Текст книги "Тёмные стороны любви. Психологический роман"

7

Лео решил уйти на рассвете.

Дождался, когда Лиза заснёт. Тихо встал с кровати. Он больше не смотрел на Лизу, чтобы не поддаваться сентиментальным чувствам. Оделся. На цыпочках вышел из спальни. Прикрыл за собой дверь.

Ещё вчера он заметил, что Лиза оставила сумку в прихожей па полке перед зеркалом. Даже не нужно искать: из открытой сумки виднелся портмоне.

«Какая же я сволочь», – подумал про себя Лео и взял портмоне.

Банковские кредитки, карты клиента из разных бутиков, визитки – всё это ему не надо. Лео быстро переворачивал кожаные страницы портмоне. Карман с монетами. Отдельно – стопка бумажных денег.

«Это за комнату, – Лео отсчитал несколько купюр, потом посмотрел в развёрнутый кошелёк и прибавил ещё пару сотенных: – Здесь столько бабок. Она даже не заметит.»

– Ку-ка-ре-ку-у-у-у! – Раздалось с улицы.

Лео вздрогнул.

– Ку-ка-ре-ку-у-у-у! – Во второй раз петух прокричал ещё громче и длиннее. – Ку-ка-ре-ку-у-у-у-у-у!

«Какого чёрта, откуда здесь петухи? – подумал Лео, положил деньги в карман брюк и захлопнул портмоне, вернул на место, закрыл сумку на молнию. – Эти богатые совсем с ума посходили: кур на виллах разводят.»

Он направился к входной двери. В замке торчал ключ. Он сейчас его повернёт, выйдет на горную дорогу и спустится вниз, к себе, в комнату-шкаф. Больше никогда не вспомнит ни её дом, ни её голос, ни её слова этой ночью: «Я знала, что встречу тебя, Лео.»; ни свои обещания: «Я так хочу, чтобы ты была счастлива рядом со мной.».

– Что ты здесь делаешь? – Вдруг за спиной спросила Лиза.

– Ухожу, – Лео обернулся: она стояла босиком в накинутом наспех шёлковом пеньюаре.

– Ку-ка-ре-ку-у-у-у! – Не унимался петух. – Ку-ка-ре-ку-у-у-у!

– Это петух меня разбудил. – Лиза попыталась улыбнуться, но не получилось. – Соседи купили своим детям игрушку.

– Понятно, – протянул Лео, соображая, как теперь объясняться с Лизой. – А я думаю, откуда здесь куры.

Лиза обратила внимание на закрытую сумку у зеркала.

Она не закрывала свою сумку на молнию – так быстрее и удобнее доставать телефон, когда кто-то звонит, или зеркало с помадой. «Когда ты научишься бережно относиться к своим вещам, – часто выговаривала Евгения Всеволодовна, – сумка постоянно открыта: бери всё что хочешь. А в Ницце карманники на каждом шагу. Ты меня в могилу сведёшь своим безответственным отношением к жизни.»

В доме кроме неё и Лео никого не было. Лиза догадалась, что Лео закрыл её сумку.

– Проснулась, смотрю, а тебя нет, – сказала она задумчиво. – Подумала, сбежал.

– Хочешь так просто от меня избавиться, – улыбнулся Лео. – Мне нужно на занятия к восьми. Ещё зайти домой за конспектами.

– Почему не сказал мне раньше?

– Не хотел будить. Ты так сладко спала.

– Я отвезу тебя в город. И не стой тут. Иди на кухню, сделай кофе.

Пока Лео готовил кофе, Лиза взяла сумку и проверила, всё ли на месте. Кредитные карты, деньги… Не хватало тысячи евро. Лиза только вчера сняла наличные на карманные расходы и ничего не потратила, кроме мелочи в кафе на пляже с Лео.

– Ку-ка-ре-ку-у-у-у! – Надрывался соседский петух.

