегали, во дворе скрипнула задвижка дровяника, забрякали вёдра.

Фёдор Аркадьевич любил этот час. Чаепитию он привык отдавать должное, как было заведено в его семье. Когда были живы мать и отец, чаепитие было ритуалом. Аркадий Тимофеевич Вяземский, отец Фёдора, чай пил крепкий, поговаривая слугам: «В моем стакане чтобы ложки было не видно, вот какой чёрный должен быть чай!» И горе было тому, кто ему чай водой разбавит.

Фёдор улыбнулся, вспоминая отца. Мать умерла рано, и отец для него был всем. Учил охотиться, заниматься хозяйством, относиться к земле с уважением, а к людям – с пониманием. Он оставил Фёдору Сосновку: усадьбу, небольшие угодья и охотничий домик.

– Чаëк, батюшка Фёдор Аркадьевич! – вошедший Семён поставил на стол поднос с чашкой и чайником, сахаром и бубликами на блюде. Семенившая сзади Прасковья несла самовар. Поставив его на стол, она, поклонившись, вышла.

– Как хорошо нынче цыгане поют, Семён, – сказал Фёдор.

– Хорошо поют, батюшка барин, – Семён налил чаю в чашку, долил в чайник воды и водрузил его на самовар.

– А что они днëм делают? Не слышно их совсем.

– А шут их знает, батюшка. Они за рощей стоят, кто ж их видит, что они там делают? – развел руками Семён.

– Надо будет сходить на них посмотреть, – сказал Фёдор, прихлëбывая чай.

Глаза Семёна расширились:

– Не опасно ли это, батюшка Фёдор Аркадьевич?

– А что они мне сделают? Они, никак, на моей земле табором стоят. Кафтан мне приготовил? Пойду на закат полюбуюсь.

***

Джафранка осталась сиротой, когда ей было четырнадцать. Её родителей, расположившихся под деревом в грозу, убило молнией. Табор стал ей семьëй, здесь она родилась, и не было у неё больше ни одного родного существа, кроме цыган.

Она помнила тот день. Табор стоял далеко отсюда, у одной деревни. Мать с отцом ушли к местным гадать и продавать украшения, деревянные ложки и вязаные шали. Джафранка была одна в шатре, когда началась гроза. Дождь ей был не страшен, толстые покрывала не пропускали воду, а молний и грома она не боялась.

Вдруг полыхнуло и громыхнуло где-то совсем рядом. И всё бы ничего, да Джафранку вдруг как подкосило. Ноги сделались слабыми, руки затряслись. Ей пришлось сесть на земляной пол, устланный одеялами, чтобы не упасть. В голове прозвучало: «Убило!» Нет, она не была уверена, что именно прозвучало, не было никакого голоса. Джафранка потом так и не могла объяснить, что же это было. Просто знание того, что случилось.

Родителей принесли час спустя, после грозы. Девочке не разрешили на них смотреть. Её всё ещё трясло. Думали, от испуга и горя, но Джафранка знала: в неё вошло то, чем владела когда-то мама. Так она и почувствовала её смерть, приняв её дар.

Мать Джафранки, Богдана, никогда никому не рассказывала о том, что может видеть события, случившиеся недалеко от неё в пространстве или во времени. Она знала, что должно произойти в таборе завтра или происходит в городе в настоящий момент. Об этом было известно только отцу и Джафранке. Теперь мамы нет, и она, Джафранка, впервые в жизни почувствовала то, что всегда умела чувствовать её мать. Девочка была растеряна и не знала, должна ли она рассказывать другим о даре.

Её сразу же взяла к себе Ида, подруга матери. Ида сама была вдова, детей у неё не было. Джафранка решила подождать и никому ничего не говорить. Она была притихшей, и все с участием позволяли ей пережить горе.

Месяц спустя табор проезжал мимо одной деревни, где было какое-то гулянье. Из церкви вынесли икону местного святого, увешанную гирляндами цветов. Люди кидали в неё монетки, пели, танцевали и угощались яствами со столов, стоящих прямо в церковном дворе.

Джафранка сидела в кибитке с Идой и безучастно смотрела на гулянье. Вдруг она привстала, глядя вдаль:

– Ида, почему портрет Лайоша в чёрной рамке?

– Господь с тобой, девочка, что ты такое говоришь? – не на шутку перепугалась Ида. – Откуда там мог взяться портрет Лайоша? Да никто из наших сроду не рисовал с себя портретов! Привиделось тебе, родная. Это ихнего святого местный поп понëс на шествие.

