Текст книги "Своя Беда не тянет"

Этот парень меня достал своей рассудительностью.

– Слушай, – прервала я его, – ты не знаешь такого клиента Лялькиного – Грибанова?

Пацан нахмурился.

– Не знаю. Что знал, то сказал.

Он развернулся и ушел. Я осталась одна в узком пространстве между киосками и забором. Внезапно мне стало холодно, и я первый раз за зиму застегнула дубленку на все пуговицы. Только я могла так вляпаться: из толпы цыган найти, поймать и ополчить против себя именно ту, которая мне была нужна. Я подняла воротник и поплелась на стоянку.

Может, позвонить Бизону? Нет, не буду. Моя бабка учила меня, что мужик должен звонить первым.

Я села в машину, завела движок и задумалась. Пожалуй, я не рискну вечером одна сунуться в квартиру, где главным предметом мебели является гранатомет. Пожалуй, не рискну. Я все же позвоню Бизону в школу, пусть составит мне компанию в набеге на наркопритон. И плевать на старомодные бабкины принципы, она сама названивала своим престарелым кавалерам и устраивала им телефонные истерики. Я помню.

Я надеялась, что хоть одно дело у меня сегодня получится: перевезти к себе Возлюбленного и потрепать нервы своим квартиранткам.

Женька переезду не воспротивился. Он молча натянул телогрейку, надвинул на глаза свою цветастую шапочку и пошел за мной в машину. Он напоминал мне старую, больную и послушную собаку. Он даже не спросил, куда я его везу. Просто пошел за мной в подъезд моего дома, где я предусмотрительно выключила свет, чтобы случайные соседи не рассмотрели моего спутника, чью физиономию наверняка показывают все местные новости.

Когда я объявила ташкентским девушкам, что Женька – уголовник, и отныне будет жить у меня, они не испугались. По-моему, они даже обрадовались. Потому что забегали и заквохтали: «Ну, с кем, не бывает, кто не сидел!» Салима торжественно откупорила бутылку с «Иммуномодулятором» и из ложечки напоила Возлюбленного дорогим лекарством, сказав, что от побоев это первое средство. Потом Надира достала из баулов мотки ваты, зеленку и они принялись обрабатывать Женькину расквашенную физиономию. Я поняла, что и это дело провалила, и теперь в этом доме мне нет места даже на табуретке.

Не буду звонить Бизону. Я просто перееду к нему в сарай, и ночью мы штурмом пойдем брать цыганское логово. Он говорил, что круче десанта только морпехи, и то не факт. Сейчас погуляю собаку, еще раз все обдумаю, а вечером, когда все улягутся спать, улизну из этого дома, провонявшего пловом, самсой и зеленкой.

– Рокки, гулять!

Лавируя между баулами, белый огромный пес подбежал ко мне и ткнулся носом в колени. Это значило: «Давно пора!»

* * *

– Что, что там, ну что? – жужжал над ухом назойливый голос Возлюбленного.

Он пытался через мое плечо заглянуть в раскрытую тетрадь. – Ну что там? Это Элкина тетрадь? Она вела дневник?

Я отшвырнул тетрадь на стол, порылся в шкафу и, найдя запасные джинсы, переоделся. Испачканные кровью штаны у меня по-хозяйски забрала Салима. Нога совсем не болела. Или болела? Это не имело значения, потому что мне нужно было идти.

– Ой, вы никуда не пойдете! – повисла у меня на руке Салима в уютной, детской пижамке. – Потеря крови, голова закружится! Я подъезд только что отмыла, вы и там кровью испачкали. Вам кушать надо, а не ходить!

– Ты, брат, ложись! – бормотал Женька. – Если что сделать надо, говори, я сделаю. Мне терять нечего.

Я понял, что они меня просто так не отпустят, а отмахнуться от них как от ненужных и неважных для меня людей я не могу.

– Женька, я в машине дипломат забыл с важными бумагами. Сбегаю за ним и вернусь.

Кажется, они поверили. Салима отпустила мой рукав, и я вышел из квартиры.

Лестница действительно блестела мокрыми ступеньками. Пока я читал, Салима отдраивала в подъезде следы моей крови. Голова и правда подкруживалась. Скорее всего, это последствия влитой в меня водки.