Вместе они быстро выпили по чашке кофе и уже через пол часа ехали по извилистой горной дороге в Ниццу. Лиза привычно поворачивала руль на знакомых поворотах.

– Кто твои родители? – Спросила она.

– Практикующие католики, – неохотно ответил Лео. – Тебе действительно интересно?

– Я хочу знать о тебе всё.

– Отец продаёт пиццу из передвижного фургона на въезде в Лион. Мама дома с детьми.

– Много детей?

– Сестра и три брата.

– Ты хорошо одет для мальчика из бедной семьи.

Въехали в город. Полупустые дороги в утренний час – большая удача.

– Люблю, когда нет пробок, – Лиза с удовольствием превышала скорость, притормаживая перед известными всем радарами.

Лео попросил остановить за несколько кварталов от дома, в котором снимал комнату :

– Не хочу, чтобы видели твою крутую тачку.

– Ты кого-то боишься? – Удивилась Лиза.

– Привычка с детства. Мама всегда говорила, нужно жить скромно. Дорогие вещи приносят беду.

Лиза затормозила у тротуара. Достала из сумки портмоне, взяла несколько купюр и протянула Лео:

– Возьми.

– За что?

– Воспринимай это как аванс. Догадываюсь, что ты стеснён в средствах.

– Мы всегда жили скромно.

– У меня есть связи. Если хочешь, устрою тебя на хорошую работу, чтобы хватало время на институт.

– Спасибо.

– Я хочу, чтобы ты понял: деньги не главное в этой жизни.

Они обменялись номерами телефонов и договорились созвониться.

Лео подошёл к дому. Из булочной-кафе на перевом этаже уже выходили люди с багетами и пакетами круассанов. Булочник, он же хозяин комнат на последнем чердачном этаже, раскладывал хлеб на витрине. Лео приветственно кивнул ему головой, зашёл в подъезд.

Он сжимал в кармане заветную сумму и раздумывал: «Может деньги и не главное, когда их столько. А я, если сегодня не заплачу за комнату, буду спать на улице под звёздами в картонном ящике.»

На встречу Лео выбежала маленькая белая собачка, завиляла хвостом и залаяла. Следом показалась Мадам Гобен Мари-Лен. Она подхватила собачку на руки и громко сказала:

– Иди ко мне, Патрисия. Воспитанные девочки держаться подальше от подобных особ.

Мадам Гобен Мари-Лен прошла мимо Лео высоко подняв голову. После истории с Кристалин, по кварталу поползли слухи, что Лео оказался альфонсом. Среди подруг Мадам Гобен Мари-Лен теперь обращаться к Лео за помощью в сантехнических работах или даже здороваться считалось неприлично.

Лео прошёл по коридору без освещения. Перед дверью споткнулся о что-то большое. Выругался.

– Ты де был, урод? – Раздался из темноты голос Фани. – Я всю ночь тут просидела.

– Так это ты? Почему домой не пошла? – Раздражённо спросил Лео и открыл дверь.

– Ага, домой. Что я там забыла? У родителей вечный скандал. Они называют это любовью. Надоело.

Тяжело вздохнув, Лео стянул как всегда сырое полотенце со стула. Оно зацепилось за прутья сидения. Лео выругался. Он не спал всю ночь, но спать не хотелось. Чувствовалась усталость от эмоционального напряжения: вялые мышцы и тревожные мысли.

– Посиди, – он обратился к Фани, – схожу в душ.

Струи холодной воды безжалостно хлестали по плечам. Лео взял большой кусок мыла из оливкового жмыха, поднёс к лицу и вдохнул родной запах детства.

– Мама, мамочка, – зашептал Лео, – что же я делаю? Помоги мне, мама. Я совсем запутался. Я не вор. Что мне делать, мама?

После душа полегчало. Он спустился с Фани в булочную-кафе. Отдал хозяину деньги за комнату и попросил второй ключ.

– За двоих дороже будет, – сказал хозяин.