Лайош был кузнецом и подрабатывал в деревнях, когда табор останавливался поблизости. Недюжинной был силы цыган и весëлого нрава. Ида забыла бы слова Джафранки, если бы к вечеру Лайош не занемог. Табор уже проехал деревню, и им пришлось остановиться недалеко от города, так как у кузнеца начался жар.

Переночевали в лесу, наскоро раскинув шатры и надеясь, что наутро Лайошу станет лучше. Но на следующий день он начал бредить, жар усилился, и двое цыган, положив его на телегу, повезли кузнеца в городскую больницу. Табор решил ждать в лесу выздоровления товарища.

Джафранка была сама не своя. Она понимала, что каким-то образом увидела то, что должно было случиться с Лайошем. Ида утешала бедную девочку:

– Это не твоя вина, милая. Лайош простудился, ты не могла знать этого.

Но у Иды из головы не шли слова Джафранки: портрет в чёрной рамке. Она не знала, надо ли говорить об этом остальным. Вопрос решился сам собой. К вечеру вернулись из города мужчины, дожидавшиеся целый день в больнице новостей о Лайоше. От сильного жара у него отказали почки, и он умер, не приходя в сознание.

Это известие потрясло табор, а больше всех – Джафранку и Иду. Еле успокоив обезумевшую от ужаса девочку и оставив её в своём шатре, Ида пошла к Василю, старшему в таборе, и рассказала ему о словах Джафранки насчёт портрета Лайоша в чёрной рамке.

Старый цыган задумался, потом попросил Иду проводить его в свой шатёр, чтобы поговорить с девочкой. Джафранка уже немного успокоилась и сразу поняла, зачем пришёл Василь. Она сказала:

– Я должна была сразу рассказать всë, тогда бы не случилось беды. Моя мама умела предсказывать события, которые должны были случиться в скором будущем. Далеко она не могла видеть. Умирая, она передала этот дар мне. Я не знаю, что мне с ним делать, я приношу несчастье… – девочка опять принялась плакать.

– Я скажу тебе, что ты должна делать, – спокойно произнес Василь, взяв Джафранку за руку. – Лайошу ты бы не смогла помочь, поэтому не переживай так. Нам всем его жаль, он был хорошим человеком. Но все мы ходим под Богом. Это была его судьба. А ты дар твоей матери береги. Ты должна научиться им пользоваться. Просто в следующий раз, если что-то увидишь или узнаешь, сразу расскажи человеку, которого это касается, или мне, или Иде, поняла?

Девочка кивнула. Василь ушёл, а Ида заварила травяной чай, напоила им Джафранку и уложила её спать. «Бедная девочка, – думала она, – такой груз на детские плечи! Не каждый взрослый бы справился». Ида забралась под своё одеяло и долго ворочалась и вздыхала, прежде чем заснуть.

***

Фёдор вышел за околицу, когда солнце уже садилось. Прохладный мартовский воздух приятно щекотал ноздри, и Фёдор с удовольствием вдыхал его, шагая по тропинке, ведущей в рощу. За рощей было поле, оттуда хорошо было видно закат, и молодой барин часто гулял там вечером.

Снег на тропинке почти стаял, добротные сапоги Фёдора поскрипывали при каждом шаге, уверенно наступая на чуть схваченные вечерним морозцем лужицы. Вот и просвет среди деревьев, уже виднеется кусочек порозовевшего неба.

В конце тропинки Фёдор заметил какую-то фигуру, кажется, девушку, сидящую на стволе поваленного дерева. Издалека он увидел яркие одежды, длинные тëмные волосы, заплетённые в косы и украшенные красными лентами. Цыганка! Он остановился, не зная, идти ли дальше или повернуть назад.

– Что, барин, оторопел? – послышался насмешливый голос. – Иди, не бойся, я тебя не съем.

«Да что я, в самом деле, как юнец, – подумал Фёдор. – И впрямь решит, что я струхнул. Потом будет рассказывать в таборе, на смех меня поднимут».

И он снова зашагал по тропинке, с любопытством разглядывая цыганку. Вблизи она оказалась просто красавицей: чёрные густые косы, огромные тëмно-карие глаза, узкая талия, перехваченная поясом. На вид ей было лет двадцать пять.

– Здравствуй, – вежливо поприветствовал её Фёдор.

– Да и тебе не хворать, барин. Хоть вижу, хворать ты не будешь.