Моя «селедка» завелась с полпинка. Я не стал ее прогревать, сразу рванул с места, включив дворники, которые со скрипом отскоблили налипший на лобовуху снег.

Адрес, накарябанный в тетради, намертво врезался мне в мозги. Я натворил немало глупостей, но то, что натворила Беда, не лезло ни в какие ворота. Интересно, она что, напрямую хотела спросить эту Ляльку, не из их ли цыганской компании убийца Грибанова? Вряд ли у меня есть шансы найти живую, невредимую Элку.

Улицу Плановую я нашел быстро. Здесь жил один мой нерадивый ученик, и я пару раз приезжал к нему домой на воспитательные беседы. Восьмой дом оказался девятиэтажкой, выстроенной в форме буквы «п» с двумя арками для проезда машин. Я бросил машину в этой арке, выключил фары и пошел пешком искать нужный подъезд. По дороге вспомнил, что прихватил у Леши Гона не только кейс, но и оружие, вернулся к машине и достал пистолет, который оказался «Магнумом». Я проверил обойму, она оказалась полной, не считая патрона, который был потрачен на меня. В голову пришла философская мысль, что все, что ни делается, все к лучшему. Не сунься я, как последний идиот, на разборки к старому корейцу, пришлось бы брать этот притон голыми руками.

Я осмотрел окна квартиры на первом этаже, они оказались зарешечены по последнему слову новейших технологий. Ломиться через них было бессмысленно. Я зашел в подъезд и изучил дверь. Обычная деревянная дверь, с окошечком чуть выше замка, которое было закрыто сейчас фанерой. Над окошком находился большой панорамный глазок.

Я нажал кнопку звонка, послышалась затейливая, громкая трель, но за дверью была тишина. Я подождал минуту, и снова позвонил, на этот раз тремя короткими резкими нажатиями. Результат был тот же. Меня не оставляло ощущение, что в глазок на меня кто-то смотрит. Я еще позвонил, и еще, потом пнул дверь здоровой ногой – тишина.

На лестничной клетке горела тусклая лампочка. Я нашел возле почтовых ящиков выключатель и погасил свет. Мне лишние зрители из соседних квартир ни к чему. Подошел к двери и выстрелил в замок. Пуля, внезапно отрикошетив, попала в стену напротив. Посыпалась штукатурка, запахло порохом и ремонтом. Дверь оказалась только замаскирована деревянной рейкой, на самом деле она была металлической, и штурмовать ее можно было только с гранатой. Грохоту я наделал много, но жильцы предпочли не высовывать нос. По идее, нужно было уносить ноги, потому что могла нагрянуть милиция, но без Элки я этого сделать не мог.

Я снова выстрелил, на этот раз в окошечко. И отчего я решил, что оно закрыто фанерой? Это была металлическая пластина. Пуля опять отрикошетила и опять пропорола стену напротив. Получалось, что я расстреливаю не дверь, а несчастную стенку, на ремонт которой потом у ЖЭУ не будет денег.

От злости я снова пальнул, на этот раз точно в глазок. Он брызнул осколками внутрь, но никакого тела по ту сторону с грохотом не свалилось. Его там просто не было. Я понимал, что делаю глупости, но у меня отказали тормоза. Я не знаю, чего я хотел добиться этими выстрелами. Тишина, наступившая после выстрела, была пронзительна.

– Господа! – вдруг раздался интеллигентный голос со второго этажа. – А нельзя ли рвать петарды где-нибудь на улице? Спать очень хочется. Все-таки два часа ночи!

– Извините! – крикнул я. – Мне бы кого-нибудь из квартиры триста пятьдесят!

– Ой! Да нет там никого, – миролюбиво объяснил невидимый дядька. – Они к девяти приходят, а в двенадцать все уходят.

– Куда?

– Что, куда?

– Уходят куда?

– Помилуйте, откуда же я знаю? Квартиру цыгане снимают. Кочуют они. Вы не цыган, простите?

– Я не цыган.

– А чем это вы там шумите?

Я не заметил, как он спустился и теперь стоял на площадке между первым и вторым этажом. Мужик находился в освещенном квадрате и рассматривал мою руку, сжимавшую пистолет. У него был щуплый голый торс, а ниже – пресловутые кальсоны с оттянутыми коленками.