– Кто бы сомневался, – Лео заплатил разницу и заказал завтрак на двоих.

Кофе, как любит Фани, в большой чашке, круассаны, багет с ветчиной и сыром Лео поставил на стол на подносе. Сел напротив Фани и протянул ей ключ:

– Чтобы не сидела по ночам под дверью, когда меня нет.

– А где ты будешь по ночам? – Фани одной рукой взяла ключ, второй – багет с ветчиной и откусила.

– Тебя не касается. Станешь задавать вопросы – покатишься обратно к родителям. Доедай быстрее, пора на лекции.

– Да не хочу я учиться, – надула губы Фани.

– А чего ты хочешь? – разозлился Лео. – Сидеть в кафе с утра до вечера и пить кофе за мой счёт?

– Детей много хочу. Дом. Я готовить люблю.

– Ладно. Готовить она любит. Тоже мне, хозяйка нашлась.

– А ты просто урод. Лучше работу найди, чем со старух деньги вытягивать.

– Она не старуха.

– Ты что, её защищаешь? Быстро же у вас всё случилось.

– Закрой рот и запомни: ещё раз вспомнишь о ней, заберу ключи и выкину на улицу.

– Ой, какие мы нежные вдруг стали. Ничего сказать нельзя.

Молча они ели завтрак. Лео думал, что ему, как и Фани, не хочется идти на лекции. Он поехал учиться ради матери. Для неё высшее образование – единственный способ выбиться в люди. Лео видел, как мать страдала в бедности с грубым отцом в придачу. Ничего, кроме плиты и стирки, в своей жизни не видела. Ему не хотелось огорчать её ещё больше.

Поступил в институт не понимая, зачем и что ему это даст в будущем. У Лео была своя мечта. Когда работал по выходным с отцом, то видел, что делать для увеличения продаж пиццы.

– Нужно несколько фургонов с одинаковым названием в разных местах поставить и снизить цену.

– Заткнись, щенок. Не учи меня жить, – ворчал отец.

Лео мечтал когда-нибудь открыть свой бизнес по продаже пиццы, где сможет работать как хочет.

8

Лиза вернулась домой под утро.

– Ку-ка-ре-ку-у-у-у! – Неслось из соседнего двора.

– Этот петух когда-нибудь замолчит?! – Лиза открыла дверь, вошла в дом.

После горячего душа обильно протёрла лицо и тело лосьоном с ароматом лаванды. Концентрированный запах маленьких фиолетовых цветов успокаивал и дарил чувство безопасности – колыбель для малыша, сплетённая из маминых рук, когда слышны её дыхание, стук сердца и тихая песенка родным голосом: баю, баю, баю-бай… Отключила телефон и легла в кровать.

– Ку-ка-ре-ку-у-у-у!

– Интересно, сколько живут петухи? Сколько ещё терпеть эти крики? – Лиза перевернулась на живот, одну ногу поджала под себя – самая любимая поза для сна, закрыла глаза.

Этим вечером Лео завёл её на дискотеку. Они танцевали всю ночь. Было весело. Несмотря на то, что болела голова от сигаретного дыма и приходилось перекрикивать громкую музыку, Лиза пожалела, что раньше никогда не была в подобных заведениях.

– Куда собралась в таком виде? – Громко спросила Евгения Всеволодовна.

У Лизы сразу заболел живот от страха: гнев Евгении Всеволодовны непредсказуем.

– Отвечай! Не молчи!

– На дискотеку, – тихо сказала Лиза.

– Посмотрите, накрасилась как девица лёгкого поведения.

– А ты? Ты тоже красишься. Я взяла косметику у тебя.

– Мне можно. Я твоя мать. Как вообще язык поворачивается так со мной разговаривать.

– Что я такого сказала?

– Ты даже не понимаешь, что говоришь. Просто хамка. Прирождённая хамка.