– Только не говори, что хочешь мне погадать.

– Этого должен хотеть ты, а не я. Да я и не гадаю.

– Какая же ты цыганка, если гадать не умеешь?

– Я разве сказала, что не умею? Я сказала, что не гадаю. А ты думал, мы только и знаем, что монеты у дураков выманивать?

Фёдор не знал, что сказать. Ему хотелось поговорить с ней ещё, хотелось разглядеть её получше – как яркую диковинную птичку.

– Я не хотел тебя обидеть, – только и смог вымолвить он.

– Я не обиделась, – цыганка встала и направилась по тропинке туда, откуда слышалось пение в конце луга за рощей. Она шла, не оглядываясь, а Фёдор отчаянно пытался придумать, как бы её задержать, но ему ничего не приходило в голову. Наконец он выкрикнул ей вслед:

– Как тебя зовут?

– Джафранка, – не оборачиваясь, произнесла она.

***

Всё следующее утро у Фёдора не шла из головы Джафранка. Он не предполагал, что простая встреча с цыганкой покажется ему настоящим приключением. Он вëл замкнутую жизнь в своей усадьбе, в город выезжал редко, только по хозяйственным делам. Осенью ходил пострелять зайцев, часто один, иногда брал с собой Семёна. Много гулял. Но места вокруг Сосновки были безлюдные, если и встречал кого, так только крестьян или почтальона.

Когда Фёдор был маленький, родители взяли его в город на ярмарку. Там он видел цыган. Помнил, как одна цыганка подошла к отцу и предложила погадать. Аркадий Тимофеевич шутки ради с улыбкой протянул ей руку. Фёдор помнил, что улыбалась и мать, хоть и не понимал, что говорила цыганка. После отец отсыпал ей монет, та ужасно обрадовалась и ущипнула Фёдора за щёку. Он, шестилетний мальчик, так испугался, что заплакал, и отец взял его на руки, а мать утешала, смеясь.

Конечно, Фёдор давно перестал бояться цыган. С тех пор прошло двадцать пять лет, но цыгане остались для него навсегда чем-то экзотическим, а из-за его замкнутого характера – и вовсе недоступным. После смерти родителей, оставшись один управлять усадьбой и крестьянами, Фёдор совсем лишился всяких развлечений.

И вот встреча с Джафранкой взволновала его, и он сам не понимал, почему. Нет, его не влекло к ней как к женщине, его влекло к ней как к чему-то, что нельзя потрогать, попробовать на вкус. Как яблоко, которое висит высоко на яблоне в чужом саду. Не потому, что нельзя брать чужого, а потому, что не достать. Но Фёдор решил, что во что бы то ни стало должен увидеть цыганку ещё раз.

– Семён! – крикнул он, – одеваться!

Степан просунул голову в дверь, сказал удивлëнно:

– В этот час, батюшка барин? Так обедать скоро…

– Я мигом вернусь. Скажи Прасковье, чтобы на кухне распорядилась подождать с обедом.

Глава 2. Предсказание

Фёдор шагал по тропинке через рощу, и ему казалось, что прошла вечность со вчерашнего дня. Накануне он шёл, не торопясь, вдыхая полной грудью свежий мартовский воздух, наслаждаясь ветром, закатом, красками просыпающегося леса. Сейчас он не замечал ни луж, по которым ступал, ни расстëгнутой верхней пуговицы пальто. Его принëс ему Семён, сказав, что в кафтане сегодня холодно.

Вот и ствол дерева, на котором сидела вчера Джафранка. Фёдор пошёл медленнее, восстанавливая дыхание. «Негоже барину так бежать. Что я, мальчишка какой-то?» Он вышел на луг и внизу, под пригорком, увидел цыганские кибитки и шатры. Вдруг его и правда пробрал страх – как тогда, на ярмарке в детстве. Что он здесь делает? Что за сила тянет его к людям, таким далёким от всей его привычной жизни?

Однако, думая это, Фёдор сам не заметил, как спустился с пригорка. Табор оказался гораздо ближе, чем он себе представлял. Его уже заметили трое мужчин, сидевших у костра, и назад дороги не было. Фёдор остановился в нескольких шагах от цыган и, собравшись с духом, произнёс:

– Здравствуйте, люди добрые.

– Здорово, барин, – сказал один цыган в красной куртке, – с чем пожаловал?

– Хочу увидеть Джафранку.

Все трое воззрились на него, как по команде.