– А чем это вы там шумите? И запах такой... как на учениях с боевым оружием!

Откуда, интересно, этот хлюпик знает, как пахнет на учениях?

Он спустился, прищурился, пригнулся и в упор уставился на мой пистолет.

– Ой, – сказал он. И шепотом вдруг добавил: – Вы знаете, давно пора ликвидировать этот притон!

Я понятия не имел, что делать дальше. Последняя зацепка оказалась пустышкой. Мужик протянул мне вдруг худую ручонку.

– Плюшко. Александр Григорьевич. Старший научный сотрудник. Бывший.

Я не ожидал, что он будет знакомиться, сунул пистолет в карман и от удивления тоже зачем-то протянул ему руку:

– Сазонов Глеб Сергеевич, школьный учитель. После всего, что случилось, наверное, тоже бывший.

– Пойдемте ко мне, – зашептал мужик, – а то соседи, небось, к дверям припали. Милицию, конечно, не вызовут, все знают – милиция от этой гадкой квартиры мзду получает, но все равно, пойдемте. – Он настойчиво потянул меня за руку на второй этаж.

– Раздевайтесь, – шепнул он, когда мы зашли в распахнутую дверь его квартиры, и начал стягивать с меня куртку.

И тут на голову мне что-то обрушилось. Что-то мягкое, теплое, тяжелое и очень колючее. По лицу полоснули ножами, от неожиданности я заорал и решил, что попался, как последний дурак. Этот хмырь – цыганский барон, содержатель притона. Он взял меня голыми руками, и держит теперь, ухмыляясь, мою куртку с оружием в кармане. По лицу хлынула кровь, я кулаком отбил то, что в меня бросили. Оно вдруг хрипло, надрывно заорало и плюхнулось на пол серым полосатым мешком.

– Брысь! – затопал ногами бывший научный сотрудник и пинком отправил орущий мешок из коридора в комнату.

– Ой, как нехорошо получилось! Это Барсик. Он на вешалке сидел. У него после кастрации сильно испортился характер. В ванную, в ванную! Смойте кровь, я сейчас принесу йод! – Он помчался на кухню, а я шагнул в тесную ванную с оббитым кафелем и пожелтевшей сантехникой. Холодной воды почему-то не было, из крана хлестал только кипяток.

Значит, он не цыганский барон, а, действительно, научный сотрудник со своим шизанутым котом. Меня десять раз за этот вечер могли убить, я мог сорваться с крыши, но в результате мне разодрал лицо подлый кастрированный кот.

– Ой, – прибежал Плюшко. В одной руке он держал пузырек с йодом, в другой кусок ваты. – Как нехорошо получилось! У нас холодную воду ровно в двенадцать выключают. Даже смешно – цыгане уходят, и воду отключают одновременно! Как сговорились! Остается один кипяток.

– Я понял, – я закрутил кран, взял у него вату и промокнул царапины. Йодом я не воспользовался, не хватало еще выглядеть клоуном с разрисованной мордой.

– Это Барсик. Он терпеть не может посторонних.

– Я понял.

– Вы, наверное, удивлены, что я не побоялся вас позвать в квартиру?

Я пожал плечами.

– Ну, может, вам и все равно, но я объясню. Пойдемте на кухню.

Мы прошли на крошечную кухню, обставленную не лучше моего сарая.

Плюшко налил мне жиденький чаек, заварив его прямо в высоком стакане с отбитым краем. Заварка хаотично плавала и набухала причудливыми лохмотьями, а я думал о том, что у меня не осталось больше никаких вариантов, где искать Элку.

– Понимаете, от меня недавно ушла жена.

Ясно, мужику тошно, не с кем поговорить, и он готов скоротать ночь даже с жутким громилой, который расстреливает соседскую дверь.

– Понимаю, – кивнул я. – Меня тоже недавно того... жена бросила.

Зачем я пошел за ним, как корова за пастухом?

– А меня еще и с работы уволили, представляете? – Плюшко словно обрадовался, что он не одинок в своих несчастьях. – Я попал под сокращение! Наш НИИ совсем развалился, остаются только родственники и знакомые начальства, а у меня отродясь никакого блата...

– Меня теперь тоже уволят, – подхватил я. – Еще и посадят.

Он замолчал и я понял, что крыть ему нечем, в тюрьму его не возьмут.