Евгения Всеволодовна встала между Лизой и входной дверью:

– Только через мой труп.

– Пожалуйста, мама? Девочки ждут.

– Девочки подождут, а ты посмотри на себя! Тебе нечего делать на дискотеке.

– Мама, прошу тебя, на час отпусти.

– Как будто и не моя дочь. Как будто в роддоме подменили.

Стало ясно, что просить бесполезно: Евгения Всеволодовна решила.

Лиза ушла в свою комнату в надежде спрятаться от скандала.

– Откуда у тебя эта ужасно короткая юбка? – Ворвалась Евгения Всеволодовна.

– Я хочу спать.

– Ты деньги воруешь? Дожили. Николя! Она крадёт у нас деньги. – Евгения Всеволодовна подскочила и хлестнула коротко и звонко Лизу по лицу.

Лиза схватилась обеими ладонями за щёку:

– Мне Мари одолжила эту юбку. Поняла!

– И Мари твоя такая же…

– Оставь меня!

Лиза упала на кровать, сунула голову под подушку – её комната не была её укрытием. Дверь могла распахнуться в любой момент дня и ночи. Лиза просила Николая Петровича сделать замок. Он отказал:

– Я категорически против. Тебе нечего скрывать от нас. Мы должны заходить к тебе, когда хотим.

– Но это моя жизнь, моя комната.

– Твоя жизнь будет, когда вырастишь.

– А почему сейчас нельзя иметь свою жизнь, свою комнату, свой ящик в столе, в который никто не залезет?

– Потому что мы – твои родители и должны контролировать тебя, знать всё, что с тобой происходит. – Николай Петрович строго посмотрел на Лизу и добавил: – Для твоего же блага, Елизавета.

Прошли годы, но ничего не изменилось: те же жесты, те же слова, те же чувства.

– Ку-ка-ре-ку-у-у-у!

Лиза как в детстве накрыла голову подушкой, чтобы спрятаться в тишине, и вскоре заснула. Она спала крепко. И крики петуха, и воспоминания, и боль – всё растворилось в безмятежном сне, где она танцевала с Лео, кружилась в белом платье посреди лавандового поля.

Разбудил звонок в дверь. Лиза подумала, что мелодичная трель приснилась. К ней не приходили без предупреждения, и сегодня утром она никого не ждала. Рекламных агентов и других случайных посетителей останавливал охранник на въезде в посёлок.

Звонок повторился.

Лиза запахнула шёлковый пеньюар. Открыла дверь.

На пороге стояли три человека. Лица показались знакомы.

– Доброе утро. Извините, что разбудили.

– В этом посёлке нормально уже давно никто не спит, – ответила Лиза. – Слышите?

– Ку-ка-ре-ку-у-у-у!

Вперёд выступила женщина:

– Мы от комитета жильцов.

– О, Софи! – Лиза улыбнулось соседке. – Спросонья не узнала вас. Что случилось?

– Собираем подписи против петуха Месьё Буве. – Женщина протянула лист с фамилиями и шариковую ручку. – Подпишите?

– Конечно, с удовольствием. – Лиза сделала несколько изящных движений напротив своей фамилии. – Мне тоже надоел этот петух.

– Безобразие. Развели ферму. – Женщина положила лист с подписями в папку. – Если не предпримем мер, они ещё корову приведут. Хорошего вам дня!

– И вам.

Соседи ушли. Лиза закрыла за ними дверь и поняла, что сон прошёл окончательно. Она решила сначала позавтракать и потом поработать над акварелью «Пляж вначале марта». Больше недели прошло с тех пор как познакомилась на этом пляже с Лео. Они встречались каждый день. Лиза совсем забыла о своей работе. Нужно собрать наброски, составить композицию, придумать сюжет картины.