– А она тебя звала?

– Нет, – Фёдор немного замялся и, чтобы самого себя подбодрить, решил пошутить: – А к ней, что, только по записи приходят?

– К ней только по надобности приходят, – серьёзно сказал другой, одетый в чёрную жилетку, подбитую мехом, и подпоясанный синим кушаком. – А к остальным приходит она, если посчитает нужным. Чтобы о судьбе рассказать.

– А мне она сказала, что не гадает.

– Ишь ты, когда это она успела тебе такое сказать? – тот, что в красной куртке, подбросил веток в огонь. – Хотя это верно: она не гадает. Она судьбу предсказывает. Это не одно и то же. Но предсказывает она только тому, кому сочтëт необходимым.

Фёдор ожидал чего угодно: что его или прогонят, или не захотят разговаривать, или скажут, что нет здесь никакой Джафранки. Но он не ожидал, что та райская птичка, которую он встретил вчера, вся такая яркая и загадочная, окажется в таборе столь важной и уважаемой личностью. Он больше не знал, что сказать, и собрался было уходить, но тут один из шатров распахнулся, и из него вышла Джафранка, кутаясь в фиолетовую вязаную шаль.

Цыганка сразу увидела Фёдора и пошла к нему, улыбаясь.

– Смотрите, кто к нам пожаловал, сам батюшка барин! Что же ты, барин, никак в роще заплутал? До заката ещё далеко.

Джафранка начала ходить вокруг костра, покачивая бёдрами, и, казалось, насмехалась над Фёдором. Мужчины тоже заулыбались, наслаждаясь сценой. Фёдор решил принять игру, чтобы не быть предметом насмешек цыган.

– А я на своей земле – где хочу, там и гуляю. Не хочешь ли прогуляться со мной?

– Отчего ж не прогуляться с таким красавцем? – Джафранка ещё раз обошла костëр и сидевших вокруг него мужчин, пританцовывая, из-за чего насмешки переросли в дружный хохот. Затем стала подниматься по пригорку к роще, оглядываясь на Фёдора и улыбаясь. Фёдор пошёл за ней, не обращая внимания на улюлюканье, доносившееся от костра, прибавляя шаг, чтобы догнать девушку.

Они вошли в рощу и зашагали по тропинке.

– А скажи-ка мне, барин, хороша ли барская жизнь? – заговорила Джафранка своим обычным, слегка насмешливым тоном. – Чем ты занимаешься целыми днями, если не смотришь на закат и не разыскиваешь едва знакомых цыганок по таборам? Не скучно тебе так жить, барин?

– Зови меня Фёдор.

– Фёдор, – повторила Джафранка. – Звучное у тебя имя. Так что ты любишь делать, Фёдор?

– Читать люблю. У меня в усадьбе хорошая библиотека, доставшаяся мне от отца. Осенью охоту люблю. Зайцев, уток стреляю.

Девушка перестала улыбаться.

– Нехорошо зверей убивать. Что они тебе сделали?

– Так зайцев в наших краях много, они всю капусту в деревне у баб на огородах погрызли.

– А что бы ты делал на месте зайца, если бы у тебя не было ни дома, ни денег, а есть хотелось? Тебе что, капусты жалко? – Джафранка развернулась к нему и посмотрела прямо в глаза серьёзным взглядом.

Фёдор не нашёл, что ответить. Эта девушка, такая разная и непредсказуемая, не переставала удивлять его. Меньше чем за сутки их знакомства она уже несколько раз поставила его в неловкое положение.

– Ладно, барин, вот и усадьба твоя, иди-ка ты домой, – цыганка закуталась в шаль по самый нос, только огромные чёрные глаза смотрели на Фёдора в упор, уже без улыбки, задумчиво и изучающе. Потом сделала шаг назад. – А зайцев больше не стреляй.

Она развернулась и зашагала назад в рощу.

– Давай встретимся завтра на этом же месте, – прокричал ей вслед Фёдор, но девушка не ответила и не обернулась. Он постоял немного, глядя на удаляющуюся фигурку, и вернулся домой, к великому облегчению Семёна, который уже три раза выходил на крыльцо с накинутым на плечи тулупом.

***

Фёдору снилось, будто он, ещё маленький мальчик, в новом шерстяном сюртучке, в лакированных туфлях, надетых на белые гольфы, стоит с матерью и отцом в церкви. У него первое причастие, и он очень волнуется. Федя совсем забыл, чему его учила мать, что он должен говорить и делать. И боится, что священник рассердится на него за рассеянность.

И точно, священник открывает рот и громоподобно что-то спрашивает у маленького Фёдора, но тот слышит только раскатистый звук его голоса и не разбирает слов. Священник продолжает греметь всё сильней и сильней. В двери церкви начинает кто-то стучать, как будто требует, чтобы Фёдор вышел и не задерживал службу, если не знает, что надо делать. Священник гремит, в дверь стучат, а Фёдор начинает задыхаться от волнения и страха.

Проснувшись и подскочив на кровати, тяжело дыша, он понял, что все звуки из его сна оказались реальностью. За окном надвигалась буря, самая ранняя в это время года на его памяти. Ветер бросал в окно мелкие веточки клëнов, растущих рядом с домом, молнии сверкали почти непрерывно, а раскаты грома заглушали стук в дверь и звон колокольчика. Не понимая ещё толком, что происходит, Фёдор выскочил в коридор в нижней рубашке и кальсонах.

По дому уже забегали проснувшиеся слуги, Семён, тоже во всем исподнем, кричал у запертой входной двери:

– Кого нечистый носит по ночам?

– Барина позови, – ответил снаружи женский голос, заглушëнный ветром и раскатами грома.

Семён приоткрыл немного дверь, глаза его расширились от удивления:

– Да ты что, ошалела совсем? Ступай прочь, пока я собак не спустил! Барин спит!

– Позови, тебе говорю! Иначе беда случится!

Фёдор уже спускался по лестнице, накинув на плечи первое попавшееся, что нашёл в темноте.

– Кто там, Семён?

– Да цыганка какая-то, Фёдор Аркадьевич! Ведь это ж надо столько наглости набраться – к барину ночью в дом заявиться!

– Цыганка? Ну-ка отойди.

Фёдор отстранил Семёна и открыл дверь. Джафранка, кутаясь в шаль с головой, стояла, дрожа от ночной свежести, и порывы ветра трепали полы её лёгкого пальтишка.

– Джафранка! Что случилось?

– Фёдор, дом у околицы, – она тяжело дышала, видимо, от быстрого бега, от долгого стука в дверь, от волнения. – Выведи людей… Скорей… Надо торопиться…

– Погоди, погоди. Ничего не понимаю. – Фёдор открыл шире дверь и хотел пригласить её войти. – О чём ты говоришь, какой дом? Ты входи, дрожишь вся. Да что случилось-то?

– Дом у околицы, Фёдор! Пойдём скорей, надо вывести людей! – продолжала твердить девушка.

Фёдор вспомнил разговор с цыганами у костра. «Джафранка сама приходит к нуждающимся, и только тогда, когда посчитает необходимым». Дом у околицы. Это дом Степана, садовника. Он живёт там с женой Серафимой и двумя маленькими детишками. Фёдор отступил на шаг:

– Входи. Дай мне минуту, я оденусь.

Уже взбегая вверх по лестнице, прокричал Семёну:

– Семён, одевайся. Никодима-кузнеца разбуди. Ждите меня во дворе.

Десять минут спустя непрерывные вспышки молний освещали четыре фигуры, бегущие по ночной Сосновке к дому садовника Степана, который часто помогал Семёну ухаживать за парком вокруг барской усадьбы. Иногда они пробирались огородами, чтобы сократить путь. Впереди бежали двое мужчин, сзади – Фёдор и едва поспевавшая за ними Джафранка. Добежав до дома, Никодим принялся стучать. Вспыхнул свет, открылась дверь, люди с испуганными заспанными лицами слушали сбивчивые объяснения странной компании, заявившейся ночью к деревенской семье.

Потом дверь распахнулась, все ввалились внутрь, Джафранка стала помогать Серафиме одевать спящих детей, заворачивать их в одеяла, выносить наружу, подальше от дома. Степан оделся и с остальными мужчинами, похватав какую попало утварь, выскочил вслед за женщинами.

Бежали прямо через огород, в поле. Запыхавшись окончательно, остановились и оглянулись. Молния, озарив ярким светом всю деревню, ударила прямо в дом Степана, расколов его надвое. От грохота все присели, схватились за уши. Крика Серафимы и плача детей не было слышно из-за воя ветра и треска огня, пожирающего деревянную избушку садовника. Расширенными от ужаса глазами четверо смотрели на пожар, слишком потрясённые, чтобы двигаться, слишком подавленные горем, чтобы разговаривать.