– Я вас понимаю, – наконец тихо произнес он. – Если вы учитель, то только так и могли поступить.

– Как?

– Взять в руки оружие и расстрелять этот притон. Это от бессилия, я понимаю. Вы наверняка уже писали в госнаркоконтроль, и в милицию, и на телевидение, и в газеты, и, наверное, даже президенту. Мы с соседями тоже писали. А наркоточка как была, так и есть. И ваши дети, ваши ученики продолжают бегать по этому адресу, чтобы получить свою порцию отравы. Если бы я был учитель, я бы тоже так сделал. Если бы я был отцом, я бы тоже так сделал. – Он хлебнул чая и, отплевавшись от хлопьев заварки, похлопал меня по плечу.

Мне от такого понимания вдруг рыдать захотелось. Я раскис, и даже губы у меня задрожали. Господи, если бы я только знал, что делать дальше, куда идти, в кого стрелять! Оказалось, что эту фразу я произнес вслух, потому что Плюшко вдруг прошептал:

– А знаете, кажется, есть еще одно место, где обитает это цыганье!

– Да?! – Я отхлебнул чай, выплюнул заварку и сказал: – Дело не только в детях-наркоманах.

Неожиданно для себя я выложил ему практически всю свою историю, от убийства Грибанова, до исчезновения Элки, умолчав только про Гона и его кейс.

– А вы уверены, что это цыгане уволокли вашу жену в тапочках и с собакой? – серьезно поинтересовался Плюшко.

– Это единственный вариант в сфере последних событий. Элка всегда лезет на рожон и ведет себя так, будто у нее девять жизней, а не одна.

Плюшко вдруг чрезвычайно оживился, сбегал в комнату, напялил на себя большие, не по размеру камуфляжные штаны, свитер и черную трикотажную шапочку.

– Пойдемте. Если вы правы, то ваша Элка не здесь. Это же съемная квартира, ее только как точку для продаж используют. Я знаю, где их апартаменты! Случайно как-то забрел в частный сектор, смотрю, у кирпичного, роскошного дома стоит поросячьего цвета «Лэнд Круизер». Такой только один в городе и он частенько торчит у нашего подъезда. И номер у него дьявольский – три шестерки! Это точно их логово. Пойдемте!

Я вскочил.

– Вы что, со мной?

– Послушайте, – он вдруг захныкал, – возьмите меня, а? Это такая Тмутаракань, что без меня вы не найдете. А точного адреса я не знаю. После того как от меня ушла жена, и меня сократили, вернее, наоборот: сначала сократили, потом ушла жена... мне хочется наложить на себя руки. Мне хочется мужских дел! – Он расправил худые плечи и выпятил впалую грудь.

– Так дел или руки наложить? Если вы рассчитываете словить пулю, то я вам не дам! – Я вскочил и стал натягивать куртку.

– Ой, не цепляйтесь к словам! Вы прекрасно все понимаете. Кстати, у меня есть отличный охотничий нож! – Из кармана камуфляжных штанов он достал перочинный ножик, годный разве что только для затачивания карандашей. – Вы на машине?

Мы оделись и тихо вышли в подъезд. Плюшко неслышно закрыл дверь на ключ.

– А как вы думаете? – зачем-то спросил я и помчался по лестнице вниз.

– Я думаю, что да, – он понесся за мной, не отставая, несмотря на то, что мой шаг – его два. – Такие парни, как вы, всегда на машинах.

– И не всегда на своих, – буркнул я себе под нос.

* * *

– Значит так, – сказал он, плюхнувшись рядом со мной на сиденье. Кейс он взял в руки и стал действительно очень похож на научного сотрудника. – Давайте на юго-западный жилмассив, там частный сектор, знаете?

Я кивнул, и мы поехали. Город спал, движения почти не было, и светофоры монотонно мигали одним только желтым светом. Я ехал быстро, но не гнал, если честно, то очень боялся, что и этот выстрел будет холостым.