В кухне-столовой Лиза не обнаружила привычного завтрака на столе. Конечно, она совсем забыла! «А я говорила, предупреждала: ты всегда всё забываешь – скоро голову забудешь», – прозвучал голос Евгении Всеволодовны внутри. Помощница по дому с сегодняшнего дня в отпуске. Лиза не захотела никого брать на две недели её отсутствия. Решила, что справится сама.

– Та-а-а-к. Я забыла купить хлеб. – Лиза разговаривала вслух сама с собой и готовила кофе. – Да, да, мама, я люблю по утрам кофе с молоком на голодный желудок. Это ужасно для здоровья, да, я понимаю. Я непослушная, плохая девочка. Пора привыкнуть, мама. Мама?

Лиза застыла с чашкой в руках. На столе неподвижно лежал отключенный телефон.

– Мама, – прошептала Лиза.

Забыла! Лиза забыла. Что же теперь будет? Подкосились колени от страха. Что, если Евгения Всеволодовна не смогла дозвониться утром, и у неё от волнения случился сердечный приступ? Схватила телефон, но вдруг остановилась. Задумалась.

«Сегодня впервые за долгие годы утро прошло спокойно, – поняла Лиза. – Петух не считается. Он – мелочь в сравнении с её скандалами.»

Какое-то время она смотрела на мёртвую телефонную пластину. Нахлынуло чувство вины. Если так просто отказаться от прошлого, от ненужного настоящего – всего лишь отключить телефон, то почему она не может? Почему в голове звучит чужой голос? Почему она действует в угоду этому голосу?

Лиза закусила нижнюю губу и нажала кнопку «on». Сразу поступил сигнал о звуковом сообщении.

– Почему не отвечаешь? – В записи говорил Николай Петрович. – Не знаю, что у вас там произошло, но твоей матери плохо. Опять сердце. И, надеюсь, ты помнишь, что у неё сегодня день рождения. Надеюсь, почтишь своим присутствием.

За его речью Лиза расслышала Евгению Всеволодовну:

– Скажи ей, что я умираю. Пусть знает, что она во всём виновата.

– Не волнуйтесь, она приедет, – сказала Лиза телефону, – и у вас будет возможность высказать всё, что вы о ней думаете.

После встреч с родителями от боли и обида она приходила в себя несколько дней. Но каждый раз ехала с надеждами: а вдруг мама изменилась, а вдруг папа заступится, а вдруг им будет хорошо вместе. Лиза верила и ничего не могла с собой поделать.

9

Красная «Альфа-Ромео» мчалась по автобану Ницца-Тулон превышая скорость. Быстрая рискованная езда – кусочек свободы, который Лиза могла себе позволить от радара к радару.

Когда семья Жилиных решила переехать во Францию, выбрали Ниццу. Евгения Всеволодовна мечтала жить на Лазурном Берегу. Жилины, оба с высшим музыкальным образованием, получили подтверждение дипломов во французском Министерстве Образования. Николай Петрович устроился на пол ставки в музыкальную школу преподавателем, а Евгения Всеволодовна не смогла найти постоянную работу и давала частные уроки игры на фортепиано по объявлению. Вместе организовывали за деньги праздники для русскоязычных детей Ниццы и окрестностей. Этого хватало только на съёмную двухкомнатную квартиру в не совсем благополучном районе на окраине города и экономную скромную жизнь.

По воскресеньям бесплатно пели в хоре православной церкви.

В церкви и познакомились с супругами Цариковыми. Их предки переехали в Ниццу сразу после революции 1917 года, переименовались в Царикофф и открыли своё дело по строительству дорог и мостов. С годами бизнес развился и преобразился в прибыльную современную компанию, где работала вся семья. Роман Царикофф – один из директоров и совладелец компании, единственный сын, обратил внимание на Лизу и сделал предложение.

– Ромочка – это наш единственный шанс выбиться в люди, – сказала тогда Евгения Всеволодовна.

– Но я не люблю его, мама, – по Лизиным щекам катились слёзы. – Мы же не в средневековье живём, чтобы выходить замуж по расчёту, причём по твоему, а не по любви.

Евгения Всеволодовна приложила руки к груди:

– Ой, задыхаюсь. Николя, воды! Она меня сведёт в могилу. Чтобы родная дочь матери перечила. Николя! Скажи. Ой, умираю. Помогите.

Николай Петрович принёс стакан с водой:

– Успокойся, Женечка. Сейчас Елизавета подумает и согласится выйти замуж за Романа.

– Никогда! Вы все сошли с ума! Я лучше умру.

– Елизавета, любовь приходит со временем. А счастливую семью можно создать только в финансовом достатке, – строго сказал Николай Петрович.

– Мы всю жизнь в бедности мучаемся. Твой отец так и не научился зарабатывать.

– Женечка, зачем ты так.

– Помолчи уже, Николя. А у Ромочки и деньги и положение. Он нам обещал с квартирой помочь. Если откажешься, ты нас предашь. Когда я буду умирать в бедности без крыши над головой, знай, это твоя вина, доченька.

Через месяц после свадьбы Лизины родители переехали в тихую закрытую резиденцию, окружённую вечнозелёным садом.

Теперь уже зять, Роман Царикофф подарил им квартиру в небольшом спокойном городе Ла Гард на берегу Средиземного моря в двух часах езда на машине от Ниццы. Многие пенсионеры находили себе здесь убежище, чтобы скоротать остаток жизни. В Ла Гард жильё или купить или снять стоит дешевле, чем в Ницце. Меньше бомонда, поэтому и цены на продукты питания и услуги тоже меньше, а климат такой же: зимой тепло и солнце, а летом нежарко – дует лёгкий бриз с моря.

Лиза остановилась у пятиэтажного жилого здания. Место для парковки нашлось сразу – напротив подъезда, где жили родители. Квартира была с гаражом, но его сдавали ради лишней копейки на старость, как говорила Евгения Всеволодовна. Сейчас она стояла на балконе и смотрела на дочь.

Лиза улыбнулась, помахала рукой прошептала:

– Привет…

Крикнуть нельзя. Евгения Всеволодовна сразу после переезда в новую квартиру приказала громко не разговаривать; стулья поднимать и тихо ставить, а не тянуть по полу; ночью в туалете сливным бочком не пользоваться, чтобы журчание воды не мешало соседям спать.

На Лизино приветствие Евгения Всеволодовна резко отвернулась и скрылась в глубине балкона. В её глазах блеснула знакомая Лизе молния. Неприятно ёкнуло внутри как в детстве.

Лифта в доме не было.

– Эта лестница для меня – пытка. – Всегда жаловалась Евгения Всеволодовна, страдающая от болей в ногах. – Как же Ромочка упустил.

– Дарёному коню, как говорится…

– Николя, ты раздражаешь меня своей глупостью. Все знают о слабости Ромочки к алкоголю. Он нам за терпение ещё не то должен.

Квартира на третьем этаже. Входную дверь Евгения Всеволодовна приоткрыла – звонить не надо. Лиза вошла бесшумно. Никто не встречал. Полумрак.

Евгения Всеволодовна не любила солнце. Она всегда держала шторы закрытыми. На улицу выходила в широкополой шляпе, брюках, туниках с длинными рукавами или в длинных платьях.

– Солнце вредно для кожи, – говорила Евгения Всеволодовна, – оно старит. У меня от него морщины вокруг глаз.

Со временем в комнатах, не знающих дневного света, поселилась плесень. Лиза почесала нос. Стоял запах земляного погреба, где хранили многолетние банки с засахаренным вареньем под заржавевшими крышками, почерневшие деревянные ящики из под фруктов, старые вёдра, а строгие родители в этом погребе закрывали в наказание непослушных детей.

– Ты бы хоть волосы красила. Они у тебя такие тусклые, не блестят. – Евгения Всеволодовна смотрела на Лизу из кресла в гостиной. – Совсем не следишь за собой. Мне бы твои возможности, я бы днями сидела в лучших салонах красоты Ниццы.

– С днём рождения, мама, – тихо сказала Лиза.

– Умру, так и не узнаешь. Звонить ведь тебе больше нельзя.

– Я отключила телефон просто потому, что поздно легла вчера и хотела поспать, – оправдывалась Лиза.

Заскрежетал ключ в замке. С громким скрипом открылась дверь. Вошёл Николай Петрович. Он ничего не умел делать кроме игры на музыкальных инструментах, поэтому в доме Жилиных скрипели двери, висели ручки и шатались столы. На рабочих Евгения Всеволодовна не тратилась, упрекая Николая Петровича в том, что нормальные мужья всё своими руками, а её – даже гвоздя забить не может.

– Ты где так долго ходишь, Николя?

– Забежал в русский магазин, Женечка. Купил селёдку к ужину. Всё-таки сегодня у нас праздник.

– Какая селёдка, Николя! Двадцать лет во Франции живём, а тебе всё селёдка. Надеюсь, водку не притащил. Уважающие себя люди здесь устрицы едят по праздникам и пьют белое вино. – Евгения Всеволодовна откинулась на спинку кресла и закатила глаза. – Ах, был бы жив Ромочка. Он то умел шиковать. У него был действительно французский менталитет: утончённый, с шармом. А ты так и будешь носиться со своей селёдкой до конца дней.

Николай Петрович стоял виновато ссутулив плечи с пластиковым пакетом в руке, из которого торчала завёрнутая в бумагу селёдка. Его лицо было бледным, глаза грустными.

– С тобой всё в порядке, папа? – Спросила Лиза – Ты плохо выглядишь.

– Не высыпаюсь последнее время. Душно. И мысли разные в голову лезут.

– Конечно, мысли в голову лезет, – вставила Евгения Всеволодовна. – Такую доченьку вырастил.

Ужин заказали из ресторана. Евгения Всеволодовна наотрез отказалась выходить из дома.

– Слишком сильное солнце – режет глаза. И, вообще, плохо себя чувствую.

– Вечер уже на дворе, Женечка. Солнце зашло.

– Николя, я сказала не пойду, значит, не пойду. И селёдку твою куда девать? Скажи Лизе, чтобы приготовила, как я люблю, с луком и немного уксуса.

Не смотря на плохое самочувствие, аппетит у Евгении Всеволодовны был хорошим. Еду она запивала красным вином, объяснив, что для её здоровья красное вино просто необходимо. Съела селёдки. Пожаловалась, что десерта слишком маленькая порция.

– Опять обманули, халтурщики. Обязательно устрою скандал в их ресторане.

Лиза отдала ей свой десерт.

– Ты фигуру соблюдаешь?

– Нет, просто не хочется, – ответила Лиза, скрыв правду: на самом деле она старалась угодить, что бы хоть на секунду получить материнское тепло.

Николай Петрович напротив – ел мало, молчал, отговариваясь короткими фразами.

После ужина Евгения Всеволодовна легла на диван перед телевизором смотреть любимый сериал La ville est belle («Жизнь прекрасна»). Лиза с Николаем Петровичем вышли на балкон подышать.

На вечернем тёмно-синем, почти чёрном, небе хорошо видны разные по размеру точки звёзд.

– Похожи на светлячков, – сказала Лиза.

– Никогда не забуду как в детстве впервые увидел целую поляну светлячков. Представляешь, они так ярко освещали лес ночью, всё было видно как днём.

– А что ты маленький ночью в лесу делал?

– Мы лес с матерью воровали.

– Лес воровали?

– Денег на дрова не было, а зимой в деревне, где мы жили, под Смоленском холодно. Эти тебе не Лазурный берег. Вся деревня воровала по графику – у каждого дома своя ночь. Нужно было до утра успеть нарубить дров, привезти и спрятать.

– Не страшно было, что поймают?

– Нет. Я не понимал тогда, мал был. Светлячков рассматривал, ночным лесом любовался. Мне нравились эти поездки. Хоть и трудно было физически. Отец уже к тому времени умер от ранений с войны. Мы с матерью вдвоём. Она – учительница, топор в руках еле держит, мне десять лет. А утром мать на работу, а я в школу как ни в чём не бывало.

– Представляешь, я подарок забыла, а мама даже не вспомнила. Я всегда всё забываю.

– Главное, что сама приехала. – Николай Петрович улыбнулся. – Ты для мамы лучший подарок.

– Ты же знаешь, что это не так.

– В её страданиях не ты виновата. Ей плохо от того, что не сбылась мечта. Она хотела, чтобы мы играли во французском оркестре. Гастроли, вечерние платья, аплодисменты. Ничего этого здесь не получилось.

– Не оправдывай её – бессмысленно. Она такая от рождения. Лучше объясни, зачем вы уехали? Всё же было хорошо. И большой оркестр, и гастроли, и зарплата неплохая. Я помню, у нас в доме всё было.

– Оркестр был престижный. Но в какой-то момент я почувствовал, что упёрся в потолок и выше не поднимусь. Здесь, мне казалось, есть перспективы.

– Учитель музыки – перспективы?

Наступила пауза.

– Дело во мне. – Первым сказал Николай Петрович. – И в маме. Мы не смогли. И сил не хватило. Но это уже не важно. У нас другая жизнь. Смотри, какое небо в светлячках красивое.

Из гостиной раздался голос Евгении Всеволодовны:

– Николя, вы где? Шепчетесь там. Знаю, вы уже давно спелись против меня.

– Серия закончилась, – сказала Николай Петрович, – пойдём.

– Зачем вы вместе, если обоим плохо? Почему ты не ушёл?

– Я не мог тебя оставить. – Николай Петрович помолчал и добавил: – И я люблю твою маму.

– Николя! – Позвала из гостиной Евгения Всеволодовна так громко, насколько могла себе позволить, чтобы не услышали соседи. – Ну сколько можно! Я догадывалась, что стакана воды от вас не дождусь.

Вместе посмотрели «Новости». Обсудили наплыв беженцев, очередную прибавку к налогам, выборы нового мэра в Париже.

– Мне нужно уезжать. – Лиза дождалась окончания программы и встала, направилась к выходу. – Завтра утром встреча с клиентами. Спасибо за ужин, было вкусно.

– С какими клиентами? Ты же не работаешь, – Евгения Всеволодовна бросила на Лизу взгляд-молнию. – Денежек Ромочка оставил столько, что и за жизнь не потратишь.

– Покупатели моих картин.

– Это, – Евгения Всеволодовна сделала акцент на «о», – кто-то покупает. Никогда не поверю. Скажи, что придумала, чтобы сбежать поскорее от своих старых больных родителей.

– Прошу тебя, мама, не начинай.

– Ты нас ненавидишь. Как мне жить, когда собственная дочь от меня отреклась. Я даже позвонить ей не могу.

– Я просто хотела поспать, поэтому отключила…

– Молчи! – Перебила Евгения Всеволодовна. – За всё, что мы сделали для тебя, ты никогда не сказала спасибо. И во Францию привезли, и на Ромочке женили. Ты – неблагодарная.

Лиза направилась к выходу.

– Может всё-таки останешься, – попросил Николай Петрович. – Куда ты на ночь глядя.

– До свиданья. Я позвоню.

Евгения Всеволодовна подпрыгнула к Лизе. Затрясла перед Лизиным лицом с кулаком. Было видно, что хочет ударить, но боится. Лиза отодвинула её, открыла дверь и побежала по ступенькам вниз к машине.

– Я тебя проклинаю, проклинаю, – вслед зашипела Евгения Всеволодовна так, чтобы долетело до Лизы, но не услышали соседи.