Текст книги "Своя Беда не тянет"

– Именем Российской Федерации!!! – и заломил пожилой цыганке руку назад.

– Ванда, скажи парням, пусть все выносят! – прохрипел, приподнявшись Яков, не убирая сцепленных рук с затылка.

– Я же говорила! – проорала Беда, зачем-то высоко подпрыгнув. – За мной ОМОН придет, а не Кондрат вшивый!

Из дома, как горох, посыпались чернявые парни – трое или четверо, я не успел пересчитать. Наверное, они были братья, потому что все были на одно лицо. Парни понуро стали скидывать в кучу ружья, пистолеты и даже винтари. Стволы бряцали друг об друга, и это была странная музыка в зимней ночи. Александр Григорьевич забрал у Беды автомат, а Женьке вместо дубины он всучил двустволку.

– Именем Российской Федерации! – снова заорал Плюшко, и я стал сильно опасаться за его рассудок.

Я понятия не имел, что делать с этим складом оружия, и не только оружия, потому что вслед за парнями вышла молодая цыганка и бросила сверху на «стволы» большой полиэтиленовый мешок, по всей видимости, набитый наркотой.

– Элка, подгони машину, она за углом! – крикнул я и пнул Якова под ребра. – Вставай!

Яков встал и присоединился к цепочке парней, которые стояли вдоль дома лицом к стене, вскинув руки над головой. Все окрестные псы перестали брехать, видно поняли, что дело запахло порохом.

Я понятия не имел, что со всем этим делать. Но тут Александр Григорьевич опять оживился.

– Именем Российской...

Он стал обстукивать карманы пленников так, как, наверное, видел это по телевизору. Элка умчалась за машиной, громко хлопнув металлической калиткой. Женька стоял, облокотившись на ружье-двустволку, которое всучил ему Плюшко. Молодая цыганка вдруг взвизгнула и помчалась через двор, к соседскому забору, повторяя маршрут, которым пришел сюда я. Она сиганула через ветхий заборчик и скрылась из виду, преодолев чужой огород со скоростью резвой белки.

– Не стреляйте! – повисла на моей руке Ванда, будто я собирался стрелять.

Женька сграбастал ее в охапку и поставил в ряд с сыновьями лицом к стене.

– Слышь, – сказал я ему, – у нас в ОМОНе с амуницией напряженка, сгоняй в дом, поищи веревку! – Возлюбленный побежал в дом, высоко задирая ноги в кирзовых сапогах, словно их обжигал снег. Вернулся он быстро, держа в руках моток скотча. Мне так надоело сегодня возиться с этой липкой гадостью, что я велел Плюшко:

– Действуйте, Александр Григорьевич!

Он меня понял и с энтузиазмом взялся за дело, перематывая запястья пленников. Скотч бодро трещал на морозе, Плюшко ловко орудовал своим перочинным ножиком, отрезая нужную порцию.

– Эй, там в кладовке еще один! – вспомнил я. Женька опять, как цапля, побежал в дом и вывел оттуда высокого парня с перепуганным лицом. Ему тоже досталась порция скотча, и он пополнил ряды пленников.

– А где пацан, которому я нос сломал? – спросил я.

– Удрал, – сообщил Возлюбленный. – Огородами.

– Ну и ... с ним! – сильно выразился господин Плюшко, и я успокоился по поводу его рассудка.

Я осмотрел результат операции. Семеро лиц цыганской национальности стояли шеренгой, с руками, неумело перемотанными скотчем. Рядом высилась гора «стволов» самых различных калибров и марок. Верхушку сооружения украшал полиэтиленовый мешок, набитый наркотой. Я потер руки. Если и сяду, то с чувством выполненного долга. Отсижу от звонка до звонка и выйду героем. Своим, российским. Хорошо, что я не уехал в Марбелью.

– Именем Российской Федерации! – взялся за старое Александр Григорьевич. Женька зеленел в темноте своим страшным лицом. Немудрено, что пятеро цыганских парней предпочли сдаться без единого выстрела, чем иметь с ним дело.

– Эх, жаль, что в машину это все не поместится! – вздохнул я, услышав, как за воротами зарычала пробитым глушаком моя «селедка».

– Есть большая машина! – скромно потупившись, сообщил Возлюбленный.

– В смысле?

– Там «ПАЗик» какой-то стоит, – сообщила Элка, заходя во двор.

– В смысле? – я почувствовал, что начинаю понимать природу симптома одной фразы. – В смысле? – заорал я и выскочил за ворота.

На улице действительно стоял древний автобус омерзительного желтого цвета с черной полосой по борту. Дверь-гармошка была открыта, и Элка прыгнула в салон, как любопытная кошка, которой нужно знать подробности всех углов.

– Я это, – залепетал Женька, выходя на улицу, – не мог тебя, брат, одного отпустить. Мне же терять нечего. Ты меня обманул, уехал раненый. Салима голосит, что ты сознание потеряешь. Ну, я в тетрадку залез, адрес там подсмотрел, вышел на улицу, а ехать на чем?..

– Ты угнал автобус?! – я понял, что сюрпризы этой ночи еще не закончились.

– Да ух ты господи, он же стоял без пригляда..., ключи в замке, дверь нараспашку... Я приехал по адресу, смотрю, вы с этим бойцом выходите, ну я за вами, потихонечку, без фар. Я раньше трактор в деревне водил, ничего, справился. Думал, может, помощь понадобится, мне терять нечего.

– Гроб! – шепотом заорала Элка, выскакивая из желтой развалюхи. – Там гроб, Бизя!

– В смысле? – я с силой потер виски.

– Там красный ящик, в котором хоронят людей!

– Кто в ящике? – спросил я Женьку.

– Не знаю, – пожал он плечами. Вид у него был растерянный. – Я в салон не заходил. Что мне там делать? Я за рулем сидел.

Я обошел автобус вокруг, вернулся к дверям и заржал. Ржал я долго, и почему-то не мог остановиться. Беда с видимым удовольствием залепила мне пощечину.

– Он угнал ритуальный автобус! – объяснил я ей причину своей истерики. – Там на борту написано «Прощальный кортеж», «Печальный телефон», и номер! Наверное, такие машины не боятся держать открытыми! – Я опять заржал, запрыгнул в салон и осмотрел гроб. Он, слава богу, был пустой, обитый дешевой красной тканью, внутри лежала подушечка с белыми рюшечками. Теперь я знал, что делать.

– Всех сюда, по одному! – крикнул я, и Женька радостно продублировал мою команду Плюшко.

Первым в автобус шагнул Яков. Увидев гроб, он замер.

– Это произвол! – прошептал он и шагнул назад. – Я буду жаловаться!

– Молчать! – заорал Плюшко страшным голосом ублюдка-сержанта и подтолкнул его в спину так, будто всю жизнь проработал тюремным надсмотрщиком. – А то скотчем рот заклею! Все по одному заходят, красиво рассаживаются и сидят тихо, как на похоронах! Именем...

Черт, как опасно маленьким людям давать даже маленькую власть.

Плюшко остался в автобусе караулить пленников, а мы с Элкой и Женькой перенесли оружие и полиэтиленовый мешок в салон. Мы положили все в гроб. Получилось живописное зрелище. Поучительное. Символичное. День был прожит не зря.

– Рокки! – заорала Беда.

– Рон хрючит на покрывале за пятьсот баксов у Ильича в квартире, – успокоил ее я.

– Все-таки он удрал! – засмеялась она.

– Ну, ты-то, понятно, а Рон как здесь очутился?

– Понятно тебе, да? – прошипела Элка. – Понятно? – Она топнула ногой в тапке. – Да я здесь из-за него очутилась! Меня цыгане от автобарахолки выследили! Уж не знаю, откуда они узнали, что у меня кобель, только когда я с Рокки погулять вышла, то он как чесанул за какой-то течной сучкой! Я за ним в тапках! Сучка в машину, Рокки за ней, я за Рокки! Там меня под локоток и «Спокойно, барышня!». Старый способ собачников уводить породистых собак. Все вы, кобели, одинаковые!

– Поводком нужно пользоваться! – усмехнулся я.

– А, – отмахнулась она, – больно надо! Руку тянет и мозги грузит. Черт, телефон! Он где-то в доме, они его отобрали!

– Поехали, – я пихнул ее к «аудюхе». – Мы тут такие широкомасштабные действия развернули, что скоро настоящий ОМОН пожалует. Не думаю, что в соседних домах спят. Вон, видишь, занавески колышутся.

Она не стала перечить. Она села в «Ауди», и, конечно – за руль.

– Куда ехать? – высунулся Женька с водительского сиденья «ПАЗика»

– Давай за нами! – приказал я и уселся рядом с Бедой, взяв на колени кейс.

Мы поехали, но автобус не тронулся с места. Беда тормознула.

– Слышь, брат, завестись не могу! – крикнул Женька.

Беда дала задний ход. Для бабы она очень прилично ездила задним ходом – быстро и ровно. Я выскочил и побежал к автобусу. Женька повернул ключ зажигания, но ритуальный уродец чихнул, рыгнул, пальнул черным дымом, но не завелся. Сюрпризы не кончились, и мне предстояло решить, что делать дальше.

– Веревку! – крикнул я Беде, и она притащила самую нужную для любой машины запчасть. Женька быстро помог мне приладить трос.

– Куда ехать-то? – спросила Беда, когда я снова уселся рядом.

– Адрес известный – Колхиани, шестнадцать, здание РОВД. Подкинем туда автобус с начинкой, а сами свалим.

– В ментхауз, – кивнула она, нажимая на газ.

Моя «селедка» крякнула, затрещала, забуксовала, но все-таки сдвинула с места тяжелый гроб на колесах. Более странной кавалькады этот город еще не видел. Слава богу, что ночка выдалась темной.

* * *

– Твоя баба регулярно наращивает ногти? – буркнула Беда, бросив взгляд на мое лицо.

– Это Барсик. Он не любит посторонних.

– В прошлый раз это была Марина.

– Ну, а в этот раз – Барсик!

– Ясно. Зоофилия косит наши ряды.

– Наши ряды косит шизофрения. Господи, как ты была хороша с заклеенным ртом!

Беда газанула, Женька сзади коротко мигнул фарами, давая понять, что такой скоростной режим не для дряхлого катафалка. Элка нехотя сбавила скорость.

– А что за боец с именем Родины на устах? Где ты его нарыл?

– Доброволец.

– Крутой дядька. Не сдаст?

– Что ты!

– Что за груз? – кивнула она на кейс.

– Трофей. Еще не вскрывал.

У нее заблестели глаза.

– Бабульки?

– Говорю же, еще не вскрывал!

– Так вскрой, блаженный!

– Ты бы за дорогой следила, а то опять цыгане украдут!

Она заложила такой поворот, что Женька засигналил сзади хриплым надрывным гудком.

– Поаккуратней! – заорал я. – Он отродясь кроме трактора ничего не водил! Не хватало еще ДТП тут устроить с гробом, боеприпасами, наркотой и зеленым водителем, который к тому же еще и в розыске.

Мы поехали тихо. И молча. Но недолго.

– Ты знаешь, – сказала она, – это не они убили Грибанова.

– Да ну? Я и забыл, что мы ищем убийцу. Они, что, так и сказали: «Не мы!»?

– Хорошо, я ничего не скажу.

– Нет уж, скажи! Я натерпелся, разыскивая тебя. У меня огнестрел, и морда, расцарапанная котом. Я мог упасть с крыши.

– А там что ты делал?

– Гулял! С Барсиком.

Она хмыкнула. Эта версия ей понравилась.

– Ладно. Они когда меня привезли, начали пытать: «Ты от Кондрата?» Из разговоров я поняла, что Кондрат этот имеет большой рынок сбыта наркоты в городе и хочет еще больше иметь, вытеснив цыган и переманив клиентов. Войнушка у них конкретная. Еще у Кондрата большая сеть наркокурьеров, которые переправляют отраву на Дальний Восток. Короче, прессовали они меня долго. Лялька эта, которая через забор убежала – дочка Якова. Она сказала, что я на нее на автобарахолке напала и избила. Еще она твердила, что морда у меня больно знакомая и видела она меня не иначе как у Кондрата. Кондрат якобы решил не только их точку в квартире накрыть, но и с барахолки цыган попереть. А я типа почву прощупывала. В общем, надоело мне, и раскололась я, сказала, что журналист.

– Ну да, не последний человек в городе! – хмыкнул я.

Беда зыркнула на меня, но продолжила:

– И что одного из клиентов их убили, и... В общем, они с трудом припомнили, кто такой Грибанов, и это был не цирк! Припомнив, они не напряглись, а снова стали меня утюжить по Кондрату. Кажется, они за меня у Кондрата выкуп запросили. А тут ... ты!

– А тут я! Здрасьте, я Кондрат! Слушай, почему они так быстро и дружно лапы вверх задрали? Мужиков полный дом, склад оружия под рукой, а они – мордой в снег?!

– А ты не слышал, что смуглые черноглазые парни – не самые смелые люди? И чем криминальнее их бизнес, тем больше они трясутся за свою шкуру. Хотя точно знают, что рано или поздно столкнутся с недобрыми намерениями.

– Значит, не они?!

– Точно, не они!

– Ну и славненько! Здорово ты в этом убедилась. Хорошо, в тетрадке накалякала, что и где. Если бы не я...

– Если бы, да кабы... – она покосилась на меня.

– Да, зря я лапами сучил. Кондрат бы заплатил за тебя выкуп. Обязательно!

Напрасно я это сказал. Она втопила педаль газа в пол. И педаль заклинило. Чего только не случается с машинами, год выпуска которых обозначен прошлым веком. Мотор взревел, как турбина самолета перед взлетом. От неожиданности Беда резко дала по тормозам, чего не успел сделать Женька Возлюбленный. Катафалк припечатал сзади мою «селедку» так, что Элка ударилась грудью о руль, а я чуть не поцеловал лобовое стекло, потому что не был пристегнут ремнем. Думать о безопасности в своей «аудюхе» мне не пришло в голову.

– Твою мать! – заорала Элка.

– Моя мама тут не при чем! – заорал я и нырнул ей в ноги, чтобы вернуть педаль в первоначальное положение.

– Елы-палы! Вы что тут, сексом занимаетесь? – завопил Женька, подскочив к нам и открыв водительскую дверь.

– Типа того, – выпростался я из длинных Элкиных ног. Движок наконец унялся и заурчал нормальным голосом старой иномарки.

– Все нормально, пацаны? – из автобуса высунулся Плюшко.

– Груз стереги, без тебя разберемся! – махнул я ему рукой, выходя из машины.

Задница у «селедки» выглядела хуже некуда. Оптика накрылась: оранжевое крошево фонарей лежало на асфальте, а багажник открылся, став похожим на сломанную челюсть. «ПАЗик» выглядел лучше – он почти не помялся, а фара у него разбилась только одна.

Беда тоже вышла, держась за грудь и покашливая.

– А че, нормальный «универсал» получился, – попыталась пошутить она.

– Знаешь, кто из моих учеников будет круглым отличником в этом году?

– Конечно, не знаю, – удивилась она.

– Санька Панасюк, заядлый прогульщик.

– Ребята, вы о чем? – жалобно спросил Женька.

– По коням! – скомандовал я.

– Брат, только ты сам за руль сядь, – взмолился Женька, – и не тормози резко, а то я отродясь кроме трактора не водил ничего.

Беда послушно пошла на пассажирское сиденье. Я сел за руль.

– А почему? – спросила она в машине.

– Что – почему?

– Почему прогульщик Панасюк станет отличником?

– Потому что он умеет чинить машины.

Она замолчала, и мы поехали. Я любил редкие, тихие минуты, когда она чувствовала себя виноватой. Но молчала она недолго.

– Ты даже не спросил меня, сильно ли я ударилась, – жалобно сказала она.

– Сильно?

– Может, сломала ребра.

Я протянул руку и пощупал ее там, где должны быть ребра. Она схватила вдруг мою руку и перенесла ее чуть повыше, туда, где должна быть грудь. Я то знал, что она там есть, но за время плена Беда совсем отощала, и я не нашел то, что искал. А когда нашел, то остановиться не смог и как теленок потянулся губами к забытым Элкиным губам. И приключился тот редкий момент, когда и она потянулась ко мне, и остановиться уже не было сил. Я видел, что дорога делает поворот, и на развилке монотонно мигает желтым светофор. Я думал, что справлюсь с такой ерундовой задачей – повернуть руль, целуясь с Элкой взасос. Но светофор поймал мою «аудюху» раньше, чем я начал маневр. Мы с грохотом, который может издать лишь груда старого железа, вписались в мигающий столб. Через секунду в наш зад с похожим аккомпанементом вписался «ПАЗик». Я ударился грудью о руль и заорал:

– Твою мать!

– Моя мама тут не при чем, – подозрительно спокойно ответила Элка.

– Ёлы-палы, ребята! – прибежал Женька. – Вы чего тут?

– Да сексом занимаемся, – усмехнулась Элка.

Я выскочил из машины. Мы ехали на небольшой скорости, поэтому светофор не упал, а только сильно накренился. Передок у «Ауди» был всмятку, осколки фар валялись на асфальте и мерзко скрипели под ногами. Я зашел сзади – заднице хуже не стало, только багажник задрался почти на крышу.

– Все нормально, пацаны? – высунулся из автобуса Александр Григорьевич. К груди он любовно прижимал автомат.

– Все идет по плану! – крикнул я ему.

– А, ну ладно, а то тут цыгане с лавок попадали, по салону разлетелись. Дед орет: «Жаловаться буду!» – Плюшко исчез в салоне.

– По коням, – вздохнул я.

– Может, того, она опять за руль сядет, а то я окромя трактора ничего не...

Элка с победным видом пошла за руль, а я поплелся на пассажирское сиденье. Как же я, идиот, сразу не догадался, что просто так она не целуется!

– Слушай, – сказала она в машине, – ты можешь сделать Панасюка медалистом!

– Там пост гаишный, давай в обход, по пьяной дороге.

Зря я это сказал.

А Элка зря меня послушалась.

Бывают такие рьяные гайцы, которые выходят «на поля» – так это у них называется – в четыре утра. В четыре многие едут с затянувшихся вечеринок, частенько навеселе, и стараются объехать пост ГАИ по окольной дороге, которую сами же и накатали. Едва мы выехали с объездной дороги на шоссе, из-за кустов выскочил гаец с полосатым жезлом. Такого подарка он не ожидал, и потому от радости прыгнул нам прямо под колеса. Элка дала по тормозам, я зажмурился, ожидая удара сзади, но, видно, Женька поднаторел, потому что затормозил ювелирно.

– Битый небитого везет? – ехидно поинтересовался лейтенант, приложив руку к козырьку. – Лейтенант Свинарь, – представился он.

Что делать, я не знал. Денег у меня не было, откупаться было нечем.

– Оружие, наркотики? – по его тону я понял, что он шутит.

– Отпусти, командир, – плаксиво попросила Элка. – С отдыхаловки едем!

– Документики!

Я протянул ему доверенность, но он, не взглянув, вернул ее мне и кивнул на машину:

– Авария?!

– Отпусти, командир, – заканючила Элка. – С отдыхаловки едем. Гонялки в аэропорту были, автоклуб организовал, ну, нас там и занесло маленько. Обычное дело – поцеловались!

– Гонялки? Автоклуб? – удивился лейтенант и оглянулся на автобус. – Там написано: «Прощальный кортеж», «Печальный телефон»!

– Лучше отпусти, командир, – сказала Элка, и в ее голосе мне послышалась угроза.

– А почему водила зеленый? – лейтенант вдруг попятился.

Я оглянулся и увидел, что на нас идет Возлюбленный с зеленой рожей и поднятыми вверх руками. Вид у Женьки был мирный, но лейтенант побледнел, и это было заметно, несмотря на то, что единственным источником света была единственная уцелевшая фара.

– Все нормально, пацаны? – из автобуса выглянул Плюшко, с автоматом наперевес. – А то тормозите часто, у меня «стволы» из гробов рассыпаются! – Он увидел гайца и заткнулся.

Лейтенант Свинарь вдруг поднял руки вверх. Женька руки опустил, свесив их вдоль тела длинными плетьми.

– Ведь говорила же, лучше сразу отпусти! – Элка явно была довольна. – Давай за руль, Фантомас! – крикнула она Женьке и добавила, обратившись к лейтенанту:

– Очень тебя прошу, Свинарь, забудь о том, что ты видел и не передавай по рации про наш прощальный кортеж!

Лейтенант кивнул так, что фуражка слетела с его головы и упала на утрамбованный снег.

Остаток пути мы преодолели без приключений. Здание РОВД окружал редкий лесок, и я попросил Элку припарковаться со стороны черного входа, где не было освещения, и росли пушистые елки. Мы виртуозно проехали между сугробами, для конспирации выключив фару. Я выскочил из машины и приказал Плюшко и Возлюбленному пересесть в «аудюху». Александр Григорьевич неохотно расстался со своим автоматом, с грохотом швырнув его в гроб, на кучу оружия. Цыгане сидели тихо и выглядели очень испуганными.

– Вести себя тихо! – приказал им Плюшко.

– Это произвол. Я буду жаловаться! – завел опять старый цыган, но Плюшко снова пообещал заклеить ему рот. Мы закрыли автобус, и с трудом разместились в сплющенном салоне «селедки».

Элка нажала на газ, и мы поехали.

– Стой, – сказал я, когда мы отъехали за квартал. Звонить по мобильному я не рискнул, поэтому разыскал телефон-автомат и набрал номер дежурного. Телефон не отвечал. Я дал отбой и снова набрал хорошо знакомые цифры районного отделения милиции. Опять никакого ответа. Я уже было признал провал операции, как на том конце кто-то взял трубку. Но вместо привычного: «Дежурный слушает!» повисло молчание. Такого финта от родной милиции я не ожидал.

– Эй! – крикнул я. Как оказалось, корзинка с сюрпризами этой ночью еще не иссякла.

– Эй! Дежурный! Есть кто у телефона?!

– У телефона одна Сапта есть, – неуверенно ответил высокий, полудетский голос.

Я чуть не выругался прямо в трубку. Дондук Сапта, как мне рассказывала Ритка, был тувинец по национальности, в милиции работал недавно, плохо знал русский язык, и отличался редкой... мягко говоря, несообразительностью. То, что у телефона «одна Сапта» означало, что наша блестяще проведенная операция по захвату наркопритона и целого склада оружия была пустой тратой времени.

– Слушай, Сапта, – взмолился я, – хватай дежурную опергруппу и гони к черному входу. Там, в елках, стоит ритуальный автобус, в нем гроб с оружием, наркотиков на миллион, и цыгане, которые всем этим торговали...

– Подождите, Сапта пишет! Ёлки, ружья, автобуса, гроб, цыгана...

– Шуруй быстрее, Сапта, миленький!

– Шуруйбыс, Сапта, маленький...

– Уйдут цыгане! – заорал я.

И снова повисла тишина.

– Эй!

– Сапта дежурная.

– Хватай опергруппу и к черному входу! Там автобус ритуальный. Тебе премию дадут!

– А цыгана живая?

Я вспотел.

– Была живая.

– А гроб зачем?

– Так автобус ритуальный!

– А елка зачем?

– А как без елки?

Сапта замолчал. Я подумал, а не позвать ли мне Плюшко, может, он силен и в психологии тувинцев?

– Так ты идешь, Сапта?! – спросил я эфир без всякой надежды на ответ.

– А кто говорила?

– Фантомаса.

Я бросил трубку. Будь, что будет. Все, что смог, я сделал.

* * *

– Куда едем? – спросила Беда, когда я обессилено плюхнулся в машину.

Я пожал плечами. Я устал думать, стрелять, говорить и шутить. Мне даже не хотелось вести машину, и я был искренне рад, что за рулем Беда. У меня сильно разболелась нога. Так сильно, что я бы не отказался от какого-нибудь обезболивающего.

– Куда едем? – повторила Беда.

– Там Салима волнуется, – подал голос Возлюбленный. – Девочки не спят. Поедем, успокоим!

Элка пожала плечами, и мы поехали.

– По-моему, это дело надо обмыть, – сказала Беда, когда мы остановились у ее дома.

– Я не пью, – чересчур поспешно выпалил Александр Григорьевич.

– И я не пью, – поддержал его я.

– А я пью! – возвестил вдруг Женька и тихо добавил:

– По-моему, мы чудом остались живы!

– И я пью, – Беда вышла из машины и захлопнула дверь. – Раз уж жива осталась.

Я тоже вышел и с чувством острой горечи осмотрел свою «селедку». Кузовного здесь на гораздо большие деньги, чем стоит сама машина. Придется Панасюку и правда пообещать золотые горы. Куплю только краску, шпаклевку, малярный скотч, с остальным он справится.

– Господа! – без автомата Плюшко снова заговорил светским тоном. – Я могу сходить в киоск за бутылкой.

– Пошли, – усмехнулась Элка. – У Салимы и Надиры в баулах все есть. Даже водка.

Мы гурьбой зашли в подъезд. Я вспомнил, что оставил кейс в машине, но решил – черт с ним.

Не успела Элка позвонить, Салима открыла дверь. Она открыла дверь, увидела нашу компанию и, по-бабьи всплеснув руками, затараторила:

– Мальчики! Как я волновалась! Глеб! Что с вашим лицом? Опять пуля? Эллочка! Ты вернулась?! Слава Аллаху! Я же говорила, что все будет хорошо! А где песик?

– В надежном месте! – я отодвинул ее и вошел в квартиру.

Испуганной тенью из коридора в комнату метнулся крупный силуэт Надиры. Не удержавшись, я показал ей «козу». Надира зажмурилась и прижалась к стенке, как делают это в фильмах особо женственные героини. Визжать она не стала, и я сказал ей «Спасибо», отчего она плотнее вжалась в стену.

Элка скинула свою дубленку, тапочки, и посиневшими ногами протопала на кухню, довольно уверенно лавируя между баулами.

– Александр Григорьевич Плюшко, бывший старший научный сотрудник, – Плюшко схватил Салиму за ручку и припал к ней долгим поцелуем. Салима зарделась, Женька нахмурился зеленым лицом. Плюшко отлип от Салимы и протянул ему руку:

– Плюшко, бывший старший, бывший научный... Мы ведь так и не познакомились. Вы так вовремя пришли мне на помощь! Представляете, Глеб, когда старый цыган понял, что я пудрю ему мозги, гоняя по ночным улицам в поисках угнанного джипа, он меня чуть не убил. И вдруг мимо нас медленно, без фар, проезжает «Прощальный кортеж» по направлению к его дому. А там калитка открыта. Цыган бросился к дому, а ваш друг меня посадил в автобус, и мы обсудили, как будем действовать дальше. Я, конечно, опешил немного: ритуальная машина и ваше лицо зеленое в ночи – не для слабонервных! Но... большое вам человеческое спасибо! – Плюшко схватил худыми ручонками лопатообразную лапу Возлюбленного и затряс ее с энтузиазмом старого, доброго знакомого. – А вас как зовут?

– Возлюбленный, – буркнул Женька, – Бывший заключенный.

– Что вы говорите? – удивился Плюшко и отпустил его руку.

– Женька у нас терпеть не может, когда к его женщинам пристают всякие нахалы, – вышла из кухни Беда. – Он их просто мочит. Слушайте, а что за разгром на кухне? Дырка какая-то в стене... Вы что, тут так освоились, что расширяться начали?

– Ой, – всплеснула Салима руками, – это Женечка придумал. Он, представляете, камин на кухне хочет сделать. Как в крутых домах. Этаж, говорит, последний, дом старый, дымоход есть – почему бы не сделать? Крутые за это большие деньги платят, а он – в подарок!

– Я печки-конфетки кладу, – оживился Возлюбленный, – а камины только учусь. Печки в городе не нужны никому, а за камины деньги будут большие платить.

– Ясно, – вздохнула Беда, – решил потренироваться.

– У меня получится!

– И у меня получится! – заорала Беда. – С вязанкой дров на четвертый этаж переться! Салима, Надира, где там у вас алкоголь? Сил нет от всего этого! Накапайте мне, всем накапайте, чтобы дальше можно было жить!

– Плов! Самса! – засуетилась Салима. – Я погрела!

Погрела она. В пять утра!

– «Антовка»! Надира, тащи «Антовку», она в пятой сумке от окна!

Надира отлепилась от стенки и с грацией слона полезла через заграждение баулов.

– Мне у вас нравится! – сообщил Плюшко. – У вас уютно!

– Оставайтесь, – звонко рассмеялась Салима. – Квартира большая, места всем хватит!

Да, ничего эта Салимка. И чего ее Беда так невзлюбила? В пять утра держать разогретыми плов и самсу не способна ни одна российская женщина. Я пристроился на табуретке и заглотил порцию плова, не дожидаясь, пока остальные разместятся вокруг маленького стола. Женьке места не хватило, и он примостился в углу, на полу, сложив свои огромные конечности, и став похожим на гигантского кузнечика. Надира, сторонясь меня, поставила на стол бутылку водки, с неизвестным мне названием «Антовка».

– Паленая? – прищурилась Беда. – По дешевке схватили? В Ташкент попрете?

– Что ты! Водка китайская! Слеза, а не водка! С собой из Ташкента привезли, нам сказали, что в Сибири водка – валюта.

– Валюта, – кивнул Женька, опрокинул в себя стопочку и заложил в пасть самсу, как дрова в топку.

– Слеза, – кивнул Плюшко, и осушил рюмочку мелкими, быстрыми глотками, позабыв свои уверения, что он не пьет.

Беда резким движением влила в себя половину прозрачной жидкости, как вливают неприятное лекарство. Плов она проигнорировала, самсу тоже, закурила только так жадно, как делают первый глоток воды во время жажды.

– Может, и слеза, может, и китайская, может, и валюта. Только гадость редкая, эта ваша «Антовка». – Она выплеснула остаток водки в кактус, и я грустно подумал о том, что Кузя теперь точно загнется. Зря я его уволок из учительской. – Сдуреть можно, водку из Ташкента переть! – Беда с интересом смотрела, как сухая земля впитывает жидкость. – В Сибири все свое. И водка. И даже землетрясения.

– А знаете, я у вас тут действительно поживу! – заявил вдруг Александр Григорьевич. – У меня дома, знаете, холостяцкий разгром. Жена от меня ушла и теперь мою однокомнатную квартиру разменивает. Господи, как это мерзко, муторно и гадко! Я поживу тут, душой отдохну! Надирочка, вы не против?

– Надирочка не против, – из своего угла ответил Возлюбленный с набитым ртом.

Надира, жевавшая плов, взяла рюмочку и одним глотком осушила ее. Я думал, у нее язык развяжется, но она молча закусила самсой и молча уставилась на Плюшко темными, раскосыми глазами.

– Живите, живите, – усмехнулась Беда. – Хуже не будет.

– Ой, спасибо! Я по хозяйству помогать буду! В этой квартире столько душевного тепла, уюта, и пахнет пирогами! За всю свою жизнь я ни разу так вкусно не ел! И у меня никогда не было столько друзей! Поживу у вас, хоть немножечко! Только кота своего перевезу завтра!

– Барсика? – подозрительно спросила Беда.

– А откуда вы знаете? – почему-то смутился Александр Григорьевич.

Элка встала и вышла из кухни. Мне показалось, что она мне хочет что-то сказать, и я поплелся за ней. Она стояла в комнате, между тюков, и листала «Коран». Потом поставила его на полку и взяла «Партнерский секс».

– Слушай, а на фига тебе «Партнерский секс»? – съязвил я.

– Лучше спроси, зачем мне «Коран».

– Зачем?

– Чтобы понять, что «Партнерский секс» занятнее.

– Поняла?

– Ты что, в партнеры мне набиваешься?

– Я?! Мастерица ты все передергивать!

– То есть, места, где переспать, у тебя нет!

– Есть! – заорал я чересчур громко, и тише добавил:

– Ильич залег в стационар, его квартира свободна, ключи у меня... Там пельмени, коньяк, кофе и покрывало за пятьсот баксов!

– Подходит, – кивнула Беда и поставила книжку на место, впихнув ее между Донцовой и Акуниным.

Мы тихонько оделись в прихожей и выскользнули за дверь.

* * *

– Мы не сдвинулись с места, мы остались в отправной точке, – сказала Беда, когда уселась за руль.

Я хотел зашвырнуть кейс на заднее сиденье, но передумал и остался сидеть, прижав его к груди.

– Да, и наворотили новых дел, – я пальцем постучал по чемоданчику и коротко рассказал ей о своих приключениях.

Элка попыталась присвистнуть, но только бездарно шамкнула губами.

– Открой! – распорядилась она.

– Дома. А то баксы в рот залетят, опять куда-нибудь въедешь.

– Ведру с болтами хуже не будет, – хохотнула Элка. – Я надеюсь, у тебя хватило ума расспросить бабу Капу и глюколова Ваньку Глазкова?

– Ванька клянется, что ничего не знает и к делу отношения не имеет. У него башка любовью так забита, что его на Владимировку забрали. А Капа... Капа, скорее всего, что-то видела, потому что на следующий же день свалила в Тверь. Там у нее какой-то Федя и какая-то пасека.

– Негусто. Какая Тверь? Какая пасека? Зима на дворе. А позвонить нельзя этому кадревичу Феде?

– Капа домашним объявила, что ее все достали. Уехала и координат своих не оставила.

– Слушай, может, у Грибанова любовь какая-нибудь роковая была? Соперник там какой-нибудь?! Смерть за наркотики отпала, идея отмщения его папе какая-то неубедительная, остается смерть за любовь.

– Может быть. Только ты в эти игры больше не играешь. Большую часть времени я ищу тебя, а не убийцу.

– Черта с два! Играю!

Я понимал, что уговорить ее можно только одним способом, поэтому вздохнул и сказал:

– Ты поедешь в Марбелью.