– Я думаю, ваша жена жива, – рассуждал Александр Григорьевич, обнимая дипломат. – Сами подумайте, цыганская мафия в нашем городе существует давно. У них все отлажено, деньги капают ровненьким непрерывным потоком и им, и тем законникам, которые их прикрывают. Ну, зачем, скажите, нарушать идиллию мокрухой? Да еще вы говорите, что она небезызвестный в городе журналист. Знаете, я думаю, ее похитили с целью привлечения на свою сторону. Ну, чтобы она не очень там расписывала в своей газете про цыганский наркобизнес. Может, даже ей предлагают взятку, а она не берет, вот ее и держат! Вы же говорили, что она особа принципиальная и взбалмошная.

– Взбалмошная – да, а насчет ... значит, ей еще столько не предложили, чтобы она забыла свои принципы, – сказал я.

Хотелось бы верить в предположения этого Плюшко. Все-таки он научный сотрудник. Хоть и бывший, зато старший.

– Вот! – заорал я, когда мы въехали в юго-западный жилмассив. – Грязь! Здесь грязь! Видите, теплотрасса проходит! Снег растаял – глина и песок! Моя собака прибежала грязной!

Плюшко кивнул, но промолчал. Я и сам понимал, что место, где проходит теплотрасса, не может быть единственным в городе. Было глупо радоваться и орать, но я обрадовался и газанул так, что педаль газа заклинило. Машина заревела, пришлось погасить движок и руками вернуть педаль в исходное положение. Завтра загоню «селедку» в гараж к Панасюку, пусть разберется, а то у меня все руки не доходят.

Мы ехали по частному сектору, фонарей здесь практически не было, зато сугробы по обочинам стояли почти в человеческий рост.

– Стой! – заорал Александр Григорьевич. – Вот этот дом, около него розовый «круизер» стоял! Точно он!

Я притормозил у двухэтажного дома из красного кирпича. Рядом с одноэтажными деревянными собратьями он казался зданием районной администрации. Высокий кирпичный забор и железные ворота подтверждали серьезность его хозяев. В одном их окон второго этажа горел неяркий свет. Я сдал назад и припарковал машину за поворотом, чтобы не мозолить глаза тем, кто не спит в это время.

– Слушайте, – Плюшко рысцой побежал за мной, – там свет горит, значит, не спят! Ворота, конечно, забор! Но со стороны соседей очень даже ветхий заборчик – деревянный и низкий. Нужно к соседям со стороны огорода пробраться и...

– Собаки! – напомнил я. Мы шли вдоль заборов и старались, чтобы снег не скрипел под ногами, но некоторые особо бдительные псы уже начали свой брехливый концерт.

– Ерунда, – шепнул Плюшко. Кажется, он задумал руководить операцией. – Будем действовать легально!

– В смысле, представимся госнаркоконтролем? – усмехнулся я.

– Ну что вы, конечно, нет. Просто я их отвлеку! Я точно знаю, чем можно отвлечь настоящего цыгана! А вы со стороны соседей зайдете на территорию дома. У вас пушка, вам и карты в руки.

Не успел я рта раскрыть, как он поскакал к высоким воротам и нажал на звонок. Я помчался в окружную, чтобы успеть попасть в соседний огород. Собаки во дворах вовсю заливались лаем, не осталось ни одной шавки в округе, которая бы не подключилась к разноголосому хору. Уж не знаю, как насчет легальной, а тихой нашу операцию никак не назовешь. Я быстро сориентировался, вычислил нужный мне дом и, проваливаясь по колено в сугробы, преодолел чужой огород. Оказавшись перед ветхим заборчиком, за которым виднелся просторный двор, освещенный двумя фонарями, я увидел, как открылась парадная дверь, и из дома вышел пожилой цыган в овчинном тулупе, накинутом на плечи. Звонок заливался, Плюшко по ту сторону ворот трезвонил, не переставая. Интересно, чем это можно отвлечь настоящего цыгана, подумал я, перемахнув через забор. Два огромных лохматых пса заходились басистым лаем, рвали цепи, которыми были привязаны. Цыган открыл калитку, даже не посмотрев в глазок. Наверное, он, и правда, ничего не боялся, раз открывал двери неизвестно кому среди ночи, держа своих собак на привязи.

– Послушайте, – дрожащим голосом, но с экспрессией киногероя сказал Плюшко, – это не ваша лошадь отбилась от стаи?

«От стада, идиот!» – чуть не заорал я, прячась за сугроб.

– Какая лошадь, хрюндель? – ответил спокойный голос цыгана. – Наши кони давно в гаражах стоят, на сигнализации и на центральных замках.

– Я и говорю, – залепетал Александр Григорьевич, – там, за углом, ваш небесно-розовый «круизер» с разбитой мордой...

«Нежно-розовый!» – я зажал себе рот, чтобы не начать подсказывать бывшему научному сотруднику.

– Где?! – взревел цыган, и я услышал топот ног, удаляющийся от дома. Зачем было ноги ломать и лазить по чужим огородам, когда спокойно можно было пройти через калитку? Только кто же знал, что Александр Григорьевич так силен в психологии цыган!

Я проскользнул в прихожую и лоб в лоб столкнулся с высоким черноволосым парнем, который от неожиданности отшатнулся назад. На его месте я бы тоже так отшатнулся, если бы встретил ночью в своем доме громилу, шляющегося с пистолетом в руке. Выбора у меня не было – я перехватил его сзади левой рукой за горло, а правой приставил дуло «Магнума» к виску.

– Где Элка? – в ухо прошептал я ему.

Он молчал.

– Длинная, худая баба в тапочках и без шапки?! Она была с собакой! Вы ее похитили?

Сейчас он скажет: «Какая Элка? Какие тапочки? Понятия не имею о чем это вы!» И я вынужден буду ему поверить.

Парень захрипел выразительно – я переусердствовал с нажимом на его горло. Пришлось ослабить хватку.

– Там, во дворе, летняя кухня, ключ у отца, я не знаю...

– Рома! – заорал откуда-то сверху женский голос и выдал тираду на незнакомом тарабарском языке.

– Скажи, что все нормально, – тихо приказал я. И добавил: – Только на великом русском!

– Сейчас приду! Это соседи! – крикнул парень.

Нужно было торопиться, потому что было неизвестно, сколько сможет старший научный сотрудник прогонять по ночным улицам старого цыгана. По пути к выходу мне попалась тесная кладовочка с тяжелой щеколдой снаружи. Я впихнул туда парня.

– Сиди тихо! И все будет хорошо.

Он послушался меня. Я бы на его месте тоже послушался.

Летняя кухня – одноэтажная пристройка к дому, – находилась с торца дома.

Я быстро ее нашел. Окошко там было маленькое, с одинарной рамой. На двери висел массивный навесной замок. А чего я еще хотел?

Я взвесил все за и против – расстреливать замок, или потихоньку выдавить раму? Решив, что патроны еще пригодятся, локтем ударил в раму, и она с тихим звоном плюхнулась внутрь. Собаки зашлись в новом приступе лая, но, перекрывая его, из кухни раздалось мычание. Когда я рыбкой нырнул в окошко, то думал о только том, что парень, наверное, пошутил и отправил меня в коровник. Внутри было темно, но запаха стойла не ощущалось. Я зря не снял куртку, потому что застрял в узком окошке до пояса – ноги на улице, плечи и голова в темном пространстве.

– Элка? – крикнул я негромко, пытаясь протиснуться внутрь. Опять замычали, и я признал, что коровы так не мычат. Так вполне могла мычать Элка.

– Элка! – заорал я и изо всех сил дернулся вперед.

И тут я почувствовал, что кто-то схватил меня за ноги.

Я так удивился этому обстоятельству, что даже позволил дернуть себя назад. Это был кто-то не очень сильный, потому что он практически не сдвинул меня с места. Я лягнулся, как молодой жеребец. Руки, державшие меня, разжались, что-то хрустнуло под моей ногой, застонало и отлетело со звуком плюхнувшегося мешка. Я в отчаянии дернулся и прорвался таки в этот сарай, порвав по бокам куртку.

– Элка, черт тебя побери!

Понятия не имею, что буду делать, если это не Элка. Мне показалось, что я вечность шарил по косяку в поисках выключателя. Наконец нашел плоскую кнопку, нажал и одновременно зажмурился, чтобы не сразу увидеть, что я напрасно разорил это цыганское гнездо. Вспыхнул свет через веки, и я разлепил их медленно, как в детстве, когда мне обещали, что под елкой будет подарок.

Подарок сидел на железной кровати, весь обмотанный скотчем с тщательностью, которую проявляют к грузам, которые нельзя кантовать. Под плотным слоем прозрачной ленты несомненно была Элка, и судя по выражению ее лица, она была не очень рада меня видеть. С нее не сняли очки, зато запечатали рот широким скотчем. Я подошел и дернул ленту изо всех сил. Стон слился с воплем – никогда не слышал, чтобы Элка так орала. Кожа вокруг ее губ стала ярко красного цвета, словно там долго стоял горчичник.

– Спокойно, Элка, это эпиляция. Я Дубровский, – нашел силы пошутить я.

– Только я не Машка, – огрызнулась она.

– Не Машка, – не стал я перечить, отдирая от нее метры прозрачной ленты и сворачивая ее в липкий большой рулон.

Она была в своей расстегнутой дубленке, майке, джинсах и тапках на босу ногу.

– Как ты здесь очутился?

– Это ты как здесь очутилась!

– Господи! Ты все мне испортил!

– Я?! – Я замер на секунду, потом стал заматывать ее скотчем в обратном направлении. Он плохо прилипал, но ничего, я справлюсь.

– Эй! Что ты делаешь?!

– Отыграю все назад, чтобы ничего тебе не портить! Сиди в цыганском сарае, связанная по рукам и ногам, получай свой кайф. – Я попытался заклеить ей рот.

Беда лягнула меня в колено, тапка слетела с ее ноги. Конечно, она попала в простреленную ногу. Я заорал как теленок на бойне.

– Ты чего? – удивилась Беда.

– Я?! Понимаешь, прогуливался ночью по юго-западному жилмассиву, вдруг вижу – дом красивый. Думаю, дай зайду, может, там моя Элка сидит, чаем угостит. Пока шел, пулю словил, представляешь?

– Низковато целились, – огрызнулась она, и сама стала выпутываться из липкого плена.

Я приладил ей тапочку обратно на ногу.

– Так что я тебе там испортил?

– Все!!! – заорала она. – У меня наклевывался классный материал о двух враждующих группировках, делающих деньги на наркотиках! Классный! Я бы всех умыла! Урыла! Репортаж из логова цыганского наркобарона!

– Слушай, они, что, и правда, давали тебе интервью за чашечкой чая? Здорово тебя упаковали перед угощением! Как тут все изысканно... Из ложечки поили?

– Заткнись!

– Уходим! Времени мало!

Я подскочил к окну, Беда, на плохо гнущихся ногах, заковыляла за мной.

Но вдруг дверь резко открылась, и ствол автомата указал нам на железную койку.

– А ну, не дергаться! – приказал знакомый голос старого цыгана.

Ствол принадлежал «калашу», и дергаться мне расхотелось. Элка тоже забыла про свой гонор и свое красноречие, она уселась на железную сетку как примерная девочка и потупила глазки.

В дверном проеме возник цыган. Овчинный тулуп на плечах, седая шевелюра, глаза – наверное, когда-то черные, а теперь тоже седые и жесткие. Мне не сильно хотелось проверять, хватит ли у него духу дать очередь, очень уж он привычно держал «калаш» правой рукой у бедра.

– Не дергаться, – снова сказал он и закрыл за собой дверь, словно жалея тепла этой плохо протопленной кухни. – Не дергаться! – заело его.

– Да кто дергается-то, батя? – показал я мирные намерения, подняв руки вверх. Элка, стрельнув в меня глазами, тоже задрала руки.

– Оружие есть?!

– Нет! – замотал я головой.

– Нет! – бодро подтвердила Элка. Бывают редкие моменты в жизни, когда она предпочитает мне не перечить. Только ради этого стоило постоять под дулом «калаша».

– Так все-таки вы от Кондрата, – мрачно сказал цыган.

– Нет, Яков, нет, – ласково пропела Элка.

– Банда! – заорал вдруг цыган. – Банда! Не по закону живете! Я в ваши дела лезу?! В дома ваши врываюсь? Дитям носы ломаю? – Он так затряс автоматом, что я зажмурился, ожидая очереди. Но повисла тишина, и я осторожно поинтересовался у Беды:

– Элка, это ты цыганских детей калечишь? Тогда понятно, почему тебя спеленали.

– Мы не от Кондрата, Яков, – сказала Элка тоном, о котором я мог только мечтать, когда мы жили вместе. – Никто из нас не претендует на ваше место под солнцем. Отпустите нас! Я журналист, а это – мой друг.

– Друг! – мне тоже хотелось с ней во всем соглашаться. Обыскивать он меня сейчас не будет – побоится опустить автомат.

Интересно, куда подевался научный сотрудник? Интересно, сколько в доме мужчин и оружия? Интересно, на что я рассчитывал, в одиночку штурмуя этот притон?

– Сидеть! – приказал мне цыган, и я сел рядом с Элкой на продавленную сетку. Под моим весом она опустилась практически до пола, колени оказались выше головы, и я подумал о том, что из такого положения ничего не смогу предпринять, даже если представится удобный момент.

– Значит, ты журналистка, – мрачно сказал Яков. – А это твой друг. Но это же глупость. Хочешь сказать, что приперлась на барахолку и поймала за подол Ляльку, чтобы взять у нее интервью о том, как она торгует наркотиками?

– Ну, дура я, дура! – буркнула Беда. – Вам не нужно было меня выслеживать и пихать в свой джип вместе с собакой. Мне нет дела до передела вашего гнусного рынка сбыта, я не знаю Кондрата, это не он меня заслал! Я журналист! Хотела сделать статью о... цыганской диаспоре. Как живете, обычаи. А вы меня за шиворот и в джипяру! Говорила же, – она вдруг голосом набрала обороты, – я не последний человек в городе! И меня нельзя держать взаперти сутки. Меня спохватятся! И не Кондрат за мной придет, а большие парни из ОМОНа. Много больших парней. Ваш дом окружен, сдавайтесь, – ляпнула она совсем не тем тоном, которым нужно было это сказать.

Я перестал дышать и приготовился к смерти. Яков вдруг побледнел, опустил автомат и спросил меня с укором старого человека:

– Так зачем дитям носы-то ломать? Прихожу, возле сарая лежит мой внук, кровище хлещет, нос переломан.

Я вдруг понял, что это ребенок пытался вытащить меня из окошка за ноги, а я лягнул его.

– И старший сын пропал, где он?

Наверное, парень в кладовке до сих пор сидит тихо. На его месте я бы тоже так сделал.

Я понял, что Яков не будет стрелять, вытащил из кармана «Магнум» и приказал цыгану:

– Оружие, наркотики, все ... сдать!

Яков бросил автомат к моим ногам. Беда уставилась на меня так, будто видела впервые. Вернее, уставилась на мой «Магнум». Я уже стал потихоньку привыкать, что он мой. Она подхватила «калаша» с видимым удовольствием.

– Остальное все в доме, – обреченно сказал цыган и вышел из летней кухни.

* * *

Кажется, на улице стало теплее, и снег повалил хлопьями. Беда ступила за дверь и провалилась по щиколотку в белый пушистый ковер. Наверное, она простынет в своих тапках, и мне придется растирать ее длиннющее тело водкой. Нет, просто дам ей аспирин, дешевле обойдется.

У парадных дверей стояла женщина в длинной юбке и в голос рыдала. За плечи ее тряс какой-то мужик, и по камуфляжным штанам я понял, что это Александр Григорьевич. У ворот возвышался детина с ружьем в руках, увидев нас, он заорал:

– Оружие на пол, руки за голову, всем лежать, стоять и не двигаться!

Он так истошно орал, что даже собаки перестали брехать. Я с удивлением признал в нем Женьку Возлюбленного и от удивления раскрыл рот, ловя челюстью хлопья снега.

Цыган плашмя упал на землю, заложил руки за голову и замер. Тетка в руках у Плюшко зашлась новым приступом рыданий.

– Я же говорила, что вы окружены! Я же говорила, что не последний человек в городе! – заорала Беда и потрясла «калашом» над головой.

Я подскочил к Женьке. В руках у него была какая-то палка, и он старательно изображал, что это ружье. Рожа у него была... страшная у него была рожа, и даже в темноте почему-то было видно, что зеленая.

– Ты как здесь?

– Потом! – крикнул он.

– Оружие, наркотики, все... сдать!

Я вдруг почувствовал такой же кураж, как когда обкурился травы. Мы – банда, мы – сила! И эти смуглые инородцы больше не будут пичкать моих детей отравой.

– Именем Российской Федерации! – заорал вдруг Александр Федорович дурным голосом. Он что-то еще хотел сказать, мысль била в его глазах, но он повторил